desperate.

Бэкхён стоял боком к зеркалу в их спальне, что-то совсем тихо бурча себе под нос. Край футболки был зажат зубами, а ладони аккуратно поглаживали совсем плоский живот, который, если верить словам врача, уже скоро начнет расти. У него только-только шестая неделя — всего полтора месяца, а ждать как минимум до начала третьего, а то и дольше. «У каждого по-разному, всё зависит от конституции тела и интенсивности роста ребенка», — так сказал доктор Чон, а омега с ума сходит уже сейчас. Наверное, это тоже можно причислить к разного рода беременным глупостям, но он ужасно боялся пропустить тот момент, когда живот начнет появляться. Именно поэтому уже который день утро омеги начиналось с подобного ритуала. Пока альфа копошился в душе, Бэкхён сосредоточенно изучал себя на предмет каких-либо изменений, но, увы, не находил ничего. «Живот за одну ночь не вырастет, хватит изводить себя», — Чанёль сначала пытался донести такую, казалось бы, простую истину. Но слушать его никто не собирался, и альфа начал посмеиваться. По-доброму, ласково, сам же невольно умиляясь подобному поведению младшего. И вот опять… — Бэкки… — омега и не заметил, как в ванной затихла вода, а дверь тихо открылась, являя взлохмаченному после душа мужчине уже привычную, но все еще безумно очаровательную картину. — Такими темпами ты не заметишь его, даже когда он появится. Прекращая вытирать влажные волосы, мужчина в одних только домашних штанах подошел чуть ближе к зеркалу, теперь уже и сам любопытно разглядывая полуобнаженное отражение омеги, что топтался в одних только мягких носочках, белье и футболке поверх. Опять же его, Чанёля. Живота так и не наблюдалось, но оно и не странно — срок пока еще не располагал, но омеге было уже невтерпеж, хотя изначально именно его беспокоила вероятность стать размером с дирижабль. Видимо, сказанные альфой слова в тот день здорово изменили намерения мальчонки. — А если я его пропущу? — задавая вполне резонный вопрос, омега выпустил футболку изо рта, поворачиваясь к мужчине. — Беременность, она не каждую неделю… почти раз на полжизни, если не на всю, — вновь обращая все свое внимание к зеркалу; пихать футболку в рот омега не стал на случай продолжения дискуссии. Скрутил край рогаликом и прижал подбородком к шее, вновь обнимая совсем отсутствующий живот ладонями. — Я же его так жду, хочу узнать, кто там, а его все нет и нет… — Если будешь мерить его каждый день, ты не заметишь разницы, — Чанёль и сам не удержался, чтобы не подойти к мальчонке еще ближе, прижимаясь к хрупкой спинке и накрывая небольшие ладошки своими широкими. Слишком приятно было касаться омеги. Особенно так интимно, обнимая со спины, чувствуя жар его тела, и опускать ладони на всё еще плоский животик. Его хотелось целовать, прижиматься губами к упругой коже, вдыхать сладкий естественный запах, который тоже скоро изменится, почти до неузнаваемости. Чанёль ждет этого момента не меньше, чем сам омега ждет появления животика. Носящие всегда пахнут особенно. Особенно сладко, особенно вкусно. Их собственный аромат становится мягче, отдает густым сливочным молоком и тонкими нотками будущего запаха ребенка. Такая смесь лишает воли любого альфу, пробуждает нежность, о существовании которой не догадывается ни один мужчина. Нельзя не любить омегу, который вынашивает твоего ребенка. Нельзя остаться равнодушным, нельзя обидеть даже словом. Чертова магия, которая заставляет любить и испытывать дрожь в пальцах. Омеги полны жизни, полны и любви, и нежности, а беременные — особенно. И Чанёль с нетерпением ждет момента, когда и его Бэкхён станет совершенно нежным, округлым, пахнущим молоком и маленькой жизнью внутри. Волшебным. Полностью поглощенный своими мыслями, альфа и не заметил, как тесно прижал к себе мальчонку, как плотно уткнулся носом за ушко, где запах особенно яркий, насыщенный. Жадно втягивая каждую тонкую крупицу аромата, желая как можно скорее ощутить первые перемены. — Ты тоже ждешь? — Бэкхён понимает всё без слов. Помнит, о чем говорил врач, и даже немного жалеет, что сам свой запах ощутить не сможет. А ведь ему тоже интересно, как пахнут омеги, как будет пахнуть он и тем более их малыш. Альфа это будет или омега, или если бета, то чем тогда будет пахнуть сам Бэкхён? Вопросов было столько, что все они даже не влезли во время, отведенное на прием, и пришлось оставить почти половину на следующий раз или же Чанёлю, который немного, но все же разбирался в некоторых вещах. — Очень сильно… — альфа и не думал скрывать. По нему ведь и так видно, как он мается в ожидании, когда же любимый запах понесет в себе частичку их любви. Вновь открывая глаза, находя взглядом зеркало, он изучает отражение всего несколько секунд. Подмечает розовый румянец на чужих щечках и свой слегка возбужденный вид, которого быть не должно. А после тянется к телефону, открывая камеру и наводя на их отражение. Бэкхён ориентируется достаточно быстро: плотнее прижимается спинкой к Чанёлю и чуть-чуть привстает на носочки, просто чтобы было красивее. — Только лица не фотографируй… — он шепчет совсем тихо, словно это может помешать созданию снимка, и согласно кивает, когда ракурс опускается чуть ниже, захватывая только от шеи и вниз. Все так же шепотом отвечая на немой вопрос мужчины. — Ты весь мохнатый, а я даже не причесан. Такое будет стыдно внукам показывать… — То есть то, что ты стоишь в одних трусиках, а футболка задрана до шеи, тебя не смущает? — мужчина слишком красноречиво выгибает