desperate.

Когда Бэкхён открыл глаза, в комнате ещё царил полумрак. До будильника оставалось чуть меньше часа, но сон совершенно не шел. Омега прислушался к собственным ощущениям, опасаясь, что причиной пробуждения стала тошнота, но ничего подобного не было. С каждым днём, проведенным рядом с Чанёлем, ему становилось все лучше и лучше. Извернувшись в теплом коконе одеяла, он повернулся лицом к мужчине, вновь устраиваясь удобнее и утыкаясь носом в подушку, словно исподтишка поглядывая на альфу, что раскинулся на спине, являя точеный профиль лица омеге. Его ресницы легко подрагивали, и сам он выглядел расслабленно, умиротворенно. Так спокойно, что улыбка коснулась губ младшего. Ему нравилось наблюдать за мужчиной в те короткие моменты, когда он спал, — было в этом что-то особенно очаровательное. Точно влюбленный дурак, омега потянулся к мужчине, подушечкой пальца коснулся перегородки носа, легко очертил до самого кончика, боясь разбудить, но перестать не хватало сил. Пухлые губы были сомкнуты, и тонкий пальчик сам потянулся к ним, касаясь чувственного изгиба, ставшего столь любимым. Следом перемещаясь к скуле и ещё чуть выше, оглаживая россыпь небольших мимических морщинок в уголке глаза. Даже это казалось омеге очаровательным, немного милым, придающим альфе зрелой красоты, противостоять которой не хватало сил. Очарованный, переполненный гордостью, что этот мужчина целиком и полностью его, омега невольно придвинулся ближе. Его тянуло к альфе словно магнитом, окутывало терпким ароматом, манило теплом тела. Бэкхён сходил с ума, жаждал ощутить всё это на себе как можно ближе, глубже, но каждый раз здравый рассудок тормозил его. Ему ведь нельзя. Ему нельзя… но Чанёлю можно. Возможно, это был очередной беременный бзик, которых было не так уж и много, да и те не особо приметные; может быть, всего лишь желание самого омеги, которое он невольно спроецировал на мужчину. Но эта мысль именно сейчас показалась ему чертовски правильной. До будильника оставалось ещё полчаса, и этого было вполне достаточно; оттого младший осторожно сел в постели, медленно стаскивая одеяло с альфы, стараясь не разбудить. Тот лишь поморщился, чувствуя прохладу, но не проснулся, и омега смелел. Совсем тихо, аккуратно, он перебрался ближе к мужчине, перекидывая ногу через чужие колени и усаживаясь сверху. Чанёль даже не вздрогнул, что вселяло в омегу какое-то шаловливое, озорное чувство уверенности в себе. С каким-то детским любопытством тонкие пальчики коснулись заметного бугорка, сокрытого домашними штанами, чувствуя наполовину возбуждённую плоть, что грозилась вот-вот стать полноценным стояком, и омега собирался поспособствовать. Очерчивая подушечками возрастающее возбуждение, он особенно настойчиво огладил напряжённую головку, с упоением слыша, что дыхание альфы участилось. Даже сквозь сон он так чувственно реагировал на ласку, и это подстёгивало сильнее. Штаны сползали неохотно, как и белье, и в конце концов эту затею пришлось бросить, не дойдя и до середины бедра, — и без того было достаточно. Естество альфы окрепло, становясь больше, прижимаясь набухшей головкой к низу живота, под пупком, оставляя небольшое влажное пятнышко смазки. Бэкхён помнил ее вкус — терпкий, немного горьковатый, но безумно приятный. Помнил тяжесть чужого возбуждения на своем языке, хотя прошел без малого год. Он всё равно помнил; под ложечкой приятно потянуло от желания испытать всё это вновь и не в правилах омеги было отказывать себе, особенно теперь. Он склонился ближе к мужчине, нависая над его пахом, чувствуя насыщенный запах возбуждения, что щекотал рецепторы и словно призывал мальчишку к действиям. Первое касание влажного языка пришлось вдоль головки, задевая чувствительную уздечку и заставляя альфу вздрогнуть сквозь сон в преддверии скорого пробуждения. Но кого бы это остановило? Мягкие губы прижимались к нежной коже, порхали поцелуями от головки всё ниже, вдоль твердого основания, особенно чувственно касаясь небольшого уплотнения в основании, что вскоре грозило завязаться узлом. Дыхание альфы стало тяжёлым, взволнованным, а сон — явно неспокойным, и омегу поглощало это чувство своеобразной власти над мужчиной. Его движения становились смелее, и, поднявшись влажными поцелуями выше, к головке, Бэкхён обхватил ее губами, настойчиво посасывая, втягивая во влажный рот и слизывая терпкую смазку. Слуха коснулся низкий, немного хриплый стон альфы, неосознанный — сквозь сон, оттого будто ленивый, но безумно сексуальный. Бэкхён и сам покрылся мурашками от такого звука, чувствуя, как растет собственное возбуждение, но ему нельзя. И, словно от обиды, омега резко вобрал член до половины, пока ещё не готовый к более решительным «подвигам», но и этого хватило, чтобы разбудить альфу. Тот дернулся, точно испуганно, покрываясь мурашками от дрожи, что прошибла тело, и, оторвав голову от подушки, пытался понять, что происходит. Глаза все никак не хотели приспосабливаться к тусклому свету, не хотели даже открыться толком, заставляя часто моргать, а омега, как назло, замер, так и сжимая влажную от слюны головку между губами. То ли ото сна, то ли совершенно не ожидая подобной выходки, Чанёль лишь озадаченно смотрел в сторону, туда, где должен был лежать его омега, но омеги не было, и мужчина всё не мог заставить мозг соображать, а тело, видимо, чувствовать. И тогда Бэкхён толкнулся вновь. Насадился ртом до половины