desperate.

— Я все еще обижен на тебя, — задумчиво произносит Тао, между тем воруя из пиалы очередной кусочек банана, которые Бэкхён только и успевал подкладывать, как они снова исчезали. Это стало своеобразной традицией — проводить вместе два вечера в неделю, когда у Чанёля факультативы, а у Криса поздние занятия в спортивном центре, где он работает, и омегам очень тоскливо дома в одиночестве. Собственно, против никто и не был. Особенно против не был Пак, когда путем недолгих размышлений было решено, что именно Крис по пути на работу будет подвозить Тао и оставлять на время занятий у Бэкхёна. Омегам не было скучно, а альфы были спокойны, что два пузатых чуда не найдут себе приключений, и пока эта система сбоев не давала. Мальчики советовались друг с другом по поводу своих беременных дел, иногда от скуки ударялись в готовку, что еще ни разу не закончилось ничем хорошим, но им хотя бы не было скучно. А еще, как считал Чанёль, его молодому мужу было полезно общаться и дружить с кем-то, кто находился в таком же положении, как и он. — Ну перестань, — вздыхает Бэкхён, ложкой зачерпывая ягодный йогурт, который еще вчера для него принес папа, и возвращается к плите, помешивая соус с морепродуктами, который, как сказал Тао, будет просто идеально подходить к спагетти. — Сколько можно на меня обижаться? Это вам взбрело в голову поехать в Китай. — А почему ты раньше не предупредил, что вы планируете свадьбу? Мы бы перенесли поездку! — возмущенно восклицает старший и словно от большой обиды тянется через стол, насколько это позволяет сделать округлый живот, чтобы макнуть кусок банана в чужой йогурт, но кусочек фрукта тонет в густой массе, заставляя омегу печально вздохнуть. Бэкхён безучастно наблюдает за происходящим, заранее зная, чем все закончится, и, когда чуть расстроенный друг вновь усаживается на место, берет ложку, вылавливая в кремовой субстанции кусочек фрукта. Желтый банан, покрытый фиолетовым йогуртом, выглядит не слишком аппетитно — по крайней мере младшего он совсем не привлекает, — и, вздохнув, он протягивает ложку Тао, который без раздумий съедает орудие своего вандализма над чужим десертом, с аппетитом жуя. — Когда предложение сделали, тогда и предупредил, — Бэкхён на несколько секунд отворачивается, чтобы взглянуть на соус, кипящий на медленном огне. Они говорят об этом, кажется, в сотый раз, обсасывая тему его свадьбы со всех сторон, а сам омега не видит особого смысла это делать. По сути, между ним и Чанёлем ничего не изменилось, они-то и раньше от супружеской пары мало чем отличались, хотя теперь им время от времени звонит Хичоль и даже Хангён — поинтересоваться, как их дела и все ли хорошо у беременного. Это, пожалуй, единственная перемена кроме тонких колец на безымянных пальцах. Возвращая взгляд на друга, видя слишком отстраненный вид китайца, Бэкхён и не удивляется, когда, заглянув в стаканчик с йогуртом, находит там очередной утопленный кусок банана. — И перестань, наконец, страдать ерундой, — недовольно бурчит младший, в который раз за вечер доставая несчастный банан и скармливая его Тао. — Это не ерунда, это свадьба! — кажется не совсем вникая в суть замечания — то ли просто не понимая подтекста, то ли и не желая его понимать, трактуя по своему, — ерепенится старший, поддевая шпажкой очередной кусочек фрукта. — Тогда я буду обижаться на Чанёля, что он так долго ждал, еще бы до второго ребенка дотерпел, чтобы предложение сделать! — Нам бы пока одного родить, — действуя на опережение, младший пододвигает стакан йогурта ближе к другу и, выключив плиту, садится напротив, по привычке накрывая ладонями живот. — Джиён в последнее время стал часто толкаться, особенно по ночам. — Понимаю, — и в самом деле очень участливо отзывается старший, наконец оставляя бананы и йогурт в покое, хоть и, кажется, ненадолго. — Тебе ведь еще немного осталось, чуть больше месяца вроде? — Полтора где-то. Врач сказал, что роды в середине апреля, пятнадцатого-восемнадцатого числа, а сейчас только конец февраля, — омега говорит слишком медленно, словно прикидывая, точно ли все будет именно так, в конце опуская взгляд на довольно большой, уже восьмимесячный животик, но быстро возвращая его на друга. — Тебе ведь меньше осталось? — Три недели, где-то те же числа, но на месяц раньше, — охотно кивает Тао и, откинувшись на спинку стула, и сам обнимает живот, прикрывая глаза и жалобно выдыхая: — На самом деле это так утомляет — чем ближе к родам, тем больше проблем с телом: уже почти неделю как тянет низ живота, и даже кожа на животе неприятно напряжена, что никакого крема и массажа не хватает; поясница болит, я уже молчу о груди, она меня с ума сведет! — омега страдальчески вздыхает, совсем откидывая голову назад, но возвращается в изначальное положение, глядя на задумавшегося младшего. — Но это ведь нормально — твой организм готовится к родам, кормлению, тело меняется, — он говорит то же, что и ему самому из раза в раз рассказывает врач, стараясь предупредить обо всем, что только может появиться с приближением родов. Он сам на самом деле очень боится таких изменений. Боится не справиться со всем этим, когда собственное тело не похоже на себя. Может быть, это тоже те самые беременные глупости, которых, несомненно, много в юной голове, но Бэкхён ничего с этим сделать не может. Может разве что только Чанёль, который, обнимая его глубокими вечерами, тихо шепчет слова любви и крепко обнимает большой упругий животик, поглаживая, пока не уснут омега вместе с малышом внутри. — Я все прекрасно понимаю, но порой уснуть не могу из-за этого, — вздыхает старший. Его все это тоже не сильно радует, и хочется сказать «спасибо», что подобные сложности начались столь поздно — потерпеть один месяц явно проще всех девяти. — Раньше малыш с ума сходил, как будто у него там соревнования по карате, а теперь, когда он успокоился, как сказал врач — готовится наконец появиться на свет, я сам не могу лечь так, чтобы было удобно — грудь реагирует даже на