desperate.

Мягко сжимая тонкую ручонку в своей, Чанёль склонился ближе к омеге, целуя в висок. Младший был напряжён, и даже его ладонь была влажной от волнения, хотя причин для этого не было. И все равно Бэкхён волновался как в первый раз, поглядывая на экран монитора, надеясь увидеть хоть что-то, но тот казался совершенно черным, повернутый к нему чуть боком. — Ну что там? — в конце концов не выдерживает омега, дыша с каждым разом все тяжелее. — Там ваш малыш, дорогой, что же ещё, — роняя невольный смешок, в тон ему отвечает врач, медленно скользя датчиком по слегка надувшемуся животику. — Он там точно растет? Уже третий месяц, а я как будто и вовсе не беременный. Этот вопрос Бэкхён задаёт себе чуть ли не каждый день, глядя на свое отражение. Чанёль может лишь качать головой в ответ на это — он ведь предупреждал, что омега просто не заметит, когда животик начнет появляться. Он и не заметил, а вот Чанёль видел, как меняется его тело, как бедра стали более сочными, а животик начал чуть выпирать. Может, беременность по нему и не определить ненаметанным глазом, но что-то определенно менялось, и эти изменения будоражили. — Ещё как растет, он уже достаточно большой, чтобы теперь расти вместе с твоим животиком, — Тэвона это забавляло. Такой непоседливый и любопытный омега и альфа, что пытается держать себя в руках, но его руки дрожат не меньше. Им было чертовски к лицу быть родителями и с таким нетерпением ждать появления малыша. Поворачивая экран к паре, врач с нескрываемым удовольствием наблюдает, как меняются их лица. Малыш в самом деле подрос: стал чуть больше, у него появились маленькие ручки и ножки, стала очень выразительной головка и появились черные точки — маленькие глазки. Даже привыкнув к мысли о том, что внутри него жизнь, Бэкхён все равно не мог поверить, что эта жизнь уже сейчас выглядит совсем как крошечный малыш. — Он такой хорошенький, скорее бы узнать, кто он, — тихо шепчет омега, прикладывая ладонь к животу, немного сбоку, чтобы не мешать врачу, и мягко поглаживая. Ребенок, точно реагируя на прикосновение, слабо повел ручкой в сторону, следом и сам поворачиваясь на бок. Еще не способный на большие движения, даже так он смог привести Бэкхёна в восторг и довести до приглушенного писклявого шепота. — Он двигается? — Конечно, он двигается, — мягко улыбнулся врач, и сам с любопытством наблюдая за экраном. — Он уже умеет шевелить ручками и ножками, даже пальчиками, сжимать кулачки и сосать палец. Он очень много умеет и часто двигается, но пока что ты этого не чувствуешь. Когда он станет больше, он не будет давать тебе спать, помяни мои слова! — врач тихо смеется, наблюдая восторг, с которым пара смотрит на экран монитора, где малыш так и замер, повернувшись бочком, не иначе как засыпая. И все же он неловко отводит взгляд в сторону для приличия, когда альфа мягким поцелуем касается губ своего омеги. — Малыш, вы такие удивительные, — Чанёль шепчет тихо, и сам не веря, что все может быть так. Ему отчасти стыдно, что в своем возрасте, имея одного ребенка, он совсем не знал, что еще не родившиеся дети такие невероятные. Все менялось слишком стремительно, и даже запах Бэкхёна стал мягче, более нежным, сладким. Почти сошла на нет терпкая горчинка алкоголя, оставляя только сочную вишню, и Чанёль ждал, когда насыщенный аромат ягоды разбавит что-то ещё, что-то, принадлежащее их мальчику. Точно как Бэкхён каждое утро вертелся у зеркала, мужчина глубоко дышал, уткнувшись носом омеге за ушко, впитывал в себя любимый запах в надежде ощутить что-то новое, и каждый день ожидание становилось ещё более болезненным. — Ну хватит вам, дома нацелуетесь, — отчего-то даже смущенный, врач прервал нежности, хотя его не могло не радовать то, что у пары на самом деле теплые отношения. — Одевайтесь, я выпишу вам рекомендации, хотя вряд ли там будет что-то новое. Я так понимаю, самочувствие стало намного лучше… Выключая аппарат, бета протянул салфетки, которые взял Чанёль, и под тихое бурчание омеги, что он вовсе не инвалид, принялся вытирать упругий животик младшего. Тэвон даже не спрашивал — видел, как изменился омега, особенно если сравнивать с их первой встречей. Бэкхён похорошел. Его тело начало меняться с беременностью: бедра стали более округлыми, появились милые здоровые щёчки и даже животик, что, по словам самого носящего, не менялся, стал немного выступать. Эти изменения были очаровательны, как считал врач, и Чанёль был с ним полностью согласен, не в силах надышаться на мальчонку, что с каждым днём сводил его с ума все больше и больше. — Да, меня даже больше не тошнит, совсем, — Бэкхён все равно отвечает, и это даже хорошо — ему хочется делиться тем, что происходит с его здоровьем, с его состоянием, потому что ему и самому всё это чертовски интересно. Он даже завел дневник, вычитав где-то в интернете идею, записывая туда что-то новое, вклеивая копии фотографий, которые делал Чанёль, и снимки УЗИ, что очень понравилось Тэвону. Омега не иначе как расцвел с началом беременности, с того момента, когда она стала желанной. И даже Чанёль стал выглядеть иначе. Вечно хмурое, безэмоциональное лицо разгладилось, взгляд наполнился нежностью. И так никогда не выглядящий на свой возраст, он словно стал ещё чуть моложе — на твердые тридцать, отшучиваясь, что вся причина именно в Бэкхёне. Разве же может его внутренний альфа позволить себе выглядеть плохо, когда рядом молодой омега? К тому моменту, когда пара возвращается к письменному столу, за которым восседал врач, тот уже успел заполнить чистый лист карточки и теперь сосредоточенно изучал результаты анализов, после переводя взгляд на омегу. Розовые щёчки, здоровый цвет кожи, счастливая улыбка и снимок УЗИ, бережно прижатый к груди. Врач не сомневался. — Раз уж наши дела обстоят так, а