с понятным только ему наслаждением от чувства наполненности и тихо простонал, сам не ожидая такого. Что уже было говорить о Чанёле, что буквально сжался от неожиданности, вцепившись пальцами в простынь и роняя очередной задушенный, обескураженный стон. — Бэкхён? — удивленный взгляд устремился вниз, встречаясь со слегка одурманенным взглядом младшего, и эта картина выбила последний рассудок из альфы. Бэкхён смотрел на него, словно ничего не понимая, томно, из-под полуприкрытых век, а его губы туго обнимали налитый возбуждением ствол его члена. Немного раскрасневшийся, всё ещё взъерошенный после сна. Это казалось чем-то из ряда вон выходящим. Чанёль ещё никогда не просыпался так. — Что ты… — он не говорил — не мог. Томно хрипел от возбуждения и не сошедшего до конца сна, но даже закончить не смог — Бэкхён двинулся вперёд. Окончательно утратив связь с реальностью, омега медленно опускался всё ниже, вбирая глубже, и, когда достиг своего предела, сглотнул, позволяя головке скользнуть в глотку. Комнату заполнил надрывный возбуждённый рык мужчины, что лишь сильнее впился пальцами в простыню, с трудом держа себя в руках, но ощущение теплого носика, уткнувшегося в лобок, сводило с ума. Бэкхён старался точно так же, как и год назад в его кабинете, но теперь у него получалось гораздо лучше и увереннее. Омега дразнил, используя поистине грязные приемчики, накрывая маленькой ладошкой напряжённые яички и ласково сминая их, перекатывая своими идеальными пальцами и заставляя мужчину напряжённо выть точно волк на луну. Откинувшись на подушку, Чанёль просто отдался на волю своего омеги, что преподнёс ему действительно неожиданный подарок. Он ведь в жизни не попросил бы о подобном, даже если бы хотел, даже если и думал об этом. А он думал. Вспоминал тот вечер в кабинете и пытался избавиться от напряжения в ванной, потому что хотел Бэкхёна. Такого игривого, хрупкого и возбуждающего, юного, сладко пахнущего Бэкхёна. Бэкхёна, которому было нельзя. И теперь он сам решил спасти своего альфу от безумия. Омега двигался медленно, но слишком глубоко, слишком чувственно, будто наслаждаясь каждым сантиметром чужого тела, что так податливо входит в его рот. Обласкивал язычком каждую набухшую вену, втягивал тонкую кожу у уздечки, мягко касаясь головки, слизывая мускусную смазку, и вновь насаживался до самой глотки, огибая губами завязывающийся узел, пока он не набух слишком сильно. И даже тогда с понятным только себе удовольствием ласкал растущее уплотнение языком, накрывая губами и посасывая, пока альфа ловил звезды перед глазами. Его бедра, совершенно не слушаясь его самого, подавались навстречу каждому движению, желая ощутить больше, окунуться глубже в горячий мокрый рот, почувствовать омегу каждой клеточкой своего тела. Широкая ладонь накрыла встрепанную пепельную макушку, а сам Чанёль из последних сил держал себя в руках, чтобы не начать жёстко трахать мальчишку в желании получить столь долгожданный оргазм. И всё же это было лишним — Бэкхён справился сам, в очередной раз насаживаясь до самого узла, роняя тихий, слишком довольный стон, от которого волны мурашек разлились в чужом теле, и Чанёль не смог удержаться, вторя младшему. Смешивая стон удовольствия с утробным рыком, он наполнил рот омеги семенем, сильнее зарываясь пальцами в мягкие волосы, — немая просьба, но Бэкхён и сам проглотил всё до последней капли, щурясь от удовольствия и размашисто облизывая губы. Напоследок припадая ко всё ещё напряжённой головке губами, собирая последние капли и мягко посасывая узкую дырочку уретры. У альфы пересохло в глотке, а перед глазами все ещё была черная пелена с россыпью звезд, но он всё равно чувствовал, как омега аккуратно прижался к его телу собственным, утыкаясь носом куда-то в живот. Чувствовал робкие влажные прикосновения к прессу — поцелуи, что лучше любых слов передавали всё, что омега хотел бы сейчас сказать, но сил не было. На тумбочке у кровати противно зазвенел будильник, что тут же затих под давлением руки мужчины. Почему-то хотелось смеяться от приятно разлившегося внутри счастья, и Чанёль не мог сдержать улыбки, роняя совсем тихий смешок, ладонью закрывая глаза, не в силах перестать. Бэкхён и сам не сдержал улыбки, пряча смущённое лицо, утыкаясь носом в чужой торс. — Малыш, и что это было? — все ещё хрипло прошептал альфа, наконец находя в себе силы опустить взгляд, натыкаясь лишь на патлатую макушку, которую сам же и взъерошил. — Приятное начало рабочего дня? — совсем тихо, смущённо протянул младший, так и не поднимая взгляд, лишь обжигая кожу горячим дыханием. — Ты сведешь меня с ума… — больше самому себе выдохнул альфа, вновь откинувшись на подушку, просто чтобы прийти в себя. — Иди ко мне, Бэкки… Чанёль протянул к мальчонке руку, желая ощутить тонкую ладошку, притянуть ближе и наконец получить свой утренний поцелуй, но омега медлил. Лишь тяжело дышал и в очередной раз коснулся лёгким поцелуем живота. — Нельзя… — нехотя поднимаясь в постели, Бэкхён стыдливо отвел всё ещё слегка мутный взгляд, но алые щеки было не спрятать. — Я в душ… и ты в душ, но другой. Пора собираться. Столь тактично выпроваживая альфу в гостевую комнату, Бэкхён буквально испарился, соскальзывая с постели, и, мелькнув напоследок небольшим влажным пятнышком на белье, скрылся в ванной. И, видимо, надолго. Но даже это не могло сбить прекрасное утреннее настроение, что Бэкхён столь любезно