desperate.

Утро понедельника встретило Бэкхёна шаловливым солнечным зайчиком в глаза. Он недовольно морщился, пытался спрятаться под одеялом, второе утро подряд задаваясь вопросом: «Откуда же солнце?», его комната ведь не на солнечной стороне. И каждый раз, словно яркая вспышка в еще пустой голове, всплывали воспоминания… Это не его комната, она «их». Стоило только открыть глаза, омега натыкался взглядом на Чанёля. Мужчина не спал, точно как и вчера. Лежал на подушке, сонно глядя на мальчонку, мягко улыбался, а его тяжелая горячая ладонь лежала на тонкой пояснице. — Доброе утро, — хриплый ото сна шепот и поцелуй в мягкие губы. Они просыпались вместе вот уже второе утро, и второе утро Бэкхён чувствовал себя самым счастливым. На своем месте, что словно было предначертано ему кем-то свыше. Сейчас Чанёль выглядел совсем молодым, совершенно не похожим на сорокалетнего мужчину, взъерошенным, разнеженным, с мягкой улыбкой на губах. Таким не похожим на себя привычного, того, что под статусом учителя рассекал коридоры в строгом костюме, с суровым выражением лица, почти каменным. Он ненавязчиво подтянул мальчонку ближе к себе, прижал так близко, что можно было ощутить тепло чужого тела, размеренное сердцебиение глубоко под ребрами и жаркое дыхание, касающееся взъерошенных волос на макушке. — Доброе утро, — Бэкхён запоздало отвечает, смущенно прижимаясь кончиком носа к обнаженной коже, вдыхая такой родной аромат. Чанёль всё же взял больничный. Синяк на скуле и не собирался проходить, только-только налившись сине-фиолетовым, в некоторых местах — багровым, собственно, как и рана на губе, что только покрылась коркой. Зато теперь у них было много времени, чтобы привыкнуть друг к другу. Возможность нежиться в постели часами, пока осеннее солнце не приблизится к зениту. Возможность засыпать, прикасаясь друг к другу, изучая, запоминая маленькие детали. Считая родинки, как любил это делать Чанёль, собирая шоколадные крошки губами на белоснежной коже. Что угодно, лишь бы только вместе, лишь бы рядом, вдвоем. — Сегодня важный день, ты помнишь? — мужчина шепчет тихо, боясь выдать, что он ждал этого всю неделю. Сегодня понедельник, и их ждет прием у врача для омег. Бэкхён тоже помнит об этом, но все еще слегка боится. С тем местом у него связаны не самые лучшие воспоминания, не лучшие ассоциации, да и просто стыд. Что подумает о нем врач после случившегося в тот раз, после того, что они с Чанёлем устроили там. Ему стыдно от одного только воспоминания, и он жмется ближе к мужчине, прячась в крепких объятиях и широкой груди. — Мне стыдно туда идти… — он тихо сопит, прикрыв глаза, и чувствует, как крепко его обнимают в ответ. Как широкие ладони касаются поясницы и затылка, зарываясь в мягкие волосы. Чанёль ласково гладит его, жмет к себе, целуя куда-то в макушку. — Мы можем найти другую клинику и другого врача, который ничего не знает, — ему это и вовсе не принципиально, лишь бы самому Бэкхёну было комфортно, и если будет нужно, он согласен возить его хоть на другой конец города, в хорошую клинику, к хорошему специалисту. — Нет, я доверяю ему… Он так переживал о моем выборе, он надежный, — тихо шепчет омега, шумно дыша в грудь мужчины. Он и правда доверяет, вспоминая, как искренне бета радовался его положению и как деликатно пытался переубедить, даже не моргнув, когда узнал, от кого он забеременел. В нем чувствовался профессионализм и такие уместные в их ситуации понимание и принятие, и если тогда Бэкхён собирался доверить ему столь опасную процедуру прерывания, сейчас он без сомнений доверит и всю беременность и даже роды малыша, когда придет время. — Тогда нам стоит вставать и собираться, уже восемь утра — времени не так и много, — Чанёль говорил с улыбкой, но, вопреки собственным словам, будто не собираясь разжимать объятия. И тем не менее выпустить мальчика из постели пришлось. Почти купаясь в ярких осенних лучах солнца, Бэкхён выглядел невероятно. Каким-то сказочным, прекрасным существом, тонкий и хрупкий, со светлой кожей и такими же светлыми, ставшими почти пепельными волосами, — начало новой жизни, как объяснил сам омега такую свою перемену. Мужчина не мог отвести взгляд, хотя видел уже не единожды. Стройные ножки так соблазнительно выглядывали из-под подола футболки, широкой, почти до половины бедра. Его футболки, Чанёля. И это странным образом будоражило. Они делят одну постель на двоих, касаются друг друга без стеснения, делят между собой поцелуи, каждый раз с новым вкусом и новым глубоким чувством. Бэкхён позволяет себе спать почти обнаженным. Словно так и норовя свести альфу с ума. И чертовски хотелось бы проверить, есть ли под одеждой белье или омега решил не убивать его окончательно и пожалеть. А с другой стороны — вот-вот они разделят одну душу на двоих и обретут свое собственное продолжение, вся любовь, что только есть между ними, станет материальной. Воплотится в ребенке, которому они оба подарят жизнь. И это сближает так крепко и так сильно, что скоро не оставит места стеснению и смущению. — Я заварю кофе для тебя, — Бэкхёну же словно и вовсе нипочем чужой пылкий взгляд. Он склоняется над кроватью, почти забираясь на четвереньки, просто чтобы коснуться губ альфы, а Чанёль позволяет себе немного шалости. Ладонь касается мягкого бедра омеги и ловким движением оглаживает вверх, до самой попки, пока кончики пальцев не натыкаются на тугую резинку хипс. Поцелуй получается коротким, разбавленным улыбкой младшего, что роняет тихий смешок от щекотного прикосновения и шутливо хлопает старшего ладонью по торсу. А уже в следующее мгновение словно растворяется в лучах солнца — сползает с постели и исчезает за дверью, бросая такое улыбчивое: «Иди в душ». Кухня отозвалась шуршанием створок шкафа, щелчком дверцы холодильника — и всё это звучало так уютно, по-домашнему, так правильно. Всего на секунду прикрыв глаза, мужчина растянул губы в улыбке. Как он и ожидал, пустая и холодная квартира ожила, стоило появиться в ней омеге. Заиграла теплом и уютом, точно струнами, и вся эта музыка впитывалась в Чанёля, наполняла его до отказа, и хотелось не то петь, не то танцевать, и, слава богу, что ни одного, ни второго он не умел. Это место