***
На кухне светло и пахнет аппетитно. Изуку непроизвольно сглатывает слюну. Запах и вкус теплой домашней еды практически полностью забыт Изуку, от чего у Мидории разгорается интерес и любопытство. Митсуки ставит перед Изуку и Катсуки по широкой чашке горячего супа, от которого исходила вьющаяся ниточка пара. Поблагодарив за еду, оба жадно накидываются на суп. Сев рядом с Масару прямо напротив Катсуки и Изуку, Митсуки нервно, тихо, с медленной периодичностью постукивает ногтем указательного пальца по поверхности фарфоровой кружки, явно о чем-то думая. Масару и вовсе игнорирует стоявшую перед ним чашку со свежим кофе, прикованным взглядом наблюдая за голодными парнями. — Ты хочешь сказать, что полицейские сдали тебя на опыты, как кролика? — уточняет Митсуки, проводя пальцем по ободку кружки. — Так и есть, — чавкая, с набитым ртом отвечает Катсуки, гремя ложкой по чашке. Изуку кивает, довольно облизывая ложку. Кажется, это была лучшая еда, что он ел за последнюю пару лет. — Разве это не противозаконно? — вмешивается Масару, поправляя очки, сползшие на нос. — Полиция плотно повязана с лабораторией, и я не знаю, почему, — кладя ложку в опустошенную чашку, произносит Изуку, довольно вздыхая; сейчас не хотелось думать о лабораторной вони и прочем ужасе, в голове и желудке поселилось приятное ощущение удовлетворенности. — А ты? Ты такой… Странный, — неловко произносит Митсуки, настороженно глядя на сидящего перед ней Изуку. Заметив это, Катсуки, откашлявшись, снова благодарит мать за еду, после чего предлагает Изуку подняться наверх, дабы оставить семью наедине друг с другом. Встрепенувшись, Мидория нервно кивает, безмерно благодаря Митсуки и Масару, те в ответ лишь улыбаются, отмахиваясь. Покидая кухню, Изуку явно ощущает на себе тяжелые подозрительные взгляды. Катсуки устало вздыхает, проводя рукой по волосам, поднимает голову, некоторое время смотрит в потолок, собираясь с мыслями. Переведя дух, Катсуки начинает повествование. Рассказывает предысторию случившегося, рассказывает об Изуку, о лаборатории, о Каминари, о всей той мрачной и непонятной ереси, что происходит под землей, о странных связях конторы с полицией. Настороженно и внимательно слушая, Митсуки и Масару пару раз обмениваются удивленными взглядами. В эти моменты Катсуки кажется, что еще пара слов, и родители сдадут его лечится в психбольницу. Завершив свой рассказ, Бакуго в очередной раз выдыхает, присвистывая, ожидая реакции от явно ошарашенных родителей. Озадаченно поднимая брови и кусая губу, мать молча кивает, будто переваривая услышанное. Отец шумно откашливается. — Не думал, что тебя выгонят из тройственного союза, — хмыкнув, прерывает тишину отец, задумчиво глядя на сына. — Меня не выгоняли! — восклицает Катсуки, — да и работал я на них неофициально. — Неужели тебе нужна была вся эта чушь с преступностью? Зачем? — устало протягивает Митсуки, проводя рукой по лицу, будто желая стянуть усталость. — Я же говорю, союзу я нужен был лишь как исполнительная пешка, я не был на их попечении, — взывает Катсуки, — двумордый плевал на меня, хоть и утверждал, что обязан мне чуть ли не по гроб. Не знаю, что это был за жест благородства с его стороны, да и зачем я вообще согласился. Митсуки озадаченно хмурится, думая, что ответить. — Все было хорошо, — продолжает Катсуки, будто оправдываясь. — Все было хорошо? — повышая голос, повторят за сыном Митсуки, — хорошо что? То, что ты убийца, вор и преступник? — хлопнув ладонью по поверхности стола, явно закипая от злости, рычит Митсуки. — А что мне оставалось