Rescuers

      Глупо убегать, глупо оставлять его одного, но Кимом буквально овладел непонятный страх вперемешку со знакомыми чувствами. Он хлопнул дверью, мысленно отсекая все, что произошло там. У него рука горит от чонгуковских пальцев, щеки от смущения, сердце от… Тэхен избегает этих мыслей как может, один шаг — и он себя больше не держит.       Он говорит Джудит, что у него очень сильно болит голова, а таблетка не помогает, и сбегает из госпиталя, постоянно оглядываясь по сторонам, лишь бы не наткнуться на Чонгука вновь. Идет пешком, почти бежит, вымещая скоростью всю свою напряженность. Его крутит изнутри, крутит от собственных противоречий. Он чувствует себя апельсином в соковыжималке, только ему хуже в двойне, потому что он и апельсин и соковыжималка одновременно.       Дома его отпускает на каких-то пару часов, пока он принимает душ, заглушая мыслительный поток своим пением, и пока готовит себе ужин по размерам на стандартную семью из трех человек, но ему плевать — главное, чтобы не думалось. Но стоит ему присесть за стол и положить себе в рот кусочек куриного рагу, все уверенным шагом идет нахуй. В голове Тэхена сразу возникает младший, а если точнее, то его пальцы. Длинные, красивые пальцы, которыми он отправлял различные закуски на их посиделках за просмотром матча, как облизывал их от солоноватых, сладких и даже острых крошек, как плотно губы обхватывали каждую фалангу, а потом тягуче, как в замедленной съемке, посасывал мягкие подушечки и облизывал их языком. Словно минет делает. В воспоминаниях Кима Чонгук сосет так, как на его памяти не сосала ни одна девчонка из самого грязного порно.       — У-угрх! — изнывает Тэхен, облокачиваясь на спинку стула и закидывая назад голову. Он тяжело дышит, хватая воздух и выдыхая его через сомкнутые зубы. У него все тело горит, стоит вспомнить какую-нибудь маленькую деталь, связанную с младшим. — Блять!       Тэ опускает глаза вниз, на свой пах, и готов головой таранить стены и ломать кирпичи, потому что у него стоит. Его свободные домашние штаны весьма явно топорщатся в одном определенном месте.       У Тэхена стоит на мысли о гребанном спасателе! Стоит на парня! На, блять, конкретного такого охуенного парня! Ким жмурится до белесых пятен под веками, проводит рукой по лицу, словно маску содрать хочет, а потом медленно спускается к своим домашним штанам. Сгореть со стыда — минимум того, что он хочет, когда прикасается пальцами к собственному стояку. «Я, блять, дрочу на Чонгука! На блядского Чон Чонгука!» — верещит как припадочный Тэхен, обхватывая член у основания. Он, черт возьми, никогда не дрочил так на кого-то. Никогда в своей жизни он не делал этого просто от воспоминаний! Осознание всей этой фигни, что творилась сейчас с ним, приходит запоздало, но вызывает такой эффект, от которого Тэхена колотит в конвульсиях.       Он продолжает надрачивать, в мыслях воспроизводя все моменты с Чонгуком. Их объятия, недолгие прогулки, похожее прошлое, то, как они смотрели футбол, как Чон ревел в тэхеновых руках, как младший говорил, вспоминает движение пухлых губ, прикосновения тех самых пальцев, от которых по телу проносится сладкая волна, заставляющая Тэ выгнуться дугой прямо на стуле. Его ведет, мотает от воспоминания к воспоминанию, от ощущения к ощущению, и Ким уже чувствует, как не понимает себя. Он валится на пол, не удержавшись на стуле, и тут же упирается затылком в пол, воспроизводя детали его последней вечеринки: взгляд Чонгука, его вид, голос, проникающий под кожу, его злость и некая животная дикость. Тэ подгибает пальцы на ногах, чувствуя, что на грани. А дальше горящий след на ключицах и пожирающий старшего взгляд чернеющих глаз в больнице… Дыхание сбито напрочь, правая рука водит по члену вверх-вниз как заведенная, пока с самой головки так и сочится ниточка предэякулята, тело напрягается от переизбытка всего, чего только можно, становясь похожим на огромный сгусток нервов. И только тронь — разорвет к черту на атомы.       