больше не казалось ему чужим и холодным, оно стало самым родным. Выходя из душа почти со скоростью света, когда не прошло ещё и пяти минут, мокрый, немного взъерошенный, почти обнаженный, если не считать махрового полотенца, повязанного на бедрах, длиной до колен. Чанёль точно в наваждении брел на кухню, ведомый ароматом кофе и сладким запахом омеги, что отдавал толикой алкоголя на языке. Всего два дня, а тонкий вишневый флер будто впитался в стены, проник в каждую трещинку, заполнил собой всё возможное пространство. И всё равно привыкнуть к этому было не так-то просто: новый дом, новый запах, другой омега. Ещё более любимый и желанный, сводящий его с ума одним своим присутствием рядом. Чанёль понимал: это просто дело привычки, его сердце уже очень давно в каждом ударе отбивает имя Бэкхёна и только его. Младший же нашелся у плиты. Соблазнительно согнув одну ножку в колене, он лениво переворачивал что-то на сковороде, пока на столе дымились две чашки — кофе и чай для самого омеги. Казалось бы даже не заметив присутствия мужчины, он задумчиво следил за собственными движениями, вот только даже не вздрогнул, когда горячее влажное тело прижалось со спины, заключая в объятия. Руки сами тянулись к мальчонке, стоило ему появиться в поле зрения, и Чанёль не отказывал себе. Обнимал, тёплыми ладонями накрывая ещё совсем плоский животик омеги, а сейчас так и вовсе аккуратно приподнимая подол футболки, игриво подбираясь к животику нежными касаниями. Бэкхён был совсем не против этого. Откидывая голову назад, точно намекая, чего он хочет, младший удобнее устроил макушку у широкого плеча альфы, тут же получая ласковый поцелуй в губы. — Иди в душ, я закончу, — Чанёль почти урчал от удовольствия ощущать такое нежное и податливое тело в своих руках. Очерчивая кончиками пальцев широкие бедра и наконец касаясь низа живота, мягко поглаживая, слыша в ответ тихий смешок. — Отпусти и пойду, — в тон старшему прошептал омега, улыбаясь и вновь получая мягкий поцелуй. Так нежно, еле ощутимо и так трогательно, что сводило спазмом лёгкие. Им всё ещё было сложно оторваться друг от друга, словно всё это в последний раз и больше так не будет. Но так теперь будет всегда, потому что по-другому быть просто не может. Совершенно кокетливо роняя тихий смешок, Бэкхён ловко выскальзывает из чужих рук. Улыбка не сходит с его лица, счастливая и довольная улыбка. И, повернувшись к мужчине нос к носу, он дарит очередное лёгкое касание к губам, больше дразня, чем давая желаемое. И только теперь отскакивая в сторону, вместо себя оставляя альфе деревянную лопаточку, наспех сунутую в руку. — Заканчивай… Я быстро, — игриво смеясь в ответ на слегка растерянное выражение лица, Бэкхён убегает от него в другую комнату, и это впервые не пугает. Так ли далеко он может убежать в одной футболке? Привыкнуть к тому, что теперь они вместе и все это абсолютно серьезно, — сложно. Чанёль, кажется, до сих пор не мог осознать это окончательно, несколько раз за ночь просыпаясь, просто чтобы убедиться, что Бэкхён рядом, в его объятиях. Он давно успел забыть, каково это — быть любимым, быть желанным и нужным каждую минуту, а теперь, рядом с Бэкхёном, он учится всему заново. Учится дарить любовь и принимать ее. Будь то лёгкими прикосновениями, поцелуями по утрам и перед сном, даже чашкой кофе на завтрак. В каждом действии, каждом движении. Бэкхён — настоящее воплощение любви, и от этого сердце заходится скачем, потому что это воплощение целиком и полностью принадлежит ему. Яичница с овощами быстро оказывается на столе, там же, где и чай с кофе, а сам альфа спешит в спальню, чтобы сменить наконец болтающееся на бедрах полотенце одеждой. Бэкхён находится там же. Уже наполовину одетый, с натянутыми, пусть и не застегнутыми, штанами, он копошился в шкафу, стараясь найти подходящую кофту. Его волосы немного влажные, словно их не досушили, веки аккуратно подведены тонкой черной линией, а губы отдавали мягким вишнёвым оттенком, почти незаметным. Он выглядел таким очаровательным, совершенно здоровым, счастливым, как и в самом начале их отношений, будто и не было этих недель, полных переживаний и страха, когда от здорового румянца на щеках не осталось и следа. И Чанёль был счастлив видеть омегу таким, ведь именно такой Бэкхён свёл его с ума: полный любви и юношеской смелости, решимости. — Не стой столбом, часики тикают, — хитрые смешинки в глазах и кончики губ, приподнятые в озорной улыбке. Омега с трудом протискивается через горловину кофты, выныривая совершенно растрепанным, взъерошенным, как воробушек. Он улыбается и глаза его смеются, а Чанёль не может налюбоваться тем, что он видит. Руки сами тянутся к взъерошенной пепельной макушке, приглаживают торчащие во все стороны прядки, между делом зарываясь в них пальцами. Мужчина не замечает, как оказывается слишком близко к юноше, как мягко касается его губ своими, а сам мальчонка, вмиг затихая, робко отвечает ему. Маленький лирический перерыв в утренней суматохе, им хочется наслаждаться и совершенно не хочется спешить, но время, и в самом деле, идёт. Часики тикают. — Ты отвлекаешься. Нам нужно спешить, иначе опоздаем, — Бэкхён с трудом произносит каждое слово по отдельности между короткими поцелуями, но не может сдержать лёгкую улыбку. Все это делает его таким счастливым; каждый раз внутри рождается целый вихрь из эмоций, но все они счастливые. Чанёль, пусть и нехотя, но всё же отрывается от мягких губ и отступает на шаг назад, чтобы вновь не пленить омегу очередной лаской, и направляется к шкафу, где лежат их вещи. Он совершенно не стесняется, скидывая с себя полотенце, оставаясь совершенно обнаженным перед глазами мальчонки, принимаясь искать на полках, что бы ему надеть. Бэкхён, пусть и не из робкого десятка, всё же чувствует, как щеки заливает ярким румянцем. Он достаточно давно не видел Чанёля таким и теперь испытывает настоящее смущение, которого, казалось бы, уже давно не должно быть между ними, но какие-то отголоски дают о себе знать. В памяти всплывают те времена, когда он, сидя на задней парте, не мог отвести взгляд от крепкого мужского тела, сокрытого белой рубашкой, от жилистых рук, что держали учебник или указку. Сейчас он мог