desperate.

Из-под одеяла раздался тихий скулеж, перебиваемый тяжёлым дыханием и возней, пока наружу не высунулась всклокоченная мордашка омеги, что, проронив очередной низкий стон, откинулся на подушку. Жмуря и без того не продравшиеся с утра глаза, он комкал пальцами край одеяла, с трудом сдерживая желание постучать по заметно вздыбившемуся в районе ног одеялу. Он чувствовал, как влажная горячая узость чужого рта сжимала его напряжённый член, а длинные пальцы растягивали тугой проход. Альфа издевался над ним. Без капли совести вбирал небольшую плоть до самого основания, ласкал кончиком языка чувствительную головку, и осыпал лёгкими поцелуями — прикосновениями губ к уздечке. Его пальцы двигались глубоко внутри почти сухого прохода, смазанного только слюной, после того как альфа, не стесняясь, вылизал его. — Чанёль… — получилось куда более плаксиво, чём он ожидал, под конец и вовсе перетекая в очередной утробный стон. Пальцы сильнее впились в одеяло, спину выгнуло дугой под задушенный скулеж, а следом наступило затишье, сбиваемое тяжёлым дыханием. Одеяло вновь зашевелилось, комок двинулся выше, в конце концов выпуская наружу такого же всклокоченного Чанёля. Мужчина довольно улыбался, и хоть его дыхание было таким же тяжёлым, глаза светились неподдельным удовольствием. — Ну что ты творишь, — жалобно простонал омега, пытаясь стащить одеяло чуть ниже, потому что жарко и совершенно нечем дышать, но альфа не позволил, нависая сверху и утыкаясь носом в плечо, начал прокладывать влажными поцелуями дорожку за ушко. — Люблю тебя, малыш, — тихо урча, он мягко прикусил мочку ушка. — А теперь повернись на бок, — мягко похлопав младшего по бедру под одеялом, мужчина с улыбкой наблюдал, как омега, недовольно сопя, повернулся, а сам он устроился за его спиной. Огибая рукой тонкую талию, ладонью накрывая заметно подросший округлый животик и прижимаясь к обнажённому телу ближе. Второй рукой приподнимая одну ножку омеги, чтобы без труда прижаться к ложбинке между половинок. Бэкхён, как бы ни дулся, что его нагло домогаются, послушно отставлял попку навстречу, потираясь о стоящий член мужчины. Немного смазки уже выступило на тугом колечке мышц стараниями альфы, и останавливаться на этом он не собирался. Чанёль мягко подался вперёд, входя во влажное узкое тело. Ладонь нежно огладила круглый животик, останавливаясь у самого низа, словно придерживая, и, чуть помедлив, мужчина двинулся в первый раз на пробу. — Божечки, — тихо пискнул младший, инстинктивно выгибаясь и свободной рукой накрывая ладонь альфы. Они делали это часто, словно пытаясь разом наверстать вынужденный перерыв, что был в начале беременности. За две прошедшие недели только и делая, что начиная свое утро вот так, чтобы день точно был хорошим. Пока такая система работала отлично и сбоев не давала. Что альфа, что омега ходили удовлетворённые и умиротворённые. На самом деле — они знают это оба — Чанёль просто не может держать себя в руках, хоть и Бэкхён не далеко ушел от него. Запах омеги стал ярче. Насыщенную спелую вишню так аппетитно разбавил сливочный аромат молока с нежными нотками бисквита. И мужчина терял голову каждый божий день, стоило только наполнить лёгкие этим коктейлем. Омега, что носит под сердцем твоего ребенка, — особенный, и мужчина впервые чувствовал себя таким зависимым, таким слабым перед маленьким омегой. Очередной слишком глубокий толчок, и младшего пробивает дрожь. Он заводит вторую руку назад, пытаясь вцепиться в мужчину, и обхватывает крепкую шею, тянет ближе к себе, желая получить поцелуй. Реальность оказывается менее удобной, но отрываться от любимых губ не хочется, и Бэкхён стонет, не разрывая поцелуй. Подается навстречу движениям, что словно стали резче и глубже. Одеяло, так и болтающееся сверху, мешало, душило своим жаром. Из-за него кожа покрылась испариной и даже дышать стало нечем, но все равно это приносило странное удовольствие. А ведь когда у них родится сын, довольствоваться друг другом придется именно так — за закрытой дверью душа, ранним утром под жарким одеялом — там, где их не увидит ребенок. Сдерживая стоны, крики, даже контролируя амплитуду движений, чтобы не было влажных шлепков. От этого стало как-то совсем странно, и размытая мысль о том, что это будет весьма забавно и очень рискованно, доводит его до пика. — Только не в меня, — жалобно тянет омега, утыкаясь носом в подушку и прикусывая наволочку, чтобы не выть. Не то чтобы ему не нравилось — ему-то нравилось и даже очень, но вот-вот прозвенит будильник, Чанёлю придется собираться на работу, и если они сейчас застрянут в постели почти на час, кто-то точно опоздает. Альфа тоже понимает это, хотя желание положить на свою пунктуальность болт просто запредельное. Какая может быть работа, когда в постели тебя ждёт любимый сладко пахнущий омега, который хочет тебя так же, как и ты его. Но Бэкхён мягко стучит ладошкой по бедру старшего, точно чувствуя, какого содержания мысли роятся в чужой голове, и не остаётся другого варианта, кроме как поспешно выскользнуть из любимого тела, когда перед глазами темнеет, пачкая постельное белье. На часах почти семь — время есть только на то чтобы отдышаться, и можно окунаться в привычную рутину, которая теперь приносит радость. — Душ. Я приготовлю завтрак, — как-то слишком уставше выдыхает омега под писк будильника. — Малыш, отдыхай, я сам все сделаю, — Чанёль тихо смеется, целуя влажное от испарины плечо, и наконец откидывает одеяло в сторону, позволяя прохладе окутать тело. — Нет, я приготовлю, — уперства младшему не занимать, а мужчина уже привык не спорить в таких мелочах. Буквально сползая с постели, оба расходятся по комнатам. Бэкхён на ходу натягивает чужую футболку, останавливаясь только на пару секунд у зеркала, окидывая собственное отражение взглядом, с удовольствием подмечая немного выпирающий животик. Он и в самом деле растет, становится все больше с каждой