бровь, чем смущает мальчонку окончательно, заставляя прикрыть лицо ладонями. — Боже… давай еще раз, только я оденусь? — раздосадованно простонав, он хотел было выскользнуть из чужих рук, но крепкие объятия не позволили, а смех на ушко и мягкий поцелуй в висок хоть и немного, но всё же утешили. — Ни за что, — тихо выдохнул Чанёль, откидывая телефон на постель. — Я буду фотографировать тебя каждый месяц, чтобы ты увидел, как растет твой животик, и хочу чтобы на каждом снимке ты был только в белье. Мягко наглаживая упругий живот, альфа не мог перестать улыбаться чужому смущенному молчанию. Бэкхён был просто невозможен. Красив и очарователен, смышлен и даже умен. Он совершенно безумно пах и сводил с ума многих альф в университете — уж Чанёль это знает. Он только-только расцвел и начал познавать силу своей сексуальности. И, если честно, мужчина до сих пор не мог понять, что этот невозможный во всех смыслах омега нашел в нем. В альфе, который старше его собственных родителей. Который годится ему в отцы. И все равно отказать себе в этих отношениях он не мог, а теперь и не имел права. И, как бы эгоистично по отношению к другим это ни было, он не отдаст его никому, он сделает Бэкхёна самым счастливым. — Распечатаем его? — тихий шепот вернул альфу к реальности, заставляя оторваться от размышлений, что из раза в раз заставляли его сугубо мужское эго расти. — Что? — Снимок… распечатаем его? Повесим где-нибудь в комнате или купим альбом? — Бэкхён смущался все больше с каждым своим словом, боясь показаться совсем глупым омегой с глупыми желаниями. Это ведь всего лишь снимок. Снимок, где он в одном белье топчется у зеркала, наверняка не самого лучшего качества, может, даже немного засвеченный из-за яркого солнца. — Сегодня же сделаю это, — даря очередной поцелуй теперь уже в плечо, альфа не смог остановиться, прокладывая дорожку влажных касаний к шее, отчего омега тихо засмеялся. — Не дразни… нельзя. И мы, кажется, скоро опоздаем, — по привычке с головой уходя в утренние ласки, они почти потерялись во времени. А ведь сегодня закончился больничный Чанёля и было пора выбираться из своего кокона и вливаться в привычную жизнь — возвращаться на работу. — Мы? Вы куда-то опаздываете, мистер Бён? — любопытно выгибая бровь, протянул Чанёль, между тем бросая короткий взгляд на часы, и, черт бы его побрал, времени правда осталось мало. — С учетом моего нового положения, я должен поторопиться и решить проблему с предстоящей учебой как можно раньше. Сентябрь приближался семимильными шагами, и Бэкхён был совершенно прав: им нужно было поторопиться. Причин на самом деле было целое множество, начиная от нежелания посвящать других в свою личную жизнь и заканчивая элементарным страхом встретить того… кого не хотелось бы сейчас видеть. Вероятность того, что Дже захочет поговорить с ним хоть о чем-то, была мала, и тем не менее Бэкхён не мог заставить себя вернуться на учебу в предстоящем году. Хань звонил каждый день, интересовался самочувствием близкого друга, страдающего от ежемесячной «омежьей чумки», как однажды в шутку он сам назвал течку, оттого не способного сейчас к прогулкам и встречам. И тем не менее об альфе он не упоминал ни разу, даже не подал виду, что знает что-то, чего знать пока что не должен, и омегу это устраивало. Ему сейчас совершенно нельзя переживать, и он разумно оберегал себя от любых волнений. — Я думаю… я переведусь на заочку, — омега выдыхает совсем тихо. Скорее, просто озвучивает уже давно понятное им двоим решение, потому что они говорили о нем. Мельком, не придавая особого значения. Просто одним вечером Чанёль сказал, что заочка была бы хорошим выходом. Декрет дают только с седьмого месяца, академ — пустая трата времени, как думает сам Бэкхён, а ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то из университета узнал о том, что он ждет ребенка. А значит, сделать что-то нужно было до третьего месяца, и времени осталось не так-то много. — Хорошо, — чуть кивнув скорее в знак одобрения чужого решения, мужчина не удержался от легкого поцелуя в макушку, просто чтобы омега знал, что его в самом деле поддержат. Поддержат во всем. — Но если что-то понадобится — обязательно позвони… как студент преподавателю… — фраза, предупреждающая тревогу, которая вот-вот взыграла бы в младшем, потому что теперь им стоит быть особенно осторожными. Вряд ли уж никто не догадается, что происходит, если сопоставить беременного студента и хлопочущего о нем преподавателя. А может, это — просто их паранойя, когда кажется, что все обо всем уже знают и просто молчат. И Бэкхён одергивает себя от подобных мыслей — сейчас они явно лишние, — поворачиваясь к мужчине лицом и мягко целуя гладковыбритую щеку. — Давай скорее одеваться, тебе еще нужно будет высадить меня где-нибудь недалеко от университета, чтобы я успел дойти, — излишки конспирации, которые слегка раздражают мужчину, но он прекрасно понимает, что это необходимо. Ради безопасности и спокойной жизни его мальчика. Чанёль первым позволяет себе отойти, всего на несколько шагов, подходя ближе к шкафу. Костюм, бережно висящий на одном из тремпелей, выглажен до ряби в глазах самим Бэкхёном прошлым вечером. Омега с непередаваемым восторгом касался теплой ткани, выглаживая все до единой складочки, даже не смотря на возмущения мужчины, что он вполне мог заняться этим и сам. Но разве же Бэкхён мог позволить ему это делать? Сложно сказать, что именно вело омегу: то ли желание позаботиться о своем