любоваться этим в любое время, мог собственными руками снять злосчастную рубашку, мог прикоснуться к обнаженному телу кончиками пальцев, губами или прижаться собственным как можно ближе. Всё это принадлежало ему, и сейчас было невыносимо жаль, что они спешат на прием, потому что человек, стоящий перед ним, казался особенно желанным именно сейчас, когда совершенно нет времени. Не желая быть пойманным за своими постыдными мыслями, юноша как можно скорее направился на кухню, надеясь, что румянец со щек сойдёт до того, как Чанёль его нагонит. Стол был уже накрыт, чай и кофе оказались немного остывшими, но это было не так страшно, как пылающее внутри желание. Желание, в котором было стыдно признаться даже себе. Бэкхён совершенно не знал, приемлемо ли это в его положении, нет ли в этом ничего страшного? Ему всё ещё были незнакомы подобные тонкости, он не знал, что нормально для беременного, а что — нет, и подобные ощущения его смущали, даже немного пугали. Об этом определенно стоило бы спросить врача сегодня, но вряд ли он сможет сделать это в присутствии альфы. Сейчас их отношения вышли далеко за рамки тех, что были в начале. Больше они не любовники, они почти стали семьей, и это — совершенно другое понятие, совершенно другое положение, и омеге не хотелось показаться законченным извращенцем. Не хотелось, чтобы альфа подумал, что всё дело в сексе, что омега помешан. Слишком углубившись в эти мысли, он и не заметил, как быстро прошел завтрак. Чанёль несколько раз пытался завести разговор, но всё сводилось к смущенному молчанию, хотя смущаться, казалось бы, было уже нечему. В какой-то момент мужчина понял, что юноша слишком сильно завяз в своих мыслях, своих очень интересных мыслях, если судить по алым щечкам. Оттого решил не беспокоить младшего, позволив вдоволь насладиться общением с самим собой, хоть и было интересно узнать, что же так взбудоражило юное сознание. Натягивая лёгкую кофту уже почти в спешке, Чанёль с легкой улыбкой на губах наблюдал, как омега неловко путается в длинных рукавах кардигана, помогая отчего-то потерянному мальчишке с одеждой. Щелчок входной двери, отдающая эхом лестничная площадка и кнопка лифта, которую приходится нажать раза три, прежде чем тот изволил подъехать. Открывшиеся створки не предвещают ничего хорошего, и сама кабина встречает их заинтересованным взглядом соседа. Омега, на вид немногим младше Чанёля, но порядком старше Бэкхёна, смотрит на незнакомую парочку с интересом. И становится поистине неловко, стоит им остаться втроём в замкнутом пространстве. Тишина кажется смущающей, особенно для мальчонки, который, не успев выбраться из собственных мыслей, тут же оказывается под изучающим пристальным взглядом. — Вы ведь новые жильцы из сто пятой? — сосед, видимо, слишком дружелюбный, пытается завести знакомство, стоит только лифту вздрогнуть на пути вниз. Он смотрит широко раскрытыми, явно заинтересованными глазами на альфу, словно заведомо игнорируя присутствие рядом юноши. Оно и неудивительно на самом-то деле — Чанёль выглядит просто потрясающе: он приковывает взгляд не только внешностью, но и ярким, сбивающим с ног ароматом, особенно сейчас, когда тот не скрыт спреем. Даже его внутренний стержень и сильный характер словно тонкими жилками просачивается вместе с запахом вина, и хватает только одного короткого взгляда, чтобы понять, что перед тобой стоит мужчина, о котором мечтает каждый. Омега, не стесняясь, кокетничает, робко улыбаясь, и, кажется, даже строит глазки, слишком часто взмахивая длинными ресницами. — Господин Пак, верно? — Всё верно, — Чанёль еле заметно кивает, но хмурая морщинка всё же собирается на лбу. Они живут в этой квартире только второй день, Чанёль, если считать первую ночь, — третий. Откуда местные могут знать его имя и уж тем более квартиру, из которой он, — загадка. Оттого мужчина хмурится, слегка подозрительно поглядывая на якобы соседа, в то время как Бэкхён чувствует себя слегка неловко. — Вы не подумайте лишнего: дом хоть и большой, но соседи здесь дружные и в большинстве своём тесно общаются, вот и слухи о новом жильце расползлись со скоростью света. Но беспокоиться не стоит, мы всегда рады новым знакомым, — пухлые губы омеги растягиваются в широкой улыбке, и только теперь его взгляд невольно касается стоящего чуть в стороне, словно и вовсе незаинтересованного в происходящем Бэкхёна. — А это, должно быть, ваш сын? Дрожь, которая проходит по их телам, кажется совершенно незнакомой. Возможно, этого стоило ожидать. У них слишком большая разница в возрасте — это заметно, и стоило бы подумать о том, что их будут воспринимать как отца и сына. Омега чувствует некоторую неловкость, возможно, даже стыд. Он понимает, что общество не сможет нормально воспринимать их как пару — слишком уж ненормальны их отношения, но столкнуться с этим так скоро он просто не рассчитывал. Поднять взгляд на мужчину сейчас было слишком страшно. Он боялся увидеть в чужих глазах стыд, еще больше боялся услышать ложь, хоть и прекрасно понимал, что сейчас не место правде. И тем не менее с замиранием сердца омега ждал, что же ответит Чанёль. Что он скажет незнакомому мужчине, с которым им предстоит жить в одном доме. Но альфе, кажется, эти размышления были совершенно далеки. Всего несколько секунд он задумчиво смотрел на светлую макушку младшего, после всё так же медленно, словно лениво, переводя взгляд на стоящего рядом мужчину. Тот смотрел так же пытливо, с нескрываемым интересом, и ждал ответа, который, несомненно, удовлетворил бы его. Но у Чанёля были слегка другие планы. — Нет, мы вместе, — настолько обыденно, непосредственно и в то же время так уверенно. Чанёль совершенно не сомневается ни в едином своем слове. И волна пылкого жара проносится по телу омеги, стоит только подумать, насколько решительно настроен альфа, насколько он серьезен, если его не страшит даже ответственность перед обществом. — Вместе? — сосед, словно непонимающе, склоняет голову набок, глядя ошарашено, переводя взгляд от одного к другому. — В смысле… — разглядывая Бэкхёна и пытаясь понять, в каком смысле «вместе». Столь короткую паузу, наполненную непониманием, всё так же обыденно, словно ничего и не происходит, разрушает