Возрождение из пепла

      Резкий химический запах лекарства ударил в нос, выводя из состояния долгого забытия. Потолок над головой был неприятно-белый и покрытый мелкими трещинами. Трещины эти паутиной расползались по всему пространству потолка, отчего-то пугая. Боль давила камнем, отдавала в колени и мешала пошевельнуться; в горле пересохло. Невзбитая подушка была тоже белая, пропахшаяся порошком и крахмалом. Скрипнула узкая койка.       Странно, но оказаться в этом чужом нищем месте было вовсе не страшно. Не вызывало отвращения присутствие других людей в старой комнате. Даже слёзы отчаяния не грозили внезапно пролиться, рыдания не сдавливали горло. Всё было выплакано, высказано, выстрадано в той комнатке, с Клайдом. Осталась лишь усталость и горькое смирение, испытываемое обычно умирающими.       У постели стоял скудно одетый мужчина. Сквозь полуприкрытые ресницы Роберта разобрала серое колебание его силуэта. Она сразу догадалась, что человек был доктором. Потом разом всплыли отрывочные постыдные воспоминания о случившемся. Резь в низу живота, вспыхнувшее жаром лицо, помутившееся от боли сознания, секундная попытка найти поддерживающую руку...— Мисс Олден, я должен с вами поговорить, — начал доктор. В осторожном голосе его смутно засквозила жалость. На душе стало сыро.       Роберта покорно вскинула на него уставшие глаза и откинула со лба прядь спутанных волос. Даже теперь, когда унизительное состояние её дошло до края, она продолжала смущаться чужих глаз и старалась из последних сил принять достойный вид. — Вас привёз сюда некий юноша. Кем он вам приходится?       Роберта ответила бы, но в груди почему-то защемило. Она судорожно выпалила, сжимая в кулаке тонкую ткань больничной простыни: — Прошу прощения, доктор… — Уотсон, мэм, — услужливо подсказал ей собеседник.       Роберта к этому мгновению в полной мере овладела собой и уверенно произнесла: — Не думаю, что это имеет значение. — Это очень важно, мисс Олден, — мрачно подчеркнул её собеседник. — Вам необходимо недолго побыть под присмотром. Лекарства, уход, посещения, все необходимые вещи… Вас могли бы навещать близкие или знакомые по работе?       Она качнула головой и взглянула с той неприкрытой искренней болью в голубых глазах, которой следовало снять все вопросы. — Я вынужден повторить свой вопрос, — торопливо заговорил доктор Уотсон, боясь, что пациентка вот-вот расплачется, и начнётся возня с успокоительным и приторными увещеваниями. — Всё же, кто он?       Трусливые опасения Уотсона оказались неверными. Глаза Роберты остались сухими: она не хотела ставить в ещё более неловкое положение ни его, ни себя. — Это начальник в нашей штамповочной. Я долго болела, и Клай… то есть, мистер Гриффитс, был настолько любезен, что соизволил навестить меня в моей квартире…       Впервые в жизни Роберта не только не устыдилась своей лжи, но испытала огромное облегчение, когда самые гнусные и фальшивые слова произнеслись. «О Клайд, Клайд, на что ты обрёк меня, за что? Да ведь без вранья теперь никак… Это моя новая жизнь: доктору лгать, в Бильце самым родным моим людям лгать, тебе тоже…» — Я обследовал вас. Вы ждали ребенка, верно? — монотонно продолжал доктор.       «К чему эти вопросы? — Роберта удивилась, как будто наблюдая эту мучительную сцену со стороны. — Ведь он умудрённый опытом человек, не раз принимавший таких женщин, как я. Он всё давно понял про меня, да и про Клайда тоже. И продолжает донимать меня. Ах, лучше бы со мной обошлись здесь грубо, сухо — да как угодно, лишь бы без всего этого…» — Я ждала, — наконец сказав она, подвергая себя новому чудовищному насилию. — Но я потеряла своего ребёнка, доктор Уотсон. — У Вас серьезные осложнения после… хм, после этой трагедии, мисс Олден.       