desperate.

Мягкая кисть для пудры щекотала нежно-розовые щечки. Бэкхён топтался у зеркала уже полчаса, периодически прерываясь, чтобы передохнуть, потому что спина начинала уставать, что не было странным. Он прибавил в весе добрых восемь килограммов, большая часть которых сосредоточилась именно в животе. Само собой, позвоночник был не очень рад таким резким и ощутимым переменам, но скоро все вернется на круги своя. На календаре второе апреля — сороковая неделя беременности начала свой отсчет, а через две недели по прогнозам врача случится то самое. То самое, чего Бэкхён невыносимо ждет и в той же степени боится. Он, возможно, боялся бы не так сильно, если бы не Тао, который, позвонив одним ранним утром, радостно сообщил, что: «Все!», в подробностях описывая все те ужасы, что происходили с ним в процессе. Не сказать, чтобы Бэкхён был впечатлительным — нет, просто это ведь ждет и его, оттого он беспокоился. В очередной раз вздыхая, он возвращает кисточку на столик, намереваясь отойти к постели и присесть, но за спиной раздается тихий щелчок дверной ручки, и в комнату заглядывает Чанёль, любопытно выгибая бровь. Сегодня будний день, но альфа все равно проводит его вместе со своим омегой, как и всю последнюю неделю, как и две последующие. Отпуск в учебное время дается очень неохотно и только неоплачиваемый, но даже это не стало помехой, да и начальство порядком смягчилось, узнав об истинной причине такого решения, а причина в самом деле была весомой. Бэкхён нуждался в постоянном присмотре, постоянной заботе, и хоть сам омега был с этим категорически не согласен, Чанёль перестал его даже спрашивать, поставив перед фактом, что взял отпуск на месяц. Он, разумеется, пыхтел и хмурился, ходил ужасно недовольный, потому что не инвалид, а беременность — почти естественное состояние для омег, но что толку спорить, если заявление уже было сдано и подписано. Возмущение возмущением, но проводить целые дни вместе было как минимум приятно. — Малыш, ты все еще прихорашиваешься? — проходя вглубь комнаты, мужчина заинтересованно окидывает взглядом столик, на котором разложены предметы для макияжа, и невольно улыбается, наконец оказавшись рядом с омегой, приобнимая за талию, а ладонью накрывая живот. — К чему столько стараний? Ты очарователен и без всего этого! — Это только ты так говоришь, — упрямо фырчит омега, и не думая соглашаться. Он пристально всматривается в собственное отражение, видя целый ворох недостатков, и во всем этом его утешает лишь одно: скоро это пройдет: как только он родит — все вернется на круги своя. — У меня синяки под глазами и странные пятнышки на носу, как веснушки. — Это очаровательные пятнышки; к тому же врач сказал, что это временное явление, разве не так? — подушечка пальца очерчивает спинку тонкого носика, покрытого небольшими рыжими пятнышками, и альфа мягко улыбается, в самом деле считая это очень милым. — Так, — нехотя выдыхает омега, соглашаясь, хоть и не очень хочется, но мягкий поцелуй, коснувшийся его губ, немного меняет дело. Он сам тянется чуть вверх, приподнимаясь на носочки, желая получить еще один, и Чанёль дает желаемое. Легким касанием накрывая губы младшего, нежно, почти целомудренно, но Бэкхёну хочется по-другому — более ощутимо, и, обвив шею мужчины руками, он тянет его ближе к себе, углубляя поцелуй. — Нам уже пора, малыш, — альфа шепчет в мягкие губки, чуть отстраняясь. Ему не хочется, совсем как и Бэкхёну не хочется прекращать это, но их уже ждут и довольно давно, и заставлять ждать еще — как минимум некрасиво. — Тебе звонил папа? — омега слушается: возвращается на полную стопу, но отходить не спешит, излишне медленно отпуская шею мужчины, оглаживая кончиками пальцев ворот футболки, крепкие, чуть напряженные плечи, не менее крепкую грудь, в какой-то момент замирая, ладонями коснувшись подтянутого пресса. Глядя на мужчину излишне невинно, словно и не он это все, но с озорными искорками в глазах. Точно дразнит. — Дважды, — альфа старается не поддаваться наглым провокациям, держа себя в руках, и все равно коротко целует кончик маленького носика, плотно покрытого кремом и пудрой, что должны спрятать все маленькие рыжие пятнышки. — Он приготовил для тебя суп из водорослей и теперь не хочет, чтобы он остыл. Бэкхён смущенно улыбается, тут же теряя весь свой озорной запал, а на щечках появляется обаятельный румянец. Они очень редко наведывались в гости к родителям Чанёля. Тот, если честно, сам не испытывал желания это делать, и хоть отношения с отцом уже не казались такими безнадежными — общение почти на восемьдесят процентов состояло из колкостей и плохо прикрытого соперничества. Омегу такое поведение очень волновало поначалу, он чувствовал себя некомфортно, но на помощь ему пришел Хичоль, который с самого начала относился ко всему происходящему с улыбкой, одним днем уведя молодого жениха на кухню и объяснив, что так было всегда и это, по сути, нормально дня них. Просто альфы слишком похожи. И от этого в самом деле стало немного легче; юноша и сам начал замечать улыбки и часто шутливый тон в разговорах мужчин. Все налаживалось — он был в этом уверен. И даже чужая забота почти перестала смущать, в большей степени принося удовольствие. Хоть и редкие, но искренние вопросы Хангёна о его самочувствии, почти неконтролируемые порывы заботы от Хичоля, который пытался реализовать свой нерастраченный потенциал дедушки, заботясь о своем внуке еще до его рождения, — это делало его счастливым. Его признали и приняли в свою семью. — Ты прав, уже пора… — только теперь в полной мере отстраняясь от мужчины, омега, смущенно улыбаясь, в который раз окинул свое