Синергия и сингулярность

      Катсуки неуверенно попятился назад, наблюдая за улыбающейся фигурой по ту сторону стекла, которая, прильнув к прозрачной поверхности, хитро наблюдала за блондином. Бакуго узнал его. Даже спустя несколько лет, он смог различить знакомые черты и понять, что сейчас перед ним находится его бывший однокурсник — Каминари Денки. Тот самый, который во время Второго Удара влетел то ли в электрощит, то ли в провода, из-за чего, как Катсуки думал, что Каминари погиб. Но вот он перед ним, живой и, кажется, невредимый. «Какого черта?», — только и крутилось в голове у Бакуго. Светловолосый придурок, чью челку украшал причудливый черный, будто выжженный, образ молнии, совершенно не поменялся внешне, разве что, похудел слегка. Еще, что подметил для себя Бакуго, так это то, что по шее и обнаженным исцарапанным рукам проходили еле заметные светящиеся жилки, будто пытаясь вырваться из-под кожи, создавая странный узор из рубцов. Подняв руку, пальцем указывая на странную мутацию, Катсуки хотел что-то спросить, но Каминари, без слов понимая, о чем будет вопрос, лишь махнул рукой, говоря: — Долгая и странная история, — вскинув брови, произнес Денки, после чего, посмотрев на стену куда-то за Бакуго, парень продолжил, — слушай, отруби рубильник, я уже устал здесь торчать.       Катсуки ничего не ответил, лишь вновь попятился назад, не отводя взгляда от парня, который мало того, что спокойно дышал и говорил в жидкости, так еще и светился будто новогодняя гирлянда. Скорее всего, Бакуго не стоило так слепо подчиняться просьбам Каминари, но в душе затлело какое-то непонятное облегчение. Блондин никогда не любил своих однокурсников, да и не вспоминал о них никогда, в позитивном ключе точно. Но увидев перед собой знакомые черты, сердце забилось так же странно и быстро, как и тогда при встрече с Деку. Слишком много совпадений. Подойдя к стене и разглядев большой красный рубильник, Катсуки с силой дернул тот правой рукой. Комната плавно погрузилась во мрак, так как все ранее светящиеся провода медленно угасли, вновь становясь матовыми серыми змеями, которые бездумно вились по полу. Жидкость в колонне с характерным звуком слилась куда-то вниз, слегка булькая. Каминари плавно встал на ноги, разминая затекшую шею. Недовольно прищурившись, Катсуки наблюдал за неаккуратными и нервными движениями парня, который все еще слегка светился благодаря своим странным выступающим жилам. Резко выдернув последний шнур из области шеи, Каминари недовольно зашипел, после чего купол, тянущийся от потолка до пола, опустился вниз, позволяя парню выйти. — Все затекло уже, — потянувшись, довольно протянул Денки, разминая затекшие конечности.       Поймав на себе хмурый и вопросительный взгляд стоящего в темноте Бакуго, Каминари виновато улыбнулся, будто извиняясь за что-то, ближе подходя к блондину. Катсуки скрестил руки на груди, привычно задирая нос, стараясь смотреть на бывшего однокурсника сверху вниз. Все так же, как в Юэй, ничего не поменялось. Встав в паре шагов от Бакуго, Каминари дернул плечом, вздыхая. — Какого черта ты не сдох? — процедил Бакуго сквозь зубы. — Такого приветствия я от тебя точно не ожидал, — с ноткой наигранного разочарования протянул Каминари, — я думал, ты обрадуешься.       Бакуго закатил глаза, фыркая. Нет, он, конечно, был немного, совсем слегка, чуточку рад видеть Каминари, но что-то казалось ему в этом совершенно неправильным и странным. — Сквозь тебя вольт семьсот прошло, какого хуя? — раздраженно и будто раздосадовано задал вопрос Катсуки, опуская голову, наблюдая за парнем исподлобья.       Поджав губы, Каминари замялся, будто не желая отвечать на вопрос, нервно хрустя костяшками пальцев. Не отводя взгляда от смутившегося юноши, Катсуки щелкнул языком, будто приказывая парню расколоться и рассказать все в подробностях. — Почему я вообще должен тебе что-либо рассказывать? — вдруг, встрепенувшись, молвил Каминари. — Потому что иначе я тебя грохну. И, знай, мне уже терять нечего, так что я слова на ветер пускать не буду, — сцепив пальцы в замок на уровне груди, угрожающе рыкнул Катсуки, скалясь.       