неделей, особенно если сравнивать с фотографиями, которые делает Чанёль. Это восхищает даже его самого. Маленькая жизнь внутри, которая скоро появится на свет. Сейчас ему чуть больше четырех месяцев, а под широкой одеждой даже и не видно, что омега в положении, но об этом уже более чем явно говорит его запах. Нежный молочный аромат с примесью вишни и мягкого ванильного бисквита. Чанёль в шутку назвал его тортиком с сюрпризом, и это оказалось точным, как ничто другое. Крепкий кофе наполнял кружку, а яичница мерно шкварчала на сковороде, пока из душа доносился приглушённый звук текущей воды. Бэкхён дожидался мужчину, почти закончив с завтраком, между тем наливая в высокий стакан апельсиновый сок для себя и малыша. Это постепенно начинает входить в привычку — говорить дурацкое «мы», которое он никогда не понимал раньше. Не мог даже подумать, что до рождения ребенок может чего-то хотеть. Теперь думать приходилось. Особенно когда внутри разгоралось непонятное желание получить что-то, что сам омега раньше не любил. Тут уж по-другому, кроме как «мы», и не скажешь, а ведь это только желание. Что будет, когда малыш внутри начнет толкаться каждый раз, как ему будет скучно или что-то не понравится? — Ты меня затопчешь, да? — тихо протянул омега, опуская взгляд на еле заметный через футболку животик. — Наверное, ты будешь возмущаться каждый раз, когда мы с твоим отцом… — Бэкхён затих, раздумывая над тем, а стоит ли говорить такое ребенку. Понятное дело, что малыш ещё совсем маленький, чтобы понимать что-то, да и вряд ли вообще что-то слышит. Но настроение папочки ведь чувствовать должен. Во всяком случае, продолжать свою мысль вслух Бэкхён не стал, хотя тема для размышлений появилась. Вероятно, это тоже очередной беременный бзик, но он не уверен. — Наверное, тебе не очень нравится, когда мы… ну. Хотя, если бы тебе было совсем плохо, мне бы и не хотелось, правильно? — невольно почесав затылок, омега так и продолжал смотреть вниз, словно ему могли ответить. — Это вообще нормально — заниматься таким при ребенке? Ты ещё, конечно, крошечный, но если ты чувствуешь то же, что и я… — тихо бурча, Бэкхён и в самом деле крепко задумался о подобном. Настолько, что даже вздрогнул от неожиданности, когда в поле зрения попали крепкие руки, что в одно мгновение обвили талию, накрывая животик. — Отвечает? — тихо прошептал мужчина, покосившись на чудом не сгоревшую яичницу, о которой омега, к собственному стыду, забыл напрочь, и выключает плиту. Выйдя из душа, он как никогда чувствовал себя бодрым и свежим, с уложенными назад волосами, что делали его внешний вид более сдержанным, даже строгим. Мужчина направился на поиски омеги, который ожидаемо топтался на кухне, тихо что-то урча сам себе. Только подойдя ближе, альфа смог расслышать чужие слова, от которых не смог сдержать улыбки. Бэкхён делал это нечасто, пока ещё и сам толком не привыкший, но когда что-то на самом деле беспокоило его, он начинал говорить с малышом. «Решаю важные вопросы с самым важным членом семьи», — однажды ответил он на недоумение Чанёля о том, почему омега сам с собой составляет список продуктов. Спорить с таким было вообще грешно, как подумал альфа. Так они вдвоем определятся, что они хотят, и не будет потом недовольных мосек, что в итоге хотят то, чего дома нет. — Пока нет, — совершенно серьезно отвечает омега, порываясь выложить завтрак на тарелку, но Чанёль его опережает, мягко подталкивая к стулу, предварительно поцеловав в плечо. — Ничего, скоро как разболтается — не будем знать, что делать, — мягко улыбаясь, уже вместе с тарелкой мужчина присел рядом с младшим. Поддевая вилкой кусочек омлета и поднося к губам омеги, что на автомате съел мягкий белок, так и глядя задумчиво на живот. Размышления о том, чего не стоит делать в присутствии малыша, которое в ближайшие пять месяцев будет постоянным, медленно переросло в размышления о том, как быстро он вырастет. А ведь почти половина беременности уже прошла, вот-вот — и ребенок родится, и начнется целая вереница из хлопот. Сначала с совсем крошкой, а потом ведь он научится ходить и будет озорничать и пакостить, как и все маленькие дети. Но что куда важнее — будет называть их «папой» и «отцом» и будет любить сильно-сильно. — Чанёль… — Да, малыш? — с ласковой улыбкой на губах альфа оторвался от подходящего к концу кофе, переводя пытливый взгляд на омегу. — А как мы назовем его? — само собой пришло в мысли, ведь ребенок растет и ему нужно имя уже сейчас. Не могут же они и дальше называть его просто «малыш». — Хороший вопрос, — слабо приподнимая уголки губ в улыбке, мужчина и сам погружается в мысли. Он об этом даже не думал, хоть и понимал, что рано или поздно этот вопрос станет фактически первостепенным. Сейчас же идей почти не было, в принципе, не было ничего стоящего, а судя по понурой мордашке омеги, у того тоже были с этим проблемы, и это отчасти расстраивало. — Знаешь… — Чанёль задумчиво тянет, привлекая внимание младшего, не уверенный толком, что стоит вообще об этом говорить, но… Он не говорил этого никому, а сейчас воспоминания просто врезались в мысли. — Много лет назад, когда Дже был маленьким, я безумно хотел второго ребенка, но Мину был против, и я понимаю его. Для него все это было слишком тяжело. Тогда у меня было просто невыносимое желание назвать второго ребенка как-то созвучно первому, — мужчина неловко улыбнулся, отводя взгляд чуть в сторону, вспоминая старые времена, но вовремя себя одернул, возвращая взгляд на омегу, что всё ещё казался задумчивым. — Прости, должно быть, я расстроил тебя… Старшему хочется отпустить себе затрещину за свою глупость. Бэкхён никогда не говорил ничего против его редких воспоминаний о бывшем муже или о сыне, но ведь не нужно быть гением, чтобы понять: ему неприятно это. Любому было бы неприятно, если бы при нем вспоминали бывших. А Бэкхён беременный, он сейчас чувствительнее других, более нежный