отражение взглядом, убеждаясь, что все замечательно, и направился в прихожую. Чанёль молчаливо проследовал за мужем, наблюдая, как забавно тот топает по коридору, слегка переваливаясь с боку на бок. Он знает, что Бэкхёну тяжело, и, хоть тот редко говорит о том, что его беспокоит, мужчина все равно видит это, стараясь всеми силами сделать последний месяц беременности комфортным для омеги. Приземлившись попкой на пуфик, Бэкхён чуть вытянул ножки вперед, встречаясь взглядом с альфой, что уже по привычке присел напротив, помогая справиться с обувью. Это было мило — так думал сам альфа, не имея ничего против и даже не желая вдумываться: а может ли Бэкхён делать это сам? Просто потому, что за ним было приятно ухаживать. Заботиться, как о маленьком и беспомощном, зависимом от него в таких незначительных мелочах: надеть или снять носочки, ботинки, поднять что-то, упавшее на пол, или достать что-то с верхней полки, размять затекшие ножки и спину, застегнуть бесконечно длинную куртку, как он делает это сейчас, стоит только закончить с ботинками. Бэкхён очарователен, особенно когда нуждается в постоянной помощи и заботе. Чанёль закрывает за собой входную дверь, пока омега, умильно сложив руки на животике поверх пышной, дутой курточки все того же синего цвета, не спеша подходит к лифту, нажимая кнопку вызова. Подойти со спины и приобнять за талию казалось жизненно необходимым, и мужчина следовал этим потребностям, мягко огибая рукой пышный стан и прижимая чуть к себе. Лифт был пуст, что даже немного радовало. Соседи, хоть и привыкли к нестандартной паре, все еще косились на них с излишним любопытством, не упуская ни единой возможности это сделать. Металлические створки закрылись с тихим шелестом, и лифт неспешно двинулся вниз. До первого этажа, кажется, было всего с пару секунд, и, крепко обнимая мужа за талию, Чанёль на мгновение прикрыл глаза, мысленно рассчитывая, сколько времени уйдет на дорогу и как лучше поехать, чтобы не попасть в пробку, когда из мыслей его выдернуло довольно неожиданное «ой». Сместив ладони ближе к низу живота, Бэкхён немного склонился вперед, словно в попытке справиться с болью, и это вызывало в мужчине бурю волнения. — Малыш, что случилось? Тебе больно? — не прекращая обнимать за талию, альфа накрыл ладонью руки омеги, инстинктивно стремясь туда, где, как он думал, болит, но Бэкхён не отвечал, перестав даже дышать, удивленно глядя в стену напротив. Его рот невольно приоткрылся, а брови жалобно изогнулись, сходясь к переносице. Вот это уже вызывало самую настоящую панику, и мужчина судорожно пытался понять, что происходит, окидывая взглядом юношу и с ужасом замечая то, к чему, кажется, еще не был готов. Ткань его штанов на внутренней стороне бедер медленно темнела, а сердце альфы начало биться где-то в висках. В мыслях была только одна догадка, одно объяснение тому, что он видел, и от этого паника накрывала с головой. — Это… ты рожаешь? — Чанёль еще никогда не чувствовал себя таким растерянным, даже напуганным. Ситуация совершенно выбивала его из колеи. Рыба, выброшенная на берег. Но сейчас ему не было даже стыдно за свой страх, ведь это его Бэкхён и они оба впервые проходят через подобное — разумеется, он будет бояться. — Нет. Нет, это… — рука, обнимающая омегу за талию, соскользнула и уже тянулась к телефону, чтобы вызвать скорую, но Бэкхён вздрогнул, цепляясь за плечо альфы и с трудом выравниваясь. Он и сам выглядел напугано, его веки чуть покраснели, словно в преддверии слез, что Чанёль без труда рассмотрел, когда тот поднял свое личико и взглянул на него. — Мне нужно домой… Бэкхён не рожает — этого было достаточно, чтобы сердце из затылка вернулось в грудную клетку, а разум трезво оценил произошедшее, патетично изрекая мысль: «Ложная тревога». Ложная тревога, которая лишила его доброй сотни нервных клеток за раз, и, прикрыв глаза, мужчина выдохнул, невольно улыбаясь, но радоваться долго не пришлось. Омега тихо всхлипнул, а когда створки лифта раскрылись, и вовсе стыдливо вжался в угол, боясь, что кто-то может войти, и даже тот факт, что в подъезде никого больше не было, не сделал легче. Обнимая мальчонку за плечи, альфа прижал его ближе к себе, позволяя носом уткнуться в плечо, и вновь нажал кнопку их этажа, чтобы вернуться как можно скорее. — Бэкки, не плачь, все хорошо, ничего страшного не случилось, — мужчина тихо нашептывал на маленькое ушко, без труда поняв, что на самом деле случилось, испытав от этого только лишь облегчение. Он взрослый, зрелый мужчина, у него даже есть ребенок, но к такому, как кажется ему, просто нельзя быть готовым. Это будет неожиданностью, даже если целенаправленно ждать, и это будет страшно и тревожно. — Я не хотел… Правда не хотел, — вперемешку со всхлипами, омега тихо завывал, пытаясь закрыть покрасневшее не то от стыда, не то от слез лицо. — Просто малыш толкнулся, и… Бэкхён не заканчивает, но все понятно и так. Он сейчас слишком чувствительный, слишком эмоциональный и нежный. Слишком близко воспринимает неудачи, однажды и вовсе расплакавшись из-за того, что не смог поднять книгу, упавшую на пол, не опускаясь на колени, и сейчас Чанёль даже боялся представить, как сильно такой казус сказался на нем. Стоило двери квартиры открыться, как омега тут же просочился внутрь, чувствуя себя чуть спокойнее в родных стенах. Даже не дожидаясь помощи, он топчется на месте, наступая носочками на пятки ботинок, вылезая из них, даже не смотря на затянутую шнуровку, лишь бы быстрее скрыться в ванной, впервые закрывая за собой дверь на щеколду. Мужчине оставалось только вздыхать. С одной стороны, он понимал стремление омеги