делать? — срываясь, рявкает Катсуки, — меня выперли из этого проклятого Юэй, остальные академии меня тоже нахуй послали, спасибо, блять, моему благородству! — едва ли не брызжа слюной, орет Катсуки, от чего Митсуки едва заметно втягивает голову в плечи, явно не ожидая такой реакции от сына. Стиснув зубы, Катсуки пытается себя мысленно успокоить, но попытки тщетны. Переводя взгляд на отца, Катсуки все же берет себя в руки, устало закрывает глаза, сосредотачиваясь. — Это сугубо моя вина, все очень дерьмово закрутилось в итоге, — Катсуки осознает, что несет непонятный бред в качестве оправдания, но на большее мозг сейчас банально не способен, — меня жестко подставили в конце, кто-то явно хотел избавиться от меня, слив информацию. — Ты не думал, что это может быть кто-то из Тройственного Союза? — предполагает Масару, почесывая средним пальцем шею. — Двумордый слишком тащится от меня, чтобы позволить такое, — ухмыляется Катсуки, расплываясь в ехидной улыбке. Взгляд матери меняется на хмурый и недовольный, от чего Катсуки чувствует, как живот неприятно сводит где-то внизу. — Нет, ну серьезно, он не мог этого сделать, — голос Катсуки тихий и даже какой-то неуверенный, ибо Бакуго действительно начинает сомневаться. — Ты мог предположить, что все сложится вот так? — отец обводит рукой невидимые очертания, имитируя жестом сложившуюся жизненную ситуацию Катсуки, — нельзя отрицать факт причастности Тодороки младшего ко всему этому. Катсуки фыркает, недовольно, словно обиженный ребенок, скрещивая руки на груди. Мать трет пальцами переносицу, отец снимает очки, шумно втягивая носом воздух. На такой подвешенной ноте обсуждение произошедшего заканчивается. Катсуки встает из-за стола, с шумом отодвигая стул назад. Масару и Митсуки так же поднимаются. Митсуки начинает нервно убирать посуду в раковину, отец же явно мнется, не решаясь что-то сказать. Подняв бровь, давая Масару понять, что ожидает от того слов, Катсуки хмыкает. — Ты ведь понимаешь, что если останешься здесь, тебя найдет полиция, — серьезным тоном произносит отец, хмуро глядя на стоящего перед ним сына, — мы ценим тебя, но нам тоже достанется от полиции, если они узнают, что мы скрываем преступника. Невнятно бурча себе под нос, Катсуки насупился, опуская взгляд, соображая. Он ведь действительно не задумывался о дальнейших действиях. Точнее, задумывался, но без такой конкретики, как о побеге. Приложив большой палец к губам, Катсуки хмурится, после чего резко и уверенно отвечает: — Двумордый поможет. Мать хочет что-то возразить, невольно охнув, но Масару останавливает ее, молча мотая головой. — У меня больше нет вариантов, — грустно объясняется Катсуки, видя обеспокоенные взгляды родителей. Мать и отец разрешают Катсуки и Изуку остаться на две ночи. Как оказалось, полиция достаточно часто посещает дом Бакуго, и, по словам матери, недовольно и подозрительно заглядывают в открытую им дверь, постоянно интересуются, не видели ли родители сына. Зачем это все было нужно, никто до конца не понимал. Одно было ясно — Катсуки явно представлял угрозу. Сбегать надо было без промедлений. План был таков: отыскать Тодороки младшего, объяснить все происходящее и получить помощь от богатого и влиятельного Шото, который поможет Катсуки и Изуку выехать за границу и спрятаться где-нибудь в другой стране. В принципе, план был безотказный. По крайней мере, так считал Катсуки. Поднявшись наверх, Бакуго вспомнил об Изуку, которого выпроводил с кухни. Приоткрыв дверь, что находилась прямо напротив лестницы, Катсуки удивленно окинул взглядом представшую перед ним