Чанёль. — В самом что ни на есть прямом. Мы пара, — он не ведет и бровью, произнося такие ужасающие для окружающих вещи вслух. Будто и вовсе не боится увидеть чужую реакцию, узнать, как быстро столь непозволительная деталь станет известна всем. Сосед, кажется, теряет дар речи. Заигрывающие нотки во взгляде таят, а кокетливая улыбка спадает с лица. Бэкхён понимает, что это плохо — радоваться чужому разочарованию, но не может унять ликование в груди. Видеть неверящий взгляд омеги, чувствовать его удивление — всё это сродни мёду на душу и постыдной, неправильной гордости, что Чанёль не струсил. — Прошу прощения, впервые встречаю истинных со столь большой разницей в возрасте, — наконец смущенно звучит его голос. Мужчине наверняка ужасно неловко, он ведь и подумать не мог о подобном. Видимо, поэтому Чанёль решает добить соседа окончательно. — Ох, что вы… мы не истинные. Мы просто вместе, — Бэкхён уверен: не прозвучи в кабине писк, оповещающий об остановке лифта, он наверняка услышал бы тихое нецензурное словечко, слетевшее с уст мужчины. Потрясение яркой картиной отражалось на лице старшего омеги, и это странным образом щекотало самолюбие. Это далеко не редкость, когда зрелые альфы выбирают омег помоложе для удовлетворения собственных потребностей и эго; или же омеги находят состоявшихся и состоятельных мужчин в качестве кошелька. Но у них с Чанёлем всё по-другому. И даже если на них попробуют примерить эти нелестные и нелепые стереотипы — это неважно. У них всё по-настоящему. По любви. Чанёль мягко подталкивает младшего вперёд, слишком интимно приобнимая за талию, и ведет в сторону выхода, так и оставив позади только приобретённого соседа, находящегося в состоянии ступора, не удосужившись даже узнать его имя. — Может, не стоило говорить всего этого? — Бэкхён ощущал некоторую неопределенность и сам не понимал, что он чувствует, вспоминая слова альфы. С одной стороны, самодовольная гордость, что его не стесняются и не прячут, а с другой — волнение. — Он наш сосед, нам жить с ним в одном доме, и… — Слухи будут всегда, малыш… — Чанёль мягко улыбается, говорит наставительно, так по-отцовски. Вместе с тем снимая автомобиль с сигнализации и так заботливо помогая младшему занять свое место на пассажирском сидении. — Пусть они хотя бы будут близки к реальности. И всё же было в его словах что-то рассудительное. Слухи всё равно появились бы, стоило бы только кому-нибудь из жильцов заметить, что их отношения совсем не родственные, и тогда… Было бы черт знает что, если так подумать. Теперь «черт знает что» будет основано на реальных фактах, а не безумных домыслах и предположениях. — Да, пожалуй, так и есть… — протянув задумчиво в ответ, омега всё же успокоился, позволяя мужчине закрыть дверь с пассажирской стороны и занять свое место за рулём. Они выехали со двора в тишине, правда, теперь и она казалась мягкой и уютной, словно ничего больше и не нужно. Как говорил Чанёль, до больницы рукой подать, особенно на автомобиле, так что, стараясь и вовсе расслабиться, младший вновь изучал мелькающие за окном дома. Пытался при свете дня запомнить дорогу и номера общественного транспорта, что ходят поблизости, просто так, на всякий случай; он вновь погрузился в свои мысли. И вновь так крепко, что даже не заметил, в какой момент собственная ладонь, лежащая на бедре, поднялась чуть выше, устраиваясь в самом низу живота. Руки сами тянулись туда, словно в наваждении, в обход разума. Пригреть, приласкать, вот только непонятно — малыша внутри, что ещё слишком мал, или самого себя. Бэкхён понимал, что с ним происходит и что будет происходить дальше, и все равно осознание каких-то вещей, о которых он просто не задумывался, периодически накрывало его словно морскими волнами, каждый раз заставляя сердце замирать. Так, в какой-то момент мысль, что скоро его живот станет совсем большим и круглым, слегка напугала. Он ведь превратится в беспомощного, неповоротливого и неуклюжего… колобка. Или слоника. Станет большим, наверняка поправится, может, и вовсе потолстеет, и с этим же потом придется что-то делать… — Малыш, тебе плохо? Укачало? — из волнующих, накрывших будто приливом размышлений его вырвал голос Чанёля. Омега и не заметил, как они припарковались у знакомого здания больницы, и теперь смотрел на мужчину как-то удивлённо, слегка растерянно. — Болит что-то? — Нет… Нет, все хорошо, — голос альфы был слишком обеспокоенным, как и взгляд, и от этого стало даже как-то неловко. Чанёль волнуется о нем, вглядывается в удивлённые глаза, касается ладонью лба и щек, а у Бэкхёна, кажется, сдвиг в мозгу произошел в беременную сторону, как и у всех, кто ждёт ребенка. — Просто задумался… — О чем задумался? — беспокойство немного схлынуло, и на его место пришел интерес, заставляющий склонить голову чуть набок. — Ты выглядел напуганным. — Глупости, просто глупости, — махнув тонкой ручонкой, омега ловко отстегнул ремень безопасности и наверняка выскочил бы из машины как ужаленный, если бы старший не поймал его ладонь своей, ласково перебирая пальчики. — Малыш, если эта мысль появилась в твоей голове и расстроила тебя — это уже не глупость, — чуть приподнимая руку омеги, мужчина мягко коснулся хрупких пальчиков губами, целуя легко, совсем нежно. — Расскажи мне, что тебя беспокоит? А у Бэкхёна от происходящего пальцы на ногах поджимались. Такой ласковый и нежный, этот мужчина вызывал невероятный трепет в груди. Омега уже и забыл, что он бывает строгим и даже злым, особенно со своими студентами. С Бэкхёном же он всегда был нежен, а с недавних пор эта нежность бьёт все рекорды, заставляя впечатлительное омежье сердце сходить с ума. И он поджимает губки в неуверенности, стыдливо отводя взгляд в сторону. Решаясь, не будет ли это слишком смешно? Слишком глупо и наивно. Ведь так не хочется выглядеть наивным в глазах давно уже взрослого мужчины. — Я скоро стану большим… как дирижабль… — слова звучат настолько тихо, что Чанёлю приходится напрячь слух, а после — с трудом сдержать смех, когда осознание этих слов всё же достигает его. — Потолстею… Альфа молчал, а Бэкхён волновался все больше. Всё же он дурак, раз говорит такое. И теперь выглядит ужасно глупо, не иначе. Оттого