прикосновение ткани! У тебя такого еще нет? — Не совсем такое, — Бэкхён всерьез задумывается над тем, что же происходит с его собственным телом, чувствует ли он уже что-то подобное или все это появится чуть позже, когда беременность подойдет еще ближе к своему концу. Омега опускает взгляд на живот, ладонью накрывая упругую верхушку, даже через ткань футболки чувствуя тепло, исходящее от него. В последнее время Джиён ведет себя чуть более «шумно», предпочитая не спать по ночам, и, хоть толкается он не сильно, уснуть с копошением внутри сложно, и только Чанёль может успокоить своих омег нежными поглаживаниями. Его поясница почти не болит благодаря занятиям, да и живот еще не тянет — слишком рано, а вот грудь… Хоть она пока еще тоже не стала настолько чувствительной, некоторые изменения все же есть. Изменения, о которых врач начал предупреждать его еще с середины второго триместра, так что и это не было неожиданностью. Легкий зуд, редкие тянущие ощущения, а в последнее время и небольшие капельки молока, что появляются чаще после душа или лишней чашечки чая. А иногда и сами по себе — по крайней мере так кажется омеге. Но он не видит в этом ничего страшного, это нормально, и на самом деле после родов, когда он начнет кормить малыша, проблем станет гораздо больше, и он сейчас вовсе не о маленьком непоседе, требующем постоянного внимания. Придется носить специальное белье для кормящих, обрабатывать кожу груди, тщательно следить за собственным рационом, а еще за тем, достаточно ли кушает малыш. Будет целый ворох хлопот, и ведь нет никакой гарантии, что поясница перестанет болеть или не начнет болеть еще сильнее из-за ношения малыша на руках, так что сейчас просто «демо-версия» того, что будет, и остается только надеяться, что все будет лучше, чем омега себе представляет. — Меня все это еще не так сильно беспокоит, — подводит он итог, отрывая взгляд от живота, и теперь уже сам тянется к кусочку банана, желая заесть противные мысли; убеждая сам себя, что все будет совсем не так, все будет не страшно, и он обязательно справится. У него есть целая куча любвеобильных дедушек и любящий муж, которые помогут, если ему будет совсем тяжело. — Я немного тебе завидую, — вздыхает Тао, поднимаясь со стула, чтобы немного размяться, и лениво потягивается, отчего в глаза бросается ткань дородового бандажа, выглядывающего между штанами и подскочившей кофтой. — Но меня утешает мысль, что через месяц ты будешь страдать так же, как и я. — Ты настоящий друг, — фырчит Бэкхён недовольно, но улыбка все равно касается его губ, а после и тихий смех вырывается из легких, которому вторит и старший. Обижаться на это смысла нет — оба они знают, что это всего лишь шутка. Им-то, по сути, больше ничего и не остается, кроме как подшучивать над собственным положением, дожидаясь, когда ж это закончится и малыши наконец родятся. — А мы все развлекаемся, — словно гром среди ясного неба со стороны входа на кухню раздается низкий голос Чанёля. Никто даже не заметил, как ключи провернулись в скважине входной двери и как она открылась, сейчас невольно вздрагивая и резко затихая от неожиданности. — Привет, малыш, — между тем продолжает мужчина, подходя ближе к сидящему за столом мужу, и, поцеловав в висок, накрыл ладонью животик вместо приветствия, следом поднимая взгляд на гостя. — Привет, Тао, а я тебе кое-кого привел. Чанёль слабо кивнул в сторону двери, ведущей на кухню, но старший омега, до этого тактично смотрящий чуть в сторону, дабы не подглядывать за нежностями пары, даже не видя это, все равно резко обернулся в нужную сторону. Словно заранее зная, а скорее, чувствуя, кто именно идет. Крис вошел, так и не сняв куртки, словно ненавязчиво говоря, что они не будут задерживаться, и Тао, кажется, был не сильно против такого расклада, слишком шустро как для беременного оказываясь рядом с альфой и вжимаясь животом в торс того в подобии объятий. — И где же тебя поймали? — омега урчит совсем тихо, мягко улыбаясь и прижимаясь щекой к крепкому плечу, когда его обнимают в ответ, прижимая к себе животиком чуть ближе. — На парковке у дома и поймали, — робкий поцелуй в висок, совсем как и сам Чанёль целовал минутой ранее Бэкхёна, и столь же мягкая улыбка в ответ. — Я ворую у вас этого колобка и мы возвращаемся домой, можете не провожать, — Крис шутливо салютирует хозяевам квартиры двумя пальцами ото лба, крепко обнимая своего омегу за плечи. — Может, еще и дверь сами закроете? — любопытно выгибает бровь Чанёль, наблюдая, как старательно альфа упаковывает своего омегу в теплую куртку — хоть снега на улице уже и нет, погода совсем не радует их ни теплом, ни солнцем. — Может, и закроем, если ключи дашь, — мужчина не остается в долгу, шутливо показывая «товарищу по беременности» язык, и, в довершение натянув шапку на недовольно бурчащего, что он не инвалид, Тао, облегченно выдохнул. — Не скучайте, в четверг ждите после обеда. — И не забудь: в среду бассейн, — мяукает из-под теплого шарфа омега, тыча в сторону Бэкхёна длинным указательным пальцем, словно угрожая. Младшего это только забавляет, и он хохочет, разглядывая укутанного от и до друга, хотя сам в такие моменты совершенно ничем не отличается, напоминая не столько омегу, сколько мягкий и круглый шарик в дутой курточке. — Помню, не беспокойся, — наконец успокоившись, мягко отвечает он, видя только недовольный взгляд друга, но зная, что все это напускное. Пара скрывается в коридоре, еще несколько минут тратя на то, чтобы обуться, а Чанёль провожает их до самой двери, чтобы убедиться, что они ничего не забыли и все-таки закрыть входную дверь. Бэкхён вставать и не думал, так и оставшись на кухне, все слова прощания крича на всю квартиру, раз уж позволяла звукоизоляция. Когда Чанёль возвращается к мужу, его щечки уже забавно топорщатся, а зубки старательно работают, жуя оставшийся после Тао банан. Омега смотрит на него широко раскрытыми довольными глазами, выглядя до чертиков забавно и в то же время очаровательно, что