комнату. Его комнату. В ней абсолютно все оставалось нетронутым, кажется, даже тетради на столе лежали в точности так же, как в тот день, когда Бакуго покинул город и уехал в Токио. «Родители и впрямь верили, что я вернусь», — едва улыбнувшись, понимает Катсуки, переступая порог, заходя внутрь комнаты. Кровать находилась в углу комнаты, а на ней сидел напряженный Изуку, который нервно оглядывал комнату. У кровати на полу покоился мешок, в который были убраны вещи Изуку. Заметив вошедшего Катсуки, Мидория кисло улыбнулся, вставая с кровати. Но заметив, как Катсуки небрежно махает рукой, Изуку вновь садится. — Здесь уютно, — мямлит Мидория, желая хоть как-то завязать разговор. — Честно, я скучал по этому месту, — Катсуки говорит это больше себе, чем Изуку. — Приятно иметь дом, — неуверенно произносит Изуку, глупо усмехаясь. Катсуки закрывает за собой дверь, от чего та тихо щелкает. Подходя к окну, Бакуго дергает за штору, отодвигая ту, пуская в комнату уже вечерний летний полумрак. Задумчиво наблюдая за разрушенным домом Изуку, Катсуки чешет затылок, размышляя. — Когда я смотрел на то, как тебя встретила мама, я почувствовал нечто странное, — Изуку неловко поджимает колени, руками сминая одеяло, что укрывало кровать. Отвлекшись от вида за окном, Катсуки поворачивает голову в сторону Изуку, задумчиво хмыкая. Заметив это, Изуку, откашлявшись, смущенно продолжает: — Чувство пустоты, но оно не делало мне больно, а, скорее, грело, от него было на секунду и приятно, и дурно одновременно, — охнув, Изуку сминает футболку в области солнечного сплетения, будто желая сжать собственное сердце. Поняв, к чему клонит Изуку, Катсуки подходит ближе, усаживаясь рядом на кровать, от чего та с тихим скрипом проминается под весом. Повернувшись в сторону Мидории, Катсуки неуверенно кладет тому руку на колено, до конца не понимая своих действий. — Мне очень жаль, что ты потерял свою семью, — извиняясь, произносит Катсуки, но, поймав себя на мысли, что Мидория не знает точной причины потери своих близких, медлит. Изуку поворачивается к Катсуки, смотря на того по-собачьи преданно, ловя каждое слово, искренне веря. А Катсуки ощущает себя последней мразью, осознавая, что сейчас должен нагло врать в лицо человеку, который впитывает каждое сказанное им слово. Врать лишь ради того, чтобы поддержать свой статус в глазах Мидории и не дать тому понять, кем Бакуго является на самом деле. — У тебя была прекрасная семья, лучше, чем моя, — грустно усмехнувшись, уверяет Катсуки, видя, как у Изуку начинают блестеть глаза от выступивших слез, — потерять семью крайне паршивое дело. Цокнув языком, Катсуки отводит взгляд, не в силах больше смотреть в искренние детские глаза Изуку. — Семье ты нужен всегда. Мамка хоть и дала мне по роже, но все равно рада меня видеть даже после всего, что я сделал, — печально произносит Катсуки, но Изуку замечает, как Бакуго едва тепло улыбается краешками губ, — только семье ты нужен вот такой. Ненужный всему миру, потрепанный, неудачливый. А семья все равно скучает и готова принять тебя даже тогда, когда ты по уши в дерьме. Как жаль, что это осознается только в крайних случаях. Катсуки переводит дух, чувствуя, как досада щиплет нос, а глаза начинают колоть слезы. Шмыгнув носом, Бакуго продолжает: — Но ведь семья она может быть и не прописана в документах, — будто пытаясь подбодрить явно опечаленного Изуку, бодро произносит Катсуки, слегка сипя, — если человек не отворачивается от тебя, когда отвернулись все до единого, то он тоже часть семьи. Даже не часть, он и есть семья. Тыкнув