desperate.

— Бэкки, — Хань наваливается сзади, крепко стискивает шею руками под предлогом объятий, на деле же словно пытаясь задушить, и звонко целует младшего в макушку. — Я так скучал. — А я тут при чем? Ты пропал, даже не позвонив, — в ответ слышится еле разборчивый хрип, и омега пытается отбиться, с трудом отталкивая друга, не от обиды — вовсе нет, просто дышать очень хочется. — Ты знаешь, почему я пропал, зачем мне звонить? — старший фырчит в ответ, все же отпуская чужую шею, и отходит назад на полшага, удобно умащиваясь задницей на краю соседней парты. — Или ты хотел послушать стоны и подрочить? — Хань смеётся звонко и так по-доброму, но это не спасает его от раздражённого шипения и болезненного шлепка конспектами по бедру, потому что все эти подъебы на тему секса, а точнее, его отсутствия у младшего, уже немного бесят. Бэкхён раздосадованно заталкивает увесистую рукопись в рюкзак и, закинув его на плечо, лениво плетется к выходу. На календаре начало июля, сессия позади, но желанным отдыхом даже не пахнет, а впереди их ждет целый месяц летней практики, что вряд ли выйдет за стены университета. Впервые в жизни его так расстраивает белый халат на собственных плечах и въевшийся даже в волосы запах реагентов после элементарных экспериментов. — Придурок, — Бэкхён вздыхает обессилено, понимая, что все равно исправить это не может, по крайней мере сейчас. — Почему тебя не было с утра? Биофизик очень интересовался, где его любимая звезда погорелого театра. — Не то чтобы ответный ядовитый выпад, преподаватель на самом деле любопытствовал насчёт Ханя, но тому от этого все равно не легче. Старший противно морщится, догоняя друга и болезненно стонет. — Я же нихрена не готовил, занятый более приятными вещами, смысл мне к нему идти? — омега отмахивается, словно пытаясь отогнать все эти разговоры о ненавистном. — Лучше ты расскажи мне, как у вас дела с Дже… Скажи, он классный? Не будь у меня Сэ, я бы к нему точно присмотрелся… Хань лепечет что-то ещё, мечтательно растягивая губы в улыбке и глядя куда-то в прострацию — настолько воодушевленный. Теперь уже приходит черед Бэкхёна болезненно стонать. Ему всё это удовольствия не доставляет от слова «совсем». Хуже всего становится от понимания, что завтра уже пятница, и что-то ему не кажется, что его побег как-то разубедил альфу тащить его на свидание. А с другой стороны, как говорится: быстрее начнут — быстрее закончат. Так или иначе, но им придется встретиться, Бэкхёну придется собраться с силами, ведь он обещал Чанёлю прекратить это. Он и сам хочет прекратить, потому что это… неправильно. Это подло. Хотя в последнее время вся его жизнь сводится к этому мерзкому чувству напополам с болезненным счастьем. Один к одному. Горько-сладкий коктейль. — Не вдохновило, — все же вздыхает младший, останавливаясь у лестницы на первый этаж, не спеша спускаться. В буфете много людей, а здесь их никто не услышит. — Он… — Бэкхён хочет пожаловаться, рассказать, сколько дерьма получилось из-за их знакомства, но быстро затыкается, чтобы не взболтнуть лишнего, все же… Если Хань не бьётся в конвульсиях, он ещё просто не знает, кто такой Дже, не знает, кто его отец. — Уверен, он сам рассказал тебе все, что нужно. Мне говорить нечего. — В смысле «не вдохновило»? Ты его видел? Он же шикарный, все как тебе нравится: высокий, красивый, брюнет, а голос — ты его голос слышал? — омега загибает пальцы, перечисляя, откровенно ошарашенный таким заявлением друга. — Да он же полная копия… сам знаешь кого, что тебя не устраивает? — Именно то, что он полная копия «сам знаешь кого»! — раздражение растет все больше, заставляя того немного повысить голос. На самом деле даже Ханя должна была обеспокоить эта схожесть, но он так старательно искал того, кто может понравиться младшему, что не задумался об одной небольшой детали: — Слушай, Лу-хен, я тебе очень благодарен, что пытаешься вытащить меня из этого, но не нужно, правда. Дже замечательный, да. Но это не прикольно — смотреть на него, а видеть только «сам знаешь кого», — Бэкхён горько усмехается, заканчивая гораздо спокойнее. Фраза оказалась неожиданно искренней, отчего стало слишком неловко, даже стыдно. — Это нечестно по отношению к нему — любить другого. — Ты обещал мне попробовать, Бэк, — прошептал старший, на самом деле всё прекрасно понимая, он бы, наверное, тоже так не смог, если бы ему подсунули кого-то другого, не Сэхуна, и попросили внезапно полюбить его. — Как ты собираешься избавляться от этой влюбленности? — Никак, — слабая усмешка в ответ, такая уставшая, обессиленная. Бэкхёну все это так надоело: все эти мысли, вопросы о том, как и почему. — Тебя Сэхун ждёт, а у меня ещё кое-какие дела, — едва заметная улыбка и легкое касание ладони к плечу старшего. Говорить больше не хочется, да и дела на самом деле есть. Дела в темном коридоре без аудиторий, в давно знакомом кабинете. Хань уверен, что тот быстрее умрет. Доведет себя до конечной точки