щеки покрыл густой румянец и неловкий вздох покинул лёгкие. Мужчина же с трудом сдерживал умиленную улыбку. Разумеется, он знал, что беременные омеги становятся немного… чудными. Мину эта милая особенность не коснулась. Его здоровье оказалось слабым, беременность — сложной, и омега куда больше волновался о тогда ещё не рождённом Дже и собственном состоянии, кочуя из больницы в дом, из дома в больницу. Бэкхён же, как и полагается беременным омегам, начал обретать эту очаровательную чудаковатость, и это как-то нелогично радовало мужчину. — Хочешь я расскажу тебе один секрет? — тихо протянул Чанёль, кое-как обуздав в себе желание проронить смешок, на самом деле просто опасаясь, что это может обидеть омегу. В ответ получая слабый кивок. — Нет ничего очаровательнее беременного омеги, и каждый альфа с нетерпением ждёт, когда его пара станет, как ты сказал, как дирижабль… на деле же — очаровательно и соблазнительно кругленьким… — И ты тоже ждёшь? — с плохо скрываемым интересом протянул Бэкхён, любопытно щуря глазки, хоть и пытаясь не показывать этого так явно. — Безумно жду! — с улыбкой согласился мужчина. — Не могу перестать представлять, как с каждым месяцем ты будешь становиться все более милым и трогательным и как я буду гладить тугой круглый животик по ночам, целовать его и тебя, возвращаясь с работы. И как буду чувствовать лёгкие пинки, обнимая тебя по вечерам… — Чанёль был искренним сейчас, говорил, вкладывая в каждое слово столько любви, что омежьи глупые беспокойства таяли на глазах, оставляя лишь смущенную улыбку. — Тогда… все хорошо? — словно спрашивая самого себя, Бэкхён задумчиво протянул. Ему сейчас было немного стыдно за то, что такие мысли родились в его голове, но Чанёль казался безумно довольным. Словно только и ждал повода сказать эти слова. — Все прекрасно, Бэкки, — потянувшись ближе к мальчонке, ему хватило лёгкого поцелуя, чтобы успокоить омегу целиком и полностью, дать понять, что всё и в самом деле так и по-другому представить тяжело. — Нам пора, врач наверняка заждался… И пусть Бэкхён ещё совсем не стал круглым, неповоротливым и неуклюжим, Чанёль все равно вышел из машины первым, подавая омеге руку и помогая подняться, чем безумно смущал. Уже знакомый парень из регистратуры провожал их широкой улыбкой в спину и мечтательным вздохом, хотя Бэкхён до последнего был уверен, что завидовать им никто не станет, даже не примет за пару, что ждет пополнения. Видимо, работники этой больницы уже давно научились определять будущих родителей с одного только взгляда. Или же их просто запомнили с прошлого посещения, когда, заходя в клинику словно неживыми, они выходили в обнимку, а омега и вовсе со слезами на глазах. Сейчас это всё уже не имело значения. Ни взгляды окружающих, ни даже мысли или слова. Пока они любят друг друга, все остальное должно и будет оставаться вне их отношений. У кабинета не было ни намека на очередь, в принципе, как и обычно, а время подходило к назначенному почти вплотную. Чанёль и вовсе решил не тратить его на бесцельное ожидание, тихо стуча в знакомую уже дверь и получая приглушенное предложение войти. Врач, как и всегда, восседал за заваленным бумагами столом, делая записи в карточках своих пациентов и каких-то объемных журналах, но отложил всё до единого, когда в кабинет зашла смущенная на первый взгляд пара. Бета широко улыбнулся, скорее по профессиональной привычке, замечая некоторые перемены в юном омеге: более здоровый цвет лица, почти сошедшие на нет темные круги под глазами, даже щечки, казалось бы, стали более мягкими. И стоит ли говорить о самой важной перемене — омега неловко, но тем не менее улыбался, проходя в кабинет вместе с мужчиной. И эти маленькие перемены невообразимо радовали врача. — Я так рад видеть вас вместе, — сдержать этот в корне непрофессиональный восторг было выше его сил, и бета позволил себе проронить подобный комментарий, замечая, как румянца на щеках его пациента становится больше. — Присаживайтесь. Бэкхён, расскажи мне: как твои дела, как ты чувствуешь себя, уменьшилось ли количество факторов, вызывавших стресс? Такой вопрос почему-то вызвал у омеги стеснение. Присаживаясь на стул напротив, он невольно потупил взгляд в пол, раздумывая над тем, что ему вообще стоит рассказывать, а о чем лучше смолчать. Расположившийся рядом Чанёль ситуацию спасать, казалось бы, и не собирался, а щечки омеги алели все больше. В этом вопросе в общем и в целом не было ни капли чего-то смущающего. Врач интересовался о его состоянии, и это было правильно, но всё равно заставляло смущаться. Возможно, потому, что этот человек изначально узнал немного больше, чем того следовало бы. — Не страшно, если отвечу я? — прекрасно понимая, что Бэкхён сейчас вряд ли соберет мысли в кучу, чтобы выдать последовательный ответ, Чанёль все же решил вмешаться. Получая более чем охотный кивок от беты, что всё свое внимание переключил на него. — Думаю, и без слов заметно, что дела стали порядком лучше. Его почти перестало тошнить, только по утрам и иногда после еды, но, думаю, это уже дело сноровки — убрать из рациона не самые подходящие для организма сейчас продукты, — альфа говорил размеренно, настолько собрано, словно за два дня смог подробно изучить всю повседневную жизнь мальчонки. От этого омега смущался только сильнее, отводя взгляд в сторону, а бета улыбался только больше, радуясь, что за юношей хорошо приглядывают. — Он начал высыпаться, и у него появился аппетит, который вряд ли был раньше, вспоминая его состояние, — короткий, словно с каплей укора, взгляд на мальчонку, и тут же легкая, очень мягкая улыбка от понимания, что омега почти весь покрылся красными пятнами смущения. — Поэтому, думаю, его дела стали лучше. Бэкхён тихо вздохнул, надеясь, что этот смущающий марафон закончен, и согласно кивнул в подтверждение слов мужчины. Сам же врач испытывал облегчение, то и дело одергивая себя, потому что не гоже привязываться к пациентам и радоваться их личным жизненным переменам, не касающимся беременности. Но этот мальчик две недели назад пришел к нему изможденный, серый, уставший и почти убитый морально, с безумно несчастным взглядом, полным боли. Он походил на брошенного котенка, и