«– В нашей жизни может случиться все что угодно, малыш. Кто-то может потерять свою пару или они могут разлюбить друг друга… — папа говорил тихо, обнимая маленького омегу под теплым одеялом. — И что тогда? Омега останется навсегда один? — слёзы почти навернулись на глаза ребенка, ещё совсем маленького, только пошедшего в школу и узнавшего предназначение «пятнышка» вроде того, что было у папы на шее. — Если он полюбит снова — сможет старое пятнышко перекрыть новым и начать все сначала, но чувства для этого должны быть сильные. Сердце должно быть открыто для нового, — папа мягко ткнул указательным пальцем в грудь сына, аккурат туда, где стучало маленькое сердечко».
Бэкхён не знает, насколько это правда — про сильные чувства и открытое новому сердце, — но очень хотелось в это верить. И свежая, яркая метка на шее Мину давала для этой веры основания. — Я рад, что вы сейчас тоже счастливы, — теперь и сам младший был искренним. Он наконец позволил себе улыбнуться и мог бы выдохнуть с облегчением, если бы только не одно единственное. Последнее, что осталось между ними не решённым. — А Джеон, как он отнесся ко всему этому? Старший посерьёзнел. Улыбка спала, и это не было странным. Если честно, Бэкхён был уверен, что разговор получится другим. Даже если он не коснется Чанёля — он должен был коснуться Дже. Коснуться не в самом радостном свете. Бэкхён поступил нечестно. Растоптал его чувства, отверг, хотя для их отношений была подоплека. И в довершение променял на другого. И даже с этим было бы проще смириться, не будь на месте этого «другого» его собственный отец. Они слишком увязли во всем этом. Буквально по уши. — Он зол, — раздумывая совсем недолго, наконец выдохнул Мину, прикрывая глаза. — Он рос в семье, хоть и насквозь фальшивой, но состоящей из двух истинных. Мы стали фундаментом в его личном представлении и формировании понятия семьи, и, разумеется, встретив тебя, он… отнесся к тебе так, как отнесся. Как к тому, кто априори должен быть рядом с ним, — очередной вздох, короткий глоток чая, чтобы проще дались вещи, которые произносить было тяжело. — Истинные на то и истинные, чтобы вместе составить гармоничную пару, но гармония не всегда значит любовь. У нас с Чанёлем была гармония — даже в разводе мы понимаем желания друг друга. Но любовь — это совсем другое, не поддающееся такому понятию, как истинность. Бэкхён слушал тихий голос старшего омеги, потупив взгляд в стол. Мину говорил очень тяжело, буквально через силу. Это уже был не разговор об их отношениях — это было нечто более важное, и сейчас Бэкхён понимал это. Прижимая ладонь к собственному животу, он наконец понимал чувства Мину. Это была боль. Боль, которую мог испытать только родитель по отношению к своему ребенку. — Мы сами воспитали его таким, давали пример и надеялись, что у него все сложится иначе. За что боролись, как говорится, — попытка приподнять уголки губ в улыбке потерпела крах, и омега в очередной раз вздохнул. — Это ведь не сломало его? — это на самом деле волновало младшего. Как бы ни складывались их отношения, меньше всего ему хотелось бы сломать внутренний стержень юного альфы. Сломать его представления о семье. — Нет, Дже сильный мальчик, просто… — качнув головой, омега в очередной раз задумался. — Сейчас он будет ненавидеть тебя, злиться на Чанёля. Это естественно для нашей с вами ситуации. По-другому бы вряд ли что-то вышло. Со временем он все поймет, обязательно поймет. Я не могу сказать, что он простит вас. Сейчас я даже не могу быть уверенным, что он решится вновь общаться со своим отцом, но… он обязательно поймет вас. Бэкхён видит, что омега и сам слабо верит в свои слова. Отчаянно цепляется за самовнушение, психологическое плацебо — утешает сам себя и верит этому. Хотя, возможно, у него есть основания так делать. Как бы сильно они ни пытались сгладить все углы, наладить отношения с его родителями, с Мину, все равно осталось то, что исправить нельзя, то, что легло на жертвенный стол их любви. Чанёль пытается об этом не говорить, но омега и так знает, что терзает его мужчину. Вот только пытаться что-то исправить сейчас — только сделать хуже. Позже они попытаются вернуть хотя бы часть того доверия, что потеряли. Чанёль попытается. Он не сможет оставить всё так, как есть. — А что насчет вас? На вас он не злится? — младший задается вопросом, глубоко внутри надеясь, что не до конца разорвал узы этой семьи. В конце концов, Дже нужна будет поддержка, и никто лучше Мину ее дать не сможет. Никто, кроме Мину, не поможет ему понять их отношения, смириться с ними. — Нет, — теперь улыбка вышла чуть охотнее, почти настоящая, живая. — Он уже взрослый мальчик, ему сложно понять наш развод из-за предвзятости к истинным, но принять его — проще. Ваши отношения для него — предательство… его отец, его омега. Ты ведь понимаешь, о чем я. По крайней мере, он сказал, что испытывает радость, зная, что я не остался один. Ему легче от того, что у нас уже не было любви, ведь если бы Чанёль заставил страдать и меня… — Мину не продолжает, до этого явно цитируя слова сына. Бэкхёну продолжение и не нужно. Он понимает и от этого ему тоже становится немного легче. Все не так уж плохо, как могло бы быть. Джеон зол, но он в порядке. Он не сломается и несомненно выдержит всё это. Рядом с любящим его папой, который обязательно позаботится о нем и поможет справиться со всем. Всё наладится. Мину не задерживается. Предпочитает, как кажется Бэкхёну, просто сбежать, когда тема для разговора исчерпывает себя, напоследок роняя тихое: «Передай ему мои поздравления, ты ведь знаешь…» Несмотря на появившуюся между ними ясность, на отсутствие обид или злости, омега все равно чувствовал себя некомфортно в присутствии старшего. Но в груди приятным комом замерло тепло — отголосок хорошего настроения, которое теперь, кажется, ничто не сможет испортить. С улыбкой на губах мальчонка воодушевленно колдовал на кухне. Именно колдовал. И сам чувствуя эту непривычную для себя атмосферу какого-то волшебного счастья, что в одно мгновение оказалось в его собственных руках. Стол украшали легкие, но сытные блюда: сочное мясо в кисло-сладком соусе и пара овощных салатов, пока в духовке томилась творожная запеканка. Бэкхён сгорал в нетерпении, отчасти нервно поправляя небольшие тарелочки на сервированном столе, приглаживая белые салфетки, маясь от угла к углу. Сердце трепыхалось в груди, а руки просто требовали занять их хоть чем-то, но до этого дело так и не дошло. В дверном замке провернулся ключ. Стоило светильнику вспыхнуть, освещая коридор, Бэкхён уже стоял там. Улыбался широко, лучезарно, а приятное волнение разносилось в теле колкими мурашками. А в голове у него был четко выстроенный, утвержденный самим собой план, которому он сам собирался следовать этим вечером. — С возвращением. Как прошел твой день? — кажется, даже голос слегка дрогнул, но мужчина предпочел списать это на что-то другое, совершенно не схожее с истинной причиной, и лишь мягко улыбнулся в ответ. Ловко пряча пальто в шкаф, он наконец позволил себе обнять омегу, прижимаясь холодным носом к теплой щечке и тихо смеясь в ответ на возмущенный писк. — Привет, малыши, — настроение альфы говорило само за себя, отчего еще доля волнения за мужчину спала с сердца младшего. Он послушно принимал поцелуи в щеки, подставляясь под прохладную ладонь, что касалась поясницы. А после и вовсе отступил чуть назад, чтобы Чанёлю было удобнее наклониться к животу, целуя теперь и его. — Наш папочка ведь не переживал, когда я ушел? — тихо урча скорее сам себе, он оставил очередной поцелуй на обтянутом футболкой животе и выровнялся. — Отвечает? — теперь уже Бэкхён веселился, из раза в раз поддевая мужчину, точно как он сам раньше делал, стоило омеге начать беседовать с малышом. — Да, — вопреки привычному ответу, Чанёль решает немного подразнить младшего и откровенно импровизирует. — Он говорит, что папочка нам соврал и на самом деле долгое время переживал, — Бэкхён удивленно смотрит на мужчину, широко раскрыв глаза, и, даже не задумываясь над тем, как это выглядит, опускает взгляд вниз. — Маленький предатель, ты должен быть на моей стороне, а не его! — альфа громко смеется, наблюдая за реакцией омеги. Крепко обнимает, целует в висок и тихо шепчет слова любви между прикосновениями. — Маленькие омеги не будут врать отцу. — Так, может, он еще и поживет у тебя оставшиеся четыре месяца? — младший пыжится, хоть внутри веселится не меньше. Чанёль нагло им манипулирует. И так ведь понятно, что омега переживал, как он может не переживать? Нельзя ведь всегда все предусмотреть и рассчитать, даже идя работать в место, где многих знаешь. Всегда могут остаться нерешенные, неприятные нюансы. — Нет, живут маленькие омеги с папами-омегами, — Чанёль чувствует себя крайне странно, говоря такие абсурдные вещи, но они сами просто сочатся из него. Напрашиваются быть озвученными. Он и не думал, что беременность омеги может так сказаться даже на нем самом. — Поэтому сейчас нам срочно нужно покормить папу-омегу, который, как говорит малыш, всё еще не ужинал. — Папа-омега дожидался возвращения отца-альфы, — тихо фырчит младший, но улыбка всё равно касается его губ. Со стороны они, наверное, казались бы странными, если бы кто-то имел возможность наблюдать эту картину. Альфа нагло подлизывается, и это подкупает как минимум потому, что всерьез обижаться никто и не думал. Бэкхён уже сейчас мысленно готовит себя к тому, что рано или поздно эти шуточки альфы воплотятся в реальность. Не приходится даже сомневаться, что малыш будет маленьким принцем. Да и как иначе, когда отец и будущий дедушка-альфа уже сейчас не могут на него надышаться, представляя, как маленькое чудо будет расти. — Пойдем, — в конце концов младший сдается. Обхватывает ладонь альфы и ведет на кухню, решая, что он, так и быть, заслужил прощение. Мужчину встречает сервированный стол, слишком провокационные ароматы для голодного желудка и пышущая жаром духовка. Всё это заставляет его замереть в проеме, любопытным взглядом очерчивая то, что он видит. Это не шикарный ресторан с не менее шикарным ужином. Обычная белая скатерть на столе; хоть и недавно купленный, но все же их повседневный столовый сервиз. И тем не менее это выглядит особенным. Праздничным. И Чанёль разрывается в догадках: встречает ли его омега так с новой работы или… Мужчина не говорил, но сегодня его день рождения. И сам толком не в силах объяснить себе, почему смолчал, просто… его это всё равно смущает. Отец Бэкхёна только недавно отметил свое сорокаоднолетие, а Чанёлю сегодня сорок четыре. Он не признается даже Бэкхёну, но его все еще страшит мысль, что в один прекрасный день омега поймет: Чанёль для него слишком стар. Оттого мысль, что он мог узнать сам, заставляет сердце неприятно сжиматься в груди. — Это все… — он хочет спросить, по какому поводу омега так старался, но боится услышать подтверждение своих опасений. — С первым днем на новой работе, — омеге приходится приподняться на носочки, чтобы коснуться губами щеки альфы. Крепкая ладонь придерживает его за поясницу, помогая удержать равновесие, а упругий животик прижимается к торсу мужчины. Чанёлю словно камень с плеч, и он тянется к младшему сам, желая получить что-то большее, чем целомудренное касание губ к щеке. Его малыш беспокоится, волнуется о нем, как ты его ни проси, и делает трогательные вещи, без слов подчеркивая, как дорожит их отношениями. Как дорожит самим альфой. Аппетит берется словно из ниоткуда, стоит только оказаться за столом. Бэкхён заботливо ухаживает за ним, наполняет тарелку ароматными блюдами, даже несмотря на протесты. Он же не инвалид, в самом деле, и вполне может — даже обязан — позаботиться о своем мужчине в такой день. Теперь целиком и полностью своем. Улыбка невольно коснулась губ, стоило ему вспомнить о словах Мину. Это ведь почти благословение. — Ты просто светишься, что-то хорошее произошло? — мужчина не мог не заметить довольной улыбки и сияющих глаз. Бэкхён в самом деле казался счастливым и немного смущенным. Чанёль невольно надеялся услышать что-то новое об их малыше. Только такие новости чаще всего заставляли младшего беспричинно сверкать, почти искрить радостью. — Ты только не пугайся, ладно? — омега не собирался скрывать что-то столь важное, как визит его бывшего мужа, просто хотел избежать напрасного волнения. Вот только слова возымели совершенно обратный эффект. Чанёль так и замер — только оторвав вилку с кусочком сочного мяса от дна тарелки. Брови хмурились, а между ними пролегла морщинка, наглядно показывающая все негодование со стороны альфы. Он молча ждал слов младшего, не желая торопить во избежание неприятностей, вот только неприятностей было не избежать. — Днем приходил Мину… — Что?! — чудом не выронив вилку, мужчина лишь опустил ее в тарелку с тихим звоном. Сам не понимая почему, но эта новость на минуту выбила его из колеи, оказавшись неожиданно неприятной. У него нет никаких обид на бывшего супруга; он знает, что Мину не стал бы обижать Бэкхёна — наверное, не стал бы, — но даже сам факт его визита заставлял переживать. — И зачем он приходил сюда, тем более в первой половине рабочего дня, он же знает, что я в это время… — альфа на мгновение запнулся, пристально глядя на омегу. Все было ясно как божий день. — Потому и пришел, ведь… знал, что меня не будет? — вопрос был больше риторическим, но Бэкхён все равно слабо кивнул в согласии. Сейчас альфу отчасти утешало лишь то, что мальчонка не выглядел расстроенным, обиженным или оскорбленным. Мину не из тех, кто стал бы обижать другого омегу. Тем более, когда дело касалось беременного омеги, еще и к тому же столь юного. Это не в правилах его бывшего мужа, и тем не менее их ситуация далеко не типична, чтобы делать столь уверенные выводы. Зачем он приходил и что было ему нужно? Глядя на Бэкхёна столь же пристально, Чанёль глубоко вдохнул, наконец успокаиваясь, приводя мысли в состояние относительного порядка и покоя. — Прости, он хотел поговорить со мной… — младший мягко приподнимает уголки губ в улыбке, давая понять, что в этом не было ничего, из-за чего стоило бы так волноваться. — И как только адрес узнал, — шепча самому себе, альфа тихо хмыкает, припоминая, что сам и указал новый адрес в некоторых документах, что фигурировали в бракоразводном процессе. Кто бы мог подумать, что Мину заинтересуют подобные вещи. — И все же… что он хотел? Он ведь не оскорблял тебя? Не говорил ничего… плохого? — Совсем нет, — Бэкхён и вовсе заулыбался шире. Приятно было знать, что в первую очередь Чанёль беспокоится именно о нем. Конкурировать с бывшим мужем уже не было ни смысла, ни желания: он взял победу, даже не начав боя. И все же это было приятно. — Он оказался очень… хорошим. Он был внимателен ко мне и вежлив. А еще он принес некоторые твои вещи, и мы поговорили, я бы даже сказал, по душам, так что ты не должен переживать из-за этого, — омега задумчиво растягивал слова, подбирая более подходящие, и в конце концов, кивнув сам себе, завершил небольшой рассказ, улыбаясь довольно и мягко. — То есть подробностей разговора я не узнаю? — бровь мужчины весьма однозначно изогнулась, а выражение лица стало слишком серьезным, с легким оттенком любопытства во взгляде. — Скажем так, это был омежий разговор… — Бэкхён и сам невольно подобрался на стуле, спина напряженно натянулась, а точеный подбородок опустился на сложенные замочком пальцы. Он хитро щурился, стараясь выглядеть собранно и между тем соблазнительно, что получалось на ура. — Хотя… я могу кое-что тебе рассказать. Уверен, тебе это понравится, — вспыхнувшее яркой вспышкой волнение приятным теплом разлилось в теле — желание рассказать то, что взбудоражило его самого. — Не томи, малыш, — кажется, даже голос альфы стал чуть ниже, более бархатным и глубоким. Словно этим он пытался разнежить омегу и заставить говорить даже то, что изначально не должно было быть озвучено. Почти сработало, стоит заметить, но новость, что взволновала сердце омеги, была сильнее. — У Мину новый мужчина… — издали начал младший, получая согласный кивок от Чанёля. «Новый» — не совсем подходящее слово, они оба это знают. Скорее «старый» любовник наконец-то стал «новым» мужчиной, тем самым еще прочнее укоренившись в жизни омеги, что только выбрался из удушающих уз брака. — И новый мужчина… поставил ему новую метку… Бэкхён напряженно застыл, наблюдая за реакцией старшего. Тот, кажется, даже не сразу понял, о чем говорит омега. Информация словно шла в обход, возможно, даже через соседнюю квартиру, и в какой-то момент младший в самом деле забеспокоился. А если Чанёль не обрадуется, если ему это будет словно удар ниже пояса или предательство? Если он разозлится, что ему так быстро нашли замену? И тишина со стороны альфы волновала его все больше, почти доводя до грани разочарования, но чужие губы наконец дрогнули. На лице расцветала мягкая улыбка, и сам альфа даже прикрыл глаза, откидываясь на спинку стула. — Они перекрыли ту, что поставил ему я? — мужчина словно всё еще не мог поверить в то, что слышит. Как-то в голове не укладывалось, но вместе с осознанием приходило и облегчение. — Да… Чанёль старался об этом не думать, но мысли сами роились в его голове. Он не знал наверняка, как долго длились эти отношения Мину на стороне, они никогда не говорили об этом откровенно, просто знали и делали выводы. Но если все так, как говорит Бэкхён, значит, они уже давно состоят в отношениях и эти отношения серьезны для них. И хочется спросить: если все именно так, почему Мину первый не подал на развод, почему не ушел, если ему было куда идти? Он ведь отпустил бы, не смел держать. А вместо этого Чанёль переживал, что из-за старой метки омега может остаться один. Он знал, что метку можно перекрыть, особенно старую, уже не подкрепленную любовью и эмоциями, поставив против нее более яркие и искренние чувства. И сейчас он был рад, что у Мину все сложилось именно так. Больше волноваться было не о чем, теперь «его» омега официально принадлежит другому, и он надеется, что эти отношения принесут бывшему мужу больше счастья. — Это замечательно… теперь я могу быть уверен, что наш развод не причинил ему боли. Я знаю, что он не одинок, и мне не за что себя винить, — это было откровенно, и Чанёль не собирался скрывать своих мыслей на этот счет. Бэкхён облегченно выдохнул, сам не понимая, зачем волновался, ведь не было на это причин. Не могло быть. Если бы Чанёль до сих пор сомневался в их отношениях, сомневался в правильности своего выбора, все было бы совсем не так, как оно есть. Но теперь они оба знали: сомнений не осталось. После этих слов даже ужин обрел иную атмосферу. Чанёль казался задумчивым, но на его губах была легкая улыбка. Тишину разбавляли комментарии к приготовленным блюдам и робкие комплименты омеге, которые тот принимал с румянцем на щеках. Это было уютное спокойствие. Умиротворение.***
Бэкхён закрыл кран, в последний раз касаясь мокрыми ладонями щек и глубоко выдыхая. Аккуратно вылезая из теплой ванной и становясь на мягкий коврик, он ловко закутался в полотенце. На краю столешницы, у самого углубления раковины, лежал небольшой пакет фирменного магазина. Сейчас, глядя на него немного искоса, омега сомневался, а стоит ли вообще? Вдруг Чанёлю это не понравится или он посчитает всё это излишним, вульгарным. И всё же сомневаться, а тем более придумывать что-то другое времени уже не было. Пакетик приятно зашелестел. Мужчина лениво бродил по комнате, расправляя постель, возвращаясь к туалетному столику, чтобы оставить на нем часы, до сих пор болтающиеся после душа в кармане пижамных штанов. Он ждал, когда омега закончит, чтобы вместе лечь в постель, почувствовать, как упругий животик прижимается к его торсу, а теплый носик утыкается в грудь. Щелчок дверной ручки отозвался приятным эхом в груди, вот только повернувшись навстречу омеге, мужчина замер, пытаясь понять, не мерещится ли ему. Хрупкие плечи младшего были окутаны кружевом нежного кремового цвета. Плечики переходили в два широких треугольника, что скрывали за плотным узором грудь: чуть увеличившиеся с беременностью ареолы и твердые, налитые бусинки сосков, что стали еще более аппетитными, даже сладкими. Широкий поясок тянулся длинной лентой под грудью, собираясь пышным бантом кружева аккурат над округлым, сокрытым тканью животиком. Полупрозрачный подол тянулся полукруглыми «крыльями» от груди, опускаясь ниже колен, и не имел и намека на застежки. Слишком откровенно на первый взгляд, и Чанёлю потребовалось не менее минуты, чтобы понять, что кружевной наряд на самом деле не открывает чужому взору и крупицы лишнего. В полумраке комнаты, созданным одним лишь бра над постелью, он четко видел очертания: изгиб талии, упругий животик, кажется, видел даже возбужденные соски через тесный узор фриволите*. Но во всем этом не было ни одной откровенной детали, ни намека на вульгарное или порочное. Словно само воплощение нежности, перед ним стоял омега, еле заметно приподнимая уголки губ в улыбке, а его щеки пестрили смущением. — Бэкхён? — в голове не было ни одного дельного вопроса. Вакуум размером с черепную коробку и отдающими эхом ударами сердца. Мальчишка перед ним был прекрасен всегда, но сейчас это было особенно очевидно. Обнаженное тело, сокрытое плотным узором гипюра; нежный цвет ткани создавал иллюзию чего-то непорочного, слишком невинного, а выпирающий округлый животик добавлял трепета. Мужчина терялся в собственных ощущениях, тело поглощало желание, а сердце болезненно сжималось от нежности, которую пробуждал в нем мальчонка. — Это называется неглиже*. Тебе нравится? — омега, кажется, даже говорить стал с каким-то томным придыханием, на самом деле просто сильно волнуясь. Руки невольно дрогнули, кончики пальцев скользнули по каемке подола, чуть разводя в стороны ткань, открывая чужому взгляду больше обнаженной кожи. Теперь вниманием мужчины завладела тонкая полоса всё такого же нежного гипюра, что подобием трусиков скрывала самое интимное. Он видел четкие очертания напряженной плоти, видел небольшое влажное пятнышко, выступившее на головке члена, нервно сглатывая от возрастающего желания. Чанёль был напряжен, предвкушение собиралось вязкой слюной во рту от нетерпения скорее ощутить вкус своего мальчика на языке. — Если каждая моя смена работы будет заканчиваться так, я рискую начать менять ее так часто, как смогу, — единственное, что он мог сказать, до чего додумался воспаленный возбуждением мозг. Сердце стучало как сумасшедшее, а тело сковала тяжесть, что горячими волнами собиралась в паху. Бэкхён заводил его и без всех этих кружевных оберток, но сейчас мозг реагировал особенно остро. — Это не «с первым днем на новой работе», — короткий шажок в сторону альфы, и длинные полы слабо колышутся от смены положения. Вновь сходятся вместе, скрывая собой любимое тело, позволяя наконец мужчине поднять взгляд к смущенному личику. — Это — «с днем рождения, Пак Чанёль». Альфе требуется с пару секунд, чтобы понять смысл слов. Его голова занята совершенно другим, не способная сейчас к трезвому анализу, но ясность всё же приходит. Он невольно хмурится, кажется, даже «трезвеет» на пару секунд, отгоняя возбужденное наваждение. — Давно знаешь? — альфа усмехается, на деле просто не ожидая такого поворота, такой осведомленности омеги. Правда, поддаться недовольству он не успевает. Расстояние между ними сокращается до ничтожного мизера в какие-то жалкие пару секунд. Так близко, что сладкий, возбужденный аромат омеги бьет по рецепторам. — С первого курса… — этому Чанёль даже не удивляется, мог ведь и сам догадаться, вспоминая, какое именно влияние имел на омегу. Неловкая улыбка не хочет исчезать с губ, и руки сами тянутся к мальчонке. Касаются приятной на ощупь ткани, накрывают изгиб тонкой талии, который никуда и не думал исчезать, даже несмотря на растущий с каждым днем животик. Бэкхён прижимается еще ближе, упирается животом в обнаженный торс, а преграда непривычной ткани добавляет знакомым ощущениям что-то новое. Мужчина изучает не то плетение незнакомого ему ранее неглиже, не то самого омегу, пытаясь определить, изменилось ли что-нибудь. Все изменения на самом деле происходят в его голове. Появляется странное желание огладить изгиб хрупкой спинки, которому он тут же потакает. Омега слабо выгибается, подставляется под руку, точно ласковый кот, и урчит похоже. Холодный носик утыкается в изгиб чужой ключицы, и легкие наполняются терпким, мускусным ароматом альфы, от которого внизу живота сводит все сильнее. Бэкхён возбужден. Это чувство успело поглотить его еще в ванной, когда непривычная щекочущая ткань накрыла собой обнаженную кожу. Трусики приятно сдавили возбуждение, подол накидки щекотал бедра при каждом шаге. Почему-то в подобной одежде он чувствовал себя необычайно сексуальным, уверенным в себе. Эта уверенность сказывалась на походке, заставляя идти медленно, вкрадчиво, слегка виляя бедрами. Даже его взгляд стал непривычно томным, а улыбка на губах — манящей. Он завлекал каждым своим движением, каждым вздохом, и все равно позволял альфе вести. Позволял изучать себя в очередной раз, легко, почти незаметно выгибаясь под каждым новым касанием. — Я не привык отмечать свой день рождения, — альфа улыбается довольно. Он и правда не привык, но такой подарок нравится ему даже более чем. Ластящийся к его рукам омега, заводящий каждым своим вздохом. Прохладные от волнения ладони коснулись напряженного, твердого пресса мужчины. Эти прикосновения одинаково нравились им двоим, и омега никогда не мог отказать себе в них. В паху сладко тянуло, но он продолжал столь же медленно оглаживать крепкое тело, дразнить не только альфу, но и себя. В который раз восхищенно выдыхая, всё не переставая поражаться тому, как по-своему прекрасно тело зрелого мужчины. Кончиками пальцев очерчивая набухшие, выступающие под кожей вены, напряженные от возбуждения, как и всё его тело. Поднимаясь все выше, к твердой, крепкой груди альфы, касаясь губами поджарой кожи, потому что пальцев слишком мало. Он медленно поднимается к широким плечам, цепляясь за них, словно за якорь, чтобы остаться на месте и не сойти с ума. — И что же… ты откажешься даже от праздничного «тортика»? — Бэкхён шепчет слишком тихо и вместе с тем слишком возбуждающе. Привстает на носочки, чтобы теплое дыхание коснулось завитков ушка, и улыбается, когда крепкие руки прижимают его только ближе. Теперь упругий животик плотно прижимается к торсу альфы, и это служит последним ударом в сознание. — От «тортика» отказываться не стану. Люблю… сладенькое, — шутливый намек вызывает легкую улыбку, и Чанёль идет на поводу, поддерживая игру метафор, которую затеял омега. Они тянутся друг к другу почти синхронно, сливаясь в глубоком поцелуе. У Бэкхёна под ложечкой сосет от нетерпения, от желания получить еще больше ласки, и легкие покидает тихое урчание — почти стон. Спина касается постели меньше, чем через минуту. Утопает в мягком одеяле, и мужчина нависает сверху, аккуратно опираясь на предплечья, чтобы не навредить. Края неглиже поддаются смене положения, раскрывают тело, кремовыми крыльями раскинувшись по обе стороны от омеги. Бант ослабевает от резких движений, но все еще держится, словно пытаясь сохранить какую-то тайну. Из-под фриволите проглядывают набухшие, затвердевшие соски, и Чанёль без сомнений тянется к ним, накрывая влажным поцелуем. Его не смущает преграда в виде ткани. Она слишком тонкая, чтобы скрадывать ощущения, и быстро намокает от слюны, добавляя странных ощущений. Бэкхён тихо скулит от удовольствия, поджимает пальчики и сгибает ноги в коленях, разводя по инерции. Эта часть его тела стала слишком чувствительной, слишком отзывчивой к ласкам, все чаще доставляя ему неудобства странными ощущениями. Врач говорит, что это тело готовится к изменениям, готовится к родам, и в этом нет ничего странного, а Чанёль… Чанёль признается, что запах молока стал ярче. Тонкие пальцы зарываются в темные взъерошенные волосы, и мужчина отрывается всего на несколько секунд. Легким движением сдвигает ставшую влажной ткань и вновь припадает к любимому телу, сминая губами слишком нежную бусинку. Омега хнычет больше от удовольствия, хоть доля возмущения в его голосе прослеживается. Он хочет больше, его тело сводит судорогой от желания, а внизу живота почти болезненно тянет. Кружево трусиков слишком странно чувствуется на возбужденной плоти, заставляя елозить на постели. И вот тогда альфа идет на уступки: оставляет в покое чуть набухшую грудь, опускаясь ниже. Любовно оглаживая круглый животик, точно заранее прося прощения у малыша, и накрывает губами чужое возбуждение сквозь кремовую ткань. — Ну сними же ты их… — омега капризно тянет, не уверенный наверняка, хочет ли он этого, просто влажная ткань на чувствительной плоти кажется немного грубой, отдавая мурашками во всем теле. — А разве не для этого ты надел все это? — Чанёль просто издевается, но плотные гипюровые трусики все же приспускает, оставляя болтаться где-то на одной из щиколоток, и продолжает полюбившееся за последние месяцы занятие. Омега скулит. Его все еще смущает подобное, но сегодня у альфы день рождения и будет логично, если ему будет дозволено всё. Совсем всё. Правда, мужчине столько всего и не нужно. Ему достаточно того, что его омега рядом, открытый и любящий только его. Его омега. Теперь это не кажется ему странным — произносить подобное даже в мыслях и представлять только Бэкхёна. Больше его ничто не держит в старых воспоминаниях. И их с Мину больше тоже ничего не связывает, как пару. Понимание этого переворачивает всё сознание вверх дном. Теперь он полностью принадлежит Бэкхёну, и Бэкхён теперь только его. Навсегда. Потому что он не отпустит, просто не сможет. Чанёль поддается кратковременному безумству, и в сознание его приводит только тихий вскрик. — Чанёль? — у омеги сердце колотится где-то в глотке. Поцелуи от пульсирующей желанием плоти опустились ниже, обожгли внутреннюю сторону бедра, и в тот момент что-то пошло не так, отдавая острой болью. — Чанёль, ты… Альфа смотрел на оставленный собственными зубами алый след, распускающийся налитым бутоном на нежной коже, понимая, что оплошал. Поддался эмоциям, выключая напрочь мозги, и вот теперь… его метка пестрит ярким пятном на внутренней стороне бедра омеги. Это место совершенно не подходящее для подобного, но что-либо менять уже поздно. Такой же укус на шее теперь останется просто шрамом, и альфа впервые испытывает встревоженный стыд. Он просто всё испортил, словно какой-то двадцатилетний юнец, потерявший голову от запаха возбужденного омеги. — Малыш… — с трудом обуздав сжимающее сердце чувство, мужчина поднимается выше, нависает над омегой, глядя встревоженно в любимые глаза, и ждет. Бэкхёна, кажется, немного колотит, и больше всего Чанёль боится, что он заплачет. Расстроится слишком сильно, ведь каждый омега хочет носить метку своего альфы с понятной только им самим гордостью. Красивую, аккуратную, оставленную на тонкой шейке в самом чувствительном месте. Наверняка ведь и Бэкхён мечтал о подобном, теперь невольно поджимая нижнюю губу, почти готовый сорваться в слезы — Чанёль уверен. Его сердце замирает, когда тонкие руки омеги оплетают его плечи, и он тянет мужчину на себя, обнимая крепко. И всё же плачет, совсем тихо, сопя носом тому в плечо, шепча что-то еле слышно. — Малыш… — Спасибо… — ему с трудом дается это слово, чуть громче, чем все предыдущие, сказанные шепотом. Альфа теряется окончательно, но прижимает к себе младшего, не зная, что должен сделать. — Это было важно для меня, но я не хотел настаивать, не мог же я… А дальше было уже не важно. Слова тонули во влажном поцелуе, хоть омега все ещё тяжело дышал, забавно сопя носом. Это было неважно. Они ждали подобного — каждый по-своему, оба думали об этом, но боялись говорить, а теперь разговоры были ни к чему. Может быть, так и должно было быть, ведь изначально их отношения выходили за рамки любых общепринятых норм. Разница в возрасте, положение в обществе, двое истинных, оставленных за спиной… Может быть, метка в неестественном для нее месте — просто закономерное продолжение их особенностей. Бэкхён податливо выгибается, растерянный, разнеженный, раскрытый, на пике своих эмоций. У мужчины дрожат руки. Он с трудом держит себя в руках, а чужие стоны, попеременно срывающиеся на жалобные всхлипы, сводят с ума. — Иди сюда, малыш, — Чанёль мягко подтягивает омегу ближе к себе, заставляя оторвать спину от покрывала, и, подтолкнув подушку под низ, опускает вновь. Бэкхён полусидит в постели, опираясь на подушку, перекинув ноги через бедра мужчины, и невольно смущается. Так он почти ничего не может делать, не может даже толком двигаться, потому что живот не даёт, но ощущения становятся несомненно ярче. Вот только думать, а тем более выбирать не приходится — Чанёль снова целует. Глубоко, выбивая все мысли из головы, и прижимается ближе, позволяя ощутить свое желание. Младший тянется руками ниже, желая помочь, сделать хоть что-нибудь. Цепляется пальцами за резинку домашних штанов, оттягивая ее и обхватывая твердый член ладошкой. Альфа рычит от нетерпения, и омега понимает это. Почти не мешкает, проводя вдоль напряжённой плоти, распределяя естественную смазку, а дальше все происходит само собой. По наитию. Глубокий толчок, задушенный стон и тяжёлое дыхание, что сбиваются вместе одним возбуждающим комом. Широкие ладони крепко держат омегу за талию, придерживают поясницу, чтобы не причинить боли. А Бэкхён плавится, впиваясь пальцами в крепкие плечи мужчины, тянется ближе, утыкаясь носом в плечо, и стонет. Перед глазами плывет, а все ощущения, кажется, сосредоточились внизу живота. Нервные клетки словно электризуются, продуцируя короткие яркие вспышки, от которых на коже проступают мурашки. Каждое скользящее движение внутри только больше распаляет, заставляет судорожно сжиматься, обхватывая твердую плоть тугим кольцом мышц, и задыхаться от восторга. Без преувеличений, он уверен, что ничего лучше этого существовать просто не может — чувствовать, как альфа двигается глубоко внутри, считать каждый сантиметр чужого тела, что оказывается в нем, и умирать от удовольствия. Чанёль чувствует то же самое. Сходит с ума от ощущения дрожащего тела под собой, от того, как судорожно сжимается омега, как горячо пульсирует его нутро. Голову кружит от сгустившегося, сочащегося возбуждением аромата. Нежное молоко, сладкая вишня, разбавленные похотью и вожделением. Во рту скапливается слюна, которую нет времени даже сглотнуть, а сам альфа точно ныряет в омут терпкого блаженства. Утыкается во влажную от испарины шейку, собирая редкие капли языком, слизывая вишневый концентрат, разбавленный запахом секса. Пальчики омеги вплетаются в его волосы, прижимают ближе, требуют ласки, и альфа целует. Грубо, настойчиво, в каждом прикосновении повторяя «мое». Прижимаясь так близко, как только позволяет круглый животик. Чанёль мысленно просит прощения у малыша, что они с папочкой совсем не умеют держать себя в руках, доставляя ему неудобства, но резкий, сорвавшийся с губ омеги стон лишает последнего здравого смысла. Узкий проход судорожно сжимается, младший откидывается на подушку, почти утопая в ней, и мужчина наваливается следом. Объятия становятся крепче, а тихий утробный стон выключает сознание словно тумблер. Бэкхён чувствует себя наполненным, удовлетворённым. Счастливым. Тело содрогается приятными судорогами оргазма, а Чанёль тяжело дышит в шею, обжигая легкими поцелуями влажную кожу. Словно пробуждение из тягучего марева, сцепка длится слишком долго, точно под действием эмоций не желая прекращаться. Тянется карамелью, патокой растекаясь по венам, и хочется смеяться. Но все рано или поздно заканчивается, и альфа медленно выскальзывает из любимого тела, помогая омеге удобнее лечь в постели. Неглиже, чудом оставшееся на теле, немного сползло с плеча, его полы разметались по простыни, и Чанёль не сдержавшись, поправляет длинные края. Скрывает под нежным кремом плетения обнаженные бедра, накрывая часто вздымающийся в такт дыханию животик, и, чуть подумав, ладонью проскальзывает под ткань, накрывая чувственную округлость. — Вы хорошо себя чувствуете? — тихим шепотом в самую макушку омеги, что, повернувшись боком, прижался к крепкому телу, утыкаясь носом в грудь, а животиком — в низ торса мужчины. — Он шевелится… наверное, устал и ложится спать, — тихо смеётся омега, накрывая руку мужчины своей. Он чувствует эти странные копошения внутри, но малыш все ещё не хочет пинаться или толкаться, чтобы порадовать и своего отца. — Прости, пупс, никакого с нами покоя, — альфа тихо, урчаще смеётся, подхватывая смех омеги, и прикрывает глаза от удовольствия. Приятная усталость растекается в теле, малыш лениво ворочается внутри, а альфа умиротворённо выдыхает куда-то в макушку. Все это странным образом успокаивает; глаза почти закрываются, когда слуха касается тихий шепот. — Малыш, ты не расстроился? — Чанёль не был уверен, стоит ли спрашивать об этом сейчас. Ладонь медленно потянулась ниже, очертив животик, и скользнула к бёдрам, огладив совсем недалеко от свежей метки. Омега проронил тихий смешок больше от щекотки и теснее прижался носом к поджарой груди. Пряча неловкую улыбку, он глубоко вдыхает. Бэкхён хотел, очень хотел, но разве же мог просить подобное? Чанёль ведь не смог бы отказать, даже если бы не хотел. И дело даже не в уверенности, что теперь он точно не оставит омегу одного, — ни метка, ни штамп в паспорте не смогут удержать того, кто этого не хочет. Они уже это прекрасно знают. Просто метка альфы заставляет чувствовать себя совершенно иначе. Может быть, это желание — придурь, свойственная всем беременным омегам, но ему важно знать, что он особенный для своего альфы. — Теперь у меня есть повод чаще надевать короткие шорты, — не то чтобы Бэкхён так этого хотел, просто это единственное, что он смог придумать, тихо смеясь сам над собой, но легкий шлепок по заднице заставляет замолкнуть. — Только дома. Не хватало, чтобы на тебя ещё пялились, — Чанёль недовольно хмурится, всё же ласково огладив половинку, которой достался шлепок. — Даже если вместе с тобой? — омега мягко тычет пальцем в грудь старшего и тихо урчит от удовольствия. — Прекрати, ты научишь малыша вить из меня веревки, — стараясь звучать строго, на деле не в силах даже сдержать улыбку, Чанёль мягко целует омегу в макушку. — Он будет уметь это с рождения, — Бэкхён веселится, тихо хохоча, между тем елозя в постели, прижимаясь ближе, ластясь, точно котенок. — А ещё я придумал имя… Словно какой-то щелчок в мозгу — и младший вспоминает то, что чудом не забыл за столь насыщенный день. Хотя такое забыть невозможно, просто сейчас момент попался такой… особенно отвлекающий. Он замирает в любимых объятиях, затаив дыхание, и ждет слов альфы. — Читал без меня книгу, да? — омега ожидал недовольства, но голос старшего отдает улыбкой и мягкими нотками. Если честно, Чанёль даже удивлен, что он так долго продержался и не совал в нее нос раньше, оставаясь дома один. — Прости, — звучит в большей степени вопросительно, словно омега не уверен, а стоит ли вообще просить прощения. — Биофизика отказывалась быть воспринятой, и я не удержался. Но я нашел то, что тебе понравится. Это точно наше имя. — Не томи, малыш, как же зовут нашего омежку? — Чанёль и не думает расстраиваться. Это неважно. Не так важно, как уже выбранное имя. Имя, которое нашло отклик в душе Бэкхёна, которое отозвалось в его сердце любовью. — Джиён, — тихо выдыхает младший, и комната на минуту погружается в тишину. Джиён — звучит красиво. Так, как должно звучать имя нежного и хрупкого омеги, которым он несомненно вырастет. А ещё оно именно такое, как хотел Чанёль двадцать с лишним лет назад. — И что оно означает? — облизывая пересохшие губы, отчего-то так же тихо шепчет альфа. Бэкхён только сопит старшему в грудь, пытаясь привести мысли в порядок, но те, как назло, разбегаются в разные стороны. Сердце в груди мужчины колотится как сумасшедшее, и омега не далеко ушел от него. — Сильный, смелый… и яркий. Это то, чего заслуживает наш мальчик, — мужчина невольно усмехается, но не спорит. Если Бэкхён так уверен, значит, это в самом деле так. Широкая ладонь вновь касается животика, любовно оглаживая чуть сбоку, а сам мужчина улыбается. — Джиённи, — с давно забытой для себя любовью — любовью к совсем крошечному созданию, выдыхает мужчина, и его ладонь замирает. Кажется, всего на секунду его руки коснулось что-то маленькое, но очень сильное. Его первый толчок.