и старательно создал. Чанёль мысленно пообещал себе, что как только появится возможность, он от души отблагодарит маленького негодника за это утро. Но это позже, определенно, позже, сейчас ещё нельзя, и, собравшись с силами, альфа направился в душ. К собственному удивлению, Бэкхён справился быстрее него, что было странно. Он-то знает, как сложно бывает успокоить взбудораженный возбуждением организм, но голос младшего отчётливо раздавался из кухни, и мужчина, точно в наваждении, шел на родное урчание, полагая, что омега болтает сам с собой или подпевает, но так и замер у двери. Понимание того, что Бэкхён говорит по телефону, отдало каким-то странным волнением в груди. — Не волнуйся, пожалуйста, я позвоню тебе позже и скажу наверняка, — омега говорил так ласково, нежно, совсем не так, как говорит с тем же Ханем, и от этого становилось неспокойно. Чанёль доверял ему, разумеется, доверял. Бэкхён ни разу не дал ему повода для сомнения, в одно мгновение стал для мужчины надёжным тылом и подарил уют, в который хочется возвращаться каждый день. Разве имеет он право сомневаться? И альфа душил в себе эту зарождающуюся точно на ровном месте ревность. Глупо ревновать, даже не разобравшись в происходящем, и Чанёль почти приложился лбом о дверной косяк, чтобы уложить мысли в порядок, но… — Я тоже очень тебя люблю, — омега почти шепчет вместо прощания и скидывает вызов. Посидев еще буквально несколько секунд глядя в стену с глупой улыбкой на губах, он быстро приходит в себя, включая кофеварку и ставя чайник. Чанёль мысленно зовёт себя старым дураком и искренне верит, что так это и есть. Конечно, он сомневается. Сомневается в себе. Каким бы непоколебимым и суровым мужчиной он ни выглядел снаружи, внутри него — целый ворох сомнений. Бэкхён ведь ещё такой юный, разве может он дать ему все необходимое, как мог бы это сделать любой другой альфа? Молодой, сильный, перспективный, у которого вся жизнь впереди. Конечно, Чанёль многого добился, он уже состоявшийся мужчина, у которого за душой несколько больше, чем просто любящее сердце, но разве же этого достаточно? Этот дурацкий страх появился в тот самый момент, когда мужчина сделал свой выбор, и до сих пор он никуда не делся, лишь время от времени ослабевает, уходя на периферию, но не упускает ни одной возможности напомнить о себе. Глубоко вдыхая, Чанёль проводит ладонями по лицу, зачесывая волосы назад, возвращает себе какое-никакое, но спокойствие, и проходит на кухню. Горячий кофе уже ждёт его на столе, как и тост с джемом, в то время как сам омега медитирует перед микроволновкой в ожидании, когда его овсянка будет готова. Его волосы немного влажные, а широкая футболка скрывает тонкое тело, еле прикрывая бедра, и Чанёль готов смотреть на эту картину целую вечность, не меньше. Решение спросить обо всем прямо приходит само собой. Смысл изводить себя впустую — Бэкхён ведь не станет врать и расскажет всё сам, и в этом альфа уверен — честно. Мужчина собирается с силами, вдыхает глубже, но Бэкхён замечает его раньше и мягко улыбается, показывая румяные, чуть смущённые щёчки. — Мне только что папа звонил, — как на одном духу. Глаза омеги светятся от счастья, а у Чанёля — камень с души. И ведь точно старый дурак: додумался же ревновать, услышав только два предложения. И сам невольно улыбаясь в ответ, он сокращает расстояние между ними, заключая омегу в объятия и целуя в висок. — У них все хорошо? — прикрывая глаза от удовольствия, мужчина тихо шепчет. Родители ему звонили всего пару раз, и то — лишь папа, что переживал всем сердцем. Отцу смириться было куда сложнее, и Бэкхён понимал это. Не обижался и только ждал, когда отец простит его. Он прекрасно знал, что до последнего был в его глазах совсем ещё ребенком. Тем малышом, что рисовал солнышко на обоях. Конечно, ему тяжело отдавать своего ребенка другому альфе, такому же взрослому, как и он сам. — Да… наверное, да, просто… Вчера им позвонили из деканата. Не смогли дозвониться мне и позвонили отцу… — омега поворачивается лицом к мужчине, смотрит пристально в глаза с долей какого-то беспокойства, и Чанёль понимает, по какому поводу звонили, и от этого хочется отпустить себе затрещину. Ну и кто бы мог подумать, что они станут звонить родителям. — И что сказали? — он, разумеется, и так всё знает, вот только сам сказать забыл. Это просто вылетело из совершенно пустой, забитой мыслями об омеге головы. — Сказали, что дают добро на перевод, нужно только заявление написать, а все остальное они сделают сами, и проблем с предметами не будет, так как у меня все сдано, — Бэкхён невольно хмурится, но быстро смягчается, вздыхая и прижимаясь щекой к плечу мужчины. — Это ведь ты, да? Ну, конечно, ты, стали бы они так просто это делать… — Я же сказал, что помогу, да и это было не сложно, — тихо шепча в ответ, мужчина уткнулся носом во влажный после душа висок, легко целуя. — Надеюсь, твой отец не устроил разбор полетов секретарю? Бэкхён тихо смеётся, пряча нос и утыкаясь в мужчину сильнее, прижимаясь к горячей коже. Обвивая руками крепкий торс и прикрывая глаза. — Папа сказал, что его лицо в этот момент нужно было видеть, — в голосе мальчонки чувствуется улыбка, а пальчики невольно поджимаются в кулачки от распирающих хороших эмоций. — Но секретарю не сказал ничего, только шипел потом… На тебя. Мужчине отчего-то тоже становится немного смешно. Смешно, но совестно. Всё же причинять