я не думал, что все будет настолько хорошо, полагаю, мне стоит снять одно из наших ограничений, — наконец выдыхает бета, видя, как напрягаются что один, что второй. — Я не вижу поводов ограничивать вашу интимную жизнь, по крайней мере, на какое-то время, — наконец оглашает врач свой вердикт, и пара тихо выдыхает, без слов давая понять, что ждали и одновременно боялись этого. — Но! «Но», сказанное излишне строго, приводит в чувства обоих. Особенно Чанёля, которому даже желание не даёт потерять голову окончательно. Былой опыт и тяжёлое начало беременности в этот раз нашёптывают альфе, что лучше не рисковать, и даже теперь разрешение, данное врачом, больше пугает его, нежели приносит облегчение. — Но, — выдержав паузу, повторяет доктор Чон, глядя на сосредоточенного альфу и чуть смущенного омегу. — Вы должны понимать, что сейчас всё будет по-другому. И это я даже не о том, что сейчас всё будет осторожно и нежно, — все же подчеркивает он, глядя на Чанёля и получая слабый кивок, говорящий, что да — он все понимает: очень аккуратно. — Все будет по-другому и в плане физиологии. Бэкхён, ты ведь уже должен был заметить кое-что? Омега тушуется ещё больше, смущённо опускает взгляд и мнется с пару секунд под любопытным взглядом альфы. Он-то, Чанёль, ещё ничего не заметил, да и как бы он это сделал, не имея возможности прикасаться к своему омеге так, как ему хотелось бы. — Да, заметил, и меня это немного смущает… — мальчонка тянет тихо, все же стесняясь говорить об этом при мужчине, но врач не намерен говорить с ними по отдельности, что совсем не радует. — Смазка… — Она почти перестала выделяться, даже когда ты возбужден, верно? — омега робко кивает, не очень желая отвечать вслух. А Чанёль между тем пытается вспомнить, что сам он знает об этом, но в прошлом столкнуться с подобным ему так и не довелось. — Бояться этого не стоит — это совершенно нормально. У многих омег она перестает вырабатываться совсем, но у некоторых появляется в моменты возбуждения, хоть и значительно меньше, чем до беременности. Первое, о чем думает альфа: теперь все будет ещё сложнее, если они в самом деле решатся заниматься этим. Хотя, вспоминая, как в последнее время Бэкхён ведет себя, — да, решатся. И придется быть очень осторожным, а в идеале, наверное, ещё и прикупить пару вещей, чтобы не причинить младшему боли или — хуже того — вреда. Бэкхёна это тоже не очень радует, но камень с души спадает. Его это в самом деле беспокоило, и он собирался задать этот вопрос сам, только без лишних ушей в виде Чанёля. Как бы близки они ни были, было стыдно обсуждать при нем свои омежьи дела. — Второе изменение также касается репродуктивной системы, — между тем продолжает врач, а омега стыдливо хнычет. Надеялся ведь, что на этом всё самое стыдное закончится. — Доктор Чон, а не могли бы мы обсудить это с вами вдвоем? — Бэкхён, пылающий смущенным алым, плаксиво тянет, смотря на бету жалобно, не находя в себе силы даже мельком покосить взгляд на альфу. — Солнце, сексом ты тоже без Чанёля будешь заниматься? — мягко улыбаясь, интересуется врач, и омега закрывает лицо ладонями вместо ответа под сдержанный смешок мужчины. Не признаваться же, что даже ему, взрослому альфе, тоже немного неловко. — Ребенка сделали, а слушать про секс стесняются, совесть бы имели, — шутливо фырчит бета, прекрасно видя и смущение мужчины, которое тот всеми силами пытается скрыть. — Сейчас в твоём организме начнутся довольно кардинальные изменения. Так называемые «гормоны беременности», которые все время «спали» в тебе, начнут усиленно работать, подавляя некоторые другие, особенно те, что отвечали за мужское начало. С уменьшением выработки смазки, совсем перестанет вырабатываться и сперма, но ты должен помнить, что после родов все вернётся в норму, — Чон говорил медленно, чтобы дать паре все осмыслить, и даже не был удивлен, когда по завершению разъяснений некоторое время в кабинете стояла тишина. Все увлеченно обдумывали услышанное, а Бэкхён не мог приложить ума, как всё это теперь будет выглядеть. Про Чанёля сказать, что он был озадачен, — ничего не сказать. Разумеется, он знал о подобных нюансах, если не в личном опыте, то в теории — уж точно, но столкнувшись с этим нос к носу… К такому просто нужно привыкнуть, тем более эти перемены — временные. — Но удовольствие ведь останется? — в какой-то момент задаётся вопросом альфа, встревоженно глядя на доктора, ведь если нет — черта с два он притронется к Бэкхёну до родов. — Разумеется, останется, возможно, ощущения будут немного другими, но не менее яркими. Очень… специфическими, — Тэвон мягко улыбнулся, пытаясь как-то описать то, что обычно слышал от своих пациентов, но знал наверняка, что недовольных было крайне мало, да и те просто делали то, что делать не стоило. — Оргазм также останется, с одной только разницей: вместо эякуляции будет выделяться некоторое количество смазки, так что… полагаю, вы придумаете, как использовать это в своих интересах, — тонкий намек — идея, поданная врачом, за которую без сомнения вцепился мужчина, сперва выгибая бровь от удивления и тут же невольно усмехаясь. Бэкхён так и не отнял руки от лица. Он бы сгорел со стыда, говори они об этом с глазу на глаз с врачом, но когда это слышит и Чанёль… А что, если он не захочет спать с ним из-за этого? Что если все это — слишком странно? — Но вы оба должны помнить, что если вы всё же решитесь на это, — наконец жалея и без того смущённого до предела омегу, врач продолжает более деликатно. — Нужно быть очень осторожным и при малейшем намеке на боль или неприятный дискомфорт остановиться и заглянуть ко мне. И что ещё очень важно, — Тэвон перевел взгляд на сосредоточенного альфу. — Не настаивать. Теперь ваш единственный «график» — желание Бэкхёна. Чанёль и без того не решился