Роберта привстала на подушке, опираясь на локти. Ненадолго в ней проснулась жизнь, новое сильное переживание отвлекло её, она приготовилась слушать. — Насколько серьёзные, доктор? — Остатки плаценты мы вычистили, но сильный воспалительный процесс делает своё дело. Здесь не Нью-Йорк, мэм, и гарантий никаких… Боли могут время от времени снова мучить вас. Я буду категоричен, мисс Олден, иметь детей вам больше нельзя.       Нельзя. Странно, что простая предупреждающая фраза, произнесённая пониженным голосом, может звучать так убийственно.       «Воспалительный процесс, гарантий никаких, нельзя иметь детей…» Боль от монотонно повторяющихся фраз приговора уже стучала в висках, заглушая ту, другую, физическую, в низу живота. — Не думайте о дурном, мисс Олден. Никаких физических нагрузок, никаких переживаний, только тепло и покой. Я могу провести к вам мистера Гриффитса. — Да, если он так хочет, — равнодушно согласилась Роберта.       И Клайд захотел — или внушил себе, что хочет. Каждый день, проведённый в больнице, тянулся для него тягостно. Маршрут его теперь изменился: после фабрики он шёл к Роберте, и лишь с наступлением темноты возвращался домой. По вечерам, заперевшись в своей комнате, он с наслаждением сдергивал листок с отрывного календарика, отсчитывая дни до окончания заключения Роберты. Потом он бросался к умывальнику и побрызгал себе в лицо ледяной водой.       Крупные капли катились по его лицу, брызгали на зеркало., а он так и не мог избавить свою зрительную память от прочно укоренившегося там образа. Это был образ обмершего хрупкого существа, чьё осунувшееся личико утопало в складках белой больничной подушки.       Клайд деятельно отгонял прочь угрызения совести и бывал у Роберты настолько часто, насколько позволяли отношения работницы и начальника. Гилпины сочувственно покивали и всё-таки впустили его в комнату Роберты, узнав от Клайда перевранную историю её болезни. Комната без хозяйки напоминала огромную коробку с занавесками. Ушёл куда-то запах уюта, а скромная мебель, некогда блестевшая чистотой, покрылась слоем сизой пыли.       Клайд привёз ей одежду, деньги и книги, оплатил связанные с лечением расходы, докупил всё необходимое. В иные минуты он даже сердился. Злость эта была не на саму Роберту, но на обстоятельство, задерживавшее его здесь теперь, когда Сондра названивала ему по междугороднему телефону и так многообещающе писала о любви. Только однажды Клайду стало стыдно за свою злость: в день, когда у Роберты был жар, и он, ненароком дотронувшись до её лба, ощутил, до чего он липкий и горячий.       Жить на две жизни стало сложнее, чем прежде. Клайд старательно выдумывал для Сондры отговорки, но она заметно обижалась. Клайд в страхе думал: а что, если она уже догадывается о причине его задержки в Ликурге? Теперь, когда он так многого добился в отношении блистательной Сондры, как досадно было бы всё потерять!       Но мог ли он покинуть Роберту в таком состоянии? Ведь она тяжело больна и безнадёжно одинока, и это он, в конце концов, виновен в её теперешней болезни. Нет, говорил себе Клайд, необходимо добыть с ней эти тягостные дни, помочь ей встать на ноги — и тогда, уж конечно, он будет чист перед нею и спокоен… почти.       