неудобства чужим родителям не хотелось, учитывая, как тяжело им далось принятие их отношений, и то… их ещё не приняли окончательно. — А ещё… Папа спрашивает, могут ли они прийти на ужин, завтра например? — Бэкхён тянет лукаво, ласково, словно выпрашивая. Кокетливо оттопыривает указательный палец и выводит им круги на груди альфы, будто и вовсе невзначай. — Отец, конечно, ещё немного бесится, но волнуется… мало ли куда ты меня увел, — явно цитируя слова папы, омега улыбается, так и бурча куда-то в грудь мужчины, тыкая тонким пальчиком, а Чанёль буквально плавится от столь очаровательного поведения. — Конечно можно, малыш, — Чанёль кивает, даже не раздумывая, на самом деле даже радуясь, что родители омеги идут им навстречу, и сейчас очень важно наладить с ними какие-никакие отношения. — Приготовим на завтра что-то из любимого, купим бутылочку вина, а для тебя — сок… — Спасибо, — оставляя лёгкий благодарный поцелуй чуть выше ключицы, омега привстает на носочки, желая получить полноценный, от которого пришлось отказаться после пробуждения, и невольно улыбается, получая желаемое.

***

Возвращаясь следующим днем домой, Чанёль волновался точно как в тот день, когда сам пришел к родителям омеги и раскрыл их отношения. Сейчас, конечно, все было не так плачевно. По крайней мере, с их отношениями смирились, может, еще не до конца, но достаточно, чтобы видеть пару вместе. Чанёлю хватало этого, чтобы надеяться на благоприятное завершение вечера и спокойный ужин. В конце концов, родители Бэкхёна знают, в каком он положении и вряд ли станут устраивать скандалы хотя бы сейчас. В квартире уже так привычно гуляли ароматы очередных кулинарных шедевров младшего — наверняка ведь провозился весь день у плиты, желая приготовить что-то на самом деле восхитительное для такого случая. Это вызывало улыбку на губах альфы. Бэкхён оказался самым настоящим хранителем домашнего очага. С его присутствием оживала вся квартира, а под действием нежных пальчиков происходила настоящая магия. К чему бы он ни прикоснулся — все наполнялось жизнью, и в первую очередь — сердце альфы, что вновь научилось биться как и двадцать лет назад. Бэкхён и в самом деле нашелся на кухне. Сидел у подоконника, опустив голову на сложенные предплечья, и смотрел на улицу точно щеночек в ожидании хозяина. Стол был сервирован на четверых в лучших традициях семейных праздников, а на плите томилось несколько кастрюлек с чем-то безумно аппетитным. Альфа не пытался скрывать свое присутствие, омега и так должен был видеть его из окна, но все равно слишком тихо подошел со спины, опираясь о край подоконника, заключая в своеобразный плен, и склонился ближе, мягко целуя в макушку. — Переживаешь? — шепча тихо, мужчина отклонился совсем чуть-чуть, чтобы позволить омеге выровняться и откинуться назад, упираясь затылком в крепкую грудь. Поднимая глаза на альфу и даря тому мягкую улыбку. — Нет. Не могу дождаться… я очень скучал по ним, — словно извиняясь за такие чувства, уголки губ изгибаются в неуверенной улыбке, но даже та становится шире от тепла кроткого поцелуя, что коснулся мягкой щечки, а следом и кончика носа. — Осталось совсем чуть-чуть, и они будут здесь, — широкая ладонь ерошит пепельные прядки, а губы наконец смыкаются в нежном поцелуе — коротком прикосновении, что распускает в теле целые бутоны тепла и нежности. — Я схожу в душ и сменю костюм. — А можно… мне с тобой? — Бэкхён тянет так, словно в этом нет ничего странного, и тем не менее щечки наливаются румянцем, а Чанёль готов провалиться сквозь землю, потому что его терпения не так много, чтобы пережить подобное, а обнаженный раскрасневшийся омега рядом, несомненно, доведет его до греха. — Малыш, если ты пойдешь со мной, нам будет очень неловко перед твоими родителями, когда они придут, — Чанёль тихо смеется, пытаясь скрыть за этим смехом свое смущение и напряженное желание. Он был бы совсем не против, составь Бэкхён ему компанию, но здравый смысл кричит, что нельзя, и дело даже не в родителях. Мужчина не уверен наверняка, что ему хватит самообладания держать себя в руках в столь провокационной атмосфере. — Боже, ты прав… — омега тут же тушуется, понимая, что сказал откровенную глупость, и закрывает ладонями глаза от смущения. Это же получится просто издевательство над альфой, что уж говорить о самом себе, когда все внутри просто зудит от желания, но останавливает лишь страх, что это может навредить их ребенку. Маленькая ладошка опускается на всё еще плоский животик — Бэкхён знает: он всё так же проверяет каждое утро, сравнивая с фотографией, что теперь висит в углу зеркала, а щеки алеют еще больше. Ему даже немного стыдно, а ведь стоило бы подумать, прежде чем говорить, и он словно просит прощения у малыша за свои глупости, мягко поглаживая живот через ткань футболки. Но альфа все понимает, ему тоже хочется, порой до дрожи в пальцах, но приходится терпеть. Правда, раздавшийся в дверь звонок сгоняет даже намек на смущение. Бэкхён бросает испуганный взгляд за окно, замечая машину родителей, и его просто подрывает со стула, унося в прихожую. Чанёля такое поведение лишь забавляет и наводит на мысли, что его возвращения омега дожидается так же и радуется ему не меньше. Душ откладывается и костюм приходится оставить тот же, но это не страшно, он всё равно выглядит достаточно прилично, правда, поспеть за мальчонкой не получается, и когда мужчина выходит в