Каминари недовольно хмыкнул, будто такие угрозы он слышит по несколько раз на дню, после чего направился в сторону стола, за которым пару дней назад сидели Изуку и Катсуки. Денки плюхнулся в кресло Изуку, слегка ерзая из стороны в сторону, будто удобнее устраиваясь. Недовольно, тяжелой походкой Катсуки подошел ближе, но садиться не стал. Он обошел стол, встав со стороны Каминари, открыл ящик, извлекая оттуда пачку крепких сигарет, которыми его угощал Деку. Довольно ухмыльнувшись, Каминари с интересом наблюдал за тем, как Катсуки достал одну из пачки, небрежно кладя ту фильтром на язык, будто смакуя. После этого Бакуго бросил пачку на стол, садясь на стул, внимательно наблюдая за сидящим перед ним Денки. — Тебе уже делали предупреждения по поводу курения на территории Юэй, — улыбаясь, ностальгируя, протянул Каминари, будто укоряя Бакуго, — кстати, там все нормально после Второго Удара? — встрепенувшись, спросил светловолосый. — Откуда мне знать, — рыкнул Бакуго, закуривая, выпуская серый дым прямо в лицо собеседнику, заставляя того глухо кашлять, отмахиваясь. — Как ты вообще вошел сюда через закрытую дверь? — вопросительно подняв брови, спросил Каминари.       Бакуго молча показал пропуск Изуку, который все это время держал в руках. Каминари рассмеялся, после чего, убирая упавшую на лоб челку, произнес: — Мне было интересно, соврешь ты или нет, — уловив недовольный взгляд Катсуки, Каминари дополнил, — я знаю, что произошло с тобой. В общих чертах, Деку многое рассказывал о сумасшедшем головорезе, который взрывает всех и вся, — Каминари откинулся на спинку кресла, смотря в потолок. — Деку? — переспросил Катсуки, настораживаясь. — Да. Но я его так больше не называю, он попросил. После повторной чистки памяти у него явно поехала крыша, — Каминари приложил палец к виску, иллюстрируя, — но я называл его так только один на один, и то в первые месяцы нашего появления в лаборатории.       Катсуки прикусил сигарету зубами, не отрывая взгляда от Денки. Почему Изуку просил Каминари называть его старым прозвищем? Чем руководствовался Мидория в тот момент? Неужели, будучи в адекватном состоянии, он скучал по Катсуки? Бакуго показалось все это несколько бредовым, но он все же решил уточнить у знакомого некоторые детали. — Ты не спрашивал, почему Изуку нравится такая кличка? — сквозь зубы, процедил Катсуки. — Нет. У этого парня после Второго Удара явно не все дома были, так я лишних вопросов и не задавал почти, — Каминари виновато пожал плечами, упираясь взглядом в тлеющую сигарету в руках Катсуки, — знаешь, я так давно не разговаривал, даже с заключенными. А тут ты. Невероятное совпадение, ибо, обычно, заключенные загибаются через неделю, а до этого просто не попадаются мне на глаза. — Что ты вообще тут делаешь? — задал самый волнующий вопрос Катсуки. Каминари положил руки на стол перед собой, хмурясь, будто желая рассказать Катсуки нечто серьезное и важное. Бакуго, сделав очередную затяжку, молча кивнул, позволяя юноше говорить. Это было странное и непонятное ощущение. Я слышал взрыв, после которого меня ударной волной откинуло куда-то в сторону вместе с грудой кирпичей и обломков. Потом была адская боль, от которой я не мог отделаться и темнота. Я ничего не видел, лишь глухо слышал крики, топот и шум. Казалось, будто все эти звуки в моей голове, будто они не существуют на самом деле. Я умирал. Нет, я уже умер, я был уверен. Мне казалось, что мое тело просто находится в утомительно долгом пути на небо, терпя всю эту физическую боль, которую я будто и не чувствовал, а просто знал, что она есть, что я должен мучиться от нее сейчас. Кажется, такие боли называют психосоматическими. Потом я услышал, что кто-то вокруг меня что-то шепчет или бормочет, я толком не мог понять. Я лишь неразборчиво слышал слова. «Проснись, проснись». Кто-то настойчиво твердил мне это. Казалось, что Бог желает разбудить меня, дабы я смог войти во врата рая или что-то подобное. Мне хотелось так думать. Я с трудом смог открыть глаза, в надежде на то, что меня приветливо встретит бело-золотое свечение и безмятежность. Но, открыв глаза, я вновь встретился с тоскливой и безнадежной серой пеленой, запахом гари и крови, почерневшим небом, тупой болью в теле. Уши заложило, я слышал все приглушенно. Надо мной навис парень, чьи зеленые волосы были в непонятном хаосе, все в пыли и пепле, лицо было исцарапано, а где-то на шее была глубокая рана, из которой сочилась кровь. Парень тряс меня за плечи, почему-то думая, что я жив. Заметив, что я открыл глаза, он заплакал, обнимая меня. Солнце в тот момент тускло светило позади юноши, освещая его так, будто меня обнимает не человек, а кто-то святой. И я понял тогда, да и позже убедился, что этот парень действительно святой. Я не