мужчине, то ли нежелание уступать в этой заботе Мину. Скорее, всего понемногу. Но сейчас он с удовольствием наблюдал за тем, как брюки, слегка зауженные книзу, обтягивают жилистые ноги, как рубашка скрывает от глаз крепкое, фактически совершенное тело. Для Бэкхёна так и вовсе идеальное. Любимое. Он двигается словно на автопилоте. В наваждении подходит к альфе, заставляя мужчину замереть, и тянется к мелким пуговицам рубашки. Небольшие кругляшки кажутся более податливыми в тонких пальцах омеги, что медленно застёгивает одну за другой, подбираясь к воротнику. Галстук черной змеёй свисает с плеч, ещё не завязанный, и Бэкхён без сомнений тянется к нему. Так же медленно, тягуче он завязывает сложный узел, что кажется альфе непривычным, но останавливать мальчонку нет необходимости. Ему нравится происходящее. Тишина окутывает их уютным, даже интимным коконом, и ужасно не хочется, чтобы этот момент заканчивался, но омега обрывает его сам, тихо шепча, пока пальцы завершают узел галстука. — Раньше я мог только мечтать об этом — вот так касаться тебя. Смотрел как дурак с задней парты и терял голову каждую секунду, — Бэкхён приоткрывает завесу своей «ужасной» тайны, но лёгкая, едва заметная улыбка на губах говорит, что воспоминания эти приятные. — Я наблюдал за каждым твоим движением, несмотря на перспективы подняться со стула с влажным пятном на заднице. А когда ты говорил со мной, пытаясь вызвать к доске… знал бы ты, что со мной происходило. Мое имя, что ты произносил так холодно и даже недовольно, я сходил с ума… — Поэтому ты никогда не отвечал? — невольно усмехается Чанёль, ведь для него эти воспоминания так же приятны. Он никогда не обращал внимания на взгляды студентов. Слишком много в них было желания и восхищения, особенно у омег, а еще страха почти в каждом. Так же и с Бэкхёном. С самого начала он понимал, что влияет на омегу, но даже не собирался выяснять, чего больше в том влиянии: страха или чего-то более порочного. Бэкхён всё показал ему сам, стал катализатором его безумства и сам лишил альфу рассудка. — Ты ведь совсем не глупый, и тот экзамен… Ты ведь знал совершенно все, но никогда не показывал этого на занятиях, — Чанёль прекрасно помнит каждое решение, написанное тогда на листе рукой омеги, и особенно — как сильно это удивило его. Ещё долго он не мог отойти от ощущения, что его просто использовали. И только со временем он понял, что омега был влюблен. Отчаян и влюблен. Безумная смесь. — Знал, — лёгкий согласный кивок. Бэкхён и не думает скрывать что-то — Чанёль ведь и так это знает, видел ведь. — Но как я мог показать это, если забывал, как дышать, глядя на тебя?.. Я мог только смотреть и не верить, что смогу хотя бы заговорить. — Но ты-то смог намного больше, — не сдержал доброго смешка Чанёль, вспоминая их первое занятие. Первое и роковое. — И я благодарен тебе за это, — в один миг становясь совершенно серьезным, альфа пристально смотрит в глаза мальчонки и, не сдержавшись, целует. Коротко, не глубоко, но так… сильно. В чувственном плане слишком сильно. Надрывно. Отчаянно. А ведь стоит только подумать: если бы тогда Бэкхён не сделал что-нибудь «сумасшедшее», были бы они вместе? Скорее всего, нет. Возможно, для омеги так было бы лучше, правильнее, но сам Чанёль не представляет для себя другого выбора. Особенно сейчас, вновь ощутив себя любимым, нужным, желанным. Он снова чувствует себя живым и готов всю эту вновь приобретенную жизнь посвятить Бэкхёну. — Ты точно опоздаешь, — невольно выдыхает омега, мягко разрывая поцелуй. Словно в последний раз огладив крепкую грудь мужчины через ткань рубашки, мальчонка отходит ближе к шкафу, чтобы начать одеваться. Им в самом деле пора.

***

Под ногами мелькают квадратики каменной плитки, которой вымощена аллея, за щекой хрустит сладкое яблоко, а уложенные двадцать минут назад волосы взъерошил тёплый ветер. Бэкхён не торопится. Во внеучебное время смысла это делать вовсе нет и можно прогуляться, пользуясь хорошей погодой. Альфа и без того был ужасно недоволен, когда омега вознамерился пройти пешком чуть меньше, чем половину пути до университета, чтобы точно никто ничего не заметил, но всё же сдался желанию младшего. Сейчас для Бэкхёна было важным всё это, и дело не в нем самом — просто желание защитить альфу стало и вовсе первостепенным. То, как далеко зашли их отношения, может оставить плохой след на репутации Чанёля. Тот самый след, что давным-давно пытались оставить завистливые отвергнутые студенты, вот только теперь это вовсе не выдумки. Бэкхён, конечно, не школьник, но и альфе уже не слегка за двадцать. Всё на самом деле серьезно. На территории ожидаемо нет ни души, а этажи альма-матер стремятся к самому небу, закрывая собою диск солнца, из-за чего в тени гулял прохладный ветер, что торопливо подгонял омегу к корпусу, лишь бы не простыть. Изначально все выглядело не слишком сложно, и, возможно, так оно и было бы, вот только время вышло неподходящее. Бэкхён не спеша брел по пустому коридору, редко натыкаясь на потерянных абитуриентов, оставленных без присмотра. Попадаться на глаза другим, особенно преподавателям, не хотелось. Омега и сам не заметил, как уткнулся носом в высокие деревянные двери, за которыми восседал деканат их факультета. Чувствуя неприятное волнение, он помялся с пару минут, мыкаясь от двери к окну напротив и обратно, пока не нашел в себе силы постучать, просовывая нос в дверную щелку. Он был здесь всего пару раз, и то — случайно, и пусть за это