коридор, то застает более чем очаровательную картину объятий двух омег. Альфа стоит чуть позади в открытых дверях и даже не может пройти в квартиру — омеги загородили собой половину прохода и совсем не собираются размыкать крепких объятий. Старший что-то шепчет сыну на ушко, и, вопреки опасениям Чанёля, младший улыбается. Наблюдать за этим, казалось бы, можно вечно. Такие теплые, полные любви отношения с родителями греют душу, и мужчина невольно улыбается, наблюдая за чем-то столь очаровательным, пока не вспоминает, что в проеме все еще стоит его сегодняшнее испытание. Вряд ли уж альфа так просто отступится и примет его как достойную пару для своего ребенка. Чанёль бы и сам вряд ли принял, но думать об этом не хочется. Они встречаются взглядами всего на несколько секунд. Оба кажутся друг другу недовольными, хотя у Чанёля и причин для этого нет, скорее рабочие привычки: всегда быть собранным и держать себя в руках. У Юонга же все наоборот. Он недоволен до мозга костей, но недовольство это относится больше к мужчине напротив. Как бы ему не хотелось, злиться на Бэкхёна не получалось, а стоило сойти удивлению от знакомства с отцом своего будущего внука, как не осталось даже обиды. Да и как тут можно злиться? Сам же воспитал, но с Чанёлем ситуация в корне другая и злиться на него многим проще. Он ведь взрослый мужчина и должен был понимать. Но альфа старается не думать об этом, не раздражать себя еще больше и держать себя в руках. Все же он пришел сюда не для того, чтобы устраивать скандалы. Не при Бэкхёне. — Довольно неплохой район, спокойный, — между тем замечает Юонг, наконец проходя в прихожую, когда омеги отпускают друг друга, проходя немного вперед. Бросает очередной слегка недовольный взгляд на Чанёля, чуть кивая вместо приветствия, и переводит взгляд на сжавшегося сына. Бэкхёну не то неловко, не то совестно смотреть отцу в глаза. Он не знает, простили ли его окончательно или все еще немного злятся. Не знает даже, можно ли ему обнять альфу или лучше дать тому больше времени, чтобы он привык к нынешнему положению дел. Бэкхён не глупый, он понимает, что отцу тяжело, и еще тяжелее видеть их с Чанёлем вместе, и от этого омеге боязно, что вся эта затея с ужином — слишком рано для них, слишком поспешно, но если папа предложил… — Иди ко мне, малыш, обними отца, — мужчина протягивает руку чуть вперед, так и приглашая сына в свои теплые объятия, и это совсем не выглядит натянуто или через силу. Мужчина искренен. Бэкхён мнется всего секунду, осознавая сказанное, и с облегчением впечатывается в широкую грудь отца, обнимая крепко-крепко. Не злится, по крайней мере, не сильно. Недоволен — да, но это почти его привычное состояние, да и причина для недовольства все же есть. Альфа обнимает так же крепко, как делал это всегда, целует причесанную макушку сына и с облегчением вдыхает родной запах своего ребенка. В нем чувствуется примесь чего-то похожего, и тем не менее другого — крепкого, мускусного. Это кажется странным, совершенно непонятным, но мужчина затыкает эти чувства как можно дальше. Конечно Бэкхён будет пахнуть альфой: они ведь живут вместе и наверняка… наверняка. Думать об этом хочется еще меньше. Глупо было бы не признать, как сильно Юонг любит своего мальчика. Омежку, который всегда останется для него маленьким мальчишкой. Он так тяжело переживал все значимые моменты в жизни сына: первую течку, что знаменовала его зрелость как омеги, ведь как так, Бэкхён ещё слишком мал. А первый альфа! Он чуть волосы на себе не рвал: Бэкхён ведь ещё совсем малыш, какой альфа, о чем вы? И только Хэвон мог образумить мужчину, объяснить, что Бэкхён, каким бы малышом ни был в его глазах, уже взрослый и нельзя относиться к нему, как к ребенку. — Я скучал, — почти плаксиво тянет омега в грудь отца и сам выдыхает с облегчением. Он отчего-то думал, что все будет намного хуже, по крайней мере, намного сложнее. — Я тоже скучал, милый, — Хэвон мягко улыбается, наблюдая за сыном и мужем. Он ведь знал, что Ю не сможет долго злиться и переживать и что любовь к собственному ребенку возьмет верх. — Я ужин приготовил, пойдем на кухню? — нехотя отлепляя мордашку от груди альфы, Бэкхён окидывает взглядом Чанёля и папу, что только и ждут окончания примирения. Более чем галантно Пак помог старшему омеге снять лёгкую кофту под пристальным взглядом главы семьи Бён. Бэкхён только и мог, что маяться в стороне в ожидании, когда верхняя одежда останется на вешалках, а гости пройдут следом за ним, позволяя Чанёлю идти в самом конце. Юонг все еще чувствовал себя слишком некомфортно в чужом доме, слишком напряженно, в то время как Хэвон, кажется, получал удовольствие от всего, что видел, от уюта, в который окунулся, оказавшись в доме, где живет его сын. Омеги — более тонкие создания, более чувственные, и Хэвон ощущал то, что еще не успел заметить его альфа: в этом доме была любовь. Омега чувствовал ее во всем: видел в робких улыбках сына, в нежном взгляде мужчины, вдыхал вместе с терпким ароматом алкоголя, что хранил в себе фруктовое послевкусие вишни и граната. И дело здесь было не в сексе — уж какой секс может быть в самом начале беременности, — это было их отношение друг другу, близость не тела, а души. И омега не мог перестать смотреть на своего, казалось бы, еще вчера маленького сына, который смог вдохнуть тепло и уют в чужой дом. Садясь за стол, Хэвон мягко улыбнулся мужчине, что