бы настаивать, куда больше опасаясь, что даже при желании омеги ему будет слишком боязно причинить вред. И тем не менее согласно кивнул в ответ на строгий взгляд доктора. Бэкхён, казалось бы, уже был ни жив ни мертв, и даже кончики ушей были смущенно-алыми. — Больше мне добавить нечего и задерживать вас не смею, но при малейших беспокойствах — жду вне графика посещений, — понимая, что говорить тут больше не с кем, да и всё, что нужно, сказано и продублировано в карточку, врач протягивает последнюю альфе. Оба кажутся слишком погруженными в себя, а омега и вовсе прячется от внешнего мира за собственными ладонями. Чанёль приходит в себя быстрее: поднимается со стула, беря карточку, и смотрит на всё ещё пунцового омегу. Бэкхён и не шевелится, только дышит тяжело. То ли все ещё приходит в себя, то ли просто думает о чем-то, и мужчина послушно ждет, пока омега не подаёт тихий голос из-под ладоней. — А могу я спросить кое-что ещё… только лично? — он наконец отрывает руки от лица и, явно через силу, извиняясь смотрит на Чанёля. У мужчины играет любопытство, но спорить смысла нет. Вряд ли Бэкхён на самом деле спросит, если он останется, и Чанёль выходит из кабинета, оставляя омегу с врачом наедине. На деле же не проходит и минуты, в течение которой из кабинета не слышно даже голосов, но по истечении которой мальчонка вылетел за двери точно пробка из бутылки шампанского. Ещё более красный, смущённый, немного дерганный. Что-то неразборчиво пискнув, стыдливо пряча глаза в пол, омега устремился прочь по коридору в сторону выхода. Мужчине не оставалось ничего другого, кроме как пойти следом и, догнав омегу лишь у машины, мягко поцеловать в макушку, прежде чем открыть дверь и позволить спрятаться от себя в салоне. Уже внутри наблюдая алые щёчки и отведенный в сторону взгляд. — Малыш, что ты спросил у него? — ласково протянул альфа, надеясь все же получить ответ, потому что внешний вид младшего только подогревал интерес. — Ничего, — прозвучало почти убедительно, но Чанёль все равно не поверил. Из-за «ничего» так не смущаются. Но пытать толку не было. — Потом расскажу. Почему-то было ощущение, что это самое «потом» затянется на долгое долго и в конце концов просто сойдёт на нет. В голове была сотня предположений, но что в них толку, если альфа и приблизительно не знает, что такого мог спросить Бэкхён, и в конце концов догадки вытеснили более насущные мысли. Им ведь уже можно и он знает, что Бэкхён захочет. Все эти вспышки гормонов выливались в полноценное желание, а желание — в ласку, которую Чанёль мог только принимать. Теперь же он сможет отблагодарить омегу за все те особенно приятные пробуждения, а порой и вечера, и это будоражило, заставляя покрываться мурашками. Конечно, для них это будет не впервые, но прошло столько времени, да и положение омеги. Здесь столько погрешностей, столько тонкостей, что становится просто дурно. И остаётся вероятность того, что дальше начала они не зайдут. Все это тревожило мужчину, и сейчас в который раз Бэкхён заставлял его чувствовать себя вновь двадцатилетним мальчишкой. Полный сомнений, тревоги и страхов, альфе казалось, что он лишний в собственном теле, — до того много в нем смешалось давно забытых чувств. Бэкхён почти не говорил с ним, даже когда дверь дома закрылась, погружая в уже привычную уютную тишину и крепко смешавшийся коктейль ароматов. Не избегал, не прятался, просто не касался темы прошедшего приема, только снимок УЗИ бережно вложил в дневник. И без слов было понятно, что омега смущён и ему нужно немного времени подумать, привести мысли в порядок. Чанёль тоже нуждался в этом, оттого не настаивал, давая младшему немного пространства. Только наблюдал, как тот суетится на кухне, как готовит ужин, все так же выглядя слишком задумчивым. В дозволении доктора было слишком много «но», даже если отбросить все врачебные тонкости и отбросить риски, касающиеся здоровья. Разумеется, Бэкхёну будет страшно: его тело меняется, все становится совершенно не таким, как это было раньше, и не совсем понятно, что с этим делать. Чанёлю тоже непонятно — он не сталкивался с подобным и сейчас слегка растерян, даже несмотря на то, что врач был настроен вполне положительно. Сейчас же, глядя на омегу, что сосредоточенно нарезал что-то на дощечке, сомнений всё же было больше. Чанёль сомневался в выводах врача, хоть тот и не давал для этого повода, просто в голове было слишком много табу, оставшихся ещё с прошлого опыта. Слишком много опасений и предубеждений. И даже тот факт, что Бэкхён чувствует себя хорошо, что он замечательно выглядит и просто пышет энергией, не вселял необходимой уверенности. Чанёль переживал. Тихая беседа за ужином немного отвлекла от тревожных мыслей. Казалось бы, мелочь — всего пара отвлеченных тем, завязанных на: «Как дела в университете?» и: «У родителей все в порядке?», и тем не менее это приносит успокоение. Они слишком быстро стали семьёй, словно вместе не пару месяцев, а целую жизнь. И каждого по-своему одолевало ощущение правильности. Ощущение того, что так должно было быть изначально. Так должно быть всегда. И было очень жаль, что они не встретились раньше, что Чанёль не оказался моложе или Бэкхён не родился на двадцать лет раньше. Они бы встретились, несомненно нашли друг друга в начале своего пути и прошли его вместе. Но даже то, что они имеют сейчас, — уже безумно много. Спать хотелось слабо, хоть на утро и нужно было рано вставать и ехать на работу. Но Бэкхён был непреклонен, говоря, что устал за день, а засыпать без крепких теплых рук, обвивающих его тело, просто отказывался. Мужчина и сам не позволил бы ему засыпать в одиночку, иначе смысл всего этого, если, ложась в постель, ты не чувствуешь теплых объятий. И пока омега возился в душе, нежась под теплыми струями