альфа не может удержаться и прижимается поцелуем к пухлой щечке, слыша тихий смешок. Ладони сами находят уже привычное для себя место на совсем большом животике, оглаживая крутой изгиб, и наконец замирают под самым низом, словно придерживая всю эту нехитрую конструкцию. — Так значит, я смогу увидеть тебя в маленьких, тесных плавках? — отчего-то слишком хитро звучит его голос низким полушепотом, от которого внутри у омеги все вибрирует и на щеках выступает смущенный румянец. — Ты можешь увидеть меня и без них, когда только пожелаешь, — подначивает младший в ответ, потому что Чанёль видел его и не в таких вещах, как плавки. Вспомнить хотя бы то бежевое неглиже и кружевной комплект белья под ним, в котором он поздравлял альфу с днем рождения и часть которого совсем недавно показалась «на бис» после свадебной церемонии. — В этот раз я увижу тебя в маленьких, тесных плавках, а мне нужен плавательный костюм, — довольно и очень решительно заявляет омега, кажется слегка расстраивая альфу, но он переживет — Бэкхён уверен, оттого продолжает, накрывая широкие ладони альфы, так и лежащие у низа живота, своими. — В который поместится вот этот шарик. — До среды раздобудем, — Чанёль тихо смеется, даря младшему очередной поцелуй в щеку, а дождавшись, когда тот повернет мордашку к нему ближе, накрывает губки более глубоким, сильнее прижимаясь грудью к хрупкой спинке.

***

Костюм они все же раздобыли. Отдаленно похожий на костюм для серфинга: из тугих облегающих шортиков, прикрывающих верхнюю треть бедра, соединенных с такой же плотной кофточкой с коротким рукавом, и горлом аккурат по линии ключиц. Чанёль, конечно, был совсем не против, что костюм для плаванья оказался столь закрытым и вовсе не сексуальным, если не считать все видимые изгибы под эластичной тканью, что обтянула омегу второй кожей, но его одолевали сомнения: а точно ли это подходящий вариант? Стоило признать — Бэкхён совсем не ошибся, по крайней мере альфа убеждался в этом все больше, стоя в коридорчике у раздевалок в ожидании своего омеги и невольно наблюдая за уже знакомыми парами, идущими на это же занятие. Омеги были бережно втиснуты в такие же костюмчики разных расцветок, и только альфы совершенно не заморачивались, все как один сверкая кто подтянутым прессом, кто небольшим животом, точно под стать своим беременным. Смущала лишь парочка омег, стоящих ближе ко входу в бассейн, что уже несколько минут сверлили его любопытным взглядом. Чанёль видел их не в первый раз — из той же группы, куда ходят и они с Бэкхёном, и если в последнее время занятия стали парными, эта пара продолжала приходить по одиночке. Мужчина не вдавался в подробности, даже не думал интересоваться тем, почему так, воспринимая двух одиноких омег как должное. Это не его дело, и они его никак не касаются — так он считал. Но когда чужой излишне пристальный взгляд буквально впился в него, это начало раздражать. К чему столько внимания? Они прекрасно должны знать, что он приходит сюда не просто так, а вместе со своим со всех сторон законным и, видно же, что горячо любимым мужем. Дверь за его спиной тихо скрипнула, являя влажного после душа Бэкхёна в тесном обтягивающем костюме темно-синего цвета, со специальными черными вставками по бокам, чтобы поместился даже самый большой животик. Омега явно чувствовал себя некомфортно, излишне смущаясь и прикрываясь большим полотенцем. — Давно ждёшь? — в два шустрых шага он оказался возле мужа, при этом забавно поскрипывая резиновыми тапочками, расслабившись, лишь оказавшись в теплых объятиях и получив поцелуй в макушку. — Минуты три. Справился в одиночку? — он мягко улыбается, исключительно из любопытства проводя ладонью вдоль хрупкой спинки омеги, чтобы узнать каков на ощупь костюм, находя ощущения довольно забавными, мягко опуская ладонь на округлую попку. — Конечно справился, я же не совсем беспомощный. И что ты там делаешь? — Бэкхён пытается заглянуть себе за спину, хоть и без этого прекрасно чувствует, что делает альфа, а именно — лапает его. — На нас же смотрят другие. — Мне не нравится, как они на нас смотрят, — чуть улыбается мужчина в ответ, второй ладонью накрывая живот. — А вот та парочка в стороне и вовсе напрягает. Им тут как намазано. — Они просто без альф… А мой альфа слишком шикарен, чтобы не смотреть на него, — извернувшись в объятиях, омега оказывается нос к носу с мужем, опираясь ладошками о крепкий рельефный пресс, больше не скрытый футболкой, как на других занятиях. Он и сам давно заметил, что двое омег исподтишка наблюдали за Чанёлем уже долгое время, и даже когда Бэкхён встречался с ними взглядами, всем своим видом показывая, что его такое не устраивает, они отворачивались, но всего на несколько минут, после продолжая свое занятие. Его это злило так же, как злило бы любого, и в то же время омега понимал, что в этом нет никакого смысла — Чанёль любит его. — Меня раздражают эти взгляды, — шепча ещё тише, Чанёль склонился ближе к младшему, легко целуя уголок губ, словно надеясь отбить этим всю охоту других так пристально разглядывать его, и это даже получается — омеги, неприятно скривившись, скрываются за дверью, ведущей в бассейн, и мужчина выдыхает с облегчением, коротко целуя омегу снова, теперь уже в мягкие губки. — Думаю, нам пора. — Очень уместные мысли, мистер Пак, — слишком неожиданно и вместе с тем громко раздается со стороны раздевалки для тренеров, в проеме которой стоял и сам инструктор Ли, с улыбкой на лице глядящий на обнявшуюся пару. — Непотребства разводим? Дома не наобнимались? — Обнимашек много не бывает? — первым подаёт голос Бэкхён. Смеется слегка смущенно и, на ощупь найдя ладонь альфы, крепко сжимает ее в своей руке. — Обнимашки дома, — невозмутимо качает головой тренер, жестом подгоняя пару в бассейн. — В воду не лезем, сначала разминка. Все это Чанёля порядком забавляло — наблюдать за занятиями омег и даже участвовать в них, правда, скорее как вспомогательный инструмент и опора. Но даже так он совсем не против