продолжал ухаживать за ним, придвигая стул, и даже слегка позабавился, глядя на мужа, что выглядел точно сидящим на гвоздях. Не иначе как ревновал даже своего омегу к человеку, что так легко увел из-под его крыла сына. Смысла в этом не было — это понимал даже сам альфа, но такова их природа и вряд ли Чанёль слишком отличается от него самого. И все же это было забавно: видеть, как цепко Бён наблюдает за парой, как мужчина пытается усадить юношу за стол и принести недостающие блюда самостоятельно, и в какой-то момент даже усмехнулся мягко, понимающе. Юонг прекрасно знает, как сложно спорить с его омегами, что с Бэкхеном, что с Хэвоном: оба своенравные и безумно упертые, им проще уступить, особенно в таких мелочах, и Чанёлю еще предстоит научиться мириться с этим. Чанёль мирится, но по-своему — не менее уперто помогает омеге переносить блюда с угощениями и, только когда стол накрыт полностью, помогает занять отведенное юноше место — по правую руку от себя. И тогда за столом воцаряется тишина. Не то чтобы ни у кого не было темы для разговора или тревожащего вопроса. У старшего омеги был целый ворох вопросов, но говорить первым казалось неправильным. Он наивно ждал, что первым заговорит Юонг, и альфа тоже чувствовал это давление на себе, в конце концов тихо выдыхая первое, что пришло ему в голову, первое, что он заметил, пройдя в квартиру. — Довольно просторно, — Бён в очередной раз окинул взглядом и в самом деле просторную столовую, сообщенную с кухней, и перевел взгляд на альфу сидящего напротив. — Давно живешь здесь? — подчеркнуто фамильярно продолжил он, словно намекая, что вовсе не собирается проявлять хоть какое-нибудь уважение, особенно к тому, что Пак старше. Всего пара лет разницы, которые в их случае имели огромный вес только потому, что Бэкхёну еще нет и двадцати. Возможно, это было по-детски. «В самом деле по-детски», — скажет Хэвон, что сейчас закатил глаза и тяжело вздохнул, но Ю был уперт. — Нет, я начал покупку этой квартиры за несколько дней до того, как пришел к вам, — Пак отвечает совершенно спокойно, и не думая обращать внимание на такие мелочи, как обращение к нему. И в то же время в словах мужчины он слышал подвох. Глубоко завуалированный вопрос о том, в какой же дом Чанёль привел его сына, не в тот ли, где когда-то жил другой омега. — Вот как… — Ю слабо кивает, удовлетворенный ответом. Мужчине в самом деле было важно знать, где живет его сын, но спрашивать об этом откровенно не хотелось из уважения к Бэкхёну. — Не думал, что преподаватели в наше время столько зарабатывают, — не то чтобы он хотел задеть мужчину, просто в самом деле считал работу преподавателя довольно неблагодарной, особенно в финансовом плане, в свое время отказавшись от нее. — Преподаватели и не зарабатывают, — Чанёль отвечает, порываясь ухватиться хоть за что-то, чтобы поддержать диалог и между тем дать понять альфе, что он не такая уж и плохая пара для его сына. Неподходящая в плане возраста — да, но вряд ли какой-нибудь двадцатилетний раздолбай смог бы стать столь надежной опорой для омеги и их будущего ребенка. — Но имея степень доктора и заведуя кафедрой биохимии и органической химии, открывается больше возможностей для заработка. Не то чтобы Чанёль хвастался, но… да, он хвастался, намеренно подчеркивая свою важность, а значит, и надежность как пары для их сына. Юонг лишь скрипнул зубами в ответ на это, даже как-то подбираясь на стуле, а Хэвон вздохнул в стороне, понимая, что мужчины даже в сорок еще «мальчики», что вот-вот начнут меряться, чья степень больше, а должность толще. И они в самом деле начали бы, если бы не вмешался Бэкхён. — Ты заведующий кафедрой? — глаза омеги напоминали блюдца, и Чанёль даже растерялся на несколько секунд, глядя на младшего и понимая, что он совершенно серьезен. — Ты не знал? — теперь настала очередь удивляться альфе, ведь — как так-то? Он же учится уже на втором курсе, пусть даже другого факультета, но Чанёль вел у него химию целый семестр. — Нет… — звучит даже немного стыдливо, потому что он и в самом деле не знал, даже не задумывался об этом. И от этого становилось совсем стыдно и щеки очаровательно покрывались румянцем, а взгляд сползал все ближе к полу. — У меня же даже на двери в кабинет табличка висит, — Чанёль выглядит немного растерянным, обескураженным, глядя на омегу, что уже покрылся пятнами и совсем поник, упираясь взглядом в пол. — «Тогда» не висела, или я не обращал внимания, — звучит совсем уже тихо, словно самому себе. Бэкхён уверен, что год назад на его двери не было никакой таблички, но говорить об этом открыто — боязно. Не хочется, чтобы родители именно сейчас узнали, как долго длятся их «неправильные» отношения. Он выглядит немного виноватым, и все это кажется так комично, что альфа не сдерживается, роняя тихий смешок. — Это не смешно! — пыжится омега и судорожно пытается придумать, чем загладить свою вину, но думать тут и не о чем — вариант только один, и тот вынужден ждать глубоко вечера, когда родители уйдут и они останутся наедине. — Малыш, ты такое чудо, — слишком ласково тянет Чанёль, мягко поправляя пепельные прядки юноши. Если подумать, год назад и в самом деле был момент, когда таблички не было по случаю замены самой двери. Это кажется мужчине забавным, а сидящий напротив Юонг покрывается противными мурашками. Раньше именно он называл Бэкхёна малышом, а теперь… может ли он говорить так и