время ничего не изменилось, он чувствовал себя очень неловко. Семеня через довольно широкую комнату к массивному столу секретаря, заваленному бумагами, Бэкхён отчего-то ожидал, что ему здесь рады не будут. Кто вообще будет рад студенту с непонятными несвоевременными вопросами, когда работы с поступающими по горло. Но, вопреки собственным мыслям, секретарь, миловидный омега немного старше его самого, мило улыбнулся, полностью переключаясь на вошедшего. — Чем могу помочь? — почему-то от такого внимания стало ещё более неловко, и омега замялся сильнее, слишком тихо роняя: — Я бы хотел перевестись на заочное отделение… Сперва Бэкхёну кажется, что его просто не расслышали, но омега ничего не спрашивал, а сам студент не решался повторить громче. В этом молчании, как показалось младшему, прошла целая вечность, а на деле — лишь пара секунд, которые секретарь изучал календарь. — Ох, солнце, ты совсем немного опоздал, — неожиданно расстроенно прозвучал тот, словно был заинтересован в переводе не меньше самого Бэкхёна. — Срок, когда все подавали заявления, прошел. Все уже переведены, а новые группы сформированы перед началом года… Или у тебя есть уважительная причина? Справка о состоянии здоровья или что-то вроде? Пара любопытных карих глаз устремляется на омегу, заставляя чувствовать себя очень неуютно. Причина, разумеется, есть и весьма уважительная, но разглашать ее не хочется. Он уходит именно для того, чтобы никто ее не знал. Да и создается ощущение, что стоит только заикнуться о таком в подобном месте — точно эпицентре слухов, — уже через пять минут все будут знать, что случилось с Бён Бэкхёном. На самом деле не было никаких поводов вешать на это место и на этого омегу такие ярлыки, но Бэкхён отчего-то был очень склонен верить этому стереотипу. — Нет, ничего такого… — всё же приходится сказать хоть что-то, ведь секретарь ждёт и, получив ответ, вздыхает опять, глядя на календарь. — Без справки или другого документа, что подтверждало бы серьезность причины для перевода, я ничем не могу тебе помочь… — секретарь неловко улыбается, ободряюще, что совсем не помогает, а Бэкхён понимает, что не имеет понятия, что ему делать дальше. Задавать вопросы про декрет или про академ? Академ еще ладно, хоть и не хотелось бы впустую тратить время, а вот декрет сдаст его с потрохами. Судорожно пытаясь придумать альтернативный вариант собственных действий, Бэкхён лишь понуро опустил взгляд в пол, потому что придумать ничего не мог. Не так быстро, да и не в одиночку. Чтобы что-то решать, нужно было поговорить с Чанёлем. — Подсказать тебе что-то ещё? — в какой-то момент голос омеги вернул его в сознание, но толку все равно совершенно не было. Мыслей в голове так и не появилось, а наделать глупостей не хотелось. — Нет… нет, спасибо, — неловко качнув головой вместо ответа, студент попятился назад, так же робко пересекая помещение. В спину раздалось отчего-то даже дружеское «пока-пока», брошенное секретарем, но Бэкхён уже не ответил, просто сбегая из кабинета. Было отчего-то неловко, а с другой стороны — ну откуда же он мог знать, что ему срочно понадобится перевестись на другое отделение — заочное? Знал бы — пришел в срок, но даже эта идея пришла им случайно и не так давно. Странное острое желание как можно скорее убраться отсюда подталкивает мальчонку дальше по коридору, в сторону выхода, лишь бы не встретить никого из многочисленных преподавателей. Его, наверное, никогда не оставит в покое ощущение, что все всё знают о нем и его личной жизни. Бэкхён понимает, что это глупо, и если бы на самом деле кто-то что-то знал — уже давно прогремела бы эта новость. Но ничего нет и волноваться совершенно не о чем, они не дают повода другим для подозрений: не появляются нигде вместе, не контактируют совершенно никак, до сих пор пользуются спреем, хоть омега и сомневается, что кто-то здесь может знать, как именно пахнет учитель Пак. Даже он чувствует его запах скорее потому, что очень хочет чувствовать, потому что он сам пропитался им. И все равно они ведут себя осторожно, стараются быть предусмотрительными. Но даже так омеге страшно. Страшно стать источником проблем для мужчины. И Бэкхён вновь сбегает. Серой тенью проскальзывает вдоль коридора, пока судьба не столкнула его нос к носу с кем-нибудь знакомым, исчезая на первом этаже и выскальзывая на улицу. Здесь свежий воздух, и на солнце достаточно тепло, даже жарковато, и можно расслабиться. Осталось только дождаться Ханя, с которым он обещал встретиться, и, накарябав сообщение о том, где будет ждать друга, Бэкхён расположился на одной из лавок во внутреннем дворе. В некоторых окнах коридора мелькали лениво снующие будущие студенты, что, подав документы, наверняка пожелали ознакомиться со стенами своего будущего «второго дома». Омега медленно скользил взглядом от окна к окну, с мягкой улыбкой наблюдая за подростками, и сам не замечая, как нашел взглядом одно-единственное, хорошо знакомое ему окно. Бэкхён видел в нем мужчину, и мужчина наблюдал за ним в ответ через тонкие прозрачные стекла, точно как когда-то они вдвоем наблюдали за стоящим у ворот Дже. Всё это казалось таким странным, непривычным, почти незнакомым, но сердце отзывалось трепетом на знакомые черты лица. Альфа легко улыбался, приподняв уголки губ, а Бэкхён не мог не ответить такой же робкой и немного неуверенной. Они смотрели друг на друга меньше минуты, прежде чем мальчонка заметил движение чужой руки, что поднесла телефон к уху, а его