пальцем в грудь Изуку, Катсуки давит тоскливый смешок. Вздрогнув от действия Бакуго, Мидория поднимает заплаканный взгляд. Вслушиваясь, смотря на Катсуки, который даже в такие моменты пытается держать нос по ветру, Изуку вдруг ощущает непонятное тянущее чувство в области сердца. Оно давило на грудную клетку, щемило, заставляя пальцы рук мелко дрожать, в глотке неприятно пересыхало от ощущений. Внизу живота приятно грело изнутри, и на секунду Изуку показалось, будто у него не было прошлого. Вообще никакого. Ни того, о котором постоянно говорил Катсуки, ни того, которое помнил Изуку. Было только здесь и сейчас. Изуку смущенно кладет руку на ладонь Катсуки, что покоится на колене Мидории. К щекам приливает румянец, и Изуку нервно облизывает нижнюю губу кончиком языка. Недоумевающе поднимая взгляд, Катсуки удивленно фыркает. — Я знаю, это звучит неправильно. — давясь собственными словами, начинает лепетать Изуку, ближе наклоняясь к Катсуки, — но я чувствую, что ты должен быть моей семьей. А, может, ты всегда был ей. Задумчиво наклонив голову в сторону, Катсуки ощущает, как Мидория дрожащей рукой сжимает его ладонь, притягивая ту к своей груди. Изуку неловко наклоняется ближе к Катсуки, сердце бешено колотилось в груди, перекрывая дыхание. Набравшись смелости, Мидория тянется еще ближе, смущенно касаясь губ Катсуки своими. Понимая, что они уже целовались раньше, Мидория осознает, что если тогда это, грубо говоря, была просто формальность, то теперь им движет странное неизвестное чувство, при ощущении которого Мидории впервые хотелось искренне жить. Катсуки медлит, не признавая, что ошарашен поступком Изуку, Бакуго предпочитает просто не двигаться, позволяя Мидории действовать самостоятельно. Чуть крепче прижавшись к губам Катсуки, Изуку отстраняется, видя бездействие Катсуки. Искрящееся чувство жизни и тепла резко угасает, сменяясь ноющей болью в темечке. — Прости, — заикаясь лепечет Мидория, извиняясь, боясь посмотреть в глаза Катсуки. — И ты меня прости, — машинально отвечает Бакуго, указательным пальцем проводя по своей нижней губе, не зная, как быть. Стоило бы дойти до душа, помыться и лечь спать, а утром рассказать Изуку о прошлом, проиллюстрировав рассказ фотографиями из альбомов, что покоятся на полке, но чертов Деку снова рушит все планы Катсуки. Опять.Глава 20. Планы
11 марта 2018 г. в 22:49
Ветер лениво тормошил кудрявые темные волосы, от чего непослушные пряди устало падали на нос. Шмыгнув, Изуку поморщился от неприятного ощущения, едва хмурясь, теперь уже боязливо выглядывая из-за спины стоящего перед ним Катсуки. Позади слышалась приглушенная трель птиц, пригревшихся на солнышке. Солнце жгло затылок, заставляя тело испытывать ощущение душного скованного тепла. Изуку заметил, как Катсуки неловко втягивает голову в плечи, будто боится, будто прячась от удара. Каччан боится? Да быть такого не может.
Слышится тихое «заходи», и Катсуки делает уверенный шаг вперед, переступая через порог, выпрямляясь в спине. Изуку не знает, имеет ли он право войти в этот дом или же ему лучше подождать снаружи? Несколько секунд задумчиво, игнорируя окружение, Изуку смотрит вниз, но услышав недоумевающее «и ты здесь?» тут же вздрагивает, поднимая голову. Мужчина, что стоял в дверях, говоривший до этого с Катсуки, озадачено смотрит на Мидорию. Во взгляде читалось явное непонимание. В голове у Изуку пронеслось странное сравнение. «Смотрит, как на вставшего из могилы». Помотав головой, отгоняя мысли, Мидория убирает нервно подрагивающие руки за спину, криво улыбаясь, отвечая:
— И я здесь.