быть вместо поручня для мужа. Врач объяснял им, что парные занятия очень важны: они не только сближают пару, но и учат работать в команде, что будет совсем не лишним в процессе воспитания ребенка, и, кроме того, это лучшая поддержка, рядом с которой носящий будет чувствовать себя максимально комфортно и защищённо. В воду омеги залезали с особым удовольствием, осторожно спускаясь по лесенке, страхуемые внизу альфами, что брали на себя роль первопроходцев, — обычные правила безопасности. Чанёль тоже «ловил» младшего, в конце мягко подхватывая на руки, буквально отдирая от лесенки и опуская в воду под возмущенное: «Не шалим!», брошенное тренером. Шалить почему-то хотелось. Слишком уж сильно располагало к этому настроение. Первые пять минут отводились на привыкание к воде. Беременные разбрелись по дорожкам, чтобы немного поплавать в удобном для себя стиле, и альфы не отставали; там же их догнали и опоздавшие к началу Крис и Тао, и Бэкхёну стало явно веселее. Вдвоем они плавали наперегонки, что выглядело довольно забавно, но не так уж и неуклюже, как представлял себе Чанёль. В воде двигаться было гораздо проще и спектр возможных движений ощутимо расширился, отчего и сами омеги стали более ловкими и быстрыми, чем «на суше». Крис тоже изъявил желание немного размяться, уже зная, что другой возможности поплавать не будет и, когда начнется занятие, им останется только страховать омег и помогать выполнять упражнения. Так и случилось. Все началось с растяжки, глубоких наклонов и прыжков, которые уже нельзя было делать на обычных занятиях, но, находясь в воде по грудь, все было гораздо проще. Чанёль с любопытством наблюдал за происходящим, мягко придерживая за талию, пока омега прыгал под водой, притягивая то пяточки к попе, то колени — к животику. И даже обнимашки, которые, как сказал тренер, дома, все же случились, когда пришел черед выталкивать ноги из-под воды, при этом не уходя под воду с головой, поддерживая в тонусе нижний пресс и мышцы таза. Бэкхён тяжело, но ритмично дышал, плотно прижимаясь спиной к мужу, вцепившись ладонями в его крепкие руки, мягко страхующие на талии. Эти тихие сопения казались альфе забавными, как и в целом серьезное, сосредоточенное личико младшего. — Ты умничка, — шепотом в самое ушко, чтобы не услышал никто, Чанёль мягко прижался губами к оголенной коже шейки, вызывая тихий смешок мужа. — Ты меня отвлекаешь, — так же тихо в ответ шепнул омега, но щёчки покрылись легким румянцем, и Чанёль почти убедил себя, что этого никто не заметит, но… — Семейство Пак, я даже не хочу знать, что вы там делаете, но у Бэкхёна на лице написано, что ничего приличного, — раздается громкий голос тренера с ощутимой улыбкой в каждом слове, и альфа с трудом не закатывает глаза, слыша тихие смешки со всех сторон. — Я просто похвалил мужа, — Чанёль чувствует себя чертовски странно, оправдываясь, как школьник, перед омегой младше его на добрых десять лет, и тем не менее он здесь тренер и спорить с ним было бы куда более неловко. — Нет, дорогой. Здесь хвалю я, а ты уже хвалишь дома, когда никто не видит. У нас приличные занятия, без вот этого всего, — тренер хитро улыбается, очерчивая в воздухе круг пальцем, словно обобщая все, чем они там могут заниматься. Вот уж у кого что и было написано на лице, так это у тренера — о том, что он хочет смутить их только больше. И это в самом деле работало — омега смущался, не зная, куда себя деть, ведь за ними наблюдали все. Альфа лишь хмыкнул в ответ, обессиленно смеясь. Такое поведение обычно для тренера — он подшучивает так над всеми, и это нельзя назвать чем-то плохим. Альфы смеются, омеги очаровательно смущаются, да и замечания такие чаще всего по делу. Чанёль ведь в самом деле слегка перешел черту приличного занятия, целуя чувствительную шею омеги. — Закончили, — звонко хлопнув в ладони, тренер дождался, пока омеги перестанут копошиться в воде и отдышатся, продолжая: — Теперь тренируем дыхание. Вы все уже умеете правильно дышать, поэтому сейчас становимся к альфе лицом к лицу, берем за руки, делаем глубокий вдох, окунаемся в воду с головой и плавно выдыхаем под воду. Мужчины, страхуйте своих мальчиков, чуть что — поднимайте их из воды. Ловко поворачиваясь к мужу, Бэкхён невольно улыбнулся, отходя на полшажка назад, чтобы не мешать друг другу, и крепко вцепился в протянутые ладони, сжимая длинные пальцы альфы. Он слишком уж игриво стрелял глазками, словно провоцируя на очередную глупость, которую, несомненно, заметит тренер, но Чанёль держался. Всеми силами стараясь не поддаваться, чувствуя себя на редкость глупо. Глупо и счастливо. Он и не вспомнит, когда в последний раз чувствовал себя так странно, когда он был таким счастливым до появления в его жизни Бэкхёна? Эти спонтанные мысли, что рождались в его голове слишком часто, будто старались не дать ему забыть, как важен для него Бэкхён, как нужен и как сильно он любим. — Семейство Пак, не спим, приседаем, — звонко кричит тренер с другого края бассейна, возвращая к жизни и одного и, кажется, второго, заставляя омегу, глубоко вдохнув, присесть под воду, входя в один ритм с остальной группой, чтобы не отставать. Чанёль наблюдал за исчезающими в толще прозрачной воды омегами, крепко сжимая ладони Бэкхёна, невольно помогая тому приподниматься, словно давая небольшую поблажку, прекрасно зная, сколько сил у младшего забирают эти, пусть и необходимые, но изнуряющие занятия. — Закончили! И последнее на сегодня — немного расслабимся. Ложимся спинкой на воду и прикрываем глаза, альфы подстрахуют немного под лопатки, под бедра, будто держим свое самое драгоценное на руках. Пару минут и можно в раздевалку, — хлопнул тренер в ладони, подгоняя омег и невольно поглядывая на часы, отмеряя время. Это приводилось в исполнение куда охотнее сложных упражнений, где приходилось напрягаться. Животики забавно выглядывали над водой, а стоящие рядом альфы, кажется, выдохнули с облегчением, что это наконец закончилось. И только Чанёлю было в удовольствие