и слабый, и его следует защищать даже от плохих мыслей, а он сам же их и подкидывает. — Совсем нет… — слабо качнув головой, омега мягко улыбнулся. — Это часть твоей жизни, я бы сказал — большая часть, ее нельзя оторвать и выбросить. К тому же… сейчас ты со мной, и я должен говорить судьбе «спасибо», а не ревновать тебя к воспоминаниям. Слыша чужие слишком ласковые слова, видя лёгкую улыбку на любимых губах, Чанёль не верил самому себе. Он никогда не сомневался, что Бэкхён — сознательный мальчик. Да, он молодой, немного вспыльчивый, он полон эмоций и нескончаемой энергии, как и все в его юном возрасте, но… он был слишком зрелым. Способным на глупости, на отчаянные поступки, но все равно несущим ответственность за свои слова и действия. За три месяца, что они прожили бок о бок, у мужчины ни разу не возникло ощущение, что он живёт с ребенком. Словно и не было пропасти в двадцать четыре года, они были словно созданы друг для друга, и очень хотелось бы спросить у природы: ничего ли она не спутала? Почему такая во всех смыслах подходящая для него пара — не истинная? Но все это уже совершенно неважно. Для Чанёля воспетая всеми истинность давно обесценилась. Он подается вперёд, забывая, что должен что-то ответить, наверняка ведь все его слова отчётливо видны во влюбленном взгляде. Тянется к мальчишке, склоняясь все ближе, и прижимается к мягким губам собственными. Ни одни слова не смогли бы передать то, что он чувствует, лучше поцелуя, и Бэкхён понимает его. Говорит на том же языке и безмолвно благодарит саму жизнь за такую возможность. — Малыш, какой же ты удивительный… — оторвавшись буквально на секунду, чтобы проронить самую важную для себя фразу — то, чем он не перестает восхищаться, — Чанёль целует вновь. Накрывает мягкие губы своими, сцеловывая смущенный смешок, и не может перестать сминать любимые уста, пытаясь выразить все свое бесконечное восхищение таким маленьким и в то же время взрослым омегой. — Работа, — тянет младший между короткими нежными поцелуями, наперебой с тихим смехом, но даже не пытается сопротивляться, с охотой принимая ласку. Просто сейчас ему кажется, что ещё чуть-чуть и Чанёль точно не сможет никуда идти. Альфе тоже так кажется, и нехотя он разрывает сладкий вишневый поцелуй, в довершение целуя маленькую родинку в уголке губ. — Ты сегодня дома? — тихо звучит вопрос, просто чтобы привести себя в чувства и немного отвлечься от разгорающегося внутри желания. — Совсем забыл ведь… — мягко хлопнул себя по лбу омега, тут же получая лёгкий поцелуй аккурат в серединку лба. — Вчера Хань позвал посидеть в кафе, мы давно не виделись, так что я согласился… Ты не против? — пытливый взгляд младшего вызывает улыбку. Он так серьезен, словно Чанёль хоть раз ему что-то запрещал, словно он вообще может что-то запретить. — Я оставлю тебе карточку, побалуешь себя, — мягко улыбнулся мужчина, наконец поднимаясь из-за стола, чтобы убрать посуду. — Не нужно, у меня есть деньги, — Бэкхён смущённо пыжится, все ещё стесняясь таких вещей. Чанёль и так делает слишком много для него, слишком много даёт, почти ничего не получая взамен, — так думает омега. У самого Чанёля совершенно другое мнение. Он как никто другой знает, что никакие деньги не смогут стать вровень с тем теплом и заботой, что дарит ему младший, с той любовью, которой он одаривает мужчину каждый день. Разве же кусочек тортика и чай вообще можно считать платой за искренние чувства? — Я все равно оставлю, — вот тут уже уперто спорит мужчина, направляясь к выходу, ведь самое время одеваться, но между тем он останавливается за спиной юноши. Склоняется ближе, ладонями накрывая хрупкие плечи, и целует в макушку. — Не хочешь тратить на себя — купи вкусненького малышу. Омега пыжится ещё сильнее, ведь как тут спорить? Чанёль использует запрещённый прием, буквально удар ниже пояса. В самом деле, вдруг малыш захочет что-то эдакое? Бэкхён же не сможет сопротивляться этому желанию. Чанёль уходит на работу в спешке, потратив слишком много времени на нежности с омегой, хоть и совершенно об этом не жалел. Бэкхён только показывал ему язык вместо прощания и бурчал вслед, что он предупреждал. На часах ещё не было и восьми, спать не хотелось совершенно, и омега промаялся несколько часов подряд, убираясь по дому и занимаясь их будущим ужином, но даже это совершенно его не угнетало. Не смущало, что в столь юном возрасте он буквально превратился в домохозяйку. Это была временная мера: он был более чем уверен, что, когда малыш родится и подрастет, Чанёль не станет держать его дома. Даже сейчас омега пророчил себе большое будущее. Ещё толком не определившись с родом занятий, он был уверен, что его работа будет любима им, будь то исследовательский центр, лаборатория или место преподавателя — это неважно. Он несомненно сможет, точно как и папа, совместить семью и работу — именно это не давало ему даже повода, чтобы грустить. Точно маленькая юла, омега вертелся на кухне, окрылённый своим хорошим настроением, чутко созданным с утра альфой. И только когда до назначенной встречи оставалось два часа, он опомнился. Жгучее желание выглядеть сегодня особенно очаровательно не давало мальчонке покоя, заставляя копаться в самых дальних углах шкафа, что в последнее время стал совсем уж забитым — родители любезно перевезли большую часть вещей омеги в его новый дом. Да и Чанёль не остался в стороне, пополняя запасы вещами из разряда «чтобы животик поместился». Но сегодня настроение было особенным, и омеге очень сильно хотелось найти свою синюю рубашку. Любимую до чёртиков, а теперь как никогда подходящую под пепельные волосы. Омега с воодушевлением натягивает ее и, застегивая мелкие черные пуговицы, в какой-то момент понимает, что рубашка стала слишком тесной. Животик, который всё ещё казался ему совсем маленьким, едва заметным, плотно обтянула синяя ткань, подчёркивая, что небольшая округлость не такая уже и «небольшая», а