воды, утопая в приятном шуме разбивающихся о поддон капель, Чанёль бережно расправлял постель, поправляя подушки, и, выключив в довершение свет, оставил лишь слабый ночник у изголовья, чтобы омега ни на что не наткнулся по пути к кровати. Бэкхён не заставляет себя долго ждать. Он появляется на пороге комнаты, точно когда альфа ложится в постель. На нем нет даже футболки, сворованной с полки альфы, только махровое полотенце, скрывающее все тело, кое-как закрепленное узлом на груди. Мужчина видит нежный румянец на щечках и отведенный чуть в сторону взгляд, и в одно мгновение понимает: пока он сомневался и переживал, мальчонка уже все решил. — Малыш, только не говори, что ты хочешь… — Чанёль не продолжает. В общем контексте и так понятно, о чем он говорит и что имеет в виду, но омега не торопится с ответом. Смотрит слегка в сторону, пристально изучая пастельный рисунок обоев, и облизывает немного пересохшие от волнения губы. Он хочет. За последние два месяца, с того момента, как они начали жить вместе, Бэкхёну проще перечислить моменты, когда он не хотел. Может, все дело в гормонах, что словно сошли с ума, может, виной такого его состояния был сам мужчина, что отныне принадлежал только ему, и больше не было между ними никакой преграды — никакого мужа, истинного, обязанностей перед обществом. Может, две эти причины смешались воедино, лишая маленького омегу рассудка, но он хотел. Просыпаясь по утрам и засыпая вечерами рядом с мужчиной, прикасаясь к нему, обнимая, целуя в любое время, в любой момент. Он мог прийти поздним вечером, когда Чанёль проверял работы студентов, разместившись в гостиной, и нагло подлезть тому под руку, требуя немного внимания и ласки, и это перестало быть чем-то странным, чем-то запретным. Но Бэкхён все равно терпел всё это время в одиночку, прекрасно зная, что Чанёль ничем не сможет помочь ему без риска навредить, но теперь… Теперь у них было разрешение, они могли быть уверены, что малышу не будет от этого плохо, что с ним ничего не случится и все будет хорошо. И теперь Бэкхён не был настроен терпеть. Больше в этом не было надобности, он мог позволить себе расслабиться впервые за два бесконечно долгих месяца. — Мое тело хочет. Хотя нет… оно требует, — собравшись с силами, он наконец поднимает взгляд на мужчину, что каменным изваянием замер в постели, не успев даже забраться под одеяло. Бэкхёну тоже волнительно, еще бы: они ведь три месяца не были вместе в этом смысле. Хотя стоит ли сравнивать эти три месяца и год, что был до этого? Пальцы нерешительно разжимают края полотенца, и махровая ткань безвольно опадает на пол, являя мужчине обнаженное тонкое тело. Все такой же хрупкий, изящный, он совсем не изменился за это время, вот только плоский ранее животик теперь немного выпирает. Совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы у альфы сердце пропускало удары. Сводящее с ума дежавю — именно это ощущал омега, стоя у двери совершенно обнаженный, беззащитный сейчас. Точно как в самом начале, в первый день их «отработок», вот только сейчас ощущения чуть-чуть другие. Тогда он боялся, что его вышвырнут в коридор, колени тряслись, а позвоночник кололо неприятными иглами сомнений. Сейчас страха нет, просто не может быть. Разве может он бояться своего мужчину? Оцепеневший Чанёль, кажется, и сам чувствовал этот тонкий привкус уже пережитого. В точности как в тот день он боялся сделать ошибку. Первый робкий шаг в сторону постели заставляет альфу неловко сглотнуть, и ведь откуда только в маленьком омеге столько решимости? Бэкхён, казалось бы, и вовсе не раздумывает, делает то, что считает правильным сейчас, необходимым. Тусклый свет ночника касается бледным свечением тонкой кожи, ласкает приятные изгибы тела, темными тенями утопая в ямочках над ключицами. Бэкхён прекрасен. Всегда был прекрасен, а сейчас особенно: совершенно обнаженный, нежный в блеклом ночном свете. Его хочется касаться и в то же время страшно сломать — до того он кажется хрупким. Бэкхён останавливается, только когда голые колени упираются в край постели. Он хочет получить какой-нибудь отклик от мужчины — капельку инициативы, чтобы не как тогда, чтобы по-другому. Чанёль чувствует это каким-то шестым чувством, которое просыпалось в нем крайне редко. Ему все еще безумно страшно; в голове вертятся сотни мыслей и все они ужасны. Мозг, как назло, вспоминает все самое плохое, генерирует картинки, где омеге становится больно, плохо, где их малыш оказывается в опасности, потому что его родители не умеют держать себя в руках, но… — Не думай, пожалуйста… — тихий голос Бэкхёна прокрадывается в мысли, разгоняет их, как ненужный мусор, и становится чуть-чуть легче. — Все будет хорошо, поверь мне… Мне и доктору Чон. Чанёль верит — разве же может он сомневаться, зная, что его омеге это нужно? И мужчина протягивает руку, идёт на поводу чужого желания, обхватывая тонкую ладошку. Младший дрожит. Это сложно заметить взглядом, но прикосновения выдают его с головой. Бледная кожа покрывается мурашками, а уголки губ приподнимаются в легкой улыбке. Чанёль мягко тянет его на себя, заставляя забраться на постель и перекинуть ногу через свои бедра, усаживая сверху. У омеги дыхание сводит от нетерпения; всё тело становится точно оголенный нерв — чувствительное к каждому прикосновению, а руки обвивают крепкую шею альфы. Он так давно хотел этого, сходил с ума, но боялся сказать Чанёлю — так глупо боялся показаться испорченным омегой из-за желания, что мучило его изо дня в день. А у мужчины всё нутро сжимается от острого приступа нежности. Он скользит взглядом по идеальному телу своего мальчика, повторяет этот путь кончиками пальцев от мягких бедер вдоль изгиба талии к чуть выпирающим ребрам. Вот только взгляд застывает на еле округлившемся животике, а широкая