Звучало крайне самоуверенно. Чувствуя, как спесь после сказанных слов снова сошла на ноль, Изуку ёжится, робко шагая внутрь дома, не зная, правильно ли он поступает. Катсуки стоит рядом, мнется, почему-то прячет взгляд, видимо, нервничает. Слегка склонив голову, желая в больших подробностях рассмотреть необычную эмоцию, которая ранее не выражалась на лице Каччана в таких красках, Изуку тут же ощущает раздраженный взгляд исподлобья, из-за чего осекается и отворачивается. Слышатся легкие шаги по ступеням. Катсуки поднимает голову, следом так же поступает и Изуку. На лестнице, ведущей на второй этаж дома, стоит женщина средних лет. До конца лестницы остается две ступени, но женщина не спускается дальше, а останавливается, хватаясь за перила до белых костяшек пальцев, удивленно глядя в сторону Катсуки.
Катсуки смотрит на нее с дикой и непривычной робостью, во взгляде явно читается чувство вины и загнанности. Кажется, он хочет сделать шаг вперед, дабы приблизиться к лестнице, но не решается. «Это его мать и отец, определенно. Каччан катастрофически похож на них», — Изуку догадывался дольше положенного.
— Вернулся, значит, — неуверенно произносит женщина, поджимая нижнюю губу, слегка поднимая подбородок.
Поежившись, Катсуки давит кривую улыбку, поднимая голову, дабы встретиться с матерью взглядом. Та, наконец, спускается с лестницы, неуверенно подходя ближе к Катсуки. Изуку замечает, что Каччан выше матери на полголовы; со стороны это выглядит мило, от чего у Мидории в груди расплескивается непонятное, давно забытое, теплое чувство. Катсуки расслабляет плечи, тяжело выдыхая, грустно смотря на стоящую перед ним мать, лицо которой выражало явно смутные чувства. Наконец, Митсуки делает резкий шаг вперед, сокращая дистанцию со стоящим перед ней Катсуки, крепко обнимая. Уткнувшись лбом в плечо Катсуки, Митсуки прижимает к себе сына сильнее, будто боясь, что тот пропадет.
— Мы с отцом так скучали и боялись, — полушепотом произносит Митсуки, слегка похлопав Катсуки по спине.
Изуку перевел взгляд на стоящего неподалеку Масару, который молча кивнул, соглашаясь со словами жены. Некоторое время Митсуки и Катсуки безмолвно обнимаются, и Изуку замечает, что лицо Каччана сейчас непривычно спокойное и, кажется, даже удовлетворенное. У Мидории что-то щемит в области сердца, и Изуку прикусывает нижнюю губу. Митсуки слегка отстраняется от Катсуки, смотрит сыну в глаза тяжелым, укоризненным взглядом, после чего резко бьет наотмашь того по щеке. Катсуки от неожиданности хватается за больную щеку, громко и нецензурно выругавшись. Изуку дергается, инстинктивно прижимая руки к груди, будто желая отразить атаку, а Масару жмурится от неожиданности. Взгляд Катсуки тут же меняется на остервенелый, а от прежней умиротворенности не остается и следа.
— За что, блять? — вскрикивает Катсуки, не стесняясь.
Конечно, Бакуго понимал, за что. Но вопрос сам слетел с языка, почем зря, ибо Катсуки понимал, что сейчас мать прорвет на долгую и громкую тираду.
— За то, что ты, ублюдок, сбежал из дома, сославшись на учебу! — Митсуки хватает сына за загривок, тянет, от чего Катсуки кривится в злобной гримасе.
Масару морщится, щурится, втягивая голову в плечи, будто боясь попасть под горячую руку жены, молча наблюдая за семейными разборками. Явно ощущая, что является лишним зрителем, Изуку непонимающе мнется на месте, не зная, куда себя деть.