возиться в воде вместе со своим омегой. Бэкхён забавно плескался и жался к нему всё ближе во время упражнений, что было совсем не похоже на то самое оговоренное тренером приличное занятие. И даже сейчас, расслабленно лёжа на поверхности воды, младший мягко касался кончиками пальцев его плеча, вырисовывая мелкие узоры на влажной коже, а на губах играла пусть и слабая, но довольная улыбка. — Люблю тебя, — шепнул совсем тихо омега, тут же прикрывая глаза, словно и не он это был. Его ушки были погружены в воду, и вряд ли бы он что-то смог расслышать, тем более в таком шуме, созданном другими, но альфа нашел другой способ ответить. Склоняясь совсем чуть-чуть и мягко целуя круглый животик поверх костюма, как есть. Он не сомневался, что Бэкхён почувствует, и это подтверждала смущённая улыбка и лёгкое прикосновение свободной ладони к животику чуть сбоку. — На сегодня все, увидимся в пятницу в зале на гимнастике. Не забываем сменную одежду и обувь, — в который раз звонко хлопая в ладони, протянул тренер, наблюдая, как довольные собой омеги не без помощи альф выбираются из бассейна и задорно топают к раздевалкам. Чанёль старался не отставать и, коротко поцеловав омегу в макушку, отпустил переодеваться. Альфы совершенно не торопились — все знали, что омеги в силу положения будут возиться максимально долго, но мужчина все равно поторапливался, первым выходя из раздевалки, оставляя позади даже Криса, который, как и все, не очень-то и спешил. Забрав из гардероба куртки, альфа разместился на стуле в холле, доставая из сумки ещё теплый термос с чаем и два банана. Бэкхён вполне ожидаемо провозился ещё полчаса, «выкатываясь» из раздевалки под руку с Тао, энтузиазма в котором было вполовину меньше, чем в младшем. Забирая у мужа сумку с плавательными принадлежностями и помогая удобнее сесть рядом, Чанёль ловко проделал то же самое и с Тао. Помогая омегам удобнее устроиться, он сложил все три сумки на свободный стул чуть в стороне, глядя на двух расслабившихся «колобков», невольно сетуя на слишком задержавшегося альфу, что так легко оставил своего омегу без присмотра. — Ему сегодня можно. Вчера были соревнования и Крису немного досталось, — вздохнул Тао, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза, пока под носом не мелькнула крышечка от термоса наподобие небольшой чашечки с ароматным чаем внутри и банан, которым с удовольствием делился младший. — Я думал, он у вас профессионал, — усмехнулся Чанёль, наблюдая, как проголодавшиеся мальчики ловко уплетают оказавшиеся очень маленькими бананы. Холл постепенно наполнялся такими же парами, что после изнуряющего занятия предпочитали немного перекусить и восстановить силы. — Он-то профессионал, но как бы ты ни был силен, всегда найдется тот, кто сильнее тебя, — философски изрек Тао, аккуратно заталкивая банановую кожуру в пакетик и делая глоток почти не сладкого фруктового чая. — Соперник попался не самый удачный, и его оставили на втором месте, перед этим немного помяв. Дверь раздевалки тихо щелкает, выпуская в холл явно уставшего Криса, лениво бредущего к компании, но Тао опережает его почти на полпути, поднимаясь со стула и подхватывая небольшой рюкзачок с вещами. — Мы, пожалуй, поедем. Не хочу мучить его, пусть отдохнет дома, — чуть улыбнувшись другу и его мужу, омега, и сам не спеша, пошагал навстречу, чтобы вскоре вывести горе-альфу из центра и скрыться из виду между машинами на парковке. Чанёль был полностью солидарен с омегой и его желанием оказаться дома как можно скорее, и Бэкхён даже не думал спорить, охотно поднимаясь со стула в полной решимости скорее добраться до теплой машины. Дорога занимала совсем немного времени — не больше двадцати минут, но мелькающие за окном отблески уличных фонарей и горящие в темноте окна чужих домов странным образом успокаивали. Убаюкивали и без того уставшего за день омегу, что, устроившись удобнее на мягком сидении, накрыл руками круглый живот, проваливаясь в дрему. Мотор тихо шуршал, в салоне звучали спокойные ноты джаза, а обоняние приятно ласкал уже такой родной аромат альфы, кажущийся особенно ярким без парфюма и маскирующих спреев. Бэкхён утопал в этих ощущениях, нежился в уютном тепле, своей сбывшейся мечте, о которой он и не мечтал и которая стала его реальностью. — Малыш, ты уснул? — Чанёль прошептал тихо, будто совсем не собираясь будить, и омега лениво повернул мордашку к мужу, показывая, что ещё нет, но уже очень к этому близок. — Мы приехали… Тебя отнести? — совсем лёгкий поцелуй коснулся кончика носа, заставляя младшего забавно морщиться с довольной улыбкой на губах. — Мы тяжёлые, так что пойдем сами, — вяло тянет омега, отстёгивая ремень безопасности. Он глубоко ушел в свои мысли, ощущения, что растекались в теле негой, завороженный яркими всполохами мелькающих за окном фонарей, что отдавали теплым светом даже на тыльной стороне век. Чанёль выходит из машины первым, забирает рюкзаки с одеждой, следом помогая младшему выбраться, что со стороны наверняка выглядит очень комично. Бэкхён стал ещё более неуклюжим и неловким, теперь уже всерьез боясь навредить себе или малышу неосторожным движением, оттого из машины вылезает с тихим пыхтением, одной рукой придерживая живот, второй вцепившись в руку Чанёля, что служит опорой. Ноги касаются асфальта, и, пока альфа закрывает дверь и включает сигнализацию, его маленький «колобок» успевает добраться до самого подъезда, открывая дверь. Лифт кажется слишком тесным, особенно когда в последний момент через металлические створки просачивается сосед с верхнего этажа — уже знакомый им омега, который, робко поприветствовав пару, забивается в угол, бросая редкие взгляды вскользь. Альфу такое внимание не смущает ни капли — он искренне считает, что ему совершенно нечего смущаться или стесняться. Он мягко обнимает мужа за талию, прижимает ближе к себе, стараясь не обращать внимания на чужое любопытство, что сгущается в лифте с космической скоростью. Сосед смеряет взглядом уже совсем большой