desperate.

— Как твои успехи, мой юный падаван? — поднос с завтраком звучно ставится на стол, что вкупе с чужим голосом, звучащим чуть ли не над ухом, заставляет Бэкхёна вздрогнуть. Он не очень-то ожидал компанию, особенно в лице вездесущего Ханя, который, казалось бы, умудряется быть везде и сразу и вот теперь с довольной улыбкой располагается напротив, шумно ёрзая пластиковым подносом по столу. Вопросительно изогнутая бровь — это всё, что получает старший омега в ответ на своё эпичное появление, в то время как сам Бэкхён лишь не торопясь жует токпокки, принесённые из дому. Ему, если быть уж совсем откровенным, куда спокойнее живётся, когда Хань занят кем-то ещё — например Сэхуном, которому такая активность даже в радость. Но Сэхуна поблизости нет и выбирать особо не приходится. — Что тебе от меня нужно? — наконец проглатывая «колбаску», вздыхает младший и во избежание «всякого» запихивает в рот следующую. — Уже и «как дела» спросить нельзя? — словно обиженно фырчит тот, но они оба прекрасно понимают, что ничего подобного, — Лу так просто не задеть. — Я всего лишь хотел узнать, как у моего любимого друга дела с химией, — омега тянет почти нараспев с такой довольной мордой лица, что было бы очень кстати съездить по ней тем самым скрипучим подносом, но… Но Бэкхён лишь неловко потупляет взгляд в своё бенто. Скольких усилий ему стоит не краснеть под пристальным взглядом друга… И это на самом деле трудно, стоит только вспомнить его «химию». Прошло уже пять их индивидуальных занятий, и на этот счет Бэкхён не может сказать ничего плохого. Точнее, не может сказать ничего вообще, если не хочет проблем. А он их не хочет: ему очень даже по душе такие занятия. — Нормально, ничего особенного, — словно и сам верит в свои слова, младший лишь пожимает плечами, увлечённо перемешивая токпокки в поисках наиболее аппетитной колбаски. — Да ладно, — совершенно неверяще выплевывает омега, невольно перегибаясь через стол — ближе к другу. — У тебя мозги на его парах проваливаются в малый таз, так что не смей мне врать, что ты внезапно ожил, находясь с ним в одном тесном кабинете. Бэкхён отчасти нервно сглатывает, глядя на старшего слегка удивлённо, широко раскрытыми глазами, и отставляет баночку с обедом в сторону. Хань — его лучший друг с самого первого сентября. С первой пары, на которой волей случая они сели рядом. Этому не предшествовало ни милое знакомство, ни забавная неловкость — нет. Просто в один момент старший повернулся к тому, окинул пристальным взглядом и сказал: «Мне нравится, будешь моим другом». Больше никто ничего не спрашивал, но дружба и впрямь завязалась. И даже несмотря на этот факт Хань не тот человек, которому Бэкхён бы доверил такой секрет. Достаточно того, что он поделился своей нездоровой симпатией к преподавателю. — Он оставляет мне задания, формулы к ним и уходит, — истинно-правдиво вещает младший и, чуть подумав, словно для убедительности, вновь подхватывает свой обед. Он должен перекусить, потому что… Потому что так сказал учитель Пак. Уже ставшее привычным «перекуси и приходи в мой кабинет». — А как же объяснение материала? — Хань непонимающе выгибает бровь и возвращается на своё место, прекращая нависать над другом. Ему такой подход к обучению студента не шибко понятен. Все же у омеги приличные проблемы с предметом. — Он понял, что куда продуктивнее просто оставить меня в одиночестве, и я сам прекрасно справляюсь с материалом, — теперь уже врать получается куда убедительнее, и Бэкхён даже не задумывается над тем, что говорит, продолжая увлеченно поедать свой бенто. — А как же повертеть задницей, глазки там, все дела? Бэк, такая возможность выпадает не просто так, — омега, кажется, расстроен так, словно это ему выпал шанс и он его прощёлкал, — до того много обиды звучало в голосе, и это даже забавляло. Возможно, когда-нибудь Бэкхён расскажет ему, что же происходило на самом деле. Когда-нибудь на выпускном или после него. Главное, что не сейчас, когда одно неосторожное слово может вызвать собою необратимые последствия. — Мы не в манге, Ханни, и уж тем более не в порно. Отрабатывать оценки по средству задницы — не слишком радостная перспектива, — Бэкхён говорит поучительно, и от этого старшему становится слегка неловко. Стыдно. Ножки стула противно скребут плитку, и младший поднимается с места. Его уже ждет учитель Пак, а Ханю определённо есть о чем подумать, иначе он попросту рискует воспитать из своих друзей омег лёгкого поведения, вдохновлённый… Бэкхёну всё же кажется, что порно. Он шагает по изученному вдоль и поперек