остаться одному: ему стыдно и неловко, и такие вещи, пожалуй, лучше забыть сразу же, словно и не было их, просто чтобы он не испытывал смущения. С другой же — оставлять его в одиночестве казалось очень плохой идеей — так он не перестанет плакать и не перестанет себя накручивать. А еще он может поскользнуться на мокром полу, что на самом деле серьезно и опасно. — Малыш, впусти меня, — тихо постучав костяшкой пальца о дверь, альфа прижался плечом к стене рядом, прислушиваясь, но внутри лишь шумела вода и не было слышно больше ничего. — Впусти или я войду сам, ты же знаешь, что щеколду можно открыть и снаружи? — Чанёль не врал: дверь в самом деле была безопасной, и снаружи, в центре ручки, была небольшая выемка, куда можно было вставить даже кончик обычного ножа и провернуть замок щеколды, открывая. — Не надо, — прозвучало излишне жалобно, плаксиво, и мужчина почти повелся. Почти. Но понимание того, что это может ему навредить, вернуло решимость назад, заставляя вновь тихо стучаться. — Бэкхён, открой дверь, ты же можешь навредить себе, — он верит, что омега его впустит, как и верит в то, что это не сделает хуже. Сейчас он в том состоянии, когда ему нужен кто-то рядом — кто-то, кто обнимет и утешит. — Я открываю дверь, — в конце концов не дождавшись никакой реакции, Чанёль и в самом деле достает из кармана ключи от квартиры, надеясь, что хоть что-то сможет протолкнуть в выемку и открыть щеколду, но это уже не требуется. Омега открывает дверь сам. Тут же отшатываясь в сторону и стыдливо опуская взгляд в пол. Его щеки кажутся красными, как и глаза, — наверняка ведь только успокоился, а теперь готов заплакать вновь. Из одежды на теле осталась только кофта и теплые носочки, которые он наверняка не смог снять сам, в то время как штаны уже были засунуты в стиральную машину. Бэкхён тяжело дышал, сопел сопливым носом и, кажется, даже немного подрагивал, борясь с желанием сбежать и спрятаться, и Чанёль надеялся отсечь это желание на корню. Подался вперед и прикрыл за собой дверь, заключая омегу в крепкие объятия, мягко целуя в макушку. — Перестань накручивать себя, в этом нет ничего страшного, ты в этом не виноват, — он тихо шептал, поглаживая дрожащую спинку, выдыхая с облегчением, когда омега сам обнял его, сжимая руками ткань футболки. — Давай я помогу тебе раздеться и ты примешь ванну, — мягкий поцелуй в висок и скомканное «угу» вместо ответа. Чанёль помогает ему присесть на широкий край бортика ванной и, опустившись на колени, снимает мягкие носочки, следом стягивая и кофточку, далее помогая забраться в ванную. Теплая вода немного расслабила напряженную спину, даже краснота с глаз спала, и это успокаивало. Теперь и сам присев на бортик, мужчина мягко поглаживал омегу по голове, ероша пушистые волосы, нежно щекоча за ушками, и младший успокаивался все больше, расслабляясь, пока не поднял глаза на альфу, встречаясь с нежной улыбкой. Ему в самом деле было тяжело. Он понимал, что напрасно принимает все это слишком близко к сердцу, но по-другому не получалось. Возможно, вся причина была в гормонах, в его беременности, что сделала его слишком нежным и чувствительным, но даже если и так, он все равно испытывает стыд перед Чанёлем. За то, что на его глазах произошло подобное, за то, что так отреагировал на это, хотя должен был справиться и не разводить слезы и истерику. Но Чанёль ведь не злился? Он обнимал его и не желал оставлять наедине, целовал и пытался утешить, а сейчас и вовсе гладит его волосы, успокаивая. Для него, возможно, это и не проблема даже — неприятность, с которой они справились за пару минут: омегу — в ванну, одежду — в стирку — и нет ничего, но Бэкхёну все равно стыдно. — Малыш, — мужчина окликает мальчонку и, стоит тому вновь поднять голову, мягко кается его губ поцелуем, — я отойду на минуту — позвоню папе, скажу, что мы приедем позже, а когда вернусь — будем вылезать из ванной, хорошо? — Хорошо, — Бэкхён слабо кивает, и альфу радует лишь то, что он уже не выглядит таким несчастным, и, в последний раз мягко поцеловав любимые губки, получая слабый ответ, он покидает ванную, прикрывая дверь, чтобы сквозняк не гулял. Приходится вернуться в прихожую, чтобы достать из куртки телефон, где зеленым мигает оповещение о пропущенном вызове от папы, что наверняка не может дождаться пару, устав оберегать только сваренный суп от отца и не давая ему остыть. — Дорогой, где вы потерялись? — первое, что слышит он, стоит только прижать телефон к уху, сразу же за первым гудком, словно омега только и делал, что медитировал над своим телефоном, что, вероятно, было очень близко к правде. — Прости, у нас случился небольшой конфуз и пришлось вернуться домой. Мы приедем где-то через час, — стараясь избегать деталей, ведь вряд ли Бэкхён этому обрадуется, Чанёль медленно возвращается из коридора к ванной, опираясь спиной о стену рядом с дверью в комнату. — С Бэкки ведь все в порядке? — звучит излишне настороженно, и это не странно. Хичоль слишком сильно привязался к жениху своего сына, буквально с первого взгляда испытав бурю нежных чувств к маленькому, совсем юному беременному омеге. Бэкхёна такая резкая симпатия смущала — он с самого начала готовил себя к другому отношению, в то время как Чанёля это радовало. В его прошлых отношениях Мину был лишен этой любви и заботы. Он рано потерял родителей и в этот сложный период беременности рядом не было никого, кроме Чанёля. Бэкхён оказался более везуч: рядом с ним не только сам альфа, но и целых четыре дедушки, которые с нетерпением ждали появления внука. Может быть, так его родители пытались загладить ошибки прошлого, которые лишили их не только