понимал, в чем дело, но, собрав все свои силы, сквозь боль я положил левую руку ему на плечо, дружески похлопывая, будто это могло ему чем-то помочь. Я не знал, кто он, а он не знал, кто я. Но вместе нас объединяло на тот момент одно. Бесконечная тоска и полное одиночество. Где-то в недосягаемой дали я видел скопившихся полицейских и пару-тройку профессиональных героев, которые что-то активно, не стесняясь в выражениях и жестикуляции, обсуждали. Оглядевшись по сторонам, я увидел множество мертвых тел, от вида которых хотелось вновь закрыть глаза и не просыпаться. Но почему-то нас бросили, почему-то ни к ним, ни ко мне, ни к этому парню никто не спешил на помощь. Герои были заняты героями, а гражданские тонули в лужах крови, не привлекая ничье внимание. В нас не видели ценности, будто мы и должны помирать, выкладываясь трупной лестницей перед героями, создавая тем устойчивый путь для поднятия вверх, для поднятия своего величия. Через некоторое время на площади остался лишь я и тот парень, остальные поспешно покинули место происшествия, будто заметая следы. Забыв про нас. Про меня. А я пытался помочь. Искренне пытался. Жаль, что я оказался слаб и бесполезен.       Мы кое-как ушли с взорванной, превратившейся в руины площади куда-то на север. Точнее, Изуку тащил меня и шел сам, а я лишь волочился еле-еле. Мы остановились у дороги, которая теперь была разбита, напоминая собой неаккуратную кучу асфальта. Напротив нас стояла огромная серая фура с массивным прицепом. Неприятно пахло бензином и дымом. Я мог бы попытаться добраться до какого-нибудь полицейского участка и заявить о том, что жив. Но сердце больно кололо осознание того, что из Юэй никто не искал меня в тот момент, видимо, посчитав погибшим. А Изуку не испугался, помог мне и спас. Первый мой вопрос был: «почему я?». Он ответил, что на том участке земли, к которому ближе всего был Изуку, только я еще дышал, остальные уже либо умерли, либо бились в душащей агонии. И в тот момент я понял, что что-то да связывает меня с этим парнем. Хотя бы то, что я теперь до конца жизни ему обязан за спасение. Мидория сидел на дороге, вытянув ноги вперед, бездумно глядя на пораженную взрывом улицу, которая представляла собой нечто похожее на антиутопический пейзаж. Я сидел рядом с ним, слегка опираясь на плечо Изуку, переводя сбившееся дыхание. У нас не было сил идти. Нужно ли было нам оставаться на месте Второго Удара и ждать помощи? Я до сих пор задаюсь этим вопросом. Но подсознательно я понимаю, что нам бы никто не помог, заранее списав со счетов. Воздух был настолько душный и так сильно наполнен песком, что, казалось, из носа вот-вот потечет кровь. Сквозь пелену пыли мало что было видно, но тут Мидория дернулся, всматриваясь куда-то вдаль, будто замечая что-то. К машине шел худой, нескладный, высокий парень. Шел, покачиваясь, озираясь. Мы оба въелись в неизвестную фигуру взглядом, тем самым привлекая его внимание. Парень остановился в метрах десяти от нас, смотря с неприязнью и какой-то жалостью. Его красные глаза бегло осматривали то меня, то Изуку. Спустя несколько секунд молчания, парень, убрав руки в карманы, произнес: — В этой суете я потерял двух своих людей. Видимо, это судьба наткнуться здесь на брошенных детишек.       Я не доверял ему. Да и до сих пор не доверяю. Шигараки странный мужик, особенно эти его психические припадки, которые так сказывались на Изуку. Да и вообще вся эта контора, в которую он нас приволок, до сих пор не внушает мне доверия. Но мне некуда бежать, как и Мидории. А я чувствую, что должен быть рядом с ним. Вот, понимаешь, чувствую и все. Не уйду я без него никуда. Парень мне жизнь спас, а после с катушек слетел. Я, если честно, общался с ним тесно только до второго стирания памяти. Ибо после этой процедуры передо мной был уже не Мидория, а абсолютно другой человек. Я не видел больше в этих глубоких зеленых глазах той мальчишечьей доброты, преданности и жалости. Наблюдался лишь колючий холод и недоверие. Но я все еще чувствую, что должен быть рядом, как последняя частичка, которая связывает его с событиями, с которых началось его безумство. Он как-то по-научному это называл. Точка сингулярности. Да, кажется, так. Мол, Второй Удар — то самое событие, после которого Изуку не мог предугадать своей дальнейшей жизни. Точнее, он пытался, но с каждым днем понимал, что он даже на тысячную долю не был прав. Второй Удар полностью переписал его жизнь, создав другого человека. Да и не только его. Это чертово событие многим кардинально изменило судьбу. Думаю, тебе тоже, раз тебе удалось пережить весь этот ад и сохранить хоть какой-то рассудок.       