живот, оценивает всего омегу, что после бассейна выглядит особенно милым, немного сонным, уютным, и в который раз переводит взгляд на альфу, желая убедиться, что между ними в самом деле такая огромная разница. Но, натыкаясь на недовольный взгляд мужчины, омега тут же тушуется, отворачиваясь пристыженно. Чанёля не смущает внимание — нет, но если столь пристальный взгляд заметит Бэкхён, он может расстроиться. Когда лифт останавливается, а створки тихо разъезжаются, Бэкхён, бросив неловкое: «Хорошего вечера», не спеша семенит к входной двери. Чанёль следует за ним, напоследок смерив соседа недовольным взглядом, сугубо преподавательским, одним из тех, что заставляет студентов ощущать на своих плечах вину за все беды человечества и в особенности за свою глупость. На омегу, кажется, этот взгляд также возымел влияние, и мужчина с чистой совестью вошёл в уже открытую квартиру, закрывая за собой дверь. Бэкхён топтался на месте, пытаясь вылезти из ботинок, не наклоняясь, в уже наполовину расстёгнутой куртке. Слишком забавно и даже мило. Это доставляло мужчине удовольствие — наблюдать за подобными махинациями, но смотреть и ничего не делать было просто нельзя. Рюкзаки опустились на тумбочку, а сам альфа — на колени. Придерживая то одну, то вторую ножку под голенью, он аккуратно снял ботиночки, ставя на полку, и тут же расстегнул до конца длинную куртку, поднимаясь и получая благодарный поцелуй в щеку. — Ужин или душ? — тихо шепчет мужчина, ладонью накрывая животик чуть сбоку, словно приобнимая младшего за талию. Омега кажется совсем теплым, разнеженным и мягким настолько, что желание прикасаться бьёт все мыслимые и немыслимые рекорды. — Душ, — уверенно кивает мальчонка, утыкаясь животом в торс альфы, а носом — в плечо. — Засунь в микроволновку овсянку… и приходи ко мне, — голос отдает шкодливыми нотками, и кончик носика легко трется о ткань чужой кофты. Чанёль не отвечает, прикрывая глаза и невольно приподнимая уголок губ в улыбке. Ему чертовски нравится такое настроение омеги, и хоть срок уже совсем большой и Бэкхён боится переходить границу приличного, ни один из них не может отказаться от возможности просто побыть рядом. Прикоснуться к обнаженной коже, прижаться к ней губами, всеми силами стараясь не увлекаться. И омеге, видимо, это тоже нравится. Смущенно улыбаясь, он нехотя отстраняется и, прихватив влажную после бассейна одежду, скрывается за поворотом в сторону ванной. Понимание того, что его ждут, раззадоривает мужчину: он торопится на кухню, как можно скорее заливая овсяные хлопья молоком, добавляя немного сухофруктов и ложку меда, ставя в микроволновку, хоть и понимает, что вряд ли они успеют к моменту ее готовности. Овсянка наверняка размокнет, превратившись в слизкую гадость, но Чанёлю совершенно плевать — он торопится в ванную, где уже слышен шум воды, ударяющейся об акриловое дно. Стиральная машина совсем тихо жужжит в углу, а под теплыми струями воды нежится сам омега. Чудом раздевшись самостоятельно, он умирал от желания скорее смыть усталость столь утомительного дня, все еще чувствуя себя некомфортно, словно кожа покрыта тонким слоем противной хлорки, даже несмотря на душ, принятый им в центре сразу после бассейна. Дома это ощущалось совершенно иначе и, щедро налив ароматный мятный гель для душа на пушистую мочалку, он провел ею от запястья к плечу одной руки, тут же ощущая на своей талии широкие теплые ладони альфы и мягкие губы, коснувшиеся еще не намыленного плеча. — Чуть не опоздал, — мужчина тихо урчит на ушко мужу, мягко забирая мочалку из рук того, прижимая пенный комочек ко второму плечу и медленно ведя к запястью. — Опоздаешь тут. Ты глянь на этот регулятор скорости, я же как черепашонок, — Бэкхён тихо смеется, прижимаясь спиной к груди мужчины, откидывая затылок на его плечо и прикрывая глаза. Мочалка приятно скользила вдоль тела, покрывая нежную кожу ароматной пеной, и симметрично ей свободная рука мужчины проходила тот же путь от плеча к длинным, тонким пальчикам. А после, вернувшись выше, коснулась и острых ключиц, чуть набухшей с беременностью груди, тугих твердых сосков, возвышающихся над ареолами, отчего омега вздрогнул, томно выдыхая. Его тело реагировало, как и прежде, хоть былого запала уже и не было — положение не располагало — и тем не менее ощущать на себе прикосновения любимого мужчины казалось жизненно необходимым, желанным. Пальцы в который раз мягко очертили нежно-розовую ареолу, самым кончиком касаясь бусинки, легко сжимая упругий комочек, отчего омега тихо застонал, теснее прижимаясь к груди мужчины. Бэкхён поясницей чувствовал, как все это действует на альфу, как он постепенно заводится, и это вызывало отклик в нем самом, хоть и не такой бурный. Тонкая ручонка потянулась назад, наугад касаясь напряженного пресса альфы, и медленно опустилась ниже, кончиками пальцев очерчивая кубики. Тихое урчание на ушко, больше напоминающее рык, и скованное движение бедрами навстречу, словно подсознательное. Бэкхёна это забавляло, он начинал чувствовать себя смелее, решительнее касаясь подушечками пальцев влажной от выступившей смазки головки члена. Дыхание мужчины сбилось, стало совсем тяжелым, а кончик носа уткнулся за ушко, вдыхая яркий, насыщенный запах омеги, насквозь пропитанный нежным молоком. Маленькая ладошка смелее обхватила напряженную затвердевшую плоть, медленно опускаясь к основанию и столь же медленно поднимаясь к головке. Этого было мало, мало им двоим, и, крепче обвивая талию младшего, накрывая ладонями животик, альфа аккуратно развернул мужа лицом к себе. Щеки омеги пылали от смущения, а глаза были прикрыты. Он дышал так же тяжело, смущенно, раз за разом облизывая пересыхающие губы. Его ладонь так и сжимала горячую плоть у самой головки, и только подушечка большого пальца мягко ласкала чувствительную уздечку, распаляя все сильнее. Словно под силой самого земного притяжения, Чанёль склонялся все ниже, тянулся к мальчонке, сперва касаясь мягкой щечки кончиком носа и следом