сына, но и внука на долгие двадцать лет. Пытались в полной мере ощутить, что значит быть дедушками еще до рождения внука, заботясь о женихе своего сына. Возможно, семейный бизнес, который теперь достанется именно Джеону, тоже своеобразная плата. Извинение, что в свое время их не было рядом, чтобы поддерживать и помогать, как это обычно делают дедушки. Чанёль знает, что они поддерживают его теперь, и дело не только в получении нужного образования и стремлении посадить его на директорское кресло. Они поддерживают его как родственники, как любящие дедушки, и это приносит мужчине успокоение — что Дже не оттолкнул их, даже несмотря на слишком редкие встречи в детстве и юношестве. Он не один, у него есть семья — есть папа и есть двое дедушек, что помогут ему встать на ноги и построить обеспеченную, успешную жизнь, чтобы он никогда и ни в чем не нуждался. — Да, все хорошо, тебе не стоит волноваться, — он кивает, словно папа может его увидеть, тут же улыбаясь, прикрывая глаза и массируя подушечками пальцев переносицу. — Но, знаешь, лучше не спрашивай у него, что случилось, ему будет неловко… — Что ты недоговариваешь? — Чанёлю не нужно даже видеть собеседника, чтобы знать: омега сейчас пытливо сощурился, очень недоверчиво, понимая, что от него хотят что-то скрыть, а ему это очень не нравится. — Ничего важного, пап, правда, — невольно роняя тихий смешок от осознания ситуации, альфа вздыхает. И кто бы подумал, что в сорок с хвостиком лет он снова будет оправдываться перед папой. — Сейчас Бэкхён сменит одежду и мы тут же выедем. — Сменит одежду? Не спрашивать, потому что «ему будет неловко»? — шестеренки в чужой голове завертелись, и мужчина слышал этот скрежет даже через трубку телефона; он знал, на что нарывается: его папа был излишне любопытным, и помимо минусов — в виде осведомленности во всех сплетнях — были и свои плюсы. Возможно. — Он описался? — Только не смей ляпнуть этого ему, он очень распереживался, — Чанёль отошел чуть в сторону от двери, переходя даже не на шепот — шипение, лишь бы омега ничего не услышал и не расстроился еще больше. — Малыш сильно толкнулся, и получилось то, что получилось. — Бедный мальчик, — тоскливо протянули по ту сторону трубки, вздыхая. — Знаешь ли, я из-за тебя в свое время тоже натерпелся подобного, думал, ты пешком выйдешь, не дожидаясь родов, так что прекрасно понимаю его переживания. Джиённи явно пошел в тебя — такой же неугомонный, — причитал омега, не прекращая вздыхать, наверняка качая головой — жалея Бэкхёна. — Приводите себя в порядок и приезжайте. — Опять я крайний, — недовольно вздыхает Чанёль в ответ на гудки. Его ответ никому интересен уже не был, но это пустяки. Оставалось только надеяться, что папа не решит самостоятельно утешить бедного омегу при встрече, иначе тогда он и в самом деле окажется крайним и даже виноватым, и в этот раз — заслуженно. — Малыш, вылезаем из ванны? — пряча телефон в карман, Чанёль протянул куда громче, получая в ответ согласное мычание, находя Бэкхёна уже замотанным в полотенце, но все еще стоящим в самой ванной, — все же вылезать самому было немного страшно. — Иди ко мне, малыш… В конечном итоге во всей этой ситуации Чанёля радовало только одно: Хичоль сдержал язык за зубами, и в этот день ничто больше не расстраивало Бэкхёна.

***

Стрелка часов едва пересекла отметку четырех поутру, когда омега проснулся. В последнее время он слишком часто просыпался по ночам, с трудом засыпая вновь, а под утро и вовсе было проще встать с постели и занять себя чем-нибудь. Все чаще его одолевало волнение и беспокойство, потому что срок уже подошел. На календаре было обведено шестнадцатое апреля, а врач все настойчивее предлагал лечь в стационар, чтобы быть под постоянным присмотром и не дергаться из-за каждой ложной схватки, но больничные стены пугали. Дома было комфортно и хорошо, дома был Чанёль, с которым он чувствовал себя более защищенным, чем рядом с врачами. Мышцы живота болезненно свело, напоминая о причине его пробуждения, и Бэкхён медленно выдохнул, глубоко вдыхая, когда спазм немного спал, повторяя вновь и вновь, пока дискомфорт не прошел совсем. Даже к этому он уже почти привык. Стоило малышу затихнуть, приняв правильное для родов положение, омега даже не успел порадоваться, как на смену толчкам и копошению внутри пришли тренировочные схватки. Первое время это его пугало — он боялся перепутать ложные и настоящие, переполошив попусту Чанёля и врачей, в то же время боясь пропустить начало родов. Поначалу его утешали слова врача о том, что роды не перепутать ни с чем: это будет куда больнее и интенсивнее, да и предвестники родов тоже не пройдут незамеченно. Но с приближением срока мысль о том, что это будет больно, стала пугать его так же сильно. Обняв круглый живот руками, Бэкхён мягко огладил его, поворачиваясь чуть больше на спину, но не полностью, лежа словно полубоком. Рядом спал Чанёль, а омега понимал, что он больше не уснет, но вставать не хотелось. Если он встанет, мужчина поймет, что его что-то беспокоит и, разумеется, начнет беспокоиться сам, чего омеге совсем не хотелось. Он искренне старался держать в руках свои сомнительные страхи, что не всегда получалось так хорошо, как хотелось. С каждым разом схватки чувствовались все отчетливее, больнее, и Чанёль замечал это — замечал полусогнутую позу, руки, обнявшие живот, и тяжелое дыхание. Его это тоже пугало: с этим он еще не был знаком. Мину в последние месяцы своей беременности больше времени проводил в больнице на лечении и сохранении, и, когда настал момент родов, его просто увезли в операционную для кесарева сечения. Тогда все было сложнее