вполне себе ощутимая. Повернувшись к зеркалу боком, он огладил пока ещё плавный изгиб, удивляясь сам себе. И ведь как он не замечал, что уже стал таким кругленьким. Видимо, Чанёль был прав, говоря, что он просто не заметит, как разница с привычно впавшим плоским животиком станет просто разительной. А ведь это только четвертый месяц и животик вырастет ещё, станет совсем большим… Бэкхён точно будет похож на дирижабль. Но расстраиваться времени нет, да и все ещё свежи в памяти слова Чанёля, который ждёт не дождется, когда животик подрастет ещё. Бэкхён теперь и сам заканчивает сборы наспех. Уже немного приловчившись, он подкрашивает веки, рисуя тонкие, но выразительные стрелочки, и топчет в прихожую, натягивая пуховую куртку, пряча живот в тепло. Чанёль сотни раз просил его не соваться в общественный транспорт, и если раньше омега тайком, но все же нарушал наставления альфы, сейчас, когда животик стал заметным, побоялся ослушаться. Вызвав такси, он еще несколько минут возится с ботинками, сидя на пуфике и растянув ноги в разные стороны. Все еще не так плохо, как будет на месяце девятом, но некоторые трудности есть. И Бэкхён натужно пыхтит, завязывая шнурки на ботинках, и заканчивает как раз к приходу оповещения, что такси ждет. Правда, ехать в чужой машине с чужим незнакомым бетой ему совсем не нравится, но выбирать особо не из чего, и, спустившись на улицу, омега ловко забирается в просторную машину такси. — Пристегнитесь, пожалуйста. Хоть вы и сели сзади, в вашем положении нельзя пренебрегать безопасностью, — Бэкхёна такие слова удивляют и заставляют оцепенеть на несколько секунд, но он послушно пристегивает ремень безопасности. Машина трогается на удивление мягко, почти так же, как под чутким управлением Чанёля, и выезжает на дорогу. Омега понимает, что они едут медленнее, чем обычно разъезжают таксисты, и это вызывает странное доверие к незнакомому мужчине. И ведь как он узнал, что Бэкхён в положении? Беты ведь не так чувствительны к аромату альф и омег, и его животик… Он невольно опускает взгляд вниз, чтобы убедиться наверняка, и, в самом деле, из-под куртки живота еще даже не видно. — Простите, но как вы поняли, что я беременный? — не удержав в узде любопытство, омега неловко тянет, глядя на водителя чуть сбоку с заднего сиденья. — Вы когда из дома выходили, живот придерживали, вот и подумал. И не промахнулся ведь, — бета смеётся мягко, но от дороги не отвлекается ни на минуту. Почему-то от этого становится совсем приятно. Совершенно чужие люди так внимательны к нему и, не стесняясь, выказывают беспокойство и помогают даже такими мелочами. Бэкхён в самом деле чувствует себя особенным и не может сдержать улыбки, накрывая ладонями животик через куртку. От всего этого так тепло, что, когда такси подъезжает к уже знакомому кафе, выходить из машины совсем не хочется. И даже настроение становится лучше, когда бета желает ему хорошего дня. День ведь и правда обещает быть хорошим. Кафе встречает его уютным теплом. Многочисленные посетители переговариваются каждый о своем, официанты кружат между столами как заведенные, и эта суматоха кажется такой приятной, совсем живой. Кофейные оттенки, дополненные ароматом черного свежесваренного, и шоколадные скатерти на столах — все выглядит таким не сказать иначе, как аппетитным. Вдоль широких французских окон тянется узкий ряд круглых столиков, и за одним из них находится Хань. Он с любопытством смотрит на Бэкхёна, сам для себя подмечая все те изменения, что происходят с младшим между их встречами. Бён возится с курткой у первой полупустой вешалки, расстегивая молнию, тянущуюся от подбородка почти до колен. Первое, что бросается в глаза, — очаровательный круглый животик, так мило обтянутый клетчатой рубашкой, и это замечает не только Лу. Один из официантов в мгновение ока оказывается рядом, любезно распаковывая нового посетителя из теплой одежды, и сам вешает его куртку на вешалку. Омегу такое внимание смущает. Он краснеет и сбивчиво благодарит, пока официант — такой же омега — отмахивается. Бэкхён ведь не инвалид, чтобы прямо так с ним, — все не может он угомониться, тихо бурча, пока добирается до нужного столика, где Хань, уже пришедший в себя, поднимается с места, чтобы заключить в объятия. — Бэкки, я рад тебя видеть. Ты стал ещё круглее, — он просто не может не заметить это, хотя не прошло ещё и месяца с их прошлой встречи, словно малыш растет по часам. Поглядывает на милую округлость и невольно накрывает ее ладонью, забыв даже спросить, а можно ли вообще. Ему, разумеется, можно. Бэкхён не стал бы отказывать, особенно видя, с каким восторгом старший трогает упругий, твердый животик. Слишком аккуратно и нежно, словно может этим навредить, отрываясь нехотя и отступая от друга на шаг, давая немного личного пространства. — Прости, ничего, что я?.. — словно только опомнившись, старший неловко улыбается, боясь, как бы не причинить другу неудобств своим импульсивными действиями. — Со мной все в порядке, правда, переживать пока еще рано, — невольно улыбаясь растерянности друга, Бэкхён наконец опускается на стул, первым делом цепляясь за меню. Хань наблюдает за этим с интересом. Он всё ждёт чего-то необычного, как это часто бывает в забавных историях о беременных. Все эти странные пристрастия, извращённый аппетит — рыба с шоколадом и что-то в этом духе. Но ничего не происходит. Бэкхён тихо бурчит что-то себе под нос, выбирая десерт, и Хань даже успевает расстроиться, пока не понимает, что омега говорит с ребенком, тихо спрашивая: «Что же мы хотим, нам ведь сказали побаловать себя, значит, нужно что-то особенное». Это вызывает невольную улыбку; и ведь кто бы подумал, что услышать это будет куда интереснее, чем любая странная комбинация еды. Бэкхён тихо урчит себе под нос, перелистывая страницы, и задумчиво разглядывает картинки сладостей, спрашивая сам себя, хотя, скорее, малыша, что ему нравится, словно