накрывая любимые губы поцелуем. Медленным, ленивым, что слишком быстро перерастал в глубокий, наполненный желанием и возбуждением. Свободной рукой вцепившись в плечо мужа, омега всеми силами старался удержать равновесие, но его все равно пошатывало, и только крепкие руки Чанёля, что держали за талию, дарили хоть сколько-нибудь уверенности, что он не упадет. Согревая ладонями соблазнительный изгиб спины, мужчина с трудом сдерживал в себе желание скользнуть ниже, обхватить мягкие половинки попки, сжимая до урчащего стона удовольствия, но было нельзя. Это наверняка напугает Бэкхёна, заставит отпрянуть и, что хуже всего, убрать свою маленькую, очень ловкую ладошку с его члена. А вот сам омега вряд ли бы и заметил это, слишком увлеченный поцелуем — безумным ощущением того, как ласково и в то же время настойчиво мужчина ласкал его язык собственным, прикусывая припухшие губы и слегка оттягивая их. Он не контролировал своих действий, двигая рукой на автопилоте, ведомый лишь желанием доставить своему мужчине удовольствие. Чувствуя крепкие объятия мужа, что все сильнее надавливал пальцами на изгиб его спинки, омега опустил и вторую руку, зная, что, если ноги его подведут, Чанёль удержит. И Чанёль держал, вместе с тем пытаясь удержать себя в своем же теле, потому что чувствовать, как омега сильно и в то же время нежно сжимал его плоть двумя руками, было слишком. Двигая ладонями последовательно, друг за другом, кончиками пальцев с особым усердием очерчивая каждую вздувшуюся, наполненную, упругую венку, что так настойчиво притягивали к себе внимание его рук. Дыша все тяжелее с каждым вздохом, каждой новой минутой, мужчина больше не мог терпеть, слишком соскучившись по любимым рукам и прикосновениям омеги, хотя, казалось бы, прошло меньше месяца с их последнего раза. Его губы онемели, отказываясь двигаться, а из легких на каждом выдохе вырывался тихий возбужденный рык, и он сдался. Разрывая поцелуй и утыкаясь носом в шейку своего мальчика, глубоко выдыхая и с низким, хриплым стоном пачкая руки омеги. Бэкхён тихо застонал в унисон, и сам не зная почему, но даже его тело отозвалось обжигающей волной наслаждения, прошедшей от затылка к низу живота. Омега сам поставил им это табу: «никакого секса до родов», и врач поддержал это решение, назвав своевременным, ведь каким бы замечательным ни было его самочувствие и здоровье, столь поздний срок тоже по-своему критический, и они должны быть осторожны. И даже его собственное тело впервые встало на сторону разума — о каком возбуждении может идти речь, когда до родов осталось чуть больше месяца? Омега почти перестал испытывать его, и дело было совсем не в Чанёле: просто пришел тот период, когда он не хотел, и альфа прекрасно это понимал, даже не пытаясь намекать на что-либо. Бэкхён намекал сам, ведь если не хочет он, не значит, что не хочет и Чанёль. И альфа невероятно ценил в омеге склонность к таким размышлениям и выводам. — Почему ты такой идеальный, малыш, — в знак своей глубокой благодарности губы альфы коснулись нежной кожи шейки, еще раз и еще, пока младший тихо не засмеялся в ответ, утыкаясь носом в самое ухо альфы и тихо, шутливо фыркая, точно маленький щеночек. — Потому что люблю тебя. С душем они заканчивали слишком лениво, буквально через силу, и никого не интересовал ни ужин, ни тем более наверняка размякшая каша в микроволновке. Хотелось просто лечь в постель и выдохнуть с облегчением, но Чанёль продолжал намывать пенной мочалкой совсем обессиленного Бэкхёна, который, жалобно сморщив носик, сказал, что больше не может. Нежный и теплый, пахнущий слишком сладко после душа, он казался мужчине невероятно прекрасным, он и был таким в его глазах, а сейчас и того больше. Бэкхён стал смыслом его жизни, буквально всей ею, — именно с такими мыслями он укутывал омегу в легкий халат, помогая попасть в рукава и слабо завязывая поясок над животиком, только после этого и сам принимаясь одеваться — натягивать свежее белье и пижамные штаны. Омега сонно прислонился поясницей к небольшой столешнице вокруг раковины, стилизованной под мраморную плитку, а виском — к прохладному кафелю стены. Этот день его в самом деле вымотал — насыщенный и активный, полный движений, и справляться с этим становится немного тяжело, когда впереди тебя еще с пять килограмм веса, если и того не больше, Бэкхёну даже представлять эти цифры не хочется. Он устало прикрывает глаза, погружаясь в собственные мысли, и к реальности его возвращает лишь голос Чанёля. — Что это? — мужчина смотрит, как омеге кажется, куда-то на живот, и руки сами по инерции накрывают его, чтобы убедиться, что все в порядке, после чего и взгляд опускается вниз. Младший смотрит, но не видит ничего, чего там быть не должно, и это заставляет его растерянно поднять глаза на мужа. — О чем ты? — Бэкхён наблюдает, как альфа подходит ближе, сокращает расстояние между ними, все так же глядя чуть вниз, и, протянув руку, касается кончиком большого пальца небольшого влажного пятнышка, выступившего на ткани халата, а Бэкхён покрывается мурашками — ему становится немного неловко от этого. — Не обращай внимания, это просто… — он хочет что-нибудь сказать, но не находит что. Ситуация кажется ему слишком неловкой, он ведь и не думал, что Чанёль может заметить это не столь и частое явление, которое заставляло его смущаться. — И давно это началось? — он чуть настойчивее, ощутимее касается влажного пятна подушечкой большого пальца, чувствуя под мягкой тканью упругую бусинку соска, а омега сдавленно выдыхает в ответ. — С пару недель назад, — звучит слишком неловко, и младший еще сильнее вжимается поясницей в столешницу, словно пытаясь сбежать, но Чанёль делает короткий шаг вперед, отрезая все пути к бегству. — Почему ты не сказал? — этого стоило ожидать хотя бы потому, что Бэкхён рассказывает ему все. Даже почти перестал смущаться от подобных разговоров с врачом в присутствии альфы. Но это… Это казалось ему слишком странным и слишком интимным. Смущающим. — Это