и одновременно проще. Так же страшно и волнительно, и в то же время Чанёль знал, что Мину под присмотром врачей; здесь же только он приглядывал за Бэкхёном, которому кесарево было совершенно ни к чему. Он с большим успехом родит сам — утверждал целый консилиум из врача-акушера и акушера-ассистента, анестезиолога, неонатолога и нескольких медбратьев, которые будут присутствовать на родах. Молодой, здоровый, сильный — все только посмеялись, когда Бэкхён из любопытства спросил об операции, смело сказав: «Родишь сам как миленький». Очередная вспышка тянущей боли развеяла ненужные сейчас мысли. Глубокий вдох и тягучий медленный выдох — как учил тренер на занятиях, как показывал врач на одном из приемов. Он делал это каждый раз, когда тело решало немного потрепать ему нервы — потренировать перед грядущими родами, и обычно это помогало — как минимум не давало страху разрастаться. Обычно, но не в этот раз. Чувство влаги между бедер отрезвило, отзываясь колкими мурашками вдоль спины и на мгновение замершим в груди сердцем. Боль от схваток как рукой сняло, стоило только осознать, что они вовсе не ложные, а самые что ни на есть настоящие. Реальные. Правильные. Он не мог подобрать нужного слова, но одно понимал наверняка: это оно, и это в самом деле сложно пропустить и не заметить. Глубоко вдыхая, Бэкхён с трудом обуздал нарастающую панику. То, что отошли воды, не повод начинать истерику. Он еще не рожает и не начнет рожать в ближайшие пару часов — это как минимум, а до больницы всего двадцать минут на машине. Время есть и нужно это время использовать с умом, оттого, с трудом присев в постели, он слабо толкнул мужчину в плечо. — Чанёль, Чанёль, проснись… — альфа поддался на удивление охотно, хоть и слегка потерянно после сна, приподнимаясь, как и лежал до этого — чуть боком, лицом к омеге, и тут же напрягаясь, раскрывая сонные, заспанные глаза. Потребовалось не больше пары секунд, чтобы бедром ощутить мокрую простынь, и еще несколько, чтобы проснуться окончательно. Рядом с ним сидел Бэкхён, уже по привычке обнимая живот чуть под низом, и смотрел на него виноватым, напуганным взглядом, отчего в мыслях возникал лишь один возможный вывод: — Малыш, ты описался? — Чанёль озвучил его без единой задней мысли, а омега впервые испытал желание стукнуть мужчину, но сдержался, списывая этот вопрос на уже былой совсем нехороший опыт и сонливость. — Воды отошли, я рожаю, — прозвучало неожиданно спокойно, обыденно. С той же интонацией он мог бы сказать, что не может уснуть и хочет йогурт, но он сказал именно то, что сказал, и Чанёль понимает это далеко не сразу. Анализирует, словно убеждаясь, что не ослышался, что понимает все именно так, как оно есть, и это вовсе не отголоски дурного сна, но нет — все именно так, как оно слышится. Бэкхён рожает. — Черт побери, — он вскакивает с постели как ошпаренный, пугая этим омегу даже больше, чем пугают сами приближающиеся роды. Крайне сложно собрать мысли в кучу, когда еще две минуты назад ты просто спал; возможно, именно поэтому внутри альфы сейчас царит настоящая паника: когда просто не знаешь, за что схватиться и с чего начать, чем помочь. — Нужно срочно в больницу! — наконец он делает хоть какой-то вывод, ища взглядом телефон, чтобы позвонить врачу и сказать, что: всё — момент настал. — Прекрати паниковать, я не рожаю прямо сейчас, у тебя еще будет время, чтобы сойти с ума в ожидании «когда же», поэтому помоги мне одеться и позвони доктору Чон, — Бэкхён раздавал указания, не теряя уверенности в голосе, хотя внутри все дрожало. Он понимал, что паниковать смысла нет — сейчас с ним ничего не случится. Его пугало то, что будет дальше, ведь дальше была одна неизвестность. Насколько больно это будет? Как долго это будет длиться именно у него? Врач рассказывал и объяснял, что у каждого все это происходит по-разному: все это зависит от множества факторов, вроде возраста, комплекции, здоровья и даже физической подготовки, да и сам Бэкхён успел прочесть не одну статью, пытаясь понять, что с ним будет происходить. Вначале Чанёль отговаривал его, опасаясь, что, узнав подробности, омега будет лишь больше себя накручивать и больше бояться, но на деле все оказалось иначе. Сейчас он отчасти понимал, что с ним происходит, и это создавало ощущение, что он держит все под контролем. Впереди было еще как минимум два часа, на протяжении которых схватки станут частыми и болезненными, а после еще с два часа уйдет на то, чтобы немного передохнуть, когда интенсивность схваток чуть спадет, и вот тогда начнутся сами роды, которые будут хоть и болезненными, но короткими. По крайней мере на это надеется он сам. Главное — справиться с тем, что будет предшествовать им, — так он утешал себя, и это на самом деле помогало. Очередной болезненный спазм случился почти через десять минут, когда альфа дрожащими руками помогал омеге залезть в кофту. Он напрочь отказался ехать в роддом в пижаме и тапочках, как делают это многие в порыве паники. Альфа, хоть и был несогласен и такая медлительность его пугала, старался не спорить, понимая, что омеге сейчас куда тяжелее, чем ему. Врач по телефону сообщил, что будет ждать, сумка была собрана уже как две недели, Бэкхён одет, Чанёль почти при смерти — стандартный набор для поездки в роддом. Звонить и сообщать дедушкам было решено уже после родов, чтобы не разводить в коридоре у родильной уголок волнения и трясучки, по крайней мере так сказал омега, когда уже в лифте мужчина вновь потянулся за телефоном, чтобы сообщить и одним, и вторым родителям. Перечить он вновь не стал, хоть и понимал, что как минимум Хэвон ужасно обидится, а Хичоль, вероятно, здорово