ему в самом деле ответят. В итоге выбирает всего лишь лимонное пирожное и травяной чай. — Это так… необычно — видеть тебя таким. Ты просто светишься… — Хань невольно улыбается, глядя на младшего, и даже с трудом верит, что это в самом деле его Бэкхён. Омега смущается. Его щёчки розовеют, а сам он, наверное даже не замечая этого, обнимает себя за животик, сложив руки на выпирающей округлости. Ему говорят это многие, но сам он разницы почти не видит, зато сейчас ее видит Хань. Видит здоровый цвет лица, нежный румянец, даже щёчки, что стали мягче. — С тобой ведь хорошо обращаются? — старший даже не успевает понять, как эти слова вырываются, просто… Да, он видит, как изменился Бэкхён, как он похорошел и буквально излучает счастье. Будь в его жизни что-то не так, он не выглядел бы столь очаровательно. Просто неведение убивает и каждый раз кажется, что его не знакомят с альфой просто потому, что боятся раскрыть какую-то страшную тайну. Что Бэкхёна не любят или изменяют ему, или и вовсе бьют. Таким мыслям не должно быть места в его голове, особенно когда очаровательный, счастливый младший сидит напротив. Просто Хань беспокоится. — Почему ты спрашиваешь такие вещи?! — Бэкхён восклицает недовольно, хмурится, хоть и не всерьез, просто чтобы подчеркнуть, что Лу не должен думать о таком. — Я ведь уже сотню раз тебе говорил: он хороший человек. — Я помню, помню, просто… — старший обессиленно вздыхает, прикрывая на секунду глаза, после стыдливо отводит их в сторону, глядя, как за окном мельтешат люди, в который раз признаваясь, что, возможно, он думает слишком много, но по-другому уже не получается. — Ты так и не сказал, кто он, я до сих пор не видел его ни разу, а люди ведь, сам знаешь, могут врать о том, какие они на самом деле. Да и у вас все получилось так спонтанно, — он уже говорил это. Они заводили эту тему не раз, и каждый раз Лу чувствовал себя виноватым, что лезет не в свое дело, но это в самом деле не давало ему покоя. — Вчера не было и речи ни о каком другом мужчине, а сегодня ты уже носишь ребенка непонятно от кого. — Его приняли мои родители, прекрати переживать понапрасну, — Бэкхён может только вздохнуть в ответ. Он понимает, о чем говорит ему Хань, понимает, о чем он думает и почему, но пока не может ничего исправить. Слишком рано открывать их секрет. Это может потянуть за собой неприятности, которые им не нужны. Старший вновь чувствует лёгкий стыд, что лезет туда, куда его просят не совать нос. Казалось бы, стоило уже начать доверять, ведь Бэкхён выглядит счастливым и здоровым. Он улыбается и смущается каждый раз, когда речь касается их семейной жизни, скидывает ему редкие снимки УЗИ и каждый раз долго пищит по телефону, как сильно подрос его маленький омега. Вспоминая подобное, Хань просто не может не улыбнуться. А сейчас, глядя на омегу, что тычет нос в только принесенный официантом заказ, не иначе как пытаясь убедиться, что «они» точно хотели именно это, улыбку сдержать невозможно. — Сколько вам уже? — хоть и без того приблизительно помня ответ, он спрашивает это каждый раз. Знает ведь, как Бэкхёну это приятно и что вот-вот он начнет щебетать как заведенный, рассказывая о том, как быстро они растут и что появилось нового. — Семнадцать недель… — тут же отрываясь от изучения сладости, младший широко улыбается. — Четыре месяца и одна неделька. Быстро растет, кажется, что вот-вот — и родится! — нескончаемый восторг — вот, что чувствует Хань в чужом голосе. Бэкхён тепло улыбается, теперь уже осознанно накрывая живот ладонью, мягко погладив, и от этого становится немного неловко. Словно он увидел что-то излишне интимное. — А твой мужчина, — толком не уверенный, что такие вопросы не относятся к запретной теме, которая расстраивает младшего, Хань любопытно тянет, стараясь выглядеть не слишком заинтересованным. Не признаваться же, что у него несколько десятков таких вопросов, что касаются незнакомого ему альфы. — Он собирается брать на себя ответственность? Я имею в виду брак. Брак. Бэкхён и думать боялся о подобном. Для него такие вещи все еще находятся в категории мечтаний. Он не знает, нужен ли этот брак Чанёлю, да и не создаст ли он им проблем. Все же это просто штамп в паспорте, и даже без него они семья, и без него Бэкхён более чем уверен в своем мужчине. К тому же альфа только недавно получил развод. Хоть Мину и пошел ему навстречу — им не было смысла о чем-то спорить, они ведь оба этого хотели, — у Чанёля могли остаться неприятные воспоминания о самом понятии брака. Его первый закончился не чем иным, как полным отсутствием любви, и теперь говорить о подобном… Бэкхён не считает это нужным, довольствуясь тем, что есть. Ему хватит и этого, главное, чтобы Чанёль был рядом и любил их с малышом. — Я не знаю. Не думаю, что сейчас подходящее время, и не хочу ставить его в неловкое положение глупыми вопросами, — в конце концов он просто отмахивается от чужих слов. Неловко улыбается, а Хань понимает, что — да, эта тема тоже одна из тех, что заставляет младшего чувствовать себя неловко. Вот только сам старший видит в этом немного другие причины. — И ты уверен, что он не сбежит, если ему вдруг надоест все это? — противное тревожное беспокойство пульсирует где-то в груди. Просто у Ханя свои понятия насчет этого, и если альфа не говорит о браке с омегой, который носит его ребенка, точно ли этот альфа готов взять на себя ответственность? — Уверен, — Бэкхён поддаваться чужому волнению не собирается, хотя причину его понимает прекрасно — неведение. Все эти неприятные разговоры упираются лишь в попытки старшего узнать немного больше, чтобы быть уверенным, что все будет хорошо. — Знаешь, на самом деле это не было спонтанно, просто… — омега вздыхает, сам для себя решая немного приоткрыть завесу. Рассказать если не о самом Чанёле, то хотя бы о том, как много он сделал для них с малышом. — Прости, я не рассказывал ничего, когда все это только начиналось. Сам не верил, что это приведет хоть к чему-то серьезному, а когда забеременел… Это было сложно, правда. Сам помнишь, в каком состоянии я был. И тогда у меня было много плохих мыслей, я чуть не сделал наибольшую в своей жизни ошибку, знаешь… я почти сделал аборт. Эти слова даются ему с большим трудом. Он обещал себе забыть о том времени, когда чуть не совершил эту ошибку. Когда запрещал себе привязываться к ребенку, любить его, даже прикасаться к животу, лишь бы не проникнуться какими-либо чувствами. Сейчас это кажется глупым. Разве же могло что-то изменить простое прикосновение, когда всё его сердце болело только об этом? Он обещал, что забудет те несколько недель, выбросит из своей жизни и оставит только безграничную любовь к своему ребенку. — Ты что? — он не уверен, что это именно то, что он желал бы услышать, когда Бэкхён заговорил. И первое, что приходит в голову: его не было рядом. Он был так нужен младшему, ему нужен был хоть кто-нибудь, с кем можно было поговорить, а Ханя не было. Да, Бён сам тогда не подпускал никого, даже не ходил на занятия, но Лу ведь должен был почувствовать, что случилось что-то серьезное, они ведь друзья. — Я правда был в отчаянии, никому не хотел говорить об этом, но «он» узнал все, — Бэкхён продолжает, только улыбается неловко, даже немного виновато. Он и чувствует себя виноватым перед другом. Столько ведь скрывал. — Он помог мне. Буквально спас меня и малыша. Ворвался в кабинет к врачу, порвал бланк согласия, а уже через несколько дней пришел ко мне домой, объяснил всё родителям, даже получил от отца по носу… — Бэкхён тихо смеется от собственных слов. Сейчас эти воспоминания вызывают улыбку, хотя тогда у него сердце останавливалось от каждой подобной выходки Чанёля. — Отец тогда был совершенно не готов к подобному, хоть и знал уже, что я беременный, не знал только от кого, и вот, собственно, познакомился. Тогда все это было просто безумием, но в тот день он забрал меня к себе, и вот уже три месяца мы живем бок о бок. Омега мягко улыбается, глядя на ошарашенного Лу, что машинально помешивает сахар в чашке. Возможно, не стоило говорить столько всего сразу, но он ведь сам хотел. Невзначай выпытывал какие-то подробности, а теперь, видя всю картину, кажется, оказался не готов к подобному. — И ты все это время молчал? — наконец выдыхает старший, когда услышанное им хоть как-то укладывается в голове, а лимонное пирожное на блюдце друга исчезает наполовину. — Нельзя такое скрывать, Бэкхён, ты мог столько всего наделать, черт возьми! — его разрывает от стольких противоречивых чувств. Хочется обнять младшего, сказать, что он молодец, и тут же надавать подзатыльников, что скрывал такое. Он даже не может представить себе, как это было сложно. И ведь тогда он доставал его вопросами про Дже, пытался что-то рассказать о чертовой истинности, когда у младшего происходило такое. И чем они оба только думали. — Я знаю. Но именно поэтому сейчас я уверен в нем — что он не бросит меня и не оставит, — Бэкхён улыбается искренне, и впервые старший не хочет думать ни о каких «если», которых обычно в его голове нескончаемое множество. Может, он пока еще и не знаком с этим альфой, но, возможно, он все же заслуживает хоть немного доверия. — Ты так его любишь? Тебе в самом деле хорошо с ним? — по одному только голосу можно понять, что Хань смирился, кое-как свыкся с тем, что мужчина его друга, возможно, не так и плох, как он себе успел представить. По крайней мере, стоит хотя бы попробовать перестать подозревать его невесть в чем. — Я счастлив, и мое сердце сходит с ума, когда он рядом, — младшего такие перемены радуют, и, возможно, все эти растревоженные воспоминания стоили того, чтобы Хань перестал волноваться о нем так яростно. — И он очень любит малыша, я вижу это в каждом его прикосновении… — А что насчёт учителя Пака? Ты так легко забыл о нем, хотя был почти болен им, — поддаваясь созданной атмосфере откровенности, Лу просто не может не задать этот вопрос. Он тоже беспокоил его, но куда больше вызывал непонимание. Если Бэкхён смог отказаться от связи истинных из-за дурацкой любви к преподавателю, что такого сделал этот мужчина, что смог полностью захватить внимание и даже сердце юного омеги. Не то чтобы младший не ждал этого вопроса. Он готовился к нему с того самого момента, как признался Ханю о том, что беременный от «другого» мужчины. Но Лу тянул с ним не иначе как из-за волнения за друга, но теперь, видимо, пришло время. Вот только для искреннего ответа еще слишком рано. Но чуть позже, хотя бы после рождения малыша, он все обязательно расскажет. — Давай мы поговорим об этом позже, я обязательно все тебе расскажу, но не сейчас, — омега улыбается мягко, чуть склонив голову набок, и с немым обещанием во взгляде смотрит на друга. Знает ведь, что ему не откажут. — Ладно, — спорить уже и правда не хочется, как и допытываться, на сегодня с него хватит откровений, как и с Бэкхёна хватит, возможно, неприятных воспоминаний. — Давай тогда о чем-то хорошем… — О вас с Сэхуном? — широкая улыбка касается его губ, потому что эта тема кажется ему очень даже привлекательной, но старший рушит все надежды хоть на что-то хорошее одним махом. — Лучше расскажи мне, и как оно — секс при беременности? — хитрая улыбка растягивается почти от уха до уха, а старший омега даже наваливается на стол, лишь бы быть ближе к другу, чтобы ни одно слово не просочилось мимо него. Бэкхён покрывается красными пятнами от такой откровенности. В голове тут же вспыхивает с десяток воспоминаний о том «и как оно», и все они до безобразия откровенные, потому что каждый раз Чанёль творит с ним что-то невообразимое. Это уже не говоря о том, что он творит перед самим сексом. Рассказывать подобное омега просто отказывается. — Ты с ума сошел? — Бэкхён переходит даже не на шепот, а на шипение. Его уши горят, и это забавляет Лу, которому уже и ответ не так важен, как такая милая, смущенная мордашка. Тут уже даже отнекиваться смысла нет, что младший таким не грешит. — А что такого, Сэхун как про тебя узнал, начал намекать мне, а я же должен знать, что ждёт меня, — желание смутить его больше кажется безграничным, и он пристально смотрит на друга, словно в ожидании ответа, но тот только пытается перевести тему. — Вы собрались ребенка завести? — младший цепляется за первое попавшееся, лишь бы от него отстали со столь смущающими вопросами, но не так-то все просто. — Не сейчас, когда учебу закончим, и тем не менее, — Хань отмахивается, показательно морща нос, словно так и говоря, что до детей им еще как до Китая ползком, и тут же продолжает: — Так это приятно? Или вы с ним не… — он игриво ведет бровями — деликатно намекает, хотя на деле ни черта это не деликатно. По Бэкхёну и так видно, что они очень даже занимаются подобными делишками, на пустом месте он бы так не краснел, но смутить еще сильнее хочется просто безумно. — Иногда… — младший только испариной от волнения не покрывается, но выглядит так словно уже вот-вот. Ему ужасно неловко, но пристальный взгляд буквально вытягивает из него это неуверенное признание. — О! И как оно? — Хань даже задницу от стула отрывает, почти ложась пузом на стол и утыкаясь нос к носу с младшим. — Необычно, но приятно… — а Бэкхён отползает чуть назад уже вместе со стулом. У него даже сердце забилось быстрее от того, сколько странных мыслей и воспоминаний родилось в голове под пристальным взглядом старшего. — Да ладно, я требую грязные подробности! Расскажи мне что-нибудь интересное! — он уже почти откровенно домогается, привлекая внимание других посетителей, которые только и делают, что косятся на странную парочку омег. Бэкхёна спасает телефонный звонок. Последняя песня любимой поп-группы кажется просто пением с небес, и он подрывается со стула, говоря, что сейчас вернется. Хань только фыркает вслед, наблюдая, как смущенный омега скрывается в уборной. Там, несомненно, тише, нет любопытных ушей друга, и он точно не увидит, кто именно звонит. — Малыш, вы все еще гуляете? — родной голос в динамике почему-то вызывает только больше смущения, но омега улыбается, всем нутром чувствуя улыбку на чужих губах. — Да, мы сейчас в кафе, но я хочу домой, Хань меня обижает… — голос кажется излишне плаксивым, жалобным, но Чанёль понимает, что омега просто дурачится. Он не знает, каков Лу за пределами класса химии, но более чем уверен, что он замечательный друг для его Бэкхёна. — И что же он с тобой делает? — по ту сторону трубки слышится бархатный смех, и смущение немного спадает, хоть улыбка на губах омеги становится только шире. — Спрашивает «как оно» — заниматься сексом в положении, — неосознанно понижая голос до полушепота, младший подходит ближе к зеркалу, прикладывая ладошку то к одной, то к другой пунцовой щеке, пытаясь успокоиться, пока Чанёль молчит, явно переваривая. — И вы такое обсуждаете в кафе? — в конце концов неверяще восклицает мужчина, и теперь уже тихо смеется омега. — Твой Хань точно потерял ориентацию в пространстве, у него явная нехватка подзатыльников в жизни. Я забираю тебя домой, подальше от него, — мужчина, казалось бы, был серьезен, но его слова вызывали тихий смех. Бэкхёна сильнее разбирало смущение, а сердце в груди сжималось даже без особой на то причины. — Ты уже освободился с работы? — сдерживая смешки, омега вертится в небольшой комнатушке и едва заметно вздрагивает от неожиданности, когда в помещение входит незнакомый ему омега, скрываясь за стилизованной под старину дверью одной из кабинок. — Да, пришлось задержаться на собрании, но я уже свободен. Могу забрать тебя… если вы уже наболтались, — от недовольства не остается и следа, хотя оно казалось таким натуральным, и омега недолго думает, пальчиком колупая мозаику на стене. — Забери… мы в «Crispy choc», только не паркуйся сильно близко. Наверняка Хань попытается невзначай взглянуть на тебя. — Хорошо-хорошо, я остановлюсь чуть дальше, у магазина техники, — мужчина тихо смеется, глубоко в душе не понимая, как он умудрился ввязаться в такие шпионские игры, но в их отношениях иначе пока не получается. — Я напишу сообщение, когда подъеду. Люблю тебя, малыш. — И я тебя люблю, — омега тихо выдыхает в трубку и ждет, пока мужчина не сбросит сам, еще с пару секунд глядя на экран, пока тот не потухает. Он чувствует себя счастливым. Каждый день, каждую минуту, даже когда Чанёля нет рядом, он чувствует его любовь. Правда Хань выглядит немного недовольным, когда его ставят перед фактом, что уже пора домой. На улице только середина осени, но даже сейчас темнеет слишком рано. Да и недовольства становится меньше, стоит только на предложение проводить домой ответить, что за ним заедет его мужчина. Печально-недовольное выражение лица сменяется хитрой улыбкой, и, одним глотком допивая остатки своего кофе, старший подпирает щеки ладонями, глядя на друга слишком довольно. — А домой не подбросите… темно уже, страшно, маньяки-насильники, все дела? — он и не скрывает, что откровенно напрашивается. Знает, что откажут, просто хочет подразнить младшего еще чуть-чуть. Но, когда Бэкхён достает из кармана телефон, и в самом деле напрягается, покрываясь мурашками от любопытства. Тот недолго роется в телефонной книге и, найдя нужный номер, прикладывает трубку к уху, отчего Хань натягивается как струна, не веря до конца, что сработало и его жалобные речи возымели эффект, но… — Привет, Сэхун-а! — радостно тянет Бэкхён в трубку, и старший ударяется лбом о столешницу. Ну, конечно, подвезут его, так и жди. — Да-да, мы вместе. Но он не хочет идти домой один — боится темноты и маньяков, может, ты встретишь его? Да, мы здесь, я оставлю его внутри, так что заберешь. Хань откровенно недовольно стонет куда-то в стол, а младший смеется, скидывая трубку, и замечает конвертик пришедшего сообщения от Чанёля. Значит, пора. — Ты так скулишь, словно не рад будешь увидеть Сэхунни, — Бэкхён откровенно потешается, считая это заслуженной местью за все каверзные вопросы. — На Сэхунни уже не осталось места, которого я бы не видел. Твоего альфу мне увидеть все равно интереснее, — старший и не думает отдирать лицо от столешницы, только поворачивается боком, прижимаясь к мягкой скатерти щекой, получая во вторую поцелуй от младшего. — Он скоро придет, а мне уже пора. Звони, как надумаешь еще увидеться, — он улыбается, поднимаясь со стула, но Хань не дает ему даже шанса уйти без объятия на прощание. Долго и крепко тиская, пытаясь не придавить животик, напоследок даже помогая запаковаться назад в куртку и застегивая ее до самого носа. Провожая довольно сбегающего от него друга взглядом, Лу возвращается на свое место, где теперь придется дожидаться Сэ. А Бэкхён шустро топчет по тротуару в сторону ближайшей парковки, как думает старший, но с интересом наблюдает, как, потянувшись ближе к проезжей части, он забирается в одну из машин, припарковавшихся у обочины. Видя весьма внушительного черного зверя, в голове старшего невольно созревает еще несколько вопросов, ответы на которые определенно стоит допытаться у неговорливого на эту тему омеги. Сколько его альфе, черт возьми, лет и кем он работает, что ездит на такой машине?

***

— Я соскучился, — омега даже не разменивается на приветствия, проскальзывая в теплый салон автомобиля. Дверь захлопывается сама, а он опирается о бедро мужчины ладонями, подползая ближе и ловя чужие губы мягким поцелуем. Он чувствует легкую улыбку на чужих губах и невольно улыбается сам, охотно отдавая ведущую роль Чанёлю, что и сам тянется ближе, ладонью накрывая мягкую щечку. — Я тоже скучал, малыш. Они не виделись чуть больше половины дня, которую Чанёль провел на работе, но даже этого уже слишком много. И отрываться друг от друга совсем не хочется, но мысль о том, что где-то рядом Хань, который может увидеть их даже случайно, заставляет сдерживать свои бессовестные желания. Бекхён отстраняется первым, мягко прикусывает напоследок губу мужчины, с трудом сдерживая игривую улыбку. — Поехали домой? Чанёль и не думает сопротивляться, сам понимает, что сейчас не время и не место, а вот дома они могут наверстать все упущенное за день. Машина едет слишком тихо, словно убаюкивая после столь насыщенного дня, пока за окном мелькают горящие окна чужих квартир, ярко светящиеся в темноте улиц. Радио еле слышно урчит медленную мелодию, даже без слов, а омега — почему-то шепотом — рассказывает про таксиста и надоедливого Ханя, который мучил его странными вопросами. Чанёль не мешает, только слушает и время от времени смеется, когда дело касается старшего омеги, внутри радуясь, что у Бэкхёна на самом деле хороший друг. И тогда, когда мальчонка затихает, он начинает говорить сам: — Малыш… мне предложили работу… в другом университете, — Чанёль старается не отвлекаться от дороги, но узнать мнение омеги, увидеть его реакцию для него очень важно. — И ты хочешь работать там? А как же твоя должность? — не то чтобы Бэкхён слишком много в этом понимал, но его в самом деле волнуют подобные вопросы. В их университете у Чанёля уже есть авторитет, уважение не только преподавателей, но и студентов. У него хорошая должность, собственный кабинет и в целом множество положительных мелочей для работы, и омега не уверен, что в другом заведении мужчину будут ценить так же. — У них ушел заведующий кафедрой химии, так что они позвонили мне. Та же должность, личный кабинет и лаборант в комплекте. На самом деле они зовут меня уже не в первый раз, несколько лет назад такое уже было, — Чанёль невольно усмехается, припоминая уговоры старых знакомых, с которыми не единожды встречался на конференциях, а с некоторыми и вовсе совместно писал научные статьи и работы. Даже внес свой вклад в написание нескольких книг, зарабатывая себе репутацию хорошего специалиста и научного сотрудника. — Но тогда я не решился, а сейчас, думаю, это будет очень уместно. Рано или поздно тебе придется вернуться в университет и продолжить учебу, и наши отношения могут навлечь на нас неприятности. Поставить под сомнение мою репутацию как преподавателя и твою как приличного, семейного омеги. Мужчина говорит как можно более деликатно, боясь навести омегу на ненужные, неправильные сейчас мысли, словно забывает, что его Бэкхён — очень рассудительный мальчик. Омега все понимает верно. Затихает на несколько минут, размышляя, и приходит к правильным выводам. Он ведь не глупый, сам понимает, что, имея общего ребенка, живя одной семьей, они не смогут скрывать это вечно, находясь в постоянной близости на глазах других людей. Даже если скрывать свои запахи, если ездить в университет и домой раздельно, нет никакой гарантии, что не случится нечто, что раскроет их тайну. — Если тебя привлекает это предложение, я совсем не против, главное, чтобы ты потом не жалел, что ушел из нашего университета, — задумчиво тянет омега, поворачиваясь к мужчине, взвешивая все в очередной раз для себя. Ему это правда не важно, ведь это карьера Чанёля и в первую очередь он должен быть уверен, что новое место ему подойдет. — Не переживай, там много моих хороших знакомых, так что проблем не будет, — альфа невольно улыбается, с нетерпением паркуясь у дома, и, только машина становится на ручник, притягивает омегу к себе, мягко целуя. Бэкхён слегка теряется, но сопротивляться и не думает. Они почти дома, а здесь даже если увидят — не удивятся, благо весь дом наслышан о странной парочке. — Пойдем скорее в дом, — с трудом разрывая поцелуй, омега шепчет в самые губы, шаловливо улыбаясь, и от этой улыбки по спине альфы проносятся более чем приятные мурашки предвкушения. Желание скорее поужинать в компании любимого омеги, так настойчиво горевшее внутри еще минуту назад, стремительно гаснет. Теперь внутри пылает более сильное, страстное желание, которое с удовольствием распаляет младший.