И Роберта встала на ноги, и почти ничто не выдавало в ней сломленности. Она была безукоризненно вежлива с Клайдом и благодарна ему за недели, которые он посвятил решению их последней общей проблемы. Однако на фабрике «Гриффитс и Кь» штамповщицу мисс Олден никто больше не увидел. Роберта твёрдо решила возвращаться в Бильц к семье — да она только этого и хотела с той минуты, как почувствовала, что Клайд охладел к ней. — Вот, кажется, всё. — Роберта в последний раз обвела взглядом комнату. Резко взвизгнула застёжка потрёпанного кожаного чемодана. — Нет-нет, — она вскинула руку, предупреждая все бессмысленные слова Клайда. — Не провожай меня до вокзала, прошу тебя. Эти бетонные плиты и гудки поезда только всё испортят.       Клайд не возражал: он тоже хотел проститься тихо, без слёз и ненужных сожалений; даже хотел запомнить её именно такой: спокойной, в маленькой соломенной шляпке и тёмно-синем дорожном костюме. — Может быть… — робко начал Клайд. — Нет, — подхватила Роберта, сразу поняв смысл неоконченной фразы. — Я не останусь после всего, что было… да и ты не хочешь этого, не можешь хотеть, Клайд, я знаю. — Что ты планируешь делать дальше? — спросил он тогда, следя глазами за плетением солнечных зайчиков на старой стене. — Постараюсь найти работу ближе к Бильцу и во всём помогать дома, — ответила Роберта, и при мысли о доме на её сухих губах забрезжила слабая улыбка. — Наверное, не создана я для такой жизни, как здесь.       Клайд перевёл взгляд на её лицо и почти не узнал её в этот миг. Роберта встала с застланной кровати, медленно подняла чемодан — и вдруг лицо её исказила гримаса боли, и она, не издав не звука, сильно закусила губу. — Что с тобой? — он метнулся к ней и быстро взял чемодан. На стальной ручке его влажные нервные пальцы встретились с её спокойными и холодными. — Последствия операции. Бывает больно, но это вскоре пройдёт. А детей у меня больше не будет. Никогда. — Она устало взглянула на Клайда, опасливо замершего посреди гилпиновской комнаты с потрёпанным чемоданом в руках. Вся нелепость ситуации смутила Роберту, и она поспешно добавила: — Напрасно я сказала тебе, прости. — Берта, это ещё может быть ошибкой, это всё пройдёт! — залепетал он.       Роберта вздохнула и тепло посмотрела на него. Он был по-прежнему Клайд со всей его неопытностью и жалкими попытками утешить её, когда требовалось совсем другое. — Ну, прощай, — наконец выговорила она и направилась к двери.       Клайд пошёл за нею, не оглядываясь на эти стены, надёжно сберёгшие их тайну. — Возвращайся к себе, Клайд. Я отдам ключи миссис Гилпин и на трамвайчике доберусь до вокзала, хорошо? — она говорила таким обыденным, почти непринуждённым тоном, что казалось, это разлука вовсе не навсегда. — Ты можешь написать мне, когда доберёшься до Бильца. — Нет, — снова возразила Роберта. — Не надо теперь писем. Да и о чём нам говорить? Я уезжаю навсегда, а тебе это будет небезопасно. Ещё узнает про нас Сондра или кто-нибудь из фабрики — ну, подумай, нужно ли это тебе теперь?       На прощание она даже подала ему руку. Клайд подержал в своей ладони её пальцы и наконец отпустил их. — Будь счастлива, Берта.       «Счастлива! О, что ты сейчас сказал! Я была бы счастлива, так счастлива, мой дорогой, в меблированной комнате, играя с нашим сыном, вместе с ним дожидаясь тебя с фабрики. У меня было бы шитьё, домашние хлопоты, тёплый обед на троих, да твоя фамилия — и всё это составляло бы моё беспрерывное счастье. А теперь?.. Но что уж говорить!»       Вслух она сказала только: — А ты береги себя.       Потом она подхватила свой чемодан и отошла на шаг. Клайд не решился обернуться, но долго ещё чувствовал на себе её взгляд. И лишь много позже он понял, что так потрясло его в этом прощании. Уезжая из Ликурга, так и оставшегося для неё чужим, Роберта изменилась навсегда — но в смысле этих перемен Клайд не сумел догадаться.