проедется ему по ушам, но комфорт Бэкхёна сейчас был важнее. У самого альфы трясучка спала уже только в машине, когда до больницы оставалось минуты три, но светофор внезапно сменился красным светом, заставляя остановиться. Прохладный воздух и мерное жужжание машины успокаивало — скоро они окажутся на месте, где омега тут же попадет под присмотр врачей и ему станет спокойнее, что очень вряд ли, но надежда все же есть. Он надеялся, что этого мнимого спокойствия хватит до самой больницы, но очередной задушенный стон омеги вновь всполошил все нервные клетки, разом выкашивая треть. Схватки, по-видимому, становились все сильнее, и это пугало все больше и, если честно, не только альфу. Бэкхён тоже боялся, но все еще старался не подавать виду. — Смотри на дорогу, уже зеленый… — тихо протянул он, когда боль чуть сошла, и вновь откинулся на спинку кресла, до этого чуть склонившись вперед, обнимая живот. — Малыш, как ты это делаешь, почему ты такой спокойный? Я сейчас с ума сойду, — так же тихо признается мужчина, хоть и знает, что зря — все это написано у него на лице и наверняка выглядит совершенно неестественно и смешно. Ему сорок четыре — неужели в его возрасте нельзя реагировать на это более собрано и разумно?! Оказывается, нельзя. — Если бояться будем мы оба — мы даже не доедем до больницы, — омега шутит, тихо смеясь, и это немного разряжает обстановку. Он и не знает, кому из них сейчас страшнее, а кому тяжелее. Им двоим тяжело, но по-разному. Врач встречает их у самого входа, мягко улыбаясь, без труда оценив состояние как омеги, так и альфы рядом, не спеша провожая пару по коридору к палате. И вновь не случается никакой спешки, хотя Чанёль был уверен, что счет идет просто на минуты, но, как оказалось, нет. Бэкхёна первым делом увели в смотровую, мужчине же велев оставить вещи в их палате и просто ждать, а ждать казалось невозможным. Как он может ждать, когда происходящее вокруг выбивает его из колеи, заставляя руки дрожать, а сердце — биться даже не в груди — в глотке. Присев на край еще застеленной кровати, альфа прикрыл лицо руками, опираясь локтями о колени, и тихо выдохнул. В прошлый раз все было проще: не так страшно и не так волнительно, тогда он знал, что это просто операция и все будет хорошо, что рядом будет множество врачей, которые знают свое дело. Сейчас тоже было множество врачей, хороших, квалифицированных, но происходить все будет совершенно иначе — и это пугало. Чанёля, мягко говоря, трусило, и он совершенно не знал, как себя можно успокоить, впервые за долгое время испытывая желание закурить, но понимая, что это худшее из всего, что он может сделать. Бэкхён вернулся, как показалось мужчине, через целую вечность, хотя на деле прошло не больше двадцати минут. Со стопкой вещей в руках и в свободной больничной рубашке. Его щечки чуть покраснели, а дыхание было немного тяжелым, что было вовсе не странно: наверняка только прошла очередная схватка. Следом в дверном проеме показался и сам врач со все такой же мягкой улыбкой на губах, наперевес с большим нежно-зеленым шариком, совершенно таким же, какие были на занятиях для омег и даже у них дома. — Зачем вы принесли фитбол? — первое, что сорвалось с уст альфы, прежде чем он смог додуматься сам, пока омега складывал свои вещи на полку. Чанёль чувствовал себя совсем потерянным. Словно попавшим в параллельное измерение, где все было вверх ногами, и он не мог совершенно ничего понять. — Ты, видимо, совсем не слушал на занятиях, — как-то по-отечески мягко протянул бета, на самом деле прекрасно понимая, что в данной ситуации альфа просто слишком напуган и растерян, чтобы вспоминать какие-то сомнительные рассказы, звучавшие на занятиях с месяц назад. — Это поможет Бэкхёну немного отвлечься от боли, к тому же сейчас ему лучше находиться в вертикальном положении — так лучше раскрываются родовые пути. Но просто стоять или ходить будет немного проблематично, а покрутиться на мяче — гораздо проще, — Тэвон жестом попросил альфу присесть на край постели, следом прося и омегу вместе с мячом разместиться напротив, чтобы мужчина смог придерживать его и помогать двигаться. — Кроме того, это поможет немного расслабить напряженные мышцы таза, что ощутимо облегчит как схватки, так и роды и значительно улучшит циркуляцию крови, что тоже очень важно — у ребенка не будет недостатка кислорода. Чанёль кивал как болванчик, чувствуя самый настоящий стыд, потому что тренер на занятиях в самом деле рассказывал все это. Но сейчас он мог лишь крепко держать пыхтящего омегу за руки, помогая медленно двигаться на упругом шарике, что выглядело довольно тяжело, но, кажется, помогало. Дыхание Бэкхёна стало куда ритмичнее, правильнее, и от этого ему было куда проще справиться с новыми волнами боли во время схваток. Омега сжимался все чаще, тихо стонал от новых приступов, и этому, казалось, не было конца, отчего Чанёль нервничал все больше, пока в палату не вернулся врач. Им нужно было завершить подготовку, и теперь, когда все уже было готово, он вернулся за Бэкхёном, потому что время уже близилось к часу «икс» и по врачебным прогнозам скоро должно было начаться самое важное. Омега уже и сам хотел поскорее все это начать и поскорее закончить, потому что промежутки между схватками сократились и стали на самом деле болезненными, почти мучительными. — Чанёль, ты будешь присутствовать? — сейчас доктора волновало только это, все остальное он видел по лицу самого омеги, что, отложив мяч в сторону, с ощутимым трудом выровнялся. Придерживая заметно опустившийся живот. Мужчина же даже не успел открыть рот, чтобы сказать свое «да», потому что