После нашего прибытия я долгое время пролежал в лазарете, восстанавливая силы. Мой квирк был нестабилен. И это волновало меня больше всего. Я мог непроизвольно создать заряд, лишь пожимая человеку руку, абсолютно не контролируя это. Иногда я и при желании не мог создать напряжения даже в десять вольт, хоть и пытался изо всех сил. Спустя некоторое время под моей кожей начало возникать нечто, похожее на нити, которое слегка светилось сквозь кожу. Мидория заметил это и передал все Шигараки. В итоге, они сошлись на очень странном мнении, что мне необходимо полностью стереть квирк, ибо в нестабильном состоянии он опасен. Честно говоря, в тот момент я был в такой апатии, что мне было абсолютно без разницы, и я согласился. Правда, тогда я не знал, что сыворотка была пробной и недоработанной до конца. И, вроде, все прошло гладко, но потом я потерял сознание, проснувшись спустя сутки. Как оказалось, у моего тела была очень странная реакция, вызвавшая припадок. Конвульсии и прочая страшная хрень. Проснувшись под капельницей, первым делом я поднял свою забинтованную руку, внимательно осматривая ее, пытаясь понять, стерли мне способность или нет. Я закрыл глаза, сосредотачиваясь, желая активировать квирк. И, к моему удивлению, это получилось. Да еще как получилось. Я затратил минимум сил, но смог выдать такой разряд, который ранее мне мозг отшибал. Правда, вывел из строя все медицинское оборудование. Но это было невероятно, по венам текло странное тепло, дурманящее и заставляющее сердце биться быстрее. Из-за реакции организма квирк не стерся, а лишь усилился. После многочисленных тестов в лаборатории было установлено, что после столкновения с тем самым страдальческим электрощитом я еще и получил возможность спокойно проводить электричество других источников сквозь себя. Порешили на том, что квирк усилился благодаря внезапному столкновению с похожей природой. Единичный ли это был случай или такое случалось у всех, никто понять не мог. Но факт был фактом. Я будто переродился, став в несколько раз сильнее. Я даже внутренне ощущал эту мощь, которая разрывает меня изнутри, не давая спокойно сидеть на месте. Почему-то Шигараки и сэнсэй посчитали, что я слегка эмоционально нестабилен, из-за чего в шею мне был вживлен имплантат, который каким-то образом снижал активность квирка, позволяя мне его использовать, грубо говоря, процентов на шестьдесят. В лаборатории мне нашли применение, сделав чем-то вроде живой батарейки, которая время от времени должна была находиться в капсуле со странной жидкостью, в которой ты можешь дышать, но при этом чувствовать мерзкий привкус плесени. Так как у лаборатории были проблемы с энергоресурсами, я периодически «подзаряжал» энергетические накопители своим квирком. После моего «перерождения» такое было возможно. Правда, после такой большой растраты энергии я спал сутки с лишним, но, честно говоря, на «работу» вызывали меня раза два в неделю, так что оставшееся время я проводил в своей комнате перед тускло светящимся телевизором или же с Изуку, пока тот не превратился в стекляшку.       Изуку часто вспоминал тебя, хоть я и не сразу догадался, о каком таком Каччане он говорит. Но я не стал рассказывать ему о том, что ты учился вместе со мной. Что-то меня остановило, не позволяя этого делать. Быть может, я боялся, что это каким-то образом ранит Мидорию. Говорил он о тебе с восхищением и страхом. Как влюбленный мальчишка, ей Богу. А потом и вовсе покончить с собой пытался. Знаешь, странно все это. И я бы очень хотел, чтобы ты привел Изуку в порядок, да только не знаю, сможешь ли ты это сделать. Один малейший промах, и парень снова не в себе.       Каминари театрально развел руками, жестом завершая свой рассказ, внимательно наблюдая за задумчивым Катсуки, который нервно теребил пальцами потухшую сигарету. Бакуго явно был заинтересован, думая над чем-то, хмурясь. Денки дернулся, услышав раздающиеся тихие шаги, резко вскакивая с кресла. Заметив странную реакцию парня, Катсуки напрягся, наблюдая за дверью, из-за которой доносился источник звука. Дверь шумно отворилась, позволяя юношам увидеть стоящего в дверном проеме Мидорию, который исподлобья смотрел прямо на Катсуки, одним своим видом показывая жуткое недовольство и злобу.