саморазложения и никогда больше не выйдет из комнаты. Это написано в глазах старшего, а Бэкхён даже не хочет переубеждать. Ему сейчас вряд ли поверят, он бы и сам себе не поверил. Может быть, когда-нибудь позже это его на самом деле погубит, но сейчас он имеет то, о чем так давно мечтал, пусть ненадолго, пусть не в полной мере, но даже это делает его счастливым. О том, что это не навсегда, он подумает когда-нибудь потом. Как и о том, что рано или поздно все на самом деле придется прекратить, и остаётся только надеяться, что к тому времени они остынут друг к другу. Чанёль не его. Он принадлежит другому — взрослому и зрелому омеге, а Бэкхён — всего лишь временный пользователь, если можно его так назвать. Одним сексом мужчину не удержишь, нужно ещё столько всего, что студент дать не в силах, но что есть у альфы с его мужем. Об этом он тоже старается не думать. Сейчас, пока есть возможность быть счастливым, Бэкхён выбирает это, а все остальное… Кто знает, может, им надоест это через пару месяцев и они тихо разойдутся — омега мысленно уговаривает себя, но в груди больно бьётся о ребра понимание того, что это больше чем на пару месяцев. Хотя разве же он не знал этого с самого начала? Он соврет, если скажет «нет». Коридор привычно пустует, хоть он и уверен, что в кабинетах кто-то есть. У многих сейчас перерыв, половина оставшихся на практику студентов в общаге, вторая — в буфете, преподаватели — в кабинетах, поэтому он даже не сомневается, что пришел не зря, и в принципе он не ошибается, легко стуча костяшками пальцев о дверь — исключительно для приличия, — и робко заглядывает в кабинет. Мужчина стоит у окна, спиной к нему, а на фоне тихо гудит электрический чайник. Из-за яркого света Бэкхён может различить только силуэт, накрытый лёгкой тенью в слабых лучах солнца, заглядывающего в окно. Он выглядит отчего-то задумчивым, сосредоточенным в своих мыслях настолько, что стук двери, кажется, даже не привлекает к себе должного внимания. Чайник тихо щёлкает, оповещая, что закипел, и альфа будто отмирает, оборачиваясь и натыкаясь взглядом на студента. — Заходи, — тихий бархатный голос щекочет слух, заставляет омегу робко улыбнуться и, войдя в кабинет, закрыть дверь на щеколду. Нет, он не думает делать ничего «такого», не планирует, просто предостерегает их от неприятностей, ведь вряд ли получится соблюдать субординацию. Все эти мысли о приличном поведении Бэкхён откидывает сразу по щелчку замка, оставляя все «учитель Пак» и «мистер Бён» где-то там, в коридоре, на людях, здесь им уже не место. Рюкзак теперь ютится на тумбочке у двери, чтобы не мешаться под ногами, а омега медленно проходит в кабинет. Он почти не испытывает страха — только неловкость и немного стеснение, потому что новый оттенок в их отношениях чувствуется даже вот так: в повисшей атмосфере, в теплом взгляде темных глаз, в легком движении чужой руки, обтянутой белой рубашкой, что еле заметно тянется навстречу, норовя коснуться талии, что и делает, стоит расстоянию сократиться. Чанёль аккуратно приобнимает студента, кончиками пальцев касаясь острых позвонков спины, а сам мальчишка так бессовестно тянется вперёд, привстает на носочки, чтобы прижаться к чужим губам собственными. Тёплыми ладонями накрывая крепкие плечи, удерживая равновесие, он невольно улыбается, ведь Чанёль отвечает ему легко, совершенно целомудренно, лишь сминая мягкие сухие губы собственными, но уже это заставляет сердце взволнованно трепетать. Короткое приветствие заканчивается заалевшими щеками, частым взволнованным дыханием и взглядом глаза в глаза, где без труда можно различить ласковые, хоть и слегка озорные, искорки. Это выглядит так непривычно и не менее непривычно ощущается, но Бэкхён более чем уверен, что к хорошему привыкают быстро. Чанёль мягко улыбается ему, смотрит с еле заметной нежностью во взгляде, его лицо кажется спокойным и таким умиротворённым, что невольно хочется улыбаться в ответ, только куда ярче, шире, потому что сердце внутри разрывается от эмоций и все кажется таким воздушным, щекочущим, точно стая бабочек за грудиной. Омега смело называет это ощущение счастьем. — Привет, — наконец выдыхает он; тихий голос лучится детской непосредственной радостью, и тонкие пальцы крепче сжимают сильные плечи мужчины. — Я принес тебе обед, ты же не против? Ты обедаешь на работе? — ворох вопросов осыпается на альфу, а мальчонка запоздало думает, что тот ведь мог купить что-то в кафетерии, в конце концов, его муж ведь тоже мог… — Обычно пью кофе, — Чанёль выглядит немного смущенным, но омега не придает значения чуть сощуренным глазам и поджатым губам в попытке сдержать улыбку или тихий смешок, ожидаемо пропуская такую реакцию мимо внимания. Ему впервой заботиться о ком-то, тем более о том, кого глубоко в своих мыслях очень-очень тихим шепотом хочется назвать «своим мужчиной». Так тихо, чтобы не слышать даже самому, ведь эти слова без труда затмят понимание того, что Чанёль — не