коридорчику, что уже давно опустел, ведь занятия закончились. Это всегда его немного радует — не так страшно идти на это с какой-то стороны даже преступление. Если не уголовное, то как минимум нравственное, и тем не менее мысли об этом заставляют стайки мурашек расползаться под кожей. Учитель Пак. Бэкхён и не ждал, что он смирится с происходящим так просто. До последнего держащий марку неприступного, здравомыслящего преподавателя, внутри оказался необычно страстным, и студент не мог не приписать этот факт как свою личную заслугу. Это ведь он смог так взбудоражить старшего, что в начале второго занятия альфа попросту спросил: «Что ты приготовил сегодня?» Бэкхён не готовил ничего, и не думая склоняться в сторону химии, примеров или задач: он решил воспользоваться одной из своих многочисленных фантазий. Каждый их раз всё обходилось довольно скромно, да и в помпезности не было надобности: её хватило и в первый раз. Преподаватель оказался очень неравнодушен к возбуждённому омеге, что, пусть и одетый, вновь седлал его бедра, невинным голоском нашептывая непотребства на ушко. Омегу очень тешил такой пылкий нрав мужчины — то, как легко он заводится и теряет голову. Хотелось верить, что так только с ним, потому что сердце желало продолжения. Не каких-то двенадцати занятий, прикрытых отработкой, а большего. Намного большего, если быть откровенным. Но мужчина всё ещё продолжал держаться на расстоянии. Его сердце было прочно закрыто, даже когда телами они были едины. И стоило только возбуждению схлынуть, он вновь становился холодным и сдержанным, возвращая их отношения в рамки «студент — преподаватель». Ни слова больше, ни единого лишнего взгляда, так и называя то, чем они занимаются, «отработкой» и каждый день методично говоря в завершении: «Четыре». Именно поэтому к сегодняшнему занятию Бэкхён готовился особенно усердно. Пусть оно не последнее и, собственно, ничем не примечательно, но юноша очень хотел удивить мужчину. Именно сегодня он нацелился получить свою первую пятерку. Робкий стук в дверь и ставшее таким привычным «да», что заставляет все жилки внутри вибрировать. Бэкхён входит уверенно, словно за эти несколько «отработок» растерял всё своё стеснение и неуверенность. Он больше не витает в фантазиях, стоит только взгляду коснуться мужчины — нет. Его фантазии стали реальностью, и сегодня осуществится еще одна. — Здравствуйте, учитель Пак, — омега улыбается скромно, словно он и впрямь смущён, но оба они понимают: вовсе нет. Эту способность младший растерял столь же быстро, как обрел какую-то патологическую омежью настойчивость. — Здравствуй, — кажется и не сомневаясь в том, кто именно зашёл, мужчина даже не поднимает взгляд, что-то дописывая в очередной тетради, где какой-то бестолковый студент явно «нахимичил» от души. — Ты что-то приготовил на сегодня? Ответом ему служит лишь щелчок дверного замка и тихий шелест опустившегося на пол рюкзака. Бэкхён ждёт, когда альфа закончит, ведь не пристало отвлекать мужчину посреди работы. В конце концов, будет очень неловко, если из-за его нетерпения пострадают чужие тетради. Мужчина, казалось бы, даже не торопится. Размеренно скользит рукой от строчки к строчке, за чем омега пристально наблюдает: как узловатые пальцы огибают тонкий корпус ручки, как чуть напрягаются от усталости, и даже сама рука выглядит скованной. «Нужно сделать ему массаж… в следующий раз», — между делом думает младший, цепким взглядом скользя вдоль широких плеч и груди, что кажется твердой и подкачанной даже сквозь рубашку. Ему откровенно не терпится, но выбирать не из чего. Можно разве что лишь поторопить того, и, прикусив нижнюю губу клыками, омега… торопит. Он пытается не делать лишнего шума, а по возможности шума вообще, медленно стягивая свою футболку — какая-то дурацкая привычка раздеваться у двери. Ещё более дурацкая, даже обидная — так и не снять толком ничего с самого альфы. Тот не даёт и времени, чтобы себя раздеть, так ловко, чуть ли не оперативно раскладывая младшего, где придётся, чаще — на столе. Следом за футболкой пола касаются узкие джинсы. Они издают чуть больше шума, и именно этот шум помогает привлечь взгляд альфы — тяжелый, почти ощутимый на коже, но тем не менее желанный. Он оглядывает вновь обнажённое тело слишком медленно, как кажется самому студенту, и возвращает взгляд в тетрадь, будто ничего особенного и не происходит, но Бэкхён видит, как ручка начала скользить быстрее вдоль ровных строчек. Тихий шелест бумажных страниц — альфа закончил и теперь предусмотрительно убирал важные тетради и