ладонь накрывает его, еще почти незаметный. Бэкхён роняет тихий вздох, интуитивно облизывая губы, и даже дышит через раз. Чанёль так любит прикасаться к нему, особенно там. Оглаживать вместо приветствия, возвращаясь с работы, согревать своими ладонями перед сном или за просмотром фильма, целовать по пробуждению вместо пожелания доброго утра. Сейчас это прикосновение точно такое же — наполненное нежностью и лаской к малышу и к самому Бэкхёну, но это не то, что ему нужно. И он пытается всё исправить, задать нужное настроение. Тянется к губам альфы, обхватывая ладошками щеки, и целует, жадно и настойчиво. Отчаянно. Всем своим существом требуя ласки более интимной, глубокой. Чанёль поддается, он делает это всегда, потому что идти против желания омеги кажется ему чем-то недозволительным. Бэкхён знает себе меру, знает, что и когда можно просить, и сейчас он просит ласки. Поцелуй становится глубоким, тягучим, точно карамель, от которого мурашки по телу тут же собираются напряженным комом внизу живота. Мальчонка тихо скулит в поцелуй. Его тело сейчас особенно чувствительно, и долгое воздержание делает только хуже. Он буквально сходит с ума и стонет задушенно с недовольной ноткой, когда мужчина отрывается от поцелуя. Правда, недовольства надолго не хватает — влажные губы касаются тонкой шейки, покрывают легкими поцелуями, и, кажется, что он вновь принялся считать темные точки родинок на теле, но в комнате слишком темно для этого, разве что по памяти. А Чанёль только этим и занимается, помнит не хуже таблицы Менделеева, где именно маленькие темные звезды разукрасили тело омеги точно созвездия, осыпавшиеся на тонкую кожу. И ищет их, целует хрящик ушка, нежное местечко под ним и ямочку над изгибом ключицы. Его ладони бережно сжимают тонкий стан, пальцы оглаживают выпирающие от напряжения позвонки, и всё равно, как заговоренные, руки тянутся ближе, касаются упругого животика, с наслаждением оглаживая еле заметный изгиб. Поцелуи медленно опускаются всё ниже, Бэкхён отклоняется всё больше назад, желая почувствовать прикосновения горячих губ везде, где только можно, а Чанёль целует как обезумевший. Прихватывает кожу губами, почти покусывает, но держит себя в руках. Сегодня только нежность. Он накрывает губами небольшой возбужденный комочек соска, нежный, точно бархатный, вылизывает его, урча от удовольствия, и не может заставить себя прекратить, как когда-то давно. В тот раз Бэкхён еще несколько дней мучился со ставшими слишком чувствительными участками кожи. Тогда они реагировали даже на легкое прикосновение футболки, заставляли краснеть, смущаться и покрываться пятнами стыда, потому что каждое прикосновение напоминало о Чанёле. Сейчас он делал почти то же самое — втягивал затвердевший комочек в рот, лаская кончиком языка, и омега не мог сдерживать стоны, что переходили в жалобный скулёж. Ему это нравилось, хоть он и сам не мог понять почему; и тонкие пальцы зарывались в черные, чуть влажные после душа волосы, прижимая альфу все ближе к своему телу. А ведь со временем эту удивительную часть его мальчика придется делить кое с кем еще. Кем-то маленьким, безумно похожим на них самих, и — Чанёль уверен — он просто сойдет с ума, наблюдая, как омега будет прикладывать ребенка к груди. Но пока что всё это только его, принадлежит только ему, и, отпуская заалевший, чувствительный даже к вздоху сосок, альфа переключается на второй, выбивая из легких мальчонки очередной стон. Бэкхёна откровенно ведет от всего этого. Он и раньше был отзывчивым к прикосновениям альфы, а сейчас он стал чувствовать всё ярче, теряя голову. Выпутывая пальцы из взъерошенных волос, он мягко оглаживает крепкие напряженные плечи, широкую грудь с четко выраженными мышцами, и тянется все ниже, пока не касается резинки домашних штанов. Мягкая хлопковая ткань плотно облегает налитую возбуждением плоть мужчины, и омега внезапно даже для себя расплывается в довольной улыбке. Накрывает ощутимый бугорок ладонью, сжимая тонкими пальцами, и сходит с ума от тихого рыка, приглушенного его собственным телом. Чанёль тоже напряжен и наверняка сдерживается из последних сил, потому что он тоже слишком долго ждал, пусть даже утренние шалости омеги облегчили это ожидание, хотелось чего-то более полноценного. Хотелось вновь почувствовать их едиными. Резинка штанов сползала нехотя, так, что пришлось немного повозиться, чтобы стянуть такую лишнюю сейчас одежду хоть немного ниже. Мужчина вовремя опомнился и опрокинул омегу на спину, нависая сверху. С этого ракурса Чанёль казался слишком решительным, слишком возбужденным, и даже его глаза горели, словно внутри пылало настоящее пламя. Кто бы мог подумать, что такой холодный и сдержанный преподаватель внутри полон пышущей жаром страсти. Хотя, возможно, эту страсть разжег в нем сам омега, став его личным катализатором, даже не понимая этого. Хватило всего нескольких движений, чтобы домашние штаны на пару с бельем соскользнули с края постели, а перед омегой предстал совершенно обнаженный, возбужденный до предела альфа. Бэкхён успел лишь вскользь окинуть взглядом нависшего над ним мужчину, внутренне ликуя, что он перестал противиться их общему желанию, прежде чем тела вновь коснулись горячие губы. Чанёль испытывал его терпение на прочность, хоть и прекрасно знал, что его почти не осталось. Считал поцелуями тонкие ребра, раз за разом опускаясь всё ниже, пока не коснулся живота. Возможно, омеге просто показалось, но теплая ладонь, накрывшая животик чуть сбоку, и поцелуи стали куда мягче, куда нежнее, почти пропал тот возбужденный запал. Альфа словно извинялся у малыша за все неудобства, что сейчас ему причинят. От этого было немного неловко, стыдно, совсем чуть-чуть, но когда очередной поцелуй коснулся места сгиба бедра, совсем рядом с