Тэхен прижимает свое запястье, на котором виднеются синеватые отметины, к губам и как сумасшедший вдыхает запах собственной кожи, пытаясь уловить запах Чонгука, от которого отмывался полтора часа назад. У него в груди щемит, а эта боль борется с подступающим экстазом, и Тэхен мечется, запрокидывая голову назад, тяжело дыша и яростно надрачивая член, про себя лепеча губами имя младшего. Его рвет изнутри на маленькие частички, выплескивая наружу густой спермой. Он дрожит, словно его бьет от озноба и горит кажется с температурой под сорок прямо на полу своей кухни. В его голове неумолимый звон, пока запястье прижатое к губам опаляется горячим дыханием вперемешку с тихим «Чонгук».       Он просыпается, по ощущениям, посреди ночи ногами под обеденным столом, все так же с приспущенными штанами. Ровно так же, как и остался. «Я влип», — единственная фраза, крутящаяся в его голове последние десять минут, и что уж точно Тэхен не может сделать, так это понять — рад он больше или же напуган.       Вокруг темнота, и только легкий свет от фонарей на улице проглядывает через окна, потому что Тэхен не включал свет. Душ. Сменить одежду. Убрать на столе. Все происходит монотонно, как под гипнозом. Он не замечает, как поднимается солнце, как его лучи персиковым свечением окутывают его уютную кухню… Не замечает, потому что сверлит дурацкий стул, потому что у Тэ в голове только четкое осознание того, что он, мать его, дрочил на Чонгука.       Почему? Почему он вызывает у меня такие чувства? От того, что мы похожи или же от того, что он так настойчиво втягивает меня в новую жизнь? Не понимаю. Он и злится постоянно, словно я ему должен, словно ревнует меня!.. Да нет, глупо это. Мы знакомы-то от силы две недели! Ревновать? Меня? Ха, но он же…       А в голове калейдоскопом разлетаются картинки. И каждая о Чоне. Слово, фраза, действие. Ким понимает, что сходит с ума — его сердце колотится загнанной птицей от любой мелочи, и это жесть как страшно. Теперь страшно вовсе не от реакции общества, страшно от того, что все это может оказаться глупо надуманным. Просто пылью рассеявшееся после легкого чонгуковского «Ты спятил, Ким». А вдруг правда, и Тэ сам все накрутил, притянул за уши, навыдумывал и подсел на младшего, как на самую доступную наркоту? Вдруг его теперь будет не просто трясти рядом с ним, а будет бить в конвульсиях без. Без Чонгука, который теперь как лучик, заставляющий забыть прошлое и отдаться ощущениям? Будь они не ладны! Как быть, если младший пошлет его на все четыре или и того пуще в далекое эротическое? Как тогда смотреть тому в глаза, спасая очередного пострадавшего? Как жить с мыслью, что ты просрал жизнь по полной? Ким был в тупике, ключ от которого он нагло всучил спасателю, забираясь в собственную скорлупу.       Тэхен не спит ночь, не спускается в отделение неотложки, ожидая пациента прямо в хирургической, сбегает из больницы через запасной выход, добирается домой в обход, дорогой в два раза длиннее. Делает все, лишь бы никак не наткнуться ненароком на младшего. Он чувствует себя глупо, просто ужасно по-детски, ведя всю это дурацкую игру, которую Чон уже понял.       Тэхен не может спать, натирая вновь и вновь уже кровоточащие мозоли в своей голове, но никак не может прийти к решению или хотя бы близко подобраться к какому-нибудь выводу. К половине пятого утра Ким чувствует себя асфальтом, что прессуют под асфальтоукладчиком — так же убийственно спрессованным до молекулярного кубика-Рубика.       