журналы подальше, по возможности и вовсе в шкаф, где их уж точно не достанет проворный мальчонка. Это служит зелёным светом, что позволяет младшему сделать первый скользящий шажок под чужим пристальным контролем. Мужчина откидывается на спинку кресла и наблюдает. Для него каждый раз — это сюрприз, и, признаться честно, уже очень давно никто не старался угодить ему так сильно. Бэкхён и в самом деле старается, и то, что он приготовил сегодня, — предел его юношеских возможностей. Самонадеянная импровизация и внутреннее чутьё, кричащее: «Ты сможешь, детка». Решимость, пусть и сомнительная, не иначе как отражается на лице мальчонки: по крайней мере взгляд преподавателя изменился в тон ситуации. Теперь он заинтересован даже больше, наблюдая за медленными движениями младшего, что словно дразнит. Умеренно, продумано. Мягко ведет бёдрами из стороны в сторону, даже не смущаясь своей наготы, хотя и в первый раз стеснения было как кот наплакал — так казалось мужчине. Сегодня же ему кажется, что студент пришел на занятия без белья, иначе когда бы он успел его снять, и это, говоря откровенно, единственное, что волнует его в данный момент, — Бэкхён, сидящий на его занятии без белья и неизменно возбуждающийся от его же голоса. Уж теперь-то альфа научился понимать причину такого потерянного состояния студента на парах — омега просто возбужден. Очень сильно. И это льстит. Правда и предмет «волнения» сменяется довольно быстро в такт расстояния между ними, что становится всё меньше. В нос забивается сладкий, уже распалённый возбуждением аромат, который без стеснения затмевает собой абсолютно все, которые только могли бы быть. В такие моменты в «пьяной» вишнёвой сладости проглядывают сильные мускусные нотки альфы, и старший с упоением осознает, что возбуждённый мальчик пахнет им. Этого быть не должно, ведь это неправильно, но это возбуждает, как и всё запретное, что есть в этом мире, а Бэкхён просто эссенция запрета, собранная в один флакон и выданная в руки альфы. Он просто не может удержаться. Омега, если честно, тоже. Желая больше подразнить альфу, помучить его, возможно, довести до его собственного предела. Всё как говорил Хань: свести с ума, правда, каждый раз мальчишка сам же становится жертвой своего плана — теряет контроль первым. Вот и сейчас. Столь изящно проскальзывая между альфой и столом, он останавливается, глядя на напряжённого мужчину. Взгляд того уже давно затопил расширенный зрачок, а дыхание тяжёлое, жадное до сладкого, почти невинного аромата, что источает юное тело. Такая власть над альфой пьянит наравне с диким возбуждением, что охватывает его самого. Старший медленно протягивает ладони навстречу мальчонке, ожидая, что тот уже по привычке устроит свою мягкую попку на его бедрах. Как бы он ни старался держать маску законопослушного преподавателя, который против таких отношений, омега уже пробрался гораздо глубже в его нутро, чтобы не замечать этих показательных эмоций и видеть только жажду. Младший поддаётся чужим рукам, вкладывает в них свои ладони, невольно вздыхая от того, как завораживающе смотрятся его тонкие, изящные в широких, сильных ладонях преподавателя. Альфа тоже это видит, и ему, несомненно, это нравится, как и то, насколько сам мальчонка кажется хрупким в его руках. Одно неловкое движение — и можно сделать больно ещё не искушенному всеми тонкостями юнцу. Вот только на сегодня у младшего другие планы, которые вызывают заметный интерес у преподавателя, когда ладошки выскальзывают из чужих крепких рук, а сам мальчонка медленно, даже робко опускается на колени. От картины, представшей перед старшим, по спине пробегает волна мурашек, что жарким комом собираются внизу живота и… Боже, только бы его предположения оказались правдивы! Омеге, если быть совсем откровенным, слегка неловко. Совсем слегка. Он никогда не занимался подобным, но сейчас, именно с этим мужчиной, ему хочется. Даже очень. И тонкие ручонки уже так по-хозяйски ложатся на колени старшего, сжимая совсем легко, словно котенок, что, урча, впивается коготками в плоть — зачастую не больно, но так тягуче медленно, даже приятно. Бэкхён и сам почти урчит, слыша, как сбивается дыхание альфы, а значит, он на верном пути. Совсем небольшое усилие — мужчина и сам более чем охотно раздвигает ноги, позволяя мальчонке устроиться между ними, и это выглядит поистине возбуждающе: уже отчего-то взъерошенный, тяжело дышащий омега. Его взгляд мутный — помесь возбуждения и неуверенности, что скребёт омегу изнутри, но старший уверен: у него все получится. И словно поощряя за смелость, накрывает светлую медовую макушку широкой ладонью, мягко поглаживая. Это и впрямь добавляет немного решимости. Словно маленькими «шажками» омега перебирает пальцами поверх плотной ткани брюк, подбираясь всё выше, из раза в раз соскальзывая на внутреннюю сторону бёдер, что, кажется, чувствительна даже у альф, если судить по тому, как мужчина напрягается. Усваивая такие тонкости по ходу дела, подбираясь всё ближе к паху, смелее сминая ладошками крепкие бедра, омега на минуту теряется, не зная, как будет лучше сделать дальше, и мужчина видит это промелькнувшее сомнение на чужом лице. Он помогает младшему сориентироваться, на деле же подтягивая чуть ближе к себе, мягко надавливая ладонью на затылок и заставляя кончиком носа уткнуться во вздыбленную от напряжения ширинку. Мальчонка сдавленно выдыхает, но быстро берёт себя в руки, отметая сомнения, и жмется ближе уже сам. Щекой потирается о твёрдую плоть старшего, чувствуя, как та подёргивается от возбуждения, скованная таким ненужным сейчас бельём и брюками, которые безумно хочется снять, и наверняка не одному ему. Мужчина наблюдает за всем с какой-то скупой заинтересованностью, из последних сил пытаясь сдерживать себя, но сама поза провоцирует. Покорно сидящий у него в ногах студент и его собственная ладонь, столь властно лежащая на взъерошенной макушке, так и кричат: «Делай, что душе угодно». Но он продолжал терпеть, позволяя мальчонке вести, чувствовать себя увереннее, и не зря. Юркий розовый язычок скользит вдоль губ, отчего альфу слегка ведёт, заставляя проронить короткий вздох, и чужие пальчики столь уверенно касаются края брюк. Ловко выпутывают пуговицу из петли, столь же уверенно опускают собачку ширинки вниз и вновь замирают. Такая медлительность понятна старшему. Омега наверняка впервые в такой ситуации — на коленях перед взрослым мужчиной, и его это смущает, а собственное незнание и вовсе добивает. И альфа щедро дает тому время сориентироваться, подумать, в конце концов, вдохнуть и выдохнуть, размышляя, но мальчонка не отступает. Среди вороха эмоций, что видны в его глазах, нет и намека на сомнение, нет желания отстраниться. И он вновь тянется к мужчине. Уже чуть смелее запускает ладошку в чужие брюки, с восхищённым придыханием касаясь ладонью возбуждённой плоти. Словно прикасается к нему он тоже впервые, хоть оба они знают — это не так. Такое себе извращённое приветствие, от которого губы альфы трогает лёгкая усмешка. Омега точно маленький ребенок, получивший игрушку, о которой долго мечтал. Сперва только кончиками пальцев. Он касается чужого возбуждения медленно, изучающе, всё теми же «шажочками», обхватывая его, пока плоть не ложится в хрупкую, дрожащую от волнения ладошку. Кожа под пальцами кажется мягкой, необычайно тёплой, даже горячей, и к ней хочется прикасаться ещё. В этот момент старший даже не двигается, только дышит тяжело, отчасти сорвано, облизывая пересыхающие от возбуждения губы. Ощущать тонкие пальчики на себе оказывается слишком приятно — настолько, что веки невольно смыкаются, и он откидывает голову на спинку кресла, позволяя младшему изучать, чем тот и занимается. Касается подушечками пальцев выпирающих венок: от утолщённого узлом основания к особенно чувствительной головке. Кожа там удивительно нежная, немного влажная от естественной смазки, что большей частью впиталась в ткань белья, и только понимание этого заставляет омегу спохватиться. Немного торопливо высвободить налитый член из плена одежды, слыша облегченный выдох старшего. Впервые он видит чужое достоинство так близко, вживую, а не на экране ноутбука. Он кажется большим и даже ощущается таким же, особенно у основания, где готовый вот-вот развязаться узел и вовсе не получается обхватить тонкими омежьими пальчиками. Горячий, тяжёлый на маленькой ладони… Красивый. У Бэкхёна, конечно, мало опыта в таких вещах, но то, что он видит, ему очень нравится, и даже пробирает какая-то глупая гордость, что всё это было внутри него. Но так и напрашивается вопрос: и как только это поместилось в нем? Но Бэкхён прекрасно помнит как — очень болезненно. Почти со слезами. И даже это не может заставить его остановиться, не может пересилить то наивное восхищение чужим телом, что подталкивает любопытную мордашку вперёд, словно изнутри нашёптывая: «Давай, ты же хотел этого». И Бэкхёну хочется даже больше, когда догадки подкрепились ещё и картинкой, а обоняния коснулся концентрированный запах чужого возбуждения. Настолько плотный, что его, казалось, можно попробовать. Альфа пах чем-то алкогольным. И без того резкий запах вкупе с присущим только альфам мускусом пьянил, и омега чувствовал это влияние на себе. Чувствовал, как его щёчки заливаются румянцем, разум хмелеет, а рот предательски наполняется слюной в предвкушении. Первое влажное прикосновение кончика языка к головке отдало волной дрожи в теле одного и колкими мурашками по спине другого. Хватка старшего на макушке омеги стала чуть сильнее, пальцы вплелись в светлые волосы, придерживая прядки у корней, пока тот изучал. Легко порхал влажной плотью по чужому возбуждению, пробуя на вкус, собирал капельки смазки, что хоть и пахла призывно, на деле казалась немного горьковатой, с лёгким солоноватым привкусом. Но этот вкус ему нравился, и омега смелел. Прижимался губами к разгорячённой коже, томно выдыхая, чувствуя, как дёргается в ответ член в его руках, реагируя на скромные ласки, не иначе как требуя ещё большего, и младший давал больше. Обхватывая губами сперва ствол, словно пытаясь приноровиться, скользя от уздечки вниз, к уплотнению, и огибая его языком, ярко чувствуя вздувшиеся венки, что тянулись выше, следуя по ним, проходя свой путь в обратном направлении, наконец обхватывая головку губами и вбирая в рот. Мужчина не смог сдержать сдавленного рычащего стона, ощущая влажную узость рта, что так охотно принял его и принимал всё глубже, сантиметр за сантиметром. Медленно и тягуче, пока головка не уткнулась в нежную слизистую щеки. Альфа скорее даже инстинктивно сместил руку ниже, отпуская затылок омеги, и, накрыв ладонью скулу, большим пальцем коснулся щеки, чувствуя очертания собственной плоти, так чётко проглядывающей через тонкую кожу. Не в силах упустить этот момент, желая запечатлеть его в своей памяти, он опустил взгляд, тут же об этом жалея. Щёки Бэкхёна были алыми от смущения, но глаза горели каким-то жадным удовольствием. Его губы были широко раскрыты и плотно обхватывали собой напряженную плоть, что с таким трудом удавалось уместить у себя во рту, а крупная головка проглядывала через щёку, чуть оттягивая её, делая образ студента особенно пошлым, испорченным. Словно он дешёвая шлюха, а не вчерашний девственник, хоть и формально это не так. — Хороший мальчик, — прозвучало слишком слащаво, но это никого не смутило, а ладонь вновь вернулась на своё первоначальное место — затылок, чтобы помочь младшему справиться с тем, что вот-вот начнется. — А теперь попробуй взять глубже. Омега сдавленно простонал из-за плоти, что стала для него своеобразным кляпом, заглушая все звуки, кроме влажного причмокивания, как оказалось секундой позже, когда омега попытался выполнить настойчивую просьбу, пропуская член глубже в рот даже несмотря на обилие скопившейся слюны, что, пошло хлюпая, тонкой струйкой стекла по подбородку. Больше жизни старшему хотелось бы назвать его пошлым и грязным. Даже дешёвым. Но язык не поворачивался, и дело вовсе не в том, что омега — «вчерашний девственник». Даже с членом во рту он всё равно выглядел потрясающим. Потрясающим и принадлежащим только ему. В этот конкретный момент — только его маленький омега. Губы мальчонки раскрывались всё шире с каждым сантиметром в попытке вобрать как можно больше, но это давалось с трудом. Плоть становилась только толще, тяжело лежала на языке, не давая тому даже шевелиться в полном объеме, и упиралась, как казалось самому младшему, в глотку. Он понимал, что как-то так и должно быть, но как провернуть это на практике не представлял, и даже сам не удивился, когда головка достигла его предела и он попросту подавился, невольно соскальзывая с плоти и надсадно кашляя, упираясь ладонью в пол. Ему было стыдно. Он не оправдал ожиданий учителя, повел себя, как самонадеянный ребёнок, и в итоге провалился, потому что ещё слишком не опытен для того, чтобы вот так просто доставить удовольствие. От этого поднять взгляд и посмотреть в глаза старшего казалось чем-то сравнимым со смертью. Было страшно увидеть насмешку или разочарование, было страшно услышать, что альфа погорячился, согласившись на такие «отношения», что он принял омегу за взрослого, а он всего лишь неопытный ребенок. В глазах противной влагой застыли слёзы, что вот-вот норовили сорваться с ресниц, но омега сдерживал их, не моргая глядя в пол и прикусывая раскрасневшиеся, всё еще перепачканные слюной и смазкой губы. Слёзы обиды или все это реакция организма на непривычные действия на кашель — он не знал. И знать, если честно, не хотел. — Бэкхён, — ласково, хоть и с ощутимым усилием, чужой голос заставил омегу задрожать, предвкушая всё что угодно, только не: — Посмотри на меня. Это не звучало как требование, обязательное к выполнению, скорее — просьба, и он не мог отказать, всё с тем же ощутимым даже для старшего стыдом поднимая взгляд и влажными глазами глядя на мужчину. Он был всё так же возбужден, возможно, даже сильнее, и тяжёлое дыхание лишь подчеркивало, как трудно ему сдерживаться, но он терпит ради него, Бэкхёна. Понимание этого стало последней крупицей, и первые капли сорвались с век, скатываясь по щекам, но теряясь в лёгком, почти ласковом движении чужих пальцев по мягким щекам. Мужчина чуть приподнял уголки губ в лёгкой улыбке, стирая солёные слёзы омеги. Его это поражало — то, как мальчик переживал из-за неудачи, как старался угодить и понравиться, как желал доставить удовольствие и с какой страстью благодарил за ласку. Пылкий, пусть и неопытный, он обещал стать просто кладом для своего будущего альфы, и это не могло не вызвать зависти, которую тут же пресекли на корню. Сейчас Бэкхён полностью в его власти, только его и для него. — Давай попробуем ещё раз, — улыбка пухлых губ стала чуть шире, а мальчонка лишь тихо вздохнул вместо ответа, кажется, пораженный, что его не оттолкнули. — Я научу тебя, как будет легче. Омега кивнул, с готовностью облизывая губы, и, ощутив ладонь старшего на затылке, с новым энтузиазмом уткнулся в пах того, уже без рук обхватывая прижавшуюся к низу живота головку губами и охотно укладывая её на язык, вобрав в рот больше. — Не торопись, бери медленнее, — голос альфы вновь дрогнул от ощущения горячего рта на своем члене, но больше он не мог отвести взгляда от мальчика, что казался таким сосредоточенным, старательным, впуская плоть все глубже в себя, пока вновь не достиг того же предела, когда еще одно движение грозило закончиться всё тем же. — А теперь глотай, слышишь меня? — старший выдохнул тяжело, облизывая пересыхающие от тяжёлого дыхания губы, и, когда тот согласно промычал, с трудом не застонал в ответ от разливающихся в теле вибраций. Бэкхён напрягся, пытаясь заставить своё горло работать так, как ему нужно, чтобы сглотнуть, и, когда это получилось, мужчина, даже не предупреждая, толкнулся глубже, надавливая на затылок младшего, заставляя аккуратный носик уткнуться в короткие волосы в паху под аккомпанемент сдавленного, явно протестующего стона, и тут же выскальзывая назад. Омега тяжело дышал носом, даже напугано, в ответ на такой не иначе как «фокус», с каким-то запозданием понимая, что его не стошнило и горло не сорвало от кашля. Распахивая глаза и непонимающе глядя на мужчину, что выглядело даже комично, учитывая его положение — с членом во рту. — Теперь сам, — почти нараспев, довольный собой. Именно сейчас впервые почувствовав себя на самом деле учителем, когда показанный материал был усвоен безошибочно и с первого раза, что омега с охотой и принялся демонстрировать, сдирая горло до боли, что напомнит о себе лишь потом. Прикрывая глаза, мальчонка пока ещё немного неловко повторял то, что было минутой ранее, насаживаясь на твёрдую плоть до своего предела и сглатывая, пропуская её в самую глотку, пока носик не уткнётся в короткие жёсткие волоски в паху, а узел не ляжет на влажный язык. Омега стонал от собственных движений, от ощущения чужой плоти так глубоко в себе, и заставлял стонать мужчину, войдя во вкус и набирая обороты. Двигаясь быстрее, резче, буквально трахая собственный рот чужой плотью, пока хватка в его волосах не стала особенно сильной, словно его пытались оттащить. Но поглощённый возбуждением, ощущением собственной сексуальности и необходимости в этот момент, он просто не мог прекратить, не мог оторваться от мужчины. — Я сейчас кончу, — прозвучало на грани слышимости, и старший даже не был уверен, что мальчонка его услышал. Он просто откинул голову на спинку кресла и ловил воздух губами, словно рыба, брошенная на сушу. Бёдра невольно подавались навстречу горячей влаге, и как бы мужчина ни заставлял себя сидеть смирно, чтобы не навредить омеге, все было бесполезно. Или у него на самом деле слишком давно не было подобных ласк, по которым (он не признается даже сам себе) чертовски скучал, или мальчик оказался в самом деле способным, до головокружения страстным и умелым, хотя, скорее, схватывающим всё на лету. Бэкхён всё слышал. Слабо, словно через толщу воды, но слышал; правда, не собирался поддаваться — не сейчас. Это была одна из его безумных фантазий — довести преподавателя до оргазма… ртом. И сейчас он был как никогда близок к её исполнению и отступать… Ни за что в жизни. Его собственный член болезненно пульсировал, а в смазке были перепачканы даже пятки — по большей части из-за неудобной позы, в которой он оказался, когда подогнул ноги, чтобы быть чуть выше, а мягкие половинки приземлились аккурат на стопы. Он не мог сдержать стоны, слыша, как хорошо мужчине, как хорошо из-за него, его действий. Это было стимулом похлеще, чем любые оценки. Ради этих сдержанных гортанных стонов он готов был стоять на коленях перед альфой как минимум раз в день, но… Дальше мысли просто не успели разрастись, перекрытые вспышкой удовольствия. Горячая влага, что наполнила его рот до предела, и широкая ладонь, что запоздало надавила на макушку, заставляя заглотить член глубже. Бэкхён был перепачкан в слюне и семени, большая часть которого стекла по подбородку и лишь малая попала в глотку, но даже это заставило его блаженно закатить глаза, стеная. Член болезненно дрожал, даже не пульсировал, и ему было достаточно лишь обхватить его ладонью, чтобы к луже смазки на полу прибавились еще и маленькие лужицы спермы. Омегу била крупная дрожь, почти судорога, и мужчине в какой-то момент даже стало страшно за того. Уткнувшись лбом в его бедро, мальчик, казалось, плакал, но это были лишь последствия бурного оргазма. Его самого всё ещё потряхивало, но вид опустошённого удовольствием омеги словно раздувал затухающий пожар. — Ты должен довести дело до конца, — не узнавая собственный голос оттого, каким он был хриплым, альфа сглотнул, наблюдая за младшим. Тот, словно ещё слепой котенок, медленно отнял голову от его бедра, поднимая взгляд и глядя расфокусированно, хоть и со слабым оттенком непонимания. Что он не закончил? Ответ нашёлся сам, стоило только окинуть мужчину взглядом, и не потребовалось даже подсказки или направляющего движения ладони, что всё ещё покоилась на затылке. Омега вновь потянулся к расслабленному члену. Кончик язычка коснулся горячей кожи, и альфа вздрогнул, блаженно прикрывая глаза, ловя последние искры наслаждения, что мелькали короткими вспышками на внутренней стороне век. Омега испачкал его. Оставил на чужой плоти белёсые потеки, чего, видимо, не должен был делать. Пара неловких скользящих движений, и он вновь вбирает плоть в рот, что теперь помещается гораздо лучше, утратив былую упругость. Тяжёлое дыхание старшего смешалось с влажными громкими причмокиваниями и тихим мычанием омеги, что даже сейчас старался угодить изо всех сил, расслабившись только после хриплого «хороший мальчик». Почему-то теперь приводить себя в порядок было сложнее. Ноги затекли и безумно дрожали, стоило только выровняться, а голос, кажется, пропал. Бэкхёна слегка штормило, и даже болезненный стон показался каким-то хриплым вздохом. Вероятно, он бы вновь повстречался с полом, если бы мужчина вовремя не подхватил его под руку, словно невзначай усаживая себе на бедро. Как есть — между разведенных ног, бочком на одну сторону, только чудом успев поправить бельё и застегнуть ширинку. Картина от этого приличнее не стала ни на грамм, но отчего-то обессиленный студент хотя бы не смущался. — Ты в порядке? — его голос тоже был далек от привычного, слишком расслабленный, сошедший почти до шёпота, что показался слишком интимным, даже доверительным именно в этот момент и именно в этой ситуации, когда его, старшего, ладонь так удобно обхватывала стройную талию мальчонки. Омега и впрямь чувствовал себя слишком уставшим, скорее именно поэтому позволяя себе такую наглость, как объятия, медленно, робко заводя руки к плечам мужчины и обхватывая влажную от испарины шею. Он ещё не позволял себе такого, особенно вне их занятий… сексом. Приобнять за шею, когда от толчков внутри голова кругом, — это одно, но вот так просто… Вот так просто — впервые. — Я в порядке, — сказано с лёгкой улыбкой, но почти сорванным голосом, который заставляет сомневаться в правдивости слов, но это уходит на второй план, когда взгляд старшего натыкается на горящие глаза омеги. Холодный пот выступает на и без того взмокшей спине от понимания того, что глаза мальчонки светятся. Сияют, как два чёртовых прожектора, и мужчина понимает, что его водили вокруг пальца все это время. Омеге до задницы оценки и химия в целом. То, что для него важно, отражается с безумным восхищением на дне темного зрачка, и видеть этого не хочется, потому что там мужчина видит только себя. Враз ощущая себя на тонком лезвии ножа, где каждый шаг может оказаться неверным и стоить ему чертовой жизни. Пауза между ними затягивается, становится не просто ощутимой, а даже опасной, что чётко отражается в чужих глазах и мурашках, так отчетливо чувствующихся на нежной коже омеги. Тот