напряженной, уже давно налитой плотью, все лишние чувства просто исчезли, оставляя вместо себя одно только желание. Омега покрывается мурашками, когда внутреннюю сторону его ножки легко прикусывают, тут же зализывая бледный след, что пропадет уже через пару часов. Влажные поцелуи становятся всё настойчивее, Чанёль дразнит: целует, сжимая сочные бедра ладонями, разводит их шире, слишком медленно подбираясь к самому центру чужого возбуждения. Бэкхён только и может, что тихо ойкнуть, когда его ноги задирают выше, а очередной поцелуй касается слишком нежной кожи под мошонкой. Теряется всего на несколько секунд, как кажется ему самому. Цепляется пальцами за простынь и низко стонет, наконец получая желаемое. Внизу живота все сводит тягучим, приятным спазмом, и хочется кончить, потому что напряжение в его теле слишком велико, потому что перерыв в три месяца свел на нет его выдержку. Омега жалобно скулит и почти умоляет, но даже не может разобраться с собственным телом. Низ живота тянет точно как в преддверии оргазма, но всё еще не хватает чего-то, что-то происходит не так. Он с большим трудом вспоминает слова врача и даже почти успокаивается — ведь как-то так и должно быть, верно? Последние здравые мысли из головы вышибает мокрое прикосновение языка, что влажной дорожкой тянется вдоль ложбинки, нежно очерчивая сжатый сфинктер. Бэкхён и в самом деле сухой, хотя его запах просто кричит о возбуждении и желании. Альфу это немного смущает, если не сказать пугает. Он настойчиво вылизывает колечко мышц кончиком языка, заставляя омегу тихо скулить от удовольствия, и, мягко толкнувшись внутрь, даже радуется, чувствуя кончиком языка густую смазку. Бэкхён податливый в его руках, он выгибается навстречу, принимая каждое прикосновение, покрываясь мурашками в ответ на крепкую хватку на его бедрах и сильнее раздвигая ноги, чтобы мужчине было удобнее. Ему хорошо и, возможно, ради этого стоило подождать целых три месяца, но больше столь длительное ожидание он не перенесет. — Чанёль… — голос омеги срывается на тихий скулёж, его словно скручивает. Пальчики на ногах поджимаются, а где-то внизу ужасно тянет, вот только он не понимает, где именно. Дыхание почти срывается, когда гибкий язык оказывается все глубже в нем, щекоча чувствительные стеночки. Он почти плачет, не понимая, что происходит, подрывается на постели, отрывая спину от влажной простыни, и кончает. Небольшой член с алой головкой так и остается безучастным, но все равно медленно обмякает, в то время как альфа чувствует сильное напряжение омеги, чувствует, как пульсируют нежные стеночки, сжимая язык внутри себя, а проход наполняется смазкой. Ее все еще довольно мало, особенно если сравнивать с тем, как сильно младший тек раньше, но этого хватит, чтобы не причинить ему боли. Чанёль мягко опускает чужие ножки на постель, с нежной улыбкой окидывая взглядом юношу. Тот, обессиленно раскинувшись на постели, тяжело дышал, прикрыв глаза, и, казалось бы, был совершенно не способен двигаться. Его тело все еще подрагивало от оргазма, а волоски на коже стояли дыбом. Не нужно было особой наблюдательности, чтобы понять: сейчас всё было по-другому. Не так, как раньше, и это выбило младшего из колеи. Бэкхён выглядел слишком беззащитным, слабым и беспомощным. Его алые щечки и взъерошенные волосы отзывались трепетом в груди альфы, и он почти забыл, как хотел довести дело до конца, склоняясь к младшему и мягко касаясь губами нежной кожи под изгибом челюсти. Слишком чувствительный даже на столь незадачливое касание, он отозвался откровенным стоном. Опьяненный, почти лишенный рассудка, Бэкхён вновь тянется к альфе, обнимая крепкую шею, но так и не открывает глаз. Он требовал поцелуя, точно слепой котенок тычась теплым носом в чужую щеку, и почти урчал, получая желаемое. Мягко лаская губы, почти лениво, омега из раза в раз робко толкался языком в жаркий плен чужого рта. И Чанёль потакал ему, шел на поводу мелких капризов и только усмехался, когда, подавшись вперед бедрами, младший прижался ближе к его телу уже вновь возбужденной плотью, даже не намекая, а говоря более чем откровенно, что ждет продолжения. — Хочу быть сверху, — единственное, до чего додумался воспаленный желанием мозг, и как бы велико ни было желание Чанёля вдавить младшего в постель и довести до второго оргазма, он послушно подхватил того под попку, откидываясь на спину и усаживая чуть дезориентированного омегу сверху. Юноша выглядел словно под воздействием чего-то незаконного. Его зрачки были расширенными, а взгляд — почти отсутствующим. Он немного поерзал сверху, усаживаясь удобнее, и потерся о твердый член мужчины, заставляя того рычать нетерпеливо, но все же не двигаться. Теперь была очередь омеге изучать — так думал сам Чанёль, но у Бэкхёна уже была каша в голове вместо мыслей. Бьющие в теле гормоны снесли остатки разума до фундамента, не оставляя ничего. Альфа даже не успел сориентироваться, когда младший, чуть приподнявшись, аккуратно обхватил ладонью толстый член, направляя в себя, и… — Бэк… — всё остальное застряло где-то в глотке, уже не имеющее смысла. Упираясь ладонями в твердый напряженный пресс мужчины, омега медленно оседал на пульсирующую плоть. Крепко зажмурив глаза и закусив губу, он лишь тяжело дышал, довольно поскуливая от чувства наполненности, что увеличивалось с каждый пройденным сантиметром. У мужчины поплыла картинка перед глазами, он только и успел вцепиться в бедра мальчонки, чтобы не потерять связь с реальностью, приходя в себя, только когда мягкая попка коснулась его кожи, полностью приняв в себя каждый сантиметр его естества. — Малыш, — голос мужчины звучал тихим надсадным рыком, он с таким трудом сдерживал в себе желание грубо толкнуться в горячее, томящееся желанием нутро. Вот только Бэкхён сдерживать