его. Совершенно не его и никогда не будет его. Это временно. Просто слабость — тяга, которую они не в силах сдержать внутри. — Тогда ты обязан это попробовать, я очень старался, — этот нетерпеливый волнительный трепет не сбивает даже короткий импульс — отголосок тех плохих мыслей, что никогда не перестанут вращаться где-то на периферии, время от времени напоминая о себе этим въедливым шепотом: «Ты останешься ни с чем». Бэкхён улыбается, облизывая пересохшие губы. Хочется сделать все и сразу, и альфа видит это паническое желание сделать приятно, доставить удовольствие, и речь вовсе не о теле, речь о внимании и заботе. Руки тянутся сами, заключая тонкую мальчишескую талию в объятия, а мягкие губы прижимаются ко лбу, прикрытому медовой чёлкой. Это заставляет омегу замереть, смущённо прикрыть глаза и тем не менее смелее обвивать руками крепкую шею старшего, словно не позволяя отстраниться. Сейчас откровенные и глубокие поцелуи кажутся лишними, но лёгкие касания к виску, мягким щекам — более чем уместны, более чем желанны. Бэкхён роняет тихий смешок, рефлекторно вжимая голову в плечи от тёплого дыхания, что щекочет щеку, казалось бы желая уйти от дразнящих поцелуев, на деле же вплетая пальцы в черные как смоль волосы альфы, ероша короткую стрижку на затылке, просто запрещая тому прекращать. Вспоминая происходящее год назад, он никогда не подумал бы, что в этом сильном и взрослом мужчине сокрыто столько ласки и юношеской нежности, желания обжигать кожу целомудренными поцелуями и тихо выдыхать носом в самое ушко, вызывая мурашки по телу. Омега переминается на самых носочках, желая быть ближе, выгибаясь в пояснице так сильно, словно рискуя сломаться, и выдыхая томно, когда объятия крепких рук становятся сильнее и альфа прижимает его к себе. Так властно и в то же время мягко, одним только движением подчёркивая все эти «моё» и «не отпущу», в которые хочется верить, даже если вслух не сказано ни слова. Бэкхён чувствует это и тихо, задушенно стонет, наконец получая поцелуй в губы. Медленный и нежный, но уже чуть более откровенный, глубокий, когда влажный язык альфы скользит в призывно приоткрытый ротик, трепетно лаская отзывчивую плоть, собирая сладкий вишневый вкус с кружащей голову горчащей ноткой алкоголя. Бэкхён забывает, зачем он пришел, что хотел сделать и тем более что после этого его ждёт еще одна пара. Поглощённый влажными скользящими движениями поцелуя, что невольно распаляет его извечно ненасытную, прожорливую натуру. Ему всегда мало: сколько бы Чанёль не прикасался, ему нужно ещё чуть-чуть, чтобы остаться довольным. Ещё немного объятий, чуть более долгий поцелуй, более глубокие и тягучие движения внутри. Ему этого мало. Ему мало Чанёля, и мужчина чувствует это — разгорающееся желание, запах, что начинает затапливать тесный кабинет, наполняет собой его легкие, откуда вывести сладкий аромат сложнее всего. — Обед… — всего одно слово севшим, хриплым голосом альфы, и Бэкхён обиженно скулит, не стонет, не вздыхает. Точно щеночек, поскуливает обиженно и обделённо, и такая реакция… возбуждает. Чанёль замечал это раньше — тихий скулеж, когда ощущений настолько много, что омега не может себя контролировать. Он словно забывает, как нужно стонать, как нужно говорить, и только скулит, напрашиваясь на продолжение. Бэкхён трезвеет быстро, тут же смущённо выдыхая, успокаиваясь, отводя взгляд в сторону. Он тоже знает о своей особенности, она донимает его даже по ночам, во сне, и за это бывает немного стыдно, особенно когда кто-то находится рядом. — Прости, — и все равно сдерживать довольную улыбку невозможно. Омега опускается на полную ступню с носочков, увеличивая разницу в их росте, чувствуя, как объятия слабеют. — Садись, я сейчас. Выпуская тёмные волосы, убирая руки от мощной шеи, Бэкхён отступает на полшага, и вовсе отходя к тумбочке у самой двери, на которой ютится рюкзак, суетливо начиная шуршать им. Мужчина же послушно опускается в своё кресло, придвигаясь ближе к столу и наблюдая за нервничающим омегой. Тому и в самом деле неловко — он впервые готовил что-то для альфы, для того, кто так сильно ему небезразличен, и это заставляет глупые мысли лезть в голову: «А понравится ли ему?», «А если я недостаточно хорош в этом?», «А что, если он вообще такое не ест?» Эти переживания так хорошо читались на сосредоточенном личике, что сдерживать улыбку было все сложнее. На самом деле Чанёль переживал не меньше. Столько внимания одному ему: эта искренняя, неподдельная забота, желание сделать что-то приятное, выражающее всю глубину и силу чужих эмоций. Мужчина физически ощущает все это, словно эти сложные чувства пропитали собой сладкий вишневый запах мальчишки, вместе с ним просачиваясь в нутро альфы. Ещё более неловко становится, когда из большого кармана рюкзака выскальзывает увесистый, пусть и не сильно большой, ланч-бокс. Маленькие глазки в большом черном ободке глядят на альфу, и круглые черные уши немного выпирают на верхушке крышечки. Панда. И хочется засмеяться, потому что выглядит это довольно по-детски, особенно для взрослого парня, но мужчина терпит. Все же такие вещи Бэкхёну очень к лицу. Панда быстро оказывается у него перед носом, становясь на стол, и под действием тонких пальчиков крышка аккуратно снимается. Альфа удивлённо выдыхает, видя «начинку» коробочки. Точно какое-то произведение искусства — аккуратно и бережно разложенные поверх риса овощи и поджаренное мясо. Угощение отдавало чем-то сладковатым, пикантным, отчего под ложечкой приятно потянуло от нахлынувшего голода. Это кажется милым, и нет и капли сомнения в том, что в это вложена вся душа. — Все это сделал ты? — вопрос рвется наружу сам, и не то чтобы Чанёль сомневался в маленьком омеге, но тот совсем не выглядит как тот, кто проводит вечера, совершенствуя навыки готовки. — Или тебе папа помогал? — хотелось бы усмехнуться мягко, по-доброму, но улыбку приходится сдержать, ведь вдруг омега попросту обидится на это. — Конечно я! — Бэкхён отзывается тут же, хмуря брови и немного обиженно хлопнув ладонью по плечу старшего, точно ребенок. — Я бы не стал угощать тебя чужой едой… Чанёль все же улыбается немного неловко, тем самым прося прощения у мальчишки. Любой хороший омега должен уметь готовить — так считает сам мужчина, ведь рано или поздно все эти мальчики повзрослеют, обзаведутся семьями, и тяжёлые домашние хлопоты, забота о муже и детях лягут на их плечи. И очень жаль, что немногие понимают это, совершенно не готовя себя к подобным вещам. Может быть, Чанёль просто «старых взглядов», как сказала бы молодежь, ведь сейчас другие принципы, другие приоритеты. Все хотят строить карьеру, покорять вершины, вылезать из шкуры вон — и это хорошо, это замечательно, но омега все равно должен оставаться омегой: хозяином в своём доме, папой своим детям. И видеть подобные качества в Бэкхёне до безумия приятно, и стоило бы сказать, что его альфе очень с ним повезет, но… От подобных мыслей даже ему становится плохо, и альфа воодушевленно переключается на обед, сделанный ласковыми и заботливыми руками, просто чтобы как-то отвлечься от этой мысли. Вынимая палочки из небольшой выемки у самого края бокса, Чанёль немного мнется. Все же жаль уничтожать нечто столь милое и даже красивое, но выжидающий, нетерпеливый взгляд студента подначивает. Кусочек сочного мяса буквально тает на языке, а приправленные чем-то непривычным для альфы овощи, причудливо нарезанные и поджаренные будто на гриле, аппетитно хрустят, и приходится признаться хотя бы самому себе, что он не отказался бы от такого обеда хоть трижды в день до конца своей жизни. — Тебе нравится? — тихо тянет со стороны омега, пристально наблюдавший за задумчивым выражением лица преподавателя. Его спина покрылась мурашками от волнения и невозможности, неумения понять, о чем думает мужчина. — Очень, ты потрясающе готовишь, — Чанёль отвечает предельно искренне, в самом деле пораженный талантами юного студента, а Бэкхёна распирает от гордости во все стороны. Он широко улыбается, с облегчением выдыхая скопившееся напряжение, и отходит к окну, бросив смущенное: «Я сделаю кофе»; и кабинет погружается в теплую пародию на домашнюю суету: тихо звякают две небольшие чашки, приятно шелестит растворимый кофе в герметичном стике, урчит всё ещё горячая вода и в нос ударяет немного горьковатый кофейный аромат. Такой уютный, что мужчина на секунду отвлекается от своего угощения, просто чтобы перевести взгляд на омегу. Мальчишка впервые выглядит таким спокойным и уверенным рядом с ним, ведь если вспомнить их отношения год назад — Чанёль невольно усмехается — тогда студент больше походил на испуганного щенка, что был не в силах связать и пары слов в его присутствии, и только когда он оставался без одежды — на какое-то время становился уверенным в себе омегой. Каждый раз, как в последний, словно он на краю жерла вулкана. Каждый раз бросался в омут с головой. Отчаянный. Разница просто разительная, и она нравится ему. — Что-то не так? — Бэкхён даже слегка теряется, когда, повернувшись лицом к столу с двумя чашками в руках, замечает на себе столь пристальный взгляд, что ловил каждое его движение, анализировал и запоминал. Изучал. Взгляд, который заставлял чувствовать себя обнаженным. — Ты такой красивый, — альфа совершенно игнорирует вопрос, пропускает его мимо ушей, слишком поглощённый своими размышлениями, с удовольствием замечая, как омега смущается от таких слов. — Иди ко мне… От одного только этого предложения по телу проходит волна жарких щекочущих мурашек, отдающих покалыванием в пальцах, но тот и не думает ослушаться. Чашки становятся на преподавательский стол, а сам омега, оказавшись рядом, замирает, толком не зная, чего именно хотел старший, подзывая к себе. Чанёль решает эту «проблему» сам: мягко берет чужую руку и, потянув, садит мальчишку себе на колени. Дальше Бэкхён ориентируется сам — робко кладет ладони на широкие