Он выходит на улицу глотнуть свежего рассветного воздуха и замечает себя только тогда, когда подходит ко входу заповедного парка. На кой-черт его сюда принесло? Да нет, скорее как? Ким никогда не ходил сюда и не видел картинок, только знал на словах — из рассказов Чона, который описывал умиротворенную красоту здешней природы.       — И снова он! — шипит Тэхен.       А ему и злиться хочется, но в тоже время на душе так тепло от сущей мелочи, будто мягким покрывалом укрыли. И Тэ гонит эти мысли прочь, даже не понимая, как утопает сильнее.       Природа и правда прекрасная. Высокие деревья, возвышающиеся над проложенными пешими тропками, спокойно покачивались под мягкой рукой утреннего ветра. Они разносили вокруг тихий шепот листвы, погружая Тэ в легкое забвение своим молчаливым величием. Но заповедник не был уж совсем диким: его природный порядок разбавляли деревянные указатели и притаенные в глубине беседки. Тэхен прикрывает глаза, останавливаясь в тени крон деревьев перед поляной. Она большая, но у нее есть край — окольцованная деревьями и кустами, где обычно не ходят люди, как тихий уголочек, она показалась Киму местом уединения. Он представлял себе слегка пасмурный день, без дождя, но даже слегка туманный, и себя, лежащим на этой поляне в окружении звенящей в ушах природной тишины, представлял, как трава щекотит его руки и касается лица, ушей, как уши улавливают убаюкивающее жужжание насекомых… Он представляет все так детально, точно сам лежал и наслаждался этим моментом: тем, как вдалеке с веток взлетают птицы, а рядом с ним сидит младший и нежно перебирает тэхеновские волосы, будто играет на тончайшем инструменте.       Крик одной из птиц — ушат воды на погрузившегося в мечты Тэхена. Тот быстро краснеет, замечая за собой этот маленький факт — он хочет видеть Чонгука рядом.       Тэхен срывается с места, как ужаленный. Бредет по тропинкам в неизвестном ему направлении, даже не смотря на появляющиеся указатели, потому что ему все равно. Все равно, куда идти, все равно зачем, лишь бы идти и сбивать устойчивые, выстроенные в точный ритм, мысли. Он просто опять бежит испуганным котенком.       Ким доходит до медленно растворяющихся впереди деревьев и выскальзывает к песчаному пляжу. Большое зеркальное озеро, отражающее в себе чернеющие пики сосен, отражало и золотисто-персиковую гладь безоблачного неба. Окруженное со всех сторон, оно было похоже на сверкающую монетку, упавшую наземь.       Тэ подходит к краешку, там, где песок с мелкими камушками наполовину утопают в воде, и вглядывается в собственное размытое нежной рябью отражение. Оно кривое, выцветшее и словно потрепанное многочисленными ветрами, что и принесли его сюда. Тэхену кажется, что он и вправду так выглядит, а еще, что так выглядит его душа — по-уродски. Так беспечно влюбиться в кого-то своего пола. Нет, не в кого-то, а в Чонгука. Он ведь мальчишка еще, ребенок в тэхеновых глазах, и вся эта терзающая его сознание дрянь то и дело намекает только на одно, Тэхен — испорченный кусок пазла.       Его мысли заставляют его поджать от горечи в горле губы, поникнув, и отвести взгляд от «себя», разглядывая противоположный берег.       — Тэхен, — голос позади такой знакомый, что разом хочется и прижать и оттолкнуть как можно дальше.       Всего в паре метрах стоит причина стенаний, причина недавних мокрых снов, причина из причин тэхеновской бессонницы.       Чонгук увидел старшего еще на одной из тропинок, пробегая как и каждое утро свои стандартные десять километров. Но Чон решил, что застать Тэхена врасплох так будет крайне жестоко, потому что Чонгук видел метания хирурга, не понимал до конца, но чувствовал — причина в нем самом. Поэтому Гук просто шел за ним, вглядывался в потрепанную фигурку на половину в домашней одежде, и думал, как же начать разговор.       А потом все пошло наперекосяк. Тэ наблюдал за собой, но даже не отдавал себе отчета в том, что бубнит свои мысли себе же под нос. И Чон слышал. Слышал каждое сдавленное слово старшего, его надломленность, душащую хрипотцу и чувствовал, как сердце выскакивает на месте польку. Он позвал его, вовремя остановив собственную руку, которая уже хотела повернуть Тэ к себе лицом, и понял, что сделал правильно — Ким и этого не ожидал.       Обернувшись и увидев слегка взмокшего от пробежки спасателя, тот автоматически попятился назад, к воде. И тут же, не успев сделать этого шага, оказался прижат к сильной и тяжело вздымающейся груди младшего. Сердце Тэхена ухнуло вниз прямо к его ногам, а он сам словно контуженный пялился на блестящие губы Чона прямо напротив.        — Перестань, — хрипит Гук, перехватывая руку Тэ. — Ты устал, почему же мучаешь себя?        — Как ты тут оказался?        — Бегал.        — Зачем?        — Тренировка, — прямо констатирует факт младший прежде, чем немного грубо заявить. — Тэхен, ты задрал меня.        — Что? — правильная реакция, которую и хотел получить Чон — Ким смотрит точно ему в глаза и теперь у него точно нет шансов сбежать, он в ловушке.        — Достал ты меня, говорю.        — Я? Д-да я же на глаза тебе не попадаться стараюсь, не вижусь с тобой и я еще достал?        — Именно. — Сдержанно отвечает спасатель, хотя внутри его так и распирает улыбнуться, широко и до жути глупо, потому что Тэхен не может скрыть свои настоящие чувства. Краснеет, робеет еще сильнее, потому что в голове неожиданная мясорубка от такого взрослого Гука, и только пялится и пялится открыто, точно дыру хочет протереть.        — Да иди ты знаешь куда! — разозлено шипит старший, извиваясь змеей в руках Чона в надежде выбраться.        — Ну, это только с тобой, — наконец улыбается Гук, а в следующую секунду у него мир рушится и строится заново.       Чон целует Тэхена. Просто касается его губ своими, нежно придерживая его за подбородок. Хочется пищать от счастья как маленькая девочка, чувствуя теплоту пухлых тэхеновых губ, но еще больше хочется от того, что Ким не вырывается. Он просто стоит, хлопая глазами, вникая что происходит. И это длится всего пару мгновений, ровно до того момента, как младший приоткрывает рот, припадая к заветному сильнее и проходясь по нижней кончиком языка. Окружающая природа как будто в ожидании молчит, не издавая ни звука, и поглядывает за двумя фигурами в центре своего маленького мирка. Тэхен от всего этого рассыпается на кусочки. Прикрывает блаженно глаза, и спасатель чувствует, как старший обмякает в его руках. Он хочет больше. Хочет почувствовать еще вкус Тэ, но только сдержанно прикасается губами еще раз и, целомудренно чмокая в самый уголок, отстраняется.        — Теперь понял? — Чон смотрит с такой нежностью в полуприкрытые глаза старшего, и ей-богу, если эти чувства не зыбучие пески, то Чонгук не спасатель, потому что его уже поглотило с головой.        — Как ты?.. — мямлит Тэ.        — Ты хоть и старше, но у тебя все в глазах написано.       Чон посмеивается от того, как легко на сердце. В груди такое чувство, словно та наполняется чистейшим, сладким воздухом, который хочется задержать там навечно. Он улыбается, просматривая в глазах Хена удивление, смешанное с тягучей патокой радости, замечая, что Тэ ему поддается и не хочет убежать снова, поджав хвост, от того, чего на деле и нет.       Чонгук берет хирурга за руку, которая в самом начале легонько дергается, сжимает ее сильнее, отгоняя холод кожи, делясь своим теплом, которое обещает поселить кое-где глубже. Он уводит его вглубь парка, обратно, провожая Тэхена домой, потому что тот уже продрог в своей вязаной кофте поверх домашней футболки. В эту безмолвную, умиротворяющую минуту, они оба были счастливы.