что-либо уже разучился. Забыл напрочь как это делать, порываясь приподняться, чтобы следом опуститься вновь, но мужчина вовремя прижал его бедра ближе к себе, не давая двигаться. Кое-как приподнимаясь и садясь на постели, он прижал омегу к своей груди, оказываясь буквально нос к носу с опьяненным удовольствием омегой. — Не торопись, тебе же больно, — Чанёль не знал наверняка, но догадывался, хоть омега никак и не выдавал неприятных ощущений, просто… Раньше он был влажным, истекал смазкой, пачкая не только себя, но и всё, что находилось под ним, его тело охотно принимало всё, что давал ему альфа, а тугие стенки податливо растягивались под напором пальцев. Сейчас он был таким же восприимчивым, но тело стало другим — безумно узким, горячим, почти сухим, даже не смотря на недавний оргазм. Это было странно и непривычно, совсем по-другому, и альфа тоже чувствовал всё иначе — ярче и острее, боясь окончательно потерять контроль над собой. Чанёль просто боялся причинить ему боль, особенно теперь. — Мне не больно, — облизывая пересохшие губы, прошептал омега. — Если не больно сейчас, не значит, что не будет потом. — Чертов альфа, я терпел три месяца, я думал, что умру от возбуждения, и когда твой член наконец оказался во мне, ты просишь меня потерпеть? — Бэкхён шептал как заведенный, явно нервничая от нетерпения, а Чанёль не знал, как ему реагировать на такие претензии, он ведь даже и не подозревал, что омеге было так тяжело всё это время. — Если ты сейчас же не дашь мне двигаться, я задушу тебя и изнасилую твое остывающее тело. Альфа был удивлен. Удивлен настолько, что ослабил хватку на чужих бедрах и в удовольствии прикрыл глаза, чувствуя первое неловкое движение. Бэкхён не срывался на бешеный ритм, хоть его слова и казались нетерпеливыми и безумными. Медленно приподнимался, почти полностью выпуская член, и так же медленно оседал до упора, впуская в свое тело пока еще небольшое уплотнение в основании. Он словно наслаждался чувством их единства, приятным ощущением наполненности, что сводило с ума. Роняя сладкие, даже нежные стоны, он опирался о плечи мужчины, размеренно двигаясь на нем, и Чанёль поддавался этому настроению томительной ласки. Обвивая тонкую талию омеги и покрывая нежными поцелуями плечи, дрожащие от удовольствия. Происходящее походило на музыку. Медленную и спокойную, интимную, дополненную тяжелым дыханием и бархатными стонами, что патокой растекались в теле. Омега выгибался в любимых объятиях, потираясь возбужденными из-за долгих ласк сосками о грудь альфы, привлекая новое внимание к налитым твердым бугоркам, что тут же вновь оказались в плену горячего рта. Откинувшись чуть назад, Бэкхён оперся ладонями о колени мужчины и выгнулся еще больше, подставляя всего себя столь желанным прикосновениям, и Чанёль дарил их. Придерживая изгиб поясницы, чтобы омеге было не так тяжело, он терзал жаждущие внимания бусинки, вылизывая, мягко покусывая в такт размеренным толчкам, отчего омега сжимался все сильнее. Альфа в который раз терял голову, рычал от удовольствия точно животное, втягивая в рот упругие соски, мечтая ощутить на языке обжигающую сладостью жидкость. Он представил это настолько явно, что нежный эфемерный аромат сливочного молока коснулся его обоняния, заставляя все сильнее терзать и без того до боли чувствительные бугорки. Движения становились все быстрее, более рваными, судорожными, словно омега пытался одним разом получить всё то, чего ему не хватало долгих три месяца, и у него почти получалось. В легких кололо от нехватки кислорода, грудь отдавала приятной тянущей болью от настойчивых ласк, а внутри завязывался тугой, плотный узел, что обещал подарить незабываемые ощущения. Бэкхён ведь так и не узнал, каково это, он не помнит, была ли у них вообще сцепка в ночь его первой и последней течки, проведенной вместе с альфой. И это кажется ему неправильным — не помнить, когда и как именно был зачат их ребенок. Желанный и всецело любимый. Оттого сейчас, чувствуя нарастающее напряжение, что собиралось тугим комом внизу живота, он все сильнее опускался вниз, до пошлых влажных шлепков, впуская в свое тело набухшее уплотнение в основании чужого члена, предвкушая незнакомое ранее удовольствие. Но Чанёль, точно придя в себя, в самый ненужный момент мягко потянул омегу под бедра выше. — Нет! Нет… я хочу… — протестуя из последних сил, Бэкхён казался сейчас разбалованным ребенком, что требовал сладость у родителей. Он отчаянно цеплялся за плечи мужчины, не желая двигаться, и, вопреки попыткам старшего, вновь плотнее прижимался попкой к его телу, не позволяя выйти ни на сантиметр. — Малыш… узел слишком большой, а ты тугой, как чертов девственник, я могу порвать тебя, — Чанёль и сам хотел. Внутри все тянуло от желания повязать своего омегу так, как он не сделал это раньше, по крайней мере, осознанно. Повязать, покрыть своим ароматом, чтобы больше ни один альфа не смел даже взглянуть на него, чтобы все знали, что этот омега занят, что он любим и желанен. — Нет… все будет хорошо, поверь мне… — Бэкхён шептал совсем тихо, умолял, околдовывал своим голосом. Возвращая телу почти вертикальное положение, вновь впутывая тонкие пальцы во взъерошенные волосы альфы, он почти лишил его рассудка. — Врач разрешил… — используя последний аргумент и вместе с тем выдавая секрет своего личного разговора с доктором, он подался навстречу, мягко впиваясь в губы, чтобы отвлечь, лишить последней капли бдительности, что утонула в поцелуе. Последнее глубокое движение, последний толчок. Полный удовольствия стон и низкий рык наполнили комнату. Омегу скручивало от незнакомого растекающегося внутри удовольствия, заставляя утыкаться носом в плечо мужчины, что крепко сжал пальцами мягкие половинки попки, оставляя россыпь синяков. Это было правильно, и