плечи, невольно сминая белую рубашку пальцами. Это всё ещё сводит его с ума — наблюдать, как сильное и крепкое тело играет мускулами под белой тканью. Как напрягаются руки и мышцы становятся почти каменными, горячими и упругими. Чанёль на деле уходит недалеко от студента, правда, поражается вещам совершенно другим, но не менее прекрасным. Тонкой талии, что так приятно чувствуется ладонями, стоит только обхватить ее, или тому, как изящный изгиб переходит в мягкие широкие бедра, округлую попку. Бэкхён кажется ему потрясающим. Показался ещё год назад, но в то время было слишком много «тормозов», запретов, было слишком много здравого смысла, который кричал, что неприлично преподавателю трахать своего студента. Сейчас лучше не стало, вероятно, со стороны стало выглядеть только хуже, но это уже никого не волнует. Тормоза сорвало. Омега тихо хихикает от лёгкой щекотки, когда ладони мужчины сжимают его талию через ткань футболки. Оглаживают от линии реберной дуги до чуть выпирающих косточек таза и неожиданно для студента пробираются под подол одежды, касаясь теплой кожи. Под чужими пальцами расцветает жар, растекающийся лавой по телу, заставляющий горячо выдыхать. — Что ты делаешь? — облизывая внезапно пересохшие губы, Бэкхён невольно прикрывает глаза, дыша чуть тяжелее. Подобные прикосновения кажутся ему странными, не сказать иначе, как давно забытыми. Они не были вместе год, если не считать одного раза после знакомства с его сыном, когда Чанёль не смог сдержать собственных эмоций, но даже та боль была желанной, грубые прикосновения, от которых млел омега тогда, — сейчас все было совершенно по-другому: ещё более волшебно и ещё более желанно. Лёгкие скользящие движения поднимались выше, очертив втянутый от щекотки животик, острую линию ребер, выпирающих ещё чуть сильнее, подбираясь к груди. Какой бы вкусной ни была еда, приготовленная им, сейчас Бэкхён казался куда вкуснее, и, прижимая мальчонку грудью к себе, мужчина утыкается носом в изгиб тонкой шейки, вдыхая запах белоснежной кожи, вместе с тем накрывая подушечками больших пальцев ещё мягкие, нежные бусинки сосков, отчего их владелец срывается на короткий задушенный скулеж. — Скоро закончится перерыв… мы не успеем, — получается произнести с большим трудом, потому что дыхание заходится тяжёлыми вздохами, норовящими стать стонами, но совесть не дает потерять голову. Бэкхён не уверен наверняка, но если мужчина здесь, значит, он тоже курирует чью-то практику. Вот только совесть быстро испаряется под натиском чужих ласк. Омегу колотит и выгибает грудью навстречу чуть грубым пальцам, что не прекращая сминают наливающиеся жаром соски, становящиеся твердыми и набухшими. Их хочется вобрать в рот, слизать сладкий пьянящий вкус, заставить покраснеть, налиться возбуждением до боли, чтобы мальчишка стонал от малейшего прикосновения, дуновения тёплого воздуха из чужих лёгких. Альфа прижимается губами к шейке, чувствует пульсирующую артерию под кожей, касается кончиком языка горячего от притока крови места — и даже этого мало. Все нутро сводит тугим узлом от желания прикоснуться к упругим горошинкам, что так податливо набухают под ласками грубых пальцев. Желание оказывается сильнее тихих слов омеги. Футболка собирается гармошкой под самым подбородком, и, приблизившись к тяжело вздымающийся груди, влажные губы накрывают сухие горячие пятнышки — мягкие ареолы со сладкими упругими бусинками на верхушке. Чанёль совсем не жалеет мальчишку, втягивая нежную кожу в рот, почти до боли посасывая твердый комочек, будто в следующую секунду его язык может оросить обжигающая сладкая жидкость. Его не останавливают даже болезненные ощущения, что дарят тонкие пальцы, зарывшиеся в темные волосы на затылке, сжимая. Бэкхён сдавленно стонет, кусая губы, чтобы не выть на весь кабинет. Ему нельзя. Он даже не подозревал, что настолько чувствителен в этих местах, или, может, все дело в Чанёле, что остервенело терзает настойчивыми ласками правый сосок до иррационально приятной боли. Порываясь уйти от сводящих с ума прикосновений, Бэкхён прогибается в спине, наклоняясь вперёд, но только утыкается носом в макушку мужчины, жалобно скуля, потому что эти извращения — именно так он назвал происходящее — выливаются в напряжение в штанах, что горит, желая разрядки, и противное влажное ощущение между ягодиц. — Чанёль… — омега шепчет надрывно, жалобно, надеясь, что тот образумится, придет в себя, но нет. Одним коротким властным движением он придвигает мальчонку ближе к своему телу, совсем легко сжимая комочек зубами, оттягивая его и вновь жадно впиваясь губами. Только теперь младший понимает, что не образумится, чувствуя большой твердый член, упирающийся в его собственный, и задушено стонет. Сидеть неподвижно оказывается невозможным — тело бунтует, требует продолжения, просит участия, и бедра сами подаются вперёд, потираясь о напряжение альфы. Ладони, оказавшиеся на его ягодицах, сжимаются сильнее, помогая двигаться, имитировать движения, так похожие на фрикции, и мужчина тихо рычит, не иначе как возбуждённый до предела. Дыхание сбивается, теряется в шелесте ткани от трения между ними, и кресло совсем тихо поскрипывает от слишком большого веса двух движущихся тел, но остановиться кажется смертельным. Выдержка сдает позиции без боя — руки Бэкхёна дрожат, его всего трусит от смешавшихся в сумбуре чувств: нетерпеливого, кричащего желания внизу, между ног, и боли в области груди, что причиняют любимые губы. Он отпускает смоляные волосы и опускает руки вниз, тянется к чужой ширинке, накрывая ощутимо пульсирующий даже через плотную ткань член. Чанёль позволяет себе тяжело выдохнуть от желанного прикосновения, опаляя ярко-алый сосок дыханием, отчего омегу прошибает точно удар тока. Звук расстёгнутого ремня ласкает слух обоих, как и звук спустившейся собачки молнии. Мужчина выдыхает с облегчением и тихим неосознанным рычанием, когда теплая мягкая ладошка обхватывает его возбуждение, крепко сжимая пальчиками, следом добавляя и вторую руку. Должно быть, Бэкхён будет извращенцем, если скажет, что скучал по этому — по ощущению нежной кожи под подушечками пальцев, покрывающей увитую набухшими упругими венами твердую плоть, что ложится в его ладошку приятной тяжестью, которую хочется ласкать больше и больше. Теперь сладкие мучения, почти что пытки, достаются второму, пока ещё не тронутому, нежно-розовому пятнышку, так же начиная с лёгких ласк, что только набирали обороты. Бэкхёна рвало на части от двояких ощущений, и смертельно не хватало чего-то, что болью пульсировало внизу живота. Освобождая одну руку, ставшую чуть влажной от смазки, он судорожно дёргает язычок ширинки на собственных штанах, но тот не поддается так просто, пока Чанёль, сжалившись, не помогает омеге, высвобождая пуговицу из петли. Теперь пробраться под кромку тесных штанов становится проще, что альфа и делает, сминая ладонями мягкие половинки попки, чувствуя кончиками пальцев влагу в ложбинке. У мальчонки от этого темнеет перед глазами, и долгожданное прикосновение к самому себе добивает окончательно, пока его не прижимают ближе к источающему жар телу. В ход вновь идут зубы, что безжалостно терзают столь нежную часть сводящего с ума тела. Чанёль урчит сродни коту, зализывая шершавым языком затвердевший комочек, снимая тягучую возбуждающую боль, причиненную резцами. Бэкхён скулит, тихо воет, боясь стонать, ведь стоны — это громко, а за стенами могут быть другие люди — люди, которым это может очень не понравиться. Руки неприятно трутся друг о друга, когда он пытается доставить удовольствие им двоим, и это сбивает его, отвлекает от подступающего волной удовольствия, заставляя нервничать, пока выход не находится сам собой: двумя ладошками омега обхватывает два сочащихся влагой возбуждения, тесно прижимая их друг к другу. Большой крепкий член альфы, увитый дорожками вен, с ощутимым уплотнением у основания — узлом, и маленький, розоватый, кажущийся даже бархатным, член омеги. Соприкасаясь, они дарили друг другу странное приятное ощущение, расползающееся колким теплом в теле. Бэкхёна била дрожь, крупная и сильная, от желания кончить сейчас, как можно скорее, и он все быстрее тёрся плотью о возбуждение мужчины в тесном кольце ладоней, скуля почти что на ухо тому, согнувшись пополам от накрывающего оргазма. Просто чудом не крича, когда чужие влажные от его же смазки пальцы коснулись пульсирующего мокрого сфинктера. Раскрывая рот в немом крике, омега пачкает спермой собственные руки, стараясь не проронить и капли на рубашку альфы. Чанёль кончает следом, куда более бурно, заливая светлой жидкостью чужие пальчики и утробно, задушено рыча, вызывая волны мурашек в чужом теле от столь возбуждающего звука. Футболка, ранее собранная под подбородком, медленно соскользнула вниз, вновь скрывая бледный животик от голодных взглядов, провоцируя тихий, будто обиженный плаксивый стон, который очень заинтересовал альфу. Но желание внимательнее рассмотреть нахмуренное личико не оправдалось — омега предпочел уткнуться носом куда-то в плечо старшего, тихо хныча. — Что ты наделал… — тихо тянет он в самое ухо альфе, и все становится на свои места: два маленьких истерзанных до красноты комочка теперь слишком чувствительны даже для лёгкой одежды. — Маленькое напоминание, чтобы на выходных не скучал и никто его не заметил, — звучит больше как издёвка, да и Чанёль на самом деле не собирался — просто это спонтанное, но такое острое желание прикоснуться и две розовые ареолы на бледной коже очаровали его, свели с ума. Прикрывая глаза и удобнее откидываясь в кресле, альфа не сдержал еле заметной улыбки. Во рту всё ещё ощущался сладкий, непередаваемый вкус омеги, отдающий десертной вишней с капелькой алкоголя. Такой нежный, утонченный вкус, от которого во рту скапливалась слюна, и он с трудом переборол желание откусить кусочек. То, что делал с ним этот омега, какие эмоции он вызывал, — кажется, это