сидеть здесь и бездействовать он просто не выдержит, но омега опережает его: — Нет. Не нужно… — он качает головой, глядя на мужа с немой мольбой во взгляде, но сейчас альфа просто не может молча согласиться и не спорить. — Да, — Чанёль уверенно кивает врачу, следом переводя взгляд на встревоженного омегу, и подходит чуть ближе, накрывая влажной от волнения ладонью мягкую щечку. Он склоняется к младшему, прижимаясь лбом ко лбу того, и тихо шепчет: — Нужно, малыш. Я сойду с ума здесь в ожидании, а ты там — от страха. Я хочу быть рядом с тобой. Теперь уже не спорит Бэкхён. Понимает, что это сделает только хуже им двоим, и соглашается. И вот тогда начинается спешка — по крайней мере так кажется мужчине, а на деле же просто слишком быстро сменяется место действия. Пока омегу отводят в родильную, его оставляют чуть позади вместе с бетой-ассистентом, который помогает сменить одежду на одноразовый костюм и завязывает за спиной пояс такого же халата, только после этого позволяя пройти к омеге. И начинается самое настоящее безумство. Если у Чанёля спросить, что он помнит из всего произошедшего там, за дверьми родильной, он вспомнит лишь лицо Бэкхёна в те моменты, когда ему было особенно больно. Находясь как можно ближе к омеге, опираясь одной рукой об изголовье кресла, второй сжимая его руку, мужчина ловил каждую эмоцию на его лице, видел каждую морщинку. В тот момент он как никогда ярко ощутил, насколько силен Бэкхён. Ему ведь только девятнадцать лет, а он уже в состоянии выдержать подобное, не проронив ни единой слезинки, хотя плакать наверняка очень хотелось. Невероятно сильно сжимая руку мужчины, он время от времени срывался на крик, когда ощущения были слишком сильные, накрывающие с головой. Ему было тяжело, несомненно, и Чанёль был чертовски рад, что не поддался его сопротивлению и пошел вместе с ним. Одному справиться с этим было тяжело, и, когда врач позволял омеге минутку передохнуть от потуг, он склонялся к нему ближе, целуя влажные щеки и лоб, заставляя уставше, обессиленно улыбаться, и только громкий детский плач прервал эту непрекращающуюся череду боли и страха, давая понять, что: всё. Всё позади. Врач что-то радостно вещал, укладывая только родившегося ребенка омеге на грудь, потому что так нужно, но ни Бэкхён, ни Чанёль не могли ничего понять, находясь в слишком оторванном от реальности состоянии. Омега мягко поглаживал надрывно плачущего малыша, словно в бреду повторяя: «Тише, уже все хорошо… все хорошо», — он знал, что это буквально на пару минут, что так нужно и его вот-вот заберут ненадолго — всего несколько мгновений, чтобы убедиться, что он здоров и с ним все в порядке. Так и случилось. Чанёль совершенно не понимал, что происходит, когда малыша вновь взял на руки врач — его пихали в плечо, и даже сам Бэкхён подбадривал, повторяя: «Ну же», а он совершенно не мог понять, что от него хотят, что он должен сделать, пока в руки не вложили ножницы, подталкивая к врачу и ребенку. Сердце альфы почти не билось — судорожно дрожало в груди, а глаза щипало от слез, и он знал: плакать совсем не стыдно, не сейчас, когда дрожащая рука перерезает пуповину собственного ребенка. А дальше перед глазами пронеслась целая вереница врачей, что в синих костюмах почти не отличались друг от друга. Он вновь сжимал руку омеги, целовал мокрые теперь уже от слез щеки, а Бэкхёна волновало лишь одно: — С Джиённи ведь все хорошо? — его голос был тихим, уставшим, почти сорванным, и от этого сердце альфы сжималось, но сейчас, пока врачи осматривали малыша, проверяли его состояние и рефлексы, Чанёль совершенно не знал, что должен ответить омеге, оттого стыдливо молчал, пока из противоположной стороны комнаты к ним не подошел Тэвон. Держа в руках совсем крохотный сверток, он широко улыбался, глядя в глаза Бэкхёну, отчего слезы текли только сильнее, собираясь крупными каплями на подбородке и срываясь на ворот больничной рубашки. Он не мог заставить свое тело сесть, даже не был уверен, что ему можно это делать, — просто протянул руки вперед, желая как можно скорее прижать ребенка к себе, потому что не чувствовать его было страшно. И в то же время сложно было поверить, что это в самом деле случилось, что малыш, который был рядом с ним долгие девять месяцев, наконец родился и они могут увидеть его личико. На кого он больше похож? Чьи у него глазки? А чей носик? Ответ был слишком близок. Руки омеги дрожали, когда врач аккуратно опустил в них сверточек; по инерции прижимая его к груди, Бэкхён смотрел на опущенный уголок пеленки и не решался приподнять его, чтобы посмотреть. Слезы не переставали течь, а руки — дрожать, хотя держал он уверенно и в то же время нежно, чтобы не причинить боли. — Время — десять часов пятьдесят пять минут, вес — два килограмма сто грамм, рост — сорок два сантиметра, — тихо протянул врач, наблюдая за счастливыми, но, кажется, еще не пришедшими в себя родителями. — Очаровательный здоровый омежка, знакомьтесь скорее. Но сил знакомиться не находится, хотя желание кажется запредельным, и тогда Чанёль берет все в свои руки: легко приоткрывает краешек пеленки, откидывая его назад и замирая. Он уже проходил это — знакомство с собственным ребенком, когда не через стенку упругого животика, а вот так — по-настоящему, и все равно это режет его без ножа. Совсем крохотный, с пока еще закрытыми глазками и чуть приоткрытыми губками. Чанёль знает, что все дети одинаково милы и очаровательны и порой бывает сложно сказать, на кого же он похож больше, но, глядя на Джиённи, он не сомневается ни секунды. — Он так похож на тебя, — получается слишком тихо, надрывно, и альфа не может сдержать