что-то для себя решил, и альфа должен во что бы то ни стало пресечь это на корню, иначе рискует вырыть себе могилу собственными руками. Так и происходит: даже не смыкая век, омега тянется ближе, глядя с какой-то болезненной мольбой на дне зрачка, от которой старшего слегка тошнит, но он не может этому поддаться. Он не имеет права. Оттого судорожно перебирает мысли в голове в поисках самой оптимальной, самой подходящей для их ситуации, потому что обидеть омегу сейчас, когда позади слишком многое, — это не просто бесчестно. Обиженный омега — это очень злой омега. Злой и мстительный. Такую «роскошь» он себе не позволит. Бэкхён забывает, как дышать, прикрывая глаза, когда до пухлых, манящих его губ преподавателя остаются какие-то миллиметры, но… натыкается собственными на фалангу пальца, что мягко сдерживает его порыв. Отчасти непонимающий взгляд встречается с серьёзным, даже решительным. — Почему?.. — его голос всё так же тих и сорван, словно шелест бумаги, и альфа чувствует вину за это. А еще немного — страх за свои будущие слова. — Ты мой студент, Бэкхён… — решая начать издали, с малого, ещё толком не зная, как объяснить это совершенно бестактное: «Поцелуи побуждают привязанность. Мы не можем привязываться. Мы не можем встречаться. Мы не можем иметь отношений друг с другом. И мы не можем спать. Одно правило мы нарушили, и этого уже много. Давай остановимся на этом». Он понимает, что Бэкхён на этом останавливаться не желает. Это написано в его взгляде. Влюблённом, чёрт бы его побрал. Это ошибка, которую они совершили, которую он, альфа, не должен был допускать, но он это сделал. Ещё противнее становится от понимания, что он не хочет объяснять эти тонкости омеге. Он хочет продолжить это. Вот так эгоистично. Мельком окидывая взглядом тонкое обнаженное тело, что жмется к нему так ласково и всецело доверчиво. Как давно его так обнимали? Как давно его желали с такой силой, шли на безумства, просто чтобы оказаться как можно ближе? Давайте будем откровенны и спросим, как давно у него был секс до Бэкхёна? Ответы будут неутешительны и… — Я поцелую тебя, только когда ты получишь пять, — он сдаётся. Без боя, без жертв. Они уже это начали и будет глупо пытаться делать вид, что ничего нет, когда есть и столь многое. — Но ведь… — Бэкхён растерян. Он не настолько самоуверен, но он ведь готовился. Он старался так сильно, что сейчас еле может говорить. — Только что… — Этого мало, мистер Бён. Вы пропустили слишком много материала на занятиях и теперь должны приложить больше усилий, чтобы получить желаемую оценку, — старший чувствует, как собственными силами вкладывает лопату в свои руки, произнося эти слова, но восхищение, азарт, которые сменяют непонимание и даже грусть в глазах омеги, заставляют его трепетать. — Да, учитель Пак… Я постараюсь ещё сильнее, — альфа воспринимает это как откровенную угрозу, потому что мальчишка и так делает слишком много. Ещё сильнее — и он рискует просто умереть от передозировки этого маленького омеги в крови. В конце концов, в его возрасте противопоказаны такие сексуальные нагрузки, которыми явно собирается заняться студент, чтобы добиться «желаемой оценки». Подушечка пальца скользит вдоль пухлых губ, касается небольшой родинки в самом уголке и наконец отстраняется, ведь больше порывов нежности не предвидится. Омега явно загорелся их «игрой», особенно её продолжением, позволяя себе лишь мельком прижаться к мужчине ближе и мягко соскользнуть с колена. Он собирается в полной тишине, и только легкая улыбка на губах говорит, что это начало еще более изощренной пытки, что предстоит мужчине. Страшно даже представить, чем это закончится, когда подойдет время двенадцатого занятия и придётся объяснять молодому омеге, что на этом их «отношениям» придет конец, потому что они только студент и преподаватель. Только это и ничего больше. Бэкхён тихо выскальзывает за дверь кабинета, лишь мельком взглянув на задумчивого мужчину, и исчезает в коридорах заведения, оставляя после себя легкий шлейф естественного аромата, нетронутого, даже невинного, каким он и был еще с пару недель назад, а альфа чувствует себя, словно в сундуке. Закрытый в четырёх стенах, которые, кажется, уже насквозь пропитались запахом омеги. Их запахом, смешанным и возбуждённым, так и отдающим безумным запретным сексом, который не должен был совершиться. И он задыхается в своей ловушке, чувствуя этот коктейль даже после спрея, что должен был его скрыть; словно сам обезумел. Обезумел так сильно, что не видит ничего, кроме маленького, очень отчаянного студента.