было незаконно. — Извращенец, — тихо выдохнул младший, аккуратно расползаясь на груди альфы, почти ложась сверху, внутренне радуясь, когда его прижимают ближе в ответ, но тут же вздрагивает, норовя выровняться. — Перерыв ведь… тебе нельзя опаздывать… Ты никогда не опаздываешь, — взгляд судорожно ищет часы, находя их висящим над дверью и подтверждая опасения: они занимались «этим» почти весь свободный час, и теперь альфа вряд ли успеет пообедать и выпить свой кофе. — У меня методический день — занятий нет, но я не могу не выйти, — лёгкая улыбка в ответ, и становится порядком спокойнее: им некуда спешить и не нужно судорожно приводить себя в порядок и пытаться выглядеть собранно. — А вот тебе и в самом деле пора, — Чанёль словно переключается в режим «преподаватель», и даже его голос кажется чуть другим, не таким мягким. — Не пойду, — а вот Бэкхён, наоборот, выпускает наружу капризного омегу, сидящего глубоко внутри, и, вновь подавшись вперёд, прижимается всем телом к старшему, так и говоря, что двигаться не собирается. — У меня сегодня биофизика и у меня совершенно нет на нее сил и желания, ты полностью меня вымотал, — он шепчет совсем тихо, прижавшись щекой к плечу мужчины, и невольно озорно улыбается, но не врет. Сил на самом деле нет, да и его колени все ещё дрожат после оргазма. — Как преподаватель я не могу поощрять прогулы и должен наказать тебя за безответственное отношение к занятию, — тот, казалось бы, и не думает так легко поддаваться, но ладонь, накрывшая затылок младшего, и длинные узловатые пальцы, зарывшиеся в волосы, говорят обратное. — Тогда накажите меня, учитель Пак, — то, как произнес это альфа, и то, как это прозвучало из уст омеги, — два совершенно полярных предложения с абсолютно разным подтекстом. Чанёль даже не подумал, что этому можно придать такой окрас: пошлый, откровенно заигрывающий, провоцирующий на очень грубые и очень сексуальные вещи. — Можете меня отшлепать, — откровенное предложение, грозящее затмить собой даже усталость от их небольшой шалости. Такое заявление убивает окончательно, произнесенное одними губами, что столь неожиданно коснулись мочки уха. Точно демон-искуситель. — И куда только делся тот омега, что и слова рядом со мной произнести не мог? — мужчина усмехается мягко, хоть доля какого-то ехидства в этом есть, а ответ и в самом деле вполне серьезно его интересует. Или все дело в том, что после всего случившегося между ними младший наконец начал чувствовать себя комфортно в его обществе, перестал бояться и смущаться, зная, что любую его мысль, даже самую постыдную, примут. Теперь примут. Но он не отвечает, роняет тихий смешок и, устроившись удобнее на чужом плече, прикрывает глаза, даже не вздрагивая от прозвучавшего за дверью звонка. Омегу клонит в сон, и, возможно, он в самом деле уснул бы, убаюканный мягким копошением пальцев в своих волосах, ленивыми поглаживаниями вдоль спины и затихающим запахом альфы, немного горьким, мускусным, отдающим агрессивной тонкой сладостью, свойственной некоторым сортам алкоголя. Чанёль пахнет вином — он понял это только сейчас, уткнувшись кончиком носа в шею и глубоко вдыхая. Таким странным вином, словно с тонкой примесью чего-то терпкого, в то же время нежного. — Ты пахнешь гранатом, — омега все же приходит к какому-никакому умозаключению, хоть и не очень в нем уверен, а в носу уже и вовсе немного щекочет от сильного, крепкого запаха альфы. — И вином… — Верно, гранатовое вино, — так же тихо и разнеженно шепчет мужчина, чуть улыбаясь в ответ. — Не каждый может распробовать ещё и нотку граната, ты молодец. Легкое прикосновение губ, оставленное на лбу младшего, и тот отрывает щеку от плеча, приподнимая голову совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы получить ещё один лёгкий поцелуй в губы, только после этого вновь опуская голову, довольный и немного смущённый. Мягкие поглаживания, вновь начавшиеся, стоило только Бэкхёну улечься удобнее, тишина в коридоре, размеренное дыхание, шелест которого приятно ласкал, и аромат мужчины, которым он не мог надышаться. Бэкхён уснул, да и сам Чанёль недалеко ушел от юноши, невольно задремав скорее от чувства спокойствия. Каждому хотелось чувствовать это вечно — умиротворение от нахождения рядом человека, которому ты небезразличен. Омега открыл глаза, только когда кабинет озаряли последние лучи солнца. Проскальзывая в темную комнату немного сбоку, они касались собой лишь стола преподавателя и немного дивана, на котором Бэкхён и нашел себя. Чанёль же, как то и ожидалось, сидел за столом. Его взгляд был опущен, а рука, расслабленно сжимающая ручку, скользила от строчки к строчке, скорее проверяя студенческую писанину, нежели делая собственные записи. Мужчина быстро заметил изменения в состоянии студента — в кабинете перестало раздаваться тихое, размеренное сопение. — Проснулся? — прошептал альфа, закрывая тетрадь и поднимая взгляд на мальчонку. Тот выглядел сонным, немного