собственный требовательно завибрировал в кармане, и было даже неудивительно, что определитель горел именем альфы. — Ты чего сидишь на холодном? — первое, что услышал Бэкхён, стоило только поднести трубку к уху, и он вновь поднял взгляд на Чанёля. — Здесь тепло, солнце нагрело, и я поверх кофты сижу… — невольно в голову пришла мысль, что он говорит с папой. Тот тоже любит задавать такие вопросы, сетуя на то, что Бэкхёну ещё детей рожать. А теперь ведь и правда рожать, и не когда-нибудь, а совсем скоро. — Долго не сиди, тебе нельзя простужаться, — добавляя уже порядком ласковее, мужчина вновь чуть улыбнулся, так и не отводя от омеги взгляд. — Ты заходил в деканат? Бэкхён хотел бы подождать до дома и уже там всё объяснить и рассказать, но раз разговор зашёл… Невольно вздыхая в трубку, он лишь на секунду опускает взгляд, тут же возвращая его назад, тихо шепчет: — Я опоздал с заявлением на перевод, так что теперь перевести могут только по уважительной причине, например, по состоянию здоровья, со справкой… но я не хочу, — он не вдаётся в подробности, боится говорить слишком много вслух. Знает, что Чанёль поймет и так. — Я знаю, малыш, — мужчина тоже не хочет. Слухи появятся, стоит только увидеть кому-нибудь справку из репродуктивного центра, где наблюдаются только беременные. Самое неприятное, что эти слухи разнесут именно преподаватели, которые должны относиться с пониманием к студентам. — Не волнуйся об этом, хорошо? — Чанёль… — омега понимает, к чему клонит альфа, и ему становится немного боязно. — Бэкки, — тихо выдыхая, мужчина мягко улыбается, так нежно, что слышно даже в самом его голосе. — Доверься мне, я ведь не сделаю ничего плохого, просто немного помогу. Бэкхёну ответить на это нечего. Он, в самом деле, доверяет ему и без этих просьб. Знает, что Чанёль сможет о нем позаботиться. Взрослый, зрелый, уже давно самостоятельный — разве может этот мужчина оплошать хоть в чем-то? Возможно, омега идеализирует. Но в его понимании Чанёль и есть идеальный. Лучше, чем все молодые, «полные сил» альфы. Возможно, именно поэтому его внутренний омега выбрал именно его как наиболее подходящего для себя мужчину, наиболее сильного, наиболее надежного. На кого можно положиться без тени сомнения. Бэкхён видел его силуэт в окне, видел ласковую улыбку, нежный взгляд. Видел широкие плечи и крепкие руки, что не раз прижимали его к себе как самое ценное в этом мире. Смотрит, почти раскрыв рот от какого-то непонятного и ему самому приступа восхищения, просто… Этот мужчина принадлежит ему. Этот потрясающий во всех смыслах альфа. Он — его. В трубке слышится тихий смешок, и омега понимает, что выглядел слишком смешно. Румянец залил его щеки, а в груди росло желание потупить взгляд в пол, но он терпел, все так же глядя в окно. — Хочу домой, — словно пытаясь отвлечь сам себя, омега выдыхает в трубку, и со стороны наверняка это выглядит странно, но главное, что альфа видит его. — Как преподаватель я не могу одобрить прогулы, — Чанёль невольно усмехается, и, хоть сейчас каникулы и никого, кроме преподавателей, в стенах университета нет, Бэкхён принимает правила игры. Именно игры, что хорошо чувствуется в мягком голосе и улыбке, которую с таким трудом удается разглядеть. Он поддается чужому игривому настроению и хитро улыбается, щуря чуть подкрашенные глаза. — Тогда накажите меня, учитель Пак, — их словно накрывает дежавю, ведь так уже было давно, почти год назад, но точно было. Это почему-то греет сердце. Они вместе столь короткое время, но у них уже есть общие воспоминания, вещи, понятные только им, один общий секрет, который сейчас затопил всю их жизнь. Но сейчас у них есть нечто большее — у них есть любовь. — Глупенький, — Чанёль выдохнул еле слышно, что с большим трудом удалось уловить в динамике телефона, и всё же это заставило омегу улыбнуться. Он выиграл. — Я могу отвезти тебя домой. — Не нужно, не хочу подвергать сомнениям твою репутацию добропорядочного учителя побегами с работы, — теперь уже и сам омега шепчет, чувствуя растекающееся внутри тепло — чужую заботу, что окутывает его точно коконом. — Я позвоню тебе, когда буду дома. — Я буду ждать, — чуть кивнув, достаточно заметно даже через расстояние, альфа в который раз мягко улыбнулся. — А теперь сделай серьезную моську, слева к тебе несется твой Хань. Бэкхён и думать забыл, зачем здесь сидит и кого он, собственно, ждет. Всё его внимание целиком и полностью захватил мужчина, и омега совершенно потерялся во времени и даже в пространстве. Смотрел в чужие глаза, ласкал взглядом крепкий силуэт, слушал бархатный голос и совершенно не думал ни о чем. — Я жду твое сообщение, малыш… — голос мужчины прозвучал, кажется, не столько в динамике, сколько в голове самого мальчонки, и звонок оборвался. Мягко улыбнувшись вместо прощания, мужчина исчез в глубине кабинета, но долго об этом волноваться не пришлось: буквально секунда в секунду на плечо опустилась чужая тонкая ручонка, а на лавку рядом приземлилась задница. — Бэк! — старший выдыхает не то облегчённо, не то всё ещё слегка обеспокоенно. Сканирует пристальным взглядом друга, словно пытаясь прикинуть, изменилось ли что-либо, и наконец успокаивается. — Тебя не было видно две недели, я чуть не извелся! Тяжёлая течка? Старший тараторит, и чужое волнение чувствуется приятным теплом в груди. Он все равно переживал, хоть и звонил каждый день справиться о самочувствии. Видимо, на второй неделе перестал верить в течку, осложненную простудой, но лишних