сердце не могло остаться равнодушным. Как не могло и не радоваться, когда этот взрослый мужчина порвал бланк и увел мальчика прочь из кабинета, сказав фразу, что прочно засела в мыслях беты. — Не могу оставить без внимания вашу осведомленность и надеюсь, мои догадки верны на этот счет, — стараясь быть как можно более деликатным, чтобы не совать нос в чужие дела, что его вовсе и не касаются, Тэвон вернул взгляд на смущенного омегу. — Полагаю, ваши догадки верны, — словно понимая друг друга с полуслова, Чанёль не мог сдержать ответной улыбки, мягко беря Бэкхёна за руку под столом, чтобы не смущать беднягу пуще прежнего, но это все равно не укрылось от внимания врача. — Меня это очень радует, — окончательно испытав облегчение, Тэвон с трудом, но вернул мысли в более профессиональное русло. — Ваше присутствие рядом с Бэкхёном очень важно для него и для ребенка, особенно учитывая с каких трудностей началась эта беременность. И я надеюсь, вы прислушаетесь к моим словам. Насчет аппетита, — отвлекаясь всего на минуту, чтобы заглянуть в выдвижной ящик, мужчина старательно пытался что-то там найти. — Я дам вам брошюрку, где подробно расписано питание на первый триместр: что нужно есть, от чего лучше отказаться или просто ограничить. Отталкиваясь от нее и попутно дописывая и вычеркивая что-то, что хочется есть или, наоборот, вызывает тошноту, вы быстрее составите подходящий себе рацион питания, — наконец находя нужную брошюру довольно больших размеров, он протянул ее омеге. Бэкхён видел такое впервые. Он даже не думал, что ему будут помогать и с составлением собственного меню, хотя это казалось таким очевидным. Ему ведь теперь столь многого нельзя, особенно если верить последним двум страничкам, окрашенным в красные цвета, под названием: «Рекомендуется исключить». Почему-то это всё вызывало у него улыбку. Чанёль так же с интересом опустил взгляд в печатные страницы, мельком цепляясь за какие-то слова и предложения, просто чтобы понять, что из себя представляет эта брошюра и стоит ли им к ней прислушиваться вообще. В целом не находя ничего нового, такого, что он не видел бы двадцать лет назад. — Еще один важный вопрос, — выждав буквально с минуту, бета продолжил, привлекая к себе взгляд Чанёля и даже Бэкхёна, что немного отошел от своего внезапного приступа смущения, но, как оказалось, ненадолго. — Ваша близость, — всего два слова заставили омегу удивленно открыть глаза, а врача невольно улыбнуться напуганной мордашке. — И не нужно так смотреть, в первую очередь это касается именно тебя. Сейчас твой организм перестраивается, то есть будут случаться гормональные всплески, и это совершенно нормально, особенно учитывая, что из-за стресса твой гормональный фон сейчас очень нестабилен. Омега слушал внимательно, хоть и выглядел в целом смущенным. Чанёль тоже прислушивался к каждому слову врача, понимая, что, хоть тот и не вдается в подробности, говорит, обобщая, наверняка этот «тяжелый старт» повлечет за собой немало сложностей. На Бэкхёна тогда навалилось слишком много: давление из-за их неправильных отношений, настойчивое поведение Джеона… Чанёль, который по факту просто бросил его; и пусть это было с благими намерениями, омеге пришлось справляться со всем в одиночку. А проблемы нарастали снежным комом — беременность, плохое самочувствие, мысли об аборте и Джеон, что не оставлял попыток добиться внимания омеги. Не удивительно, что все это подорвало его здоровье и в первую очередь — эмоциональное. Но теперь все должно быть по-другому, Чанёль обязательно об этом позаботится. — Что подразумевают под собой эти всплески, — тем временем продолжил врач, сам задавая ожидаемый вопрос и сам же отвечая на него: — Сейчас, возможно, и нет, но со временем ты можешь начать замечать за собой перепады настроения от «я счастлив» к беспричинному потоку слез. Бояться этого не стоит, но без внимания оставлять нельзя, особенно вам… Чанёль? — делая ощутимый акцент на обращении, он перевел взгляд на альфу, получая в ответ согласный кивок. Всё же… они так и не представились друг другу, времени тогда не было, да и ситуация была не та, хотя имя, которое в тот раз назвал омега, в памяти всё же отложилось. — Я понимаю, у меня уже есть… некоторый опыт в этом, — неуверенный, стоит ли об этом вспоминать, стоит ли вообще говорить, когда рядом Бэкхён, для которого все это может быть болезненным, альфа запоздало одергивает себя, мысленно чертыхаясь. — Да… у Чанёля уже есть семья, он знает, как быть с беременным омегой и с ребенком в будущем, — подобная откровенность со стороны младшего пугала, его голос звучал слишком уверенно, словно этот факт, вопреки всему, успокаивал. — Я уверен в нем. Врач лишь слабо кивнул в ответ на это. Для него такое поведение омеги слегка непривычно, но в целом какое-то здравое зерно в этом есть. Наверняка молодому, совершенно неопытному в этом деле мальчишке спокойнее от того, что рядом с ним зрелый, знающий, что делать, мужчина. — Тогда, я думаю, вы понимаете, что перепады настроения — не единственное, к чему приведут эти всплески, — альфа догадывался, к чему всё это время вел доктор, хоть и не сталкивался с этим лично даже в прошлый раз. Омега же не очень понимал, к чему пришел этот до ужаса смущающий разговор. — Бэкхён, иногда, возможно, у тебя будет появляться ощущение сексуального возбуждения вне зависимости от того, есть ли для этого повод, — от слов врача и вовсе захотелось спрятаться. Да, он хотел задать подобный вопрос, потому что подобное уже случалось, но говорить об этом вот так открыто, да и еще и в присутствии Чанёля, он откровенно смущался. — Ох, я так понимаю, тебе это уже знакомо, верно? — бета улыбнулся в ответ на чужое смущение и немного растерянный взгляд альфы, который, видимо, не был осведомлен. — Один или два раза… — как-то отрешенно, будто и вовсе не имеет к нему отношения, омега отвел взгляд в сторону, чувствуя на себе любопытный взгляд Чанёля и стараясь не поддаваться ему. — Да и повод… как бы был. — Если это так, я хочу, чтобы вы прислушались к моим словам, — говоря порядком серьезнее, настолько, чтобы привлечь оба взгляда, бета продолжил: — Первые три месяца считаются самыми нестабильными, когда каждая