растрёпанным и очаровательно растерянным, все ещё приходя в себя. Кажущийся таким домашним и тёплым. — Прости, я уснул, — неловкая улыбка коснулась губ омеги, и, чуть повозившись на диване, он опустил ступни, обтянутые только мягкими носочками, на пол, тут же находя свои кроссовки, которые, видимо, альфа сам снял с него. — С тобой было так тепло и приятно… — Ничего, все мы устаём к концу недели, — уж мужчина понимает это как никто другой, с каким-то умилением наблюдая, как омега обувается и медленно встаёт с дивана, шаркая ножками назад к столу, томясь в желании вновь прижаться к альфе. Точно маленький ребенок, Бэкхён тянет руки к мужчине, стоит только оказаться рядом, и тот отвечает дозволением, помогая мальчонке вновь забраться себе на колени. Прижимаясь к чужой груди, слыша размеренное сердцебиение, омега вновь прикрывает глаза, ещё не отошедший от сонливого томления и пустоты в мыслях, с упоением вдыхая полной грудью, уткнувшись носом в широкое сильное плечо. Сейчас он чувствует себя как никогда маленьким, беззащитным, так легко помещаясь в объятиях альфы, что кажется ему большим и невероятно сильным, способным удержать весь мир на своих крепких плечах, но Бэкхён знает, что это безответственно — возлагать столь много на другого человека. — Завтра уже пятница… — голос младшего отдает дрожью в теле каждого, как и сердце замирает в волнении. Они оба помнят, что должно случиться завтра, и оба волнуются, хотя уверены друг в друге, кажется, даже более чем. По крайней мере Бэкхён без труда мог бы доверить мужчине всего себя, все своё настоящее и будущее. — Дже говорил… — Он не придет завтра, — Чанёль горячо выдыхает во взъерошенную макушку, облизывая пересохшие губы. Он будто весь иссыхает изнутри, и дело не в волнении от щекотливой темы. Тело мальчонки даже через два слоя одежды кажется невероятно тёплым. Это не жар возбуждения, не пыл желания, скорее сонливый уют, что топлёным молоком разливается в венах. И даже яркий вишневый флер, витающий вокруг нежного тела, стал мягче, ласковее, больше похожим на варенье, томившееся в печи, мягкое и сладкое, с едва заметным, особенно если не прислушиваться, оттенком алкоголя. Вишневый штрудель — невольно возникает ассоциация в мыслях старшего, и лёгкая улыбка трогает его губы, прежде чем утонуть в ворохе медовых волос, поцелуем касаясь макушки. — Что? — дрема спадает с щенячьих глаз, заставляя оторваться от давно ставшего любимым тела. — Гон, — пожимая плечами в ответ, мужчина мягким движением возвращает мальчишку назад, прижимая к себе. — Вряд ли он сунется в таком состоянии на улицу. В его возрасте и с его нравом это ничем хорошим не закончится. Чанёль говорит тихо, словно о чем-то обыденном, и наверняка так оно и есть для него. Это его, альфы, физиология, его природа, как течка для омеги, и в этом нет ничего сверхъестественного, это — общеизвестный факт, который школьники проходят в девятом классе. Но Бэкхёна это все равно смущает, заставляет сильнее прижиматься носом к плечу, чтобы не выдать себя алыми щеками. Почему-то слова об этом обретают в его голове другие ассоциации. Альфе уже чуть за сорок, и было бы очень интересно спросить: а бывает ли «такое» у него? Бэкхён не знает наверняка, как это происходит у противоположного «пола», но знает, что у омег после сорока течки постепенно уходят, случаются все реже, пока и вовсе не пропадут, и забеременеть в этом возрасте крайне сложно, как и выносить ребенка. Но он молчит, смущённо кусая нижнюю губу. Возможно, задумайся он об этом раньше, он куда больше интересовался бы жизнью родителей, по крайней мере выяснял, по чьей именно «вине» они пропадают время от времени из поля зрения. — У меня есть ещё немного времени, — тихий выдох и робкая улыбка; он понимает, что встреча неизбежна, и сколько не тяни — рано или поздно придется предстать нос к носу с этой проблемой, но все равно такая отсрочка успокаивает, — на моральную подготовку. — Чем раньше мы разберёмся с этим, тем проще будет нам самим, — словно голос разума звучали слова старшего, и с этим придется согласиться. — Если он что-то поймет… — дальше говорить не требуется, Бэкхён знает, что это будет конец всему и в первую очередь для Чанёля. А ведь Бэкхён обещал себе позаботиться о мужчине, сделать все, чтобы не причинить ему проблем, не разрушить его жизнь. — Все будет хорошо, — мягко шепчет он в ответ, отгоняя тревогу, — я все исправлю. Вот только расслабиться и хоть на время позабыть об этой «незначительной» проблеме все равно не удалось. Стоило двери родного дома закрыться за спиной омеги, в кармане глухо завибрировал телефон.

«Прости, Бэкки, мы не сможем встретиться завтра, но я обязательно встречу тебя в следующую пятницу. Будь готов изменить свое решение. Одна встреча — это слишком мало, чтобы узнать меня до конца. Джеон».

Впереди была целая неделя, чтобы собрать все силы в кулак, и Бэкхён должен во что бы то ни стало сделать это. Его личный отсчет начался.