вопросов не задавал, что и к лучшему. Говорить о таком проще, когда с глазу на глаз. — Нет, не это, кое-что более… серьезное… — он понимает, что нагоняет панику, просто совершенно не знает, как подступиться к этой теме, не ошарашив старшего. Хань и впрямь заметно напрягается, весь подбирается, становясь серьезным. У него в голове целый ворох предположений, где одно страшнее другого, но буйную фантазию останавливает лишь то, что Бэкхён жив, цел и сидит рядом. — Ты влип в передрягу? — не то чтобы Бэкхён вообще когда-то куда-то влипал, просто пока это единственное «рабочее» предположение. — Нет, вовсе нет, я… — младший неловко запинается. Он доверяет Ханю, и сейчас эта новость обрела радостный характер. Впервые. Но все равно говорить об этом волнительно. — Я жду ребенка… Бэкхён замирает в нетерпении, но его губ касается счастливая, с ноткой смущения улыбка. Он впервые говорит это без тяжести в сердце, и это так непривычно. Он ждёт ребенка — желанного, всецело любимого. А то, что было раньше, — глупости. Он сделает вид, что не было ни тех мыслей, ни переживаний. Этот ребенок навсегда останется долгожданным. — Ты… что? — по лицу старшего было видно, что он все услышал, но, кажется, боится этому верить. Да и причин для этого было предостаточно. После всего, во что по его инициативе влез Бэкхён, старший старался и вовсе не трогать чужую личную жизнь. В конце концов, если бы не его зудящее со всех сторон желание пристроить друга альфе, все было бы хорошо. Бэкхён не познакомился бы с Дже — по крайней мере, не в таких условиях — и не страдал бы из-за того, что вынужден биться между двух огней. Между отцом, которого любит он, и сыном, который любит его. Хань не знает, как все это было, насколько это было сложно, возможно, даже Дже не знает всей глубины ситуации, и только Бэкхён страдал, находясь в самом эпицентре, борясь со своими желаниями и противостоя желаниям юного альфы. Но когда все успело обернуться вот так, он и ума приложить не мог. — Я жду ребенка, — вновь прозвучавшие, эти слова разрывали все шаблоны старшего омеги. И, словно в подтверждение собственных слов, Бэкхён невзначай приобнял себя руками, скрещивая ладони в районе живота. — От… — он не продолжает, боится. Чувствуя себя на минном поле и больше всего опасаясь, что младший залетел вообще непонятно от кого, когда под рукой есть истинный. Да, у них отношения не заладились, откровенно говоря — по пизде пошли, но истинность — это та вещь, которая идёт с тобой сквозь года, и они могли бы попробовать вновь через пару лет — в этом Хань уверен. Но теперь… Бэкхён лишь качает головой вместо ответа, словно так и говоря: «Это не тот, о ком ты думаешь». Он много об этом размышлял, но уверен только в одном: кто отец никому знать необязательно, а уж как это все объяснить — дело не хитрое. Мало ли где, с кем и как омега мог забеременеть. Это дело несложное и сугубо личное. — Это не Дже… — наконец озвучивает он нависшую буквально в воздухе фразу, и у Ханя сердце сжимается в груди. Для него это немного дико. Он большую часть жизнь прожил бок о бок с истинным и без труда готов признать, что более идеальных отношений не существует. На то они и истинные, предназначенные друг другу свыше — разве же можно такое променять? — А кто? — старший и сам не понял, с чего его голос охрип. Не иначе как удивление прижало голосовые связки. — Ты не знаешь его… — не сказать, чтобы Бэкхён в самом деле врал, скорее, немного недоговаривал. Лу и правда не знает Чанёля, только ту его часть, что зовется «учитель Пак», но это ведь только верхушка. Тонкая корочка айсберга, что прячется под этим образом. Для Ханя это словно какой-то другой мир, параллельный, в котором его Бэкхён — не его. Или не Бэкхён. Сложно даже представить, что должно было случиться, чтобы все закончилось вот так: непонятной беременностью, когда даже альфы рядом и не маячило. Да и есть ли этот альфа сейчас? И как же родители? Они ведь совершенно не похожи на людей, привычных к таким вещам. Замечательные, удивительно понимающие — да, но все же они люди науки. Это ведь именно по их стопам Бэкхён пошел на биологический. Лелея мечту, что когда-нибудь, как отец и папа, станет на путь новых открытий и разработок. Станет учёным, наденет на плечи белый халат и сможет с гордостью называть себя сыном своих родителей. Как к этому отнеслись они? Да и знают ли они вообще? — Ты говорил папе и отцу? — Хань не видит причин откладывать вопрос, потому что это важно, и он волнуется о друге, о котором теперь придется волноваться в два раза больше. — Да, они знают и они… с трудом, но поддержали, им просто нужно привыкнуть к этому… — Бэкхён утешает сам себя, но не врет — нет. Они ведь поддержали, сказали, что будут рядом, их не испугала беременность. Их испугал Чанёль. Сам факт существования их отношений, неправильных, порочных. Ненормальных. — С ума сойти, — Хань не верит сам себе, но Бэкхёну… хотел бы не верить, но причин просто нет. Омега явно серьезен. Это все просто не укладывается в голове. Его Бэкхён никогда не походил на безответственного омегу. Он сторонился альф, не позволял им заходить дальше установленных им же границ. Даже отдав свою девственность, он тут же пожалел об этом, больше не подпуская к себе парней, а когда в его жизни появилась эта безответная любовь — учитель Пак — всё стало совсем плачевно. И теперь внезапная беременность звучит просто… Дико. — Черт возьми, ну как же так, Бэк, — все же не удержавшись, выдыхает Хань, прикрывает на