— Приперся спустя кучу времени, хоть бы письмо послал, что живой! Последний раз звонил только тогда, когда тебя черт знает как в Союз приняли! Воняешь куревом, выглядишь, как бомж, когда ты вообще в последний раз мылся, черт тебя побери?
Видеть Катсуки в такой несвойственной ему бытовой обстановке кажется Мидории даже немного потешным. Катсуки морщится, шипит, что-то кричит в ответ, но Изуку явно видит, что Каччан сдерживается, как может, не желая сорваться и навредить матери. Наверное, именно так выглядит любовь и уважение от Катсуки — получение минимум гнева и увечий после того, как Король Взрывокиллер выйдет из себя.
— Мне же так нравится смотреть на то, как по телевизору двадцать четыре на семь крутят твою рожу в криминальных хрониках, неблагодарная свинья — Митсуки вновь, но уже слабее, ударяет Катсуки по другой щеке, из-за чего Каччан морщится, матерясь.
— Митсуки, хватит, — желая хоть как-то повлиять на происходящую истерику, произносит Масару, хмурясь.
— Я еще и половины не сказала, что думаю о твоем отвратительном сыне! — голос Митсуки срывается, а Катсуки сипло ухмыляется, за что получает неуклюжий и не очень сильный удар по затылку.
Митсуки тяжело дышит, пыхтит. С удивлением и страхом Изуку смотрит на рассвирепевшую женщину, ясно осознавая, в кого пошел характером Катсуки. Потерев рукавом толстовки ноющую щеку, Катсуки исподлобья смотрит на мать, молчит, не зная, что сказать. Та, устало вздохнув, вновь подходит к сыну, обнимая того уже слабее, чем в первый раз, но Изуку все равно ощущает какую-то невидимую искренность, что исходила от Митсуки.
— Ты паршивец, Катсуки Бакуго, — всхлипнув, констатирует Митсуки, вновь упираясь лбом в плечо сына, — паршивец, которого мы надеялись увидеть больше всего.
— Ну, мам, — неловко протягивает слова Катсуки едва дрожащим голосом, неуклюже обнимая Митсуки в ответ.
— Воспитала на свою голову черт знает кого, — Митсуки отстраняется, приподнимаясь на носочках, едва касаясь губами лба сына, целуя.
Катсуки явно смущается от такого действия, не зная, что делать. Наблюдая за всем этим, Изуку еще сильнее ощущает неуместность своего положения, желая спрятаться. Будто прочитав мысли Мидории, Митсуки поворачивает голову в сторону Изуку, задумчиво глядит, молчит, словно подбирая слова.
— Ты живой, — наконец, произносит Митсуки, поднимая брови.
Сказанные слова звучат так странно, что Изуку ощущает пробежавшиеся вдоль позвоночника мурашки. Передернувшись, Мидория неловко смеется в ответ, не находя, что ответить. Мидория не понимает, почему родители Катсуки кажутся ему крайне знакомыми, и почему Изуку уверен в том, что те обязаны его знать и точно не обязаны думать, что тот мертв.
— Я же говорил, что видел его недавно, — разводя руками, утвердительно заявляет Масару, кивая.
Митсуки лишь шикает на мужа, недоумевающе продолжая сверлить зажатого и смущенного Изуку взглядом. Осознав неловкость ситуации, Катсуки откашлявшись, подходит к Изуку, беря того за руку. От этого жеста у Мидории резко подпрыгивает сердце и учащается пульс. Катсуки сильно сжимает ладонь Изуку, поднимая ту до уровня своей груди, произнося:
— Наверное, вы сочтете все мною сказанное за бред обдолбанного наркомана…
— Да уж, с наркотиками ты баловаться любил, — закатив глаза, перебивает сына Митсуки, но осекается, поджимая губу.
— Но вы должны мне поверить. Мне, — Катсуки смотрит на понурого Изуку, который прячет взгляд, — Нам нужно очень многое вам рассказать.