необдуманная нагрузка может повлечь за собой последствия. Обычно мы рекомендуем прекратить на этот период любые сексуальные контакты, в вашем случае я буду на этом очень настаивать. Организм Бэкхёна ослаблен и вряд ли должным образом справится с подобным, так что с любым возбуждением придется как-то мириться. По прошествии трех месяцев, отталкиваясь от общего состояния, самочувствия и анализов, мы, возможно, это ограничение снимем, но до этого я вас попрошу… Дальше бета не говорил, но оба всё прекрасно поняли. Для Чанёля подобный разговор был не впервые, но в тот раз это ограничение так и не сняли, зато теперь альфа был готов пройти вместе с Бэкхёном любые трудности. Он уже знал, что делать, если омеге станет плохо, если его будут мучить боли, если токсикоз вернется или усилится настолько, что омега не сможет нормально есть и спать. Он был готов ко всему, в свое время пройдя все это, но всё же надежда, что в этот раз всё сложится по-другому, его не отпускала. Хотелось хотя бы раз увидеть счастливого, радостного омегу, который с улыбкой на губах ждет рождения малыша. — Мы вас услышали, — Чанёль слабо кивнул. Он мягко сжимал в своей руке ладонь омеги, что так и не решился добавить что-то еще, но теперь почему-то чувствовал непонятный для себя стыд из-за того, что чувствовал что-то такое, что может доставить альфе лишних проблем. На какое-то время в кабинете повисла тишина. Каждый думал о чем-то своем, а сам врач решил просто дать паре немного времени, чтобы подумать. Всё же теперь им предстояло учиться жить по-другому, а если вспомнить, что они в принципе только недавно начали жить вместе, им, должно быть, будет еще сложнее. Но в этот раз тишину прервал сам альфа, внезапно для себя нашедший вещь, узнать о которой, увидеть, было крайне интересно, и что могло бы отвлечь от смущающей темы омегу. — Бэкхён ведь на приеме в третий раз, если я не ошибаюсь… вы ведь уже делали УЗИ, верно? — лично для него эта процедура ассоциировалась с чем-то невероятно потрясающим, чего нельзя было сказать об омеге. Вспоминая, с какими намерениями он в прошлый раз лежал на кушетке и как страшно ему было случайно увидеть ребенка, который тогда, казалось бы, просто не имел права на существование, к горлу подкатывал противный ком. Тогда он ведь думал обо всех этих ужасный вещах совершенно серьезно, а теперь испытывал из-за этого невыносимый стыд. — Да, но… знаете, — бета прекрасно понимал, к чему клонит мужчина, и хоть это слегка не соответствовало протоколу, он очень хотел пойти навстречу альфе и юноше, ведь наверняка ему тоже было интересно. В прошлый раз омега даже не смог открыть глаз и взглянуть на экран — так сильно боялся привязаться к ребенку, проникнуться любовью. Он не признавался в этом, но Тэвон понимал всё без слов, он уже не раз видел все это и понимал, о чем думают омеги, когда идут на такой решительный шаг. И было очень радостно, что этой участи избежал столь юный омега. Еще слишком молодой, чтобы рушить свою жизнь, а такой поступок уж точно изменил бы многое. — Я думаю, сейчас эта процедура будет очень кстати… для вас двоих. Может, оно и к лучшему, что вы увидите его впервые вместе. Бета не придал особого значения тому, что сказал, буквально на минуту удаляясь в дальнюю часть комнаты, отгороженную ширмой, чтобы подготовить аппарат, а Бэкхён стыдливо опустил взгляд, и не зря. Чужие слова не прошли мимо альфы, невольно заставляя задуматься. — Впервые? — Чанёль перешел на шепот, склоняясь к мальчонке ближе, чтобы его слова достигли нужного эффекта, и они сделали это, заставляя омегу покрыться мурашками. — Ты ведь должен был видеть его… в прошлый раз. Бэкхён должен был. Он почти это сделал, но не смог. Сил не хватило, а страх накрыл с головой. Страх полюбить то, что любить было нельзя. Тогда он слишком боялся доставить проблем мужчине, своим родителям, всем окружающим и даже себе самому. Но теперь ведь бояться было нечего. Всё это осталось позади, и он уже давно, даже дольше чем сам о том догадывается, любит этого ребенка. Любит так сильно, что всю свою жизнь будет корить себя за одни только мысли о том, что мог лишиться его по своей же глупости. — Я не смог, — говоря, кажется, еще тише, чем альфа, Бэкхён еле шевелил губами, опустив взгляд в пол. — Я так боялся, что, если увижу его, не смогу сделать… Продолжить омега уже тоже не мог, но Чанёль этого и не ждал, и так понимая всё, о чем тот думал тогда и думает сейчас. Потянув младшего ближе к себе, без капли сомнений мужчина заключил его в крепкие объятия, позволяя вздохнуть с облегчением. — Давай познакомимся с ним сейчас вместе, хорошо? — Бэкхён лишь кивнул в ответ, получая мягкий поцелуй в висок, и даже немного расслабился. Теперь он мог себе это позволить — любить своего ребенка и не бояться, что это закончится катастрофой. Врач подозвал их спустя пару секунд, словно ждал, притаившись за ширмой, когда пара закончит свой на самом деле важный, пусть и короткий, разговор. Он и сам с нетерпением желал познакомить будущих родителей с малышом, который всего за один с лишним месяц жизни пережил столько страха и волнений, которые испытывал его папочка. Бэкхён, уже зная, что ему нужно делать, довольно быстро устроился на кушетке, поднимая край кофты и расстегивая штаны, в то время как Чанёль сел чуть сбоку, с противоположной стороны от врача, который занял самое важное место между — за аппаратом. Всё это было так волнительно, и волнение становилось лишь сильнее с каждой секундой, но было приятным и даже желанным. Вот-вот они оба увидят то, что дало им толчок к воссоединению. Что дало шанс быть вместе, создать настоящую семью и попытаться построить счастье, одно на двоих. Счастье, о котором уже давно забыл Чанёль и которого еще не знал Бэкхён. Омегу явно трясло, и сложно было сказать: от страха или нетерпения. Хотя, если всмотреться в напуганные до чертиков глаза, первого было больше. Альфа знал, что младший ждет этого момента, хочет увидеть своими глазами, убедиться окончательно, что всё это не сон, а реальность, но все равно боится. Оттого, подавшись чуть вперед, опираясь локтем об изголовье кушетки, Чанёль мягко прижался губами к чуть влажному лбу омеги, убирая пепельные прядки за ушко. — Не бойся, малыш, я же рядом… и всё, что происходит, — это правильно. Мы это заслужили, — альфа шептал успокаивающие глупости и мягко улыбался, чувствуя, как младший берет себя в руки и перестает дрожать, но ненадолго. Стоило холодному густому гелю коснуться низа живота, как очередная волна дрожи прошибла тонкое тельце на кушетке. Бэкхён пытался успокоиться, но с каждой секундой это получалось все труднее, пока на вязкое пятнышко геля и вовсе не опустился теплый датчик. Все затаили дыхание, ожидая, хотя ни одному из них, кроме врача, не было видно экрана. Они ждали того момента, когда бета скажет что-то вроде скупого «вот» и покажет им совершенно непонятное пятнышко на сером экране, но одного только понимания, что это их будущий ребенок, маленькая жизнь внутри омеги, хватит с головой. — Ваш малыш отлично выглядит для своего срока, — голос беты приводит пару в чувства, заставляя немного оторваться друг от друга, и вместе с тем вышибает последнюю почву из-под ног. Эти слова кажутся совершенно абсурдными. Их ребенку только пять недель, формально он еще и вовсе «плод», и Бэкхён совершенно не понимает, как он может выглядеть на этом сроке. Но это, видимо, вещи, понятные только врачу, который изо всех сил пытается привязать паре понимание того, что они уже родители, пусть о пополнении в их семье еще не говорит даже выросший животик омеги. Боязливо сглатывая, он невольно приподнял голову, когда доктор Чон повернул экран чуть в сторону, чтобы будущие родители наконец увидели то, ради чего пожертвовали своим прошлым, создавая что-то новое. Это, и в самом деле, было ничем непримечательное пятнышко — небольшой кружочек в самом центре, который еще толком не был похож ни на что, но всё равно вызывал в груди невероятный трепет и рождал острую, почти нестерпимую любовь. Наверное, именно так проявляет себя родительский инстинкт, и именно в этот момент Бэкхён, как никогда ранее, понял, что чуть не совершил наибольшую в своей жизни ошибку. Омега плакал. Так, как плачет каждый омега, находясь на его месте, на этой кушетке, перемазанный гелем и невыносимо счастливый. — Хэй, ну что же ты, не плачь… — врач ласково протянул, глядя на омегу с улыбкой на губах. Подобную реакцию он видел не в первый раз, но, зная всю сложность положения этой пары, некоторые опасения о природе этих слез всё же были. — Это слезы счастья, верно? — Чанёль и сам с трудом держал себя в руках, но продолжал мягко поглаживать младшего по волосам, успокаивая, но даже не отводя взгляд от экрана. И кто бы мог подумать, что спустя столько лет он испытает это вновь. Снова будет сидеть на стуле у кушетки, смотреть на совершенно непонятную для себя картинку УЗИ и чувствовать распирающую радость. Он станет отцом. Почему-то даже в первый раз, двадцать с лишним лет назад, эта мысль не вызывала в нем столько трепета, столько любви, что затапливала с головой. Он сделал верный выбор, и, пусть сомнений в этом не было, сейчас это стало еще более явным. Бэкхён сам, с трудом стараясь не делать лишних движений, нащупал его руку, лежащую на кушетке рядом, и крепко сжал дрожащими непонятно отчего пальцами. И ни один из них даже не подозревал, что это еще далеко не всё. — А ведь у малыша уже даже есть подарок для папочки и отца, — будто и не видя, что режет их без ножа, врач всё говорил и говорил и, кажется, даже не собирался останавливаться. Словно желая добить совершенно не готовую к такому наплыву эмоций пару. Чанёль мог лишь смутно догадываться и вместе с тем мысленно умолять, чтобы врач не вздумал это делать, но какой бог теперь станет слушать его мольбы? Один щелчок кнопки — и в комнате разлилось тихое, немного шипящее звучание, в котором без труда угадывались быстрые мягкие удары. — Что это? — словно сжавшись, Бэкхён боялся даже говорить в полный голос, прислушиваясь к странному звуку. Спонтанная мысль в его голове — догадка о том, что это может быть, —казалась ему совершенно бессмысленной, даже глупой, в которую и верить-то не получалось. Но врач помог поверить: — Сердцебиение малыша… — Уже? Его ведь не видно почти… — роняя так неверяще, Бэкхён с трудом мог дышать, не срываясь на всхлипы, и то — не долго. Откинувшись назад, он просто больше не мог. Сил сдерживаться не было, и он позволил себе тихо взвыть, захлебываясь слезами. — Уже… сердце малыша начинает биться с двадцать первого дня… — врач говорил, хоть и понимал, что все эти тонкости уже совершенно не нужны. Для омеги и так оказалось слишком много не просто знать, но и слышать, что малыш внутри него растет так быстро. Настолько, что его сердце уже может биться. — А вы знаете… кто там? — мысль, что еще слишком рано билась где-то на задворках сознания, но омега уже не мог не уцепиться за нее. Роняя тихие всхлипы, он кусал влажные губы и сам не понимал: то ли сдерживает рыдания, то ли глупую улыбку. Словно оговоренные ранее перепады решили навалиться на него именно сейчас. — Вы узнаете раньше меня, когда запах малыша разбавит твой собственный… на третьем месяце, — бета всё отвечал и отвечал, хоть и понимал, что потом, когда омега успокоится, всё это придется повторять еще раз. Про запах, что появится на третьем месяце, по которому сами родители определят, кого же они ждут; наверняка про то, когда же начнет расти живот, ведь всем интересно знать, когда они начнут меняться; и о многих других мелочах, что на деле будут очень приятными и желанными, но сейчас не время. Чанёль тоже не смог сдержаться. Совершенно не смущаясь, что его щеки рассекли влажные дорожки слез, он склонился к омеге ближе, утыкаясь носом в мокрую щеку и тяжело дыша. «И ведь кто бы мог подумать», — он повторяет себе уже в сотый раз, потому что он не мог. И тем не менее этот момент наверняка станет самым счастливым для него и, возможно, для Бэкхёна. — Малыш, я люблю тебя, слышишь? — Чанёль шептал, а омега слышал, но ответить не мог, да и это было необязательно — мужчина и так знал ответ. И только бета слегка смущенно улыбнулся, отводя взгляд в сторону, когда их губы наконец нашли друг друга, даря самый желанный сейчас, самый нежный, переполненный любовью поцелуй. Всё это было правильно, именно так, как и должно было быть с самого начала. Как теперь и будет.