дальше или это теперь привилегия другого альфы? Хэвон, желая немного отвлечь мужчин, первым потянулся к блюду с запеченной курицей, но Чанёль подоспел и тут, мягко забирая у омеги приборы и тихо напоминая, что они сегодня гости. Бэкхён тоже не мог усидеть на месте, да и не хотел, желая немного согнать с себя неловкость, принимаясь раскладывать салаты, и, убежав к холодильнику, возвратился с бутылкой вина и соком. — В еде почти нет специй, но, надеюсь, все равно будет вкусно и еще… — выставляя на стол принесенное, омега неловко улыбается и наконец возвращается на стул под пристальным взглядом альфы, который закончил с мясом, а теперь в его руки перекочевала бутылка вина. — Я за рулем, — не дожидаясь и вопроса, отзывается Юонг, словно всё еще обиженный, и даже не думая, что он как младший — и ведь угораздило же быть младше собственного потенциального зятя, а дело явно пахнет штампом в паспорте, — должен был вести себя с большим уважением, скромнее. Чанёль даже замирает на пару секунд, прикидывая, стоит ли в таком случае вообще откупоривать бутылку, и переводит вопросительный взгляд на старшего омегу. — А я не за рулём, — звучит даже слишком радостно из уст Хэвона, и тонкие пальцы касаются стройной ножки бокала, так и намекая, что уж ему-то стоит налить, причем прямо сейчас, иначе по-другому он вряд ли вынесет столь недовольного мужа под боком. — Вы же составите мне компанию, Чанёль? — Разумеется, — мужчина мягко улыбается и, откупорив бутылку, наполняет бокал омеги, а затем и свой, два оставшихся наполняя соком. Ему все же приятно чувствовать поддержку старшего омеги. Это дает какую-никакую надежду на то, что и уважения альфы он тоже сможет добиться, пусть и немного позже. Бэкхён тоже кажется радостным. С тонких губ не сходит мягкая улыбка, а глаза сверкают, глядя то на папу, то на отца, что, хоть и кажется недовольным, еду, приготовленную юношей, пробует с охотой, и без того прекрасно зная, что его мальчик замечательно готовит. Именно так, в комфортной тишине и редких коротких диалогах между двумя омегами, проходит половина ужина. Бокалы пустеют, а приятное чувство утоленного голода касается каждого, невольно заставляя чувствовать себя увереннее. — Так и… как же вы познакомились столь близко? — в какой-то момент старший омега не выдерживает. Разговоров ни о чем становится мало, и Хэвон задает вопрос, который волновал с того самого дня, когда Бэкхён ушел вместе с альфой. Как же у них это получилось с разницей в возрасте в одну жизнь, как они полюбили друг друга? Как они это начали? Те только и могут, что переглянуться, раздумывая над тем, что стоит говорить, а о чём лучше умолчать, да и в целом стоит ли касаться этой темы сейчас, чтобы не ранить родителей еще больше. Чтобы не разбередить и без того не переставшую болеть рану альфы, которому все это и так тяжело. Юонг же сойдет с ума, если когда-нибудь узнает, как всё это началось, как всё это было, через что они прошли и чем пожертвовал каждый из них, чтобы сейчас вот так сидеть рядом, а по вечерам обнимать друг друга, засыпая. Но скрип ножек стула о пол заставляет прервать размышления, переводя взгляд на главу семьи Бён. Мужчина встает со стула, казалось бы, не спеша, но каждый видит, как сильно он напряжен. — Выйду покурить. Здесь же есть балкон? — Чанёль единственный, кто указывает в сторону гостиной, где есть выход на лоджию, просто из солидарности, хотя на самом деле и представить не может, как сильно мужчину это волнует, как сильно он не хочет знать ответ на вопрос, заданный своим мужем. В конце концов, что-то должно оставаться тайной, не узнанной и не рассказанной. Может быть потом, через время, он захочет узнать, что такого случилось, что его мальчик завел отношения с преподавателем, что он… лег под мужчину вдвое старше себя. Но сейчас он еще не готов, ему нужно привыкнуть. Три пары глаз провожают альфу, не говоря ни слова, выдыхая, только когда мужчина скрывается за углом. Отвечать на вопрос уже не хочется, как и в целом говорить, и только Бэкхён поднимается следом, почти без колебаний идя за отцом. — Бэкки… — альфа зовет того тихо, из лучших побуждений, чтобы дать мужчине время подумать и вместе с тем не дать омеге дышать дымом, но тонкая ладонь, коснувшаяся его руки, заставляет замолчать. — Пусть идет. Им нужно поговорить, — Хэвон улыбается мягко, одними уголками губ, и сейчас кажется безумно похожим с Бэкхёном. Тот тоже был невероятно рассудительным, когда дело касалось чего-то важного. Чанёль может только кивнуть, не видя смысла не доверять. Бэкхён робко топает следом за отцом и находит того уже стоящим на лоджии, судорожно курящим, опираясь предплечьями о поручень. Таким он бывает, только когда на работе много проблем, и это неправильно, как кажется омеге, когда проблемы дома. И он открывает двери, выходя на свежий воздух. Альфа вздрагивает от неожиданного звука, оборачиваясь, и, встречаясь со встревоженным взглядом сына, пытается натянуть мягкую улыбку на лицо. Получается не очень. — Малыш, вернись на кухню, здесь прохладно и тебе не стоит дышать этим, — Юонг шепчет мягко, отводя руку с сигаретой дальше в сторону, и сам одергивает себя, до сих пор не зная, стоит ли еще говорить это «малыш» или Бэкхён уже слишком взрослый, чтобы так называл его отец. То, как говорит это он и как говорит Чанёль, имеет совершенно разный смысл, и если омега дорос до второго, может, из первого он уже