каждый думал, что это должно было случиться раньше, еще в ту ночь, три месяца назад. Омега дрожал от чувства наполненности, такого непохожего ни на что, когда «до краев» — самое точное описание. Естественная смазка смешивалась с густой спермой альфы глубоко внутри, и стенки охотно поддавались давлению, принимая крупный набухший узел. — Не больно? — мужчина нежно гладил содрогающуюся в нескончаемом удовольствии спинку омеги, наконец откидываясь на спину и укладывая младшего себе на грудь. Омега мелко дрожал, еле заметно извиваясь, выгибая попку то в одну сторону, то в другую, словно пытаясь чуть сдвинуть узел внутри, тихо скуля от едва заметных изменений. — Нет… — скорее простонал младший, чем в самом деле ответил, утыкаясь носом во влажную от испарины грудь мужчины, оставляя легкий поцелуй — всего лишь прикосновение губами к коже. — Мне так хорошо… Чанёль знал это и без слов — всё тело младшего просто кричало о том, как ему хорошо, и даже в попке становилось всё более влажно и скользко от испытываемых ими волн наслаждения. Это было совершенно не похоже на всё, что испытывал мужчина раньше. Совершенно по-другому, чем это было с Мину, хотя весь мир только и делает, что возносит секс с истинным на вершину блаженства. Его, Чанёля, вершина была здесь, в лице маленького, очень ласкового и нежного мальчишки. Очередной приступ нежности заставил крепче сжать извивающееся тельце в объятиях, провоцируя тихий смешок, и, не сдержавшись, перевернуть омегу на спину, нависая сверху, почти полностью прижимая своим телом к постели и стараясь не налегать слишком сильно на животик. Бэкхён охотно поддался смене положения, закидывая ножки на бедра альфы и роняя стон, — от резкого изменения положения даже узел внутри двинулся более ощутимо, растекаясь в теле новой волной колкого удовольствия. Утыкаясь носом в изгиб плеча младшего, Чанёль почти сошел с ума от удовольствия. Глубоко вдыхая насыщенный возбуждением флер, дыша им, он резко замер. Тонкий аромат молока, что привиделся ему во время секса, когда всё внимание и воображение было занято желанием ощутить онное на кончике своего языка, он чувствовал его даже сейчас. Глубоко вдыхая плотный вишневый запах, он явно чувствовал в нем еще слабый оттенок нежного молока, и от этого коктейля волоски на коже вставали дыбом. — Малыш… ты пахнешь… — даже не думая над логичностью своих слов, Чанёль тихо выдохнул, не в силах сдержать себя, и провел языком вдоль влажной кожи, явственно чувствуя нежное молочное послевкусие, смешанное со спелой вишней. Бэкхён лишь тихо засмеялся от абсурдности. Разумеется, он пахнет: он же омега, всё еще возбужденный, разнеженный сексом омега. Но то, с каким восторгом мужчина вылизывал его кожу, как утыкался носом за ушко, жадно втягивая его аромат, заставило взволнованно затихнуть. — Чем… чем я пахну? — в волнении облизывая припухшие губы, младший с замиранием сердца ждал, что скажет ему Чанёль, но тот тянул время — изучал новые нотки в давно любимом запахе, пробовал на вкус распаленную лаской кожу. Дышал им, тихо, довольно урча от наслаждения. Бэкхён пах не так, как раньше. Запах был еще слабым, но тем не менее он уже кричал о том, что внутри омеги растет маленькая жизнь. Кожа отдавала теплым парным молоком, и не осталось и следа от когда-то «пьяной вишни». Сейчас он больше напоминал вишневый торт — сладкий десерт с воздушным бисквитом, молочным кремом и свежей вишенкой на верхушке. Аппетитный настолько, что хотелось съесть его, и мужчина понимал, что этот аромат побуждает в нем новое возбуждение. Желание поцеловать, попробовать на вкус, вылизать ароматную кожу, чтобы насытиться. А ведь со временем его организм изменится еще чуть-чуть: аромат молока станет сильнее, более насыщенным и манящим, и тогда, если повезет, в очередной раз обхватив упругую бусинку соска, можно будет ощутить его вкус. Чанёль уверен, что сойдет с ума, если тело омеги позволит ему сделать это до того, как родится малыш. Омегу и самого странным образом повело от столь настойчивых, почти безумных прикосновений чужого языка к его коже. Альфа еле заметно двигался внутри — легко покачивал бедрами, всего в пару сантиметров амплитудой, но даже эти мизерные изменения отдавали приятными мурашками, когда узел внутри двигался, стимулируя до предела возбужденный проход. Возможно, если бы омега был не таким узким, движения были бы размашистее: он буквально трахал бы омегу своим узлом до потери сознания, и он обязательно сделает это, но позже. Сейчас возрастающее с каждой минутой возбуждение делало аромат младшего все ярче, позволяя ощутить в нем все новые и новые крупицы чего-то незнакомого ранее. Бэкхён пах их ребенком. Малышом, находящимся внутри него. Еще совсем слабо — настолько, что тонкий запах терялся на фоне его собственного аромата и аромата молока, но альфа чувствовал его, сцеловывал с бледной кожи, наполняя им легкие до отказа. — Чанёль… — роняя очередной низкий стон, омега закатил глаза, чувствуя, как очередная волна прошибает его тело и внутри становится еще более влажно. — Кем я пахну? Скажи мне… — у него звезды осыпались перед глазами, и дыхания не хватало, точно вот-вот сознание окончательно покинет тело. Он цеплялся за плечи мужчины, на каждом вздохе роняя возбужденные стоны, чувствуя себя всецело оголенным нервом. — Ты пахнешь омегой, Бэкхён… маленьким омегой. Чанёль с трудом заставил себя прекратить сводить их с ума и, чуть приподнявшись, нашел взглядом затуманенные глаза омеги. Тот улыбался, широко и радостно, хотя в глазах стояли слезы. «Слезы счастья», — подумал мужчина и был прав. Очередной тихий стон закончился смущенным смехом, а слезы все-таки потекли по алым щечкам омеги, теряясь на губах альфы. Омега… и ведь он в самом деле постарался, как и обещал отцу. У них будет омега.