минуту глаза ладонями. — Как ты себе вообще это представляешь? Ты подумал, как ты будешь его растить один? — Я ведь не говорил, что один, Хань, — Бэкхён и правда не говорил, как и не говорил, что у него кто-то есть. Он ещё вообще ничего не успел сказать об этом. А теперь было даже как-то неловко. Старший явно успел нафантазировать невесть что и теперь, оторвав ладони от лица, смотрел на друга удивлённо. Для него это всё же вышло слишком неожиданно, слишком спонтанно, но смущённая лёгкая улыбка на губах младшего возвращала к реальности. И только сейчас Хань ощутил укол обиды. Он ведь совсем ничего не знал. — Как так получилось, что я совсем не знаю, что происходит в жизни моего Бэкхёна… — тихо вздыхая, старший смотрел немного обиженно, совсем чуть-чуть, но куда больше — обеспокоенно. Бэкхён пережил целую кучу всего, и вряд ли это было так легко и просто, а он даже не мог его поддержать, не знал, что должен быть рядом, а ведь он должен был быть. Они же друзья. — Меня даже не было рядом, когда ты был один… — Ханни, не беспокойся, — улыбаясь всё шире, даже слегка успокаивающе, Бэкхён не удержался, сгребая друга в объятия и прижимая к себе, чувствуя слишком уж осторожные объятия в ответ. — Я не мог сказать… Мне было проще справиться со всем одному, но сейчас всё хорошо. Всё на самом деле хорошо, сейчас я счастлив, и ты не должен переживать. Младший улыбался, говорил тихо, спокойно, и Хань чувствовал его размеренное сердцебиение. Это успокаивало. Совсем чуть-чуть и всё же. Он ещё успеет всё выпытать, всё узнать, но сейчас наверняка не самый подходящий момент. — Может, я зайду к тебе как-нибудь? Поболтать? Бэкхён не раздумывает, просто молчит с пару секунд. Он уже знает, что нужно говорить, просто не знает, как сказать это правильно, чтобы не обидеть. — Я сейчас живу не дома, — звучит немного неловко, и становится ещё более стыдно, когда Хань поднимает на него свой взгляд. Старший и так уже всё понял, но даже не знал, радоваться ли этому или беспокоиться. С одной стороны, беременный омега должен быть рядом с альфой — это правильно, но с другой… Что это за альфа? Сможет ли он позаботиться о Бэкхёне и о будущем ребенке? Это всё слишком сложно. — Так… ты сейчас с ним, с тем, кого я не знаю? — ему было интересно, чертовски интересно, но что-то подсказывало, что Бэкхён не очень хочет давать ему какую-то конкретику, иначе уже рассказал бы всё без утайки. — Да… Прости, мы можем встретиться в кафе или ещё где-то, — мысль, что омега что-то скрывает, мелькнувшая в голове старшего, тут же растворилась в сотнях тысяч доводов. Бэкхён бы не стал, особенно если бы что-то было не так. — Он не разрешает или ты сам? — и все же немного ясности здесь необходимо, и Бэкхён понимает это. Он должен ответить, иначе Хань будет очень волноваться понапрасну. — Ещё не время. Мы с ним только начали… — толком не зная, какое слово подобрать, младший мнется. Только начали что? Встречаться? Вместе жить? Строить семью? — Нам нужно время, чтобы построить крепкую основу, чтобы привыкнуть друг к другу. Сейчас наш дом — словно наша с ним крепость, в котором не должно быть никого другого… Позже я сам тебя позову. Хорошо? Вот это Ханю было понятно, даже очень, на собственной шкуре. У них с Сэхуном тоже был тот период, когда дом казался крепостью и видеть в нем чужого не хотелось. Это было так интимно: только их запахи, смешанные воедино, тишина, уют и тепло. Когда не нужно было думать ни о чем, кроме друг друга, а закрывая входную дверь, ты оставлял снаружи все беспокойства и волнения. Оставлял весь мир, отрезая себя от него, и оставался один на один со своей любовью. Хань это понимал. — Я буду ждать.

***

Квартира отозвалась живым теплом, стоило только зайти в прихожую. Улыбка тронула губы альфы, что прикрыл за собой дверь, прислушиваясь к звукам. Где-то в глубине квартиры совсем тихо играла музыка, деревянная лопаточка постукивала о сковороду и что-то весьма аппетитно шкварчало, источая соответствующий пряный аромат. Ноги сами вели его на кухню, и дело даже не в том, что он проголодался, — всё нутро сгорало от желания увидеть омегу. Бэкхён стоял у плиты, задумчиво что-то помешивая в сотейнике, уперев одну руку в бок и подогнув ногу, тихо урча в такт музыке. Такой домашний, уютный, немного растрёпанный, в футболке самого альфы и мягких серых штанах, что как-то по-особенному красиво подчеркивали его фигуру. Стол был накрыт на двоих, посуда расставлена, а на столешнице у плиты ждали своего времени салат и что-то, накрытое крышечкой. Наверняка его малыш провел на кухне не один час, чтобы сейчас встретить альфу ужином. В этом не было совершенно ничего особенного, ничего такого, что с ним не случалось бы раньше, но именно сейчас он понял, что дома. Именно «дома». — И долго ты там стоять собрался? — улыбка чувствовалась в голосе омеги, отдавала озорными нотками, что лишь больше подначивали. Чанёль не ответил, вместо этого сократив расстояние, лишь бы только скорее заключить омегу в объятия. Обхватывая пока ещё тонкий стан руками, прижимая спиной к своей груди и утыкаясь носом за ушко, легко целуя вместо приветствия. Всё это было таким трогательным, таким нереальным, что мужчину накрывал страх проснуться в привычной «холодной» постели, хоть рядом и был омега. Другой омега. В «пустом» доме — пустом от любви. И это было на самом деле страшно. Он перестал видеть свою жизнь, если в ней вдруг не станет Бэкхёна. Перестал видеть смысл в ней без маленького, немного шумного, но очень любящего омеги. — Я скучал, — слова просто не могут удержаться внутри и вырываются тихим шепотом на ушко. — Я тоже скучал… — они не виделись полдня, вряд ли больше, но нехватка друг в друге уже дала о себе знать. Оно и не странно: прожив две недели одним цельным организмом, даже маленькая разлука начинала пугать. Выключая конфорку, омега ловко изворачивается в объятиях, ладошками накрывая плечи мужчины. Его улыбка кажется немного хитрой, но чертовски довольной, и альфа, не сдержавшись, накрывает ее поцелуем. Слишком ласково, слишком нежно. Слишком. Размеренно сминая мягкие уста друг друга, не пересекая допустимой границы желания или возбуждения. Только любовь. — Переодевайся, ужин ждёт только тебя, — шепнув между очередными прикосновениями, омега, казалось бы, не собирался отпускать мужчину. Пытаясь насытиться желанной лаской, каждым прикосновением, что становилось всё глубже, всё откровеннее. Они слишком увлекались. Их дыхание учащалось, становилось тяжёлым, обжигающим. И Бэкхён чувствовал, что нужно прекратить, чувствовал даже сам альфа, но это было так сложно. — Чанёль… Мужчина с трудом отрывается, понимая, что делает лишнее, особенно когда ладони скользнули ниже вдоль поясницы. Было немного неловко, что он не может держать своих демонов в себе, но раскрасневшиеся щеки омеги дали понять, что не только его демоны бунтуют. — Переодеваться и мыть руки, — звучит как приказ, и Чанёль слушается без возражений. Исчезает из кухни на пять минут, возвращаясь таким же домашним и почему-то взъерошенным. К тому моменту ужин разложен на тарелки, чай разлит, и все это обилие только и ждёт возвращения мужчины. Приготовленное только для него. Такие обыденные вещи сейчас кажутся чем-то волшебным, уютным. И становится только уютнее, когда мужчина садится во главе стола, а омега устраивается по правую руку от него, сразу за острым изгибом угла. Перешептываясь о простых мелочах и глупостях, они приступают к ужину, и каждый невольно сдерживает улыбку. — Малыш, как ты отнесешься к тому, что пару раз в неделю я буду задерживаться после работы часа на полтора-два? — между делом задаётся вопросом альфа, а Бэкхён даже перестает жевать, судорожно соображая о том, где может пропадать альфа. Сейчас, казалось бы, совсем не то время, когда работы валом, да и сессия не скоро. Даже развод ещё не начался толком — успели лишь подать заявление и привести документы в божеский вид, и даже это заняло совсем немного времени: всё же что Чанёль, что Мину хотели закончить все это «полюбовно», без лишних разбирательств. — Куда? — между тем, дохрустев кусочком жёлтого перца, омега любопытно уставился на мужчину. Разумеется, он не против, у него нет желания ограничивать как-то жизнь альфы, но тем не менее знать хочется. — Нашел недалеко от дома подходящий спортзал, — Чанёль невольно улыбается, видя внезапный обострившийся интерес младшего, но с удовольствием всё объясняет: — Ты же не думаешь, что все мужчины за сорок выглядят так? Бэкхёну становится даже немного неловко. Он никогда не думал об этом с такой стороны. Чанёль на самом деле выглядит совсем не на сорок. У него, конечно, нет большого опыта общения с парнями, но тот один раз, что был, вовсе не отличался какой-то изысканной мужественной красотой. Даже Сэхун, который случайно попался на его глаза полуобнаженным, выглядел иначе. Куда более угловатый и тонкий, хоть крепкие мышцы и проглядывали рельефом сквозь кожу. Но Сэхун всё ещё парень. В то время как Чанёль — мужчина. У него совершенно другая красота, совершенно другое тело: сформировавшееся, крепкое, жилистое. В нем нет той тонкой угловатости, что есть во многих юношах. И почему-то Бэкхён совсем не думал о том, что альфа может так целенаправленно следить за собой, хоть и знал, что такая фигура сама по себе не появляется. — Конечно, я не против, о чем ты, — вышло как-то излишне смущённо, и омега вновь захрустел перцем, чтобы отвлечься от своего смущения, потупив взгляд в тарелку. — Я даже не подумал об этом… Чанёль мягко улыбнулся, наблюдая за младшим. Мальчонка смутился. И было интересно, о чем таком он подумал, но спрашивать не хотелось: вряд ли он так легко расскажет, какая именно мысль заставила щёчки заалеть. — Раньше, когда мне не хотелось возвращаться домой, я искал любую причину задержаться и в конце концов нашел эту. Пропадать в спортзале три вечера в неделю и один день выходного было не так уж и плохо, — чуть улыбнулся мужчина. — Сейчас я просто привык, да и забрасывать нельзя. Как я могу забросить, когда у меня такой молодой и соблазнительный омега? Бэкхён и вовсе покрылся румяными пятнами от смущения, глядя в тарелку как-то растерянно. С такой стороны он даже и не думал смотреть на это, не думал, что станет для альфы стимулом. — Прекрати меня смущать, — шепча совсем тихо, младший чувствует себя точно как тогда, больше года назад, сидя в самом конце аудитории и совершенно не зная, как унять мечущиеся внутри эмоции. — Малыш, теперь я просто не могу позволить себе выглядеть на свой возраст, — мягко улыбнувшись, мужчина склонился ближе к омеге и, уткнувшись носом в макушку, оставил легкий поцелуй. — Я не дам тебе повод усомниться в твоём выборе ни на минуту. Я не могу уступать ни в чем молодым и полным сил альфам. — Дурак… — звучит больше как признание в любви, хотя это оно и есть. Бэкхён смущен настолько, что закрывает пунцовые щеки руками, пока мужчина тихо, ласково смеется куда-то в макушку, даря легкие, едва ощутимые поцелуи.