вырос? Ю знает, что это глупости, что это меньшее, о чем стоит волноваться во всей этой ситуации, но все равно не может перестать думать. Это всё его убивает, и он просто не привык. Он еще не был готов отдавать своего любимого омегу другому альфе, хоть и понимал, что скоро это случится. Бэкхён словно видит все волнения на лице отца, видит все переживания и совершенно не собирается слушаться. Подходит ближе, сокращая расстояние, и вновь обнимает, заставив альфу потеряться на пару секунд. Спохватившись, тот скорее выбрасывает сигарету к черту. Когда Бэкхён такой, альфа просто не может сопротивляться, не может не обнять в ответ, прижимая к себе, согревая от прохладного воздуха. — Бэкхён, тебе правда стоит вернуться внутрь, — и даже обнимая, мужчина пробует еще раз, в самом деле волнуясь о здоровье сына и будущего внука. — Я в тапочках и в кофте, а ты в носках и рубашке, тебе холоднее, — омега уперто бурчит в грудь отца и, чуть подумав, отрывает нос от ткани рубашки, прижимаясь к ней же щекой. — Бэкхён… — Ты всегда зовешь меня по имени, когда ругаешь, — омега перебивает, не желая слушать дальше, и разглядывает мигающее вдалеке фонари, считает горящие окна в здании напротив. Ему просто не нравится когда так, он хочет, как всегда: ласково. Юонг тоже знает это, знает, что всегда называл сына только ласково, но именно сейчас не знает, как называть теперь. Вот так глупо и совсем не по-взрослому. Может, Хэвон и прав, когда сам называет его мальчишкой. — Мне нравится, когда ты говоришь «малыш» или «солнце», — совсем тихо тянет омега, и это заставляет мужчину улыбаться. Ему это тоже нравится — нравится напоминать своим мальчикам, как сильно он любит их. — Теперь тебя так будет называть Чанёль, так что… — «Это совсем не ревность, нет», — наивно повторяет мужчина в мыслях, но знает, что бессмысленно: это именно она. Обычная отцовская ревность, но он еще не знает, как с ней справиться. — Чанёль — это другое, — Бэкхён качает головой, трется щекой о грудь альфы и мягко улыбается. — А с тобой всё особенное. С тобой как в детстве. Альфе кажется, что сейчас он совсем расчувствуется, но даже это не мешает ему любя проклинать Хэвона, в которого Бэкки пошел таким смышленым, особенно в отношении с альфами. И ведь так было всегда, даже когда омега был совсем крошечным, он уже знал, что нужно говорить, чтобы вертеть отцом, как ему вздумается, и вить веревки. Хэвон всегда смеялся, припоминал альфе слова, сказанные еще задолго до рождения Бэкхёна: «Хочу себе принца, чтобы баловать», и говорил, что «вот, получил принца». И Ю баловал, любил и безумно обожал маленького обаятельного омегу. Казалось бы, это было вчера, а на деле прошло почти двадцать лет. Пролетело одним днем, оставляя только воспоминания, самые теплые. — Малыш, почему ты вырос так быстро? — всё же выдыхает мужчина, поддаваясь скребущему внутри чувству, и обнимает сына крепче. — У меня сердце разрывается, когда понимаю, что ты совсем взрослый, что у тебя уже своя семья… Бэкхён знает это, у него самого сердце болит от того, что детство позади, но это ведь естественно. Расти, вырастать и идти своим путём. Они всё равно будут рядом, так близко, как возможно, а потом… — Не расстраивайся, пожалуйста, — у омеги вот-вот слезы на глаза навернутся, но он все равно улыбается. — Скоро у тебя появится внук и ты опять будешь возиться с маленьким и вредным. Я постараюсь и рожу маленького омегу, чтобы точно такой же, как я! Мужчина только и может, что смеяться в ответ на это, мягко целуя взъерошенную макушку, словно Бэкхён сам решает, кого будет рожать. И все равно это звучит забавно. — Я буду любить даже маленького альфу, — тихо выдыхает мужчина, но не может избавиться от улыбки, прикрывая глаза и утыкаясь в макушку сына. — Нет, я буду рожать омегу, — звучит так решительно, хоть и шутливо. Бэкхён знает, что омега может и не получится, но было бы неплохо. Чанёлю бы тоже понравилось, родись у них хорошенький омежка. На душе становится спокойно, настолько, что даже больше не хочется курить. Они стоят в тишине, почти не двигаясь и даже не чувствуя вечерней прохлады. — Малыш, тебе правда хорошо с ним? — находя в себе какие-никакие силы, альфа шепчет с трудом, но с уверенностью в том, что хочет слышать ответ на это. — Он ведь намного старше, он постареет раньше тебя, у вас пропасть в двадцать с лишним лет. Ты уверен, что сможешь прожить жизнь с ним? — Уверен, — Бэкхён отвечает без раздумий, потому что и сам думал об этом не раз в самом начале их пути, когда не было уверенности ни в чем, когда он даже не был уверен, что Чанёль не передумает быть с ним, — Бэкхён уверен был. С самого начала он был готов отдать всего себя, лишь бы только альфе это было нужно, лишь бы только он хотел. — Я люблю его, уверен в нем и знаю, что он любит меня. Он был готов лишиться всего, что имеет, чтобы быть рядом со мной и ребенком. И он перевернул всю свою жизнь, чтобы это сделать. Поэтому я уверен. Мужчина лишь слабо кивает, не зная, что сказать, но впервые за прошедшие две недели он ощущает облегчение. Его сердце больше не разрывает беспокойство, и пусть ему всё еще нужно привыкнуть к тому, что избранник его сына именно такой, он знает, что со временем сможет. — Давай вернемся на кухню, думаю, они там уже с ума сходят от волнения, — в конце концов мягко улыбается Ю, а омега кивает ему в ответ и сжимает крепкую ладонь, уводя назад в тепло квартиры.