очень… неловко, — в конце концов признается омега, вздыхая. Неловко — это мягко говоря, но более насыщенного этим чувством слова он просто не нашел. — Это странно, и я боялся, что тебе будет неприятно это… Чанёль может только хмыкнуть в ответ. Это спокойно можно приписать к очередным беременным странностям, но альфа уверен, что в этом есть и его вина: он ничего не говорил Бэкхёну о своем отношении к этому, а ведь стоило. Стоило сказать, какие мысли и желания вызывает у него «это». Отводя руку чуть в сторону, ближе к грудине, мужчина совсем легко касается кромки халата, замирает на несколько секунд и так же медленно, поддев край одним только пальцем, сдвигает ткань в сторону. Открывает своему взгляду насыщенные, почти вишневого цвета соски с мягкой, припухшей ареолой и напряженной, чуть влажной бусинкой, которая кажется ему слишком аппетитной. Бэкхён не сопротивляется, не двигается, даже дышит через раз, не моргая наблюдает за Чанёлем, каждым импульсом мимических мышц на его лице, но не видит ничего, что заставило бы его стыдиться, и почти выдыхает с облегчением, но… Но альфа подается вперед, склоняется все ниже, и омегу прошибает слабой вспышкой паники, но он старается не показывать этого. Правда, старания осыпаются прахом, когда теплый кончик чужого носа касается кожи у самой ареолы. Он слышит, как Чанёль делает глубокий вдох, а после горячие губы прихватывают твердую бусинку, слабо сжимая. Тело пронизывают колкие мурашки, спускающиеся вдоль позвоночника к тазу, и мальчонка тихо скулит, невольно упираясь ладонями в широкие плечи. — Что ты делаешь… — срывается с губ тихим шепотом, но ответ на это так и не звучит. Вместо него альфа опускает руки, мягко подхватывая омегу под бедра, и усаживает на столешницу, чтобы было немного выше и удобнее. Бэкхён крепче сжимает чужие плечи. Ощущение мягких губ на ставшем слишком чувствительным соске чересчур приятно. Влажный, гладкий кончик языка касается верхушки бусинки, приятно вылизывая, собирая выступившую сладковатую влагу, массируя, и омега почти расслабляется, прикрывая глаза и сбивчиво дыша, но короткая слабая вспышка боли пронизывает тело. Он ойкает больше от неожиданности, чем от силы ощущения, широко раскрывая глаза, когда понимает, что делает Чанёль. Захватив губами нежную кожу ареолы, он мягко посасывал его грудь. Смесь странных ощущений накрыла омегу с головой; тянущее чувство все еще отдавало слабым покалыванием, но это казалось ему приятным, хоть и совсем не так, как он себе представлял. А вот альфа представлял себе все именно так — сладко. Молока было совсем немного, что было вовсе не странно, и это заставило альфу отпустить совсем заалевший, набухший еще больше сосок, куда смелее отодвигая второй край халата и припадая к еще не тронутому. Нежно дразня, вылизывая, Чанёль почти урчал от удовольствия, языком собирая сладкий молочный привкус с легким вишневым послевкусием. Очередное тихое «ой» разлилось в тишине ванной комнаты, а следом — задушенный стон. Бэкхёну казалось это неправильным. Совсем неправильным. Все то, что происходило с его телом, имело определенный смысл, и то, что делал с ним Чанёль, сбивало его с толка. Можно ли так вообще? И тем не менее тело отзывалось на странные, незнакомые для себя ощущения, пытаясь «распробовать» их, понять, как именно они влияют на него. А Бэкхёна они заводили, заставляли сердце колотиться в груди, а спину — невольно прогибаться навстречу. Очередной еле слышный стон, неосознанно сорвавшийся с его губ, и руки с чужих плеч переместились на затылок, вплетаясь в густые черные волосы. Чанёль отстранялся нехотя, выпуская изо рта потемневшую вишневую бусинку, в последний раз дразняще коснувшись самым кончиком языка, зализывая. Омега тяжело дышал, приоткрыв рот и откинувшись чуть назад, — знал, что альфа удержит его. Для него такое было впервые, даже в мыслях он не мог такого представить и сейчас чувствовал себя слишком растерянным. Он был слегка возбужден, недостаточно, чтобы просить продолжения, но если бы это случилось месяцем раньше — о продолжении не пришлось бы и просить, и это его пугало. Если его тело реагирует так на действия Чанёля, не будет ли оно так же реагировать, когда он будет прикладывать к груди ребенка, это ведь… неправильно. Это не та реакция, которая должна быть. И эти мысли накрывают его волной тягучего беспокойства, что яркой вспышкой зародилось в груди. — Малыш, ты в порядке? — голос альфы казался еще более низким и хриплым, чем после их небольшой шалости в душе, и это смущало. — Как я буду кормить Джиённи? — с трудом голос поддается воле самого омеги, немного дрожащий, севший, словно он кричал, хотя такого не было. Он делился тем спонтанным, мелькнувшим в голове лишь секунду назад беспокойством, а голос садился все сильнее с каждым словом. — Если я так реагирую на это, как же мне… — Малыш, — мужчина мягко окликнул омегу, не желая, чтобы он продолжал эти мысли, накрывая щечку ладонью, заставляя посмотреть на себя. Чанёль прекрасно понимал, о чем тот хочет сказать, чувствовал слабые нотки возбуждения в сладком аромате своего мальчика, смешанные с тревогой, и не мог не улыбнуться. Каждую секунду Бэкхён думает об их малыше, жертвует желаниями собственного тела ради их сына. — Ты реагируешь так сейчас, потому что я твой мужчина. С малышом все будет по-другому, не беспокойся об этом. Все будет хорошо. Все будет так, как должно быть. Альфа переходит на шепот, подаваясь вперед и мягко прижимаясь к губам младшего. Омега поддается с ощутимым сомнением, словно вдумывается в сказанные ему слова, оценивая, а точно ли будет именно так. Он хочет верить мужчине, потому что Чанёль взрослый, он уже проходил через это, он знает, что и как будет правильно и как лучше сделать. Именно поэтому он позволяет себе чуть расслабиться. Прикрыть глаза и ответить на поцелуй, чувствуя на губах странный сладкий привкус, отдающий молоком и немного вишней, и щеки тут же покрываются румянцем, когда он понимает: это его собственный вкус.