внутри столь сильных чувств, склоняясь к омеге и целуя в висок. — Твоя маленькая копия. — Нет… разрез глаз твой, такие же большие и широкие будут, — омега в этом тоже не сомневается, не в силах отвести взгляда от маленького личика, робко, совсем неуверенно касаясь кончиками пальцем чуть красноватой горячей щечки. Малыш даже не реагирует, наверняка все еще находясь под впечатлением от произошедшего, ведь родиться на свет — не так-то просто. — Сейчас мы перевезем вас в вашу палату. У малыша хорошее состояние, так что он будет все время с вами. Медбратья подготовят для него кроватку и привезут ее чуть позже, — врач мягко сжал плечо омеги, пытаясь обратить его внимание на себя, и, получив согласный кивок, махнул ассистентам, чтобы они привели в порядок омегу и ненадолго вывели альфу из комнаты. Уже только оказавшись в палате, что случилось чуть больше, чем через час, по завершению всех нюансов и тонкостей послеродового периода, пара смогла вздохнуть с облегчением. Бэкхён уже совсем уверенно чувствовал себя, держа на руках Джиёна, не боясь трогать маленький носик и щечки, что так и тянули поцеловать их — маленькие и пухленькие. Малыш казался им слишком спокойным, лишь сопел носиком, смазанным мазью, и лениво шевелился в сверточке — совсем не похоже на то буйное поведение за несколько недель до родов. Чанёль сидел рядом, так же, как и омега, облокачиваясь о приподнятую спинку кровати, позволив младшему прилечь на его плечо. Ему все еще с трудом верилось в происходящее, в то, что Бэкхён больше не беременный, что теперь он молодой папочка с малышом на руках и не будет больше большого животика, легких пинков в упругую стеночку и уговоров не копошиться и дать папочке поспать. Хотя уговоры дать поспать наверняка будут актуальны еще не один год. — Я буду скучать по твоему животику, — словно раскрывая самый потаенный свой секрет, Чанёль даже склоняется ближе к ушку омеги, невольно опуская ладонь на все еще кругленький живот. Уже не такой твердый и упругий, но это естественно, и совсем скоро омега вернется к своей привычной форме. Остается лишь надеяться, что мягкие, сочные бедра уже никуда не денутся. — Через пару лет, когда Джиённи подрастет, мы можем сделать это снова… — так же тихо шепчет в ответ омега, поднимая взгляд на мужа и смущенно улыбаясь. Он не уверен, что сейчас его слова могут воспринять всерьез, но удивление во взгляде мужчины говорит об обратном. — Еще одного ребенка? — одними только губами спрашивает он, не веря сам себе, но получает в ответ слабый смущенный кивок. — Малыш, я уже не так молод, чтобы…. — Затихни, — шутливо фырчит он, противно морща нос, и Чанёлю не остается ничего другого, кроме как замолчать, легко касаясь губ омеги своими. Малыш в сверточке тихо захныкал, впервые после громкого крика в момент родов подавая голос. Ему, должно быть, и самому совершенно непонятно, что происходит, что нужно делать, как и его родителям, но волнение не успевает разрастись — омега ориентируется слишком быстро. — Врач сказал покормить его, когда он попросит… я думаю, это оно, — довольно неуверенно прошептал омега, но стоило словно интуитивно коснуться кончиком пальца щечки малыша, тот повернул головку в сторону, пытаясь обхватить губками палец, — один из его первых врожденных рефлексов, которые должны быть у всех детей. Чуть ослабляя сверточек, чтобы малышу было удобнее — почему-то омега был уверен, что так будет лучше, — он попытался принять чуть более удобное положение, что было напрасным. Сейчас у него болело просто все и ни о каком удобстве не могло быть и речи, но плачущий все громче малыш напрочь отгонял эти глупые мысли о собственном дискомфорте — он ведь временный. Чуть сдвигая в сторону кромку рубашки, Бэкхён на мгновение замер, так и не поднеся малыша к груди, что не укрылось от внимания альфы. — Боишься? — Чанёль без труда понимал, о чем тот думает. Наверняка вспоминает тот вечер, когда альфа впервые заметил, как сильно изменилось его тело по небольшим влажным пятнышкам на халате, и в особенности — свою реакцию на действия старшего. — Боюсь… — омега и не скрывал, в самом деле переживая на этот счет, но альтернативы у них все равно не было. Малыш хотел кушать, громко сообщая об этом своим родителям, и тянуть дальше было просто нельзя — сердце разрывалось от детского плача. Чуть приподнимая малыша выше, прижимая к груди, омега мягко провел указательным пальцем вдоль мягкой щечки, подсказывая малышу, куда повернуться, и невольно напрягся, когда маленькие губки обхватили упругий сосок, тихо причмокивая. Бэкхён смотрел на прикрывшего глазки малыша, прислушиваясь к собственным ощущениям и с облегчением понимая, что ничего «такого» он вовсе не чувствует, совсем наоборот. В теле разливалось тепло и нежность к малышу. К собственному ребенку, что сейчас был так зависим от него и так нуждался в нем, как и сам омега не мог свыкнуться с тем, что больше они не одно целое. Не так, как раньше. И все же это заставляло его улыбаться, глядя на Джиёна, мягко поглаживать крохотную головку, очерчивать подушечкой пальца маленькие ушки и пухлые щечки, стараясь не отвлекать от еды. Чанёль наблюдал за этим, затаив дыхание. Он и не думал, что испытает все это вновь, что снова станет отцом для маленького, беззащитного омеги и, уж тем более, мужем для точно такого же, но чуть постарше. И осознание этого все еще доходило с трудом. Он смотрел на взъерошенного и уставшего Бэкхёна, который столь нежно и бережно прижимал к груди их сына, гладил нежную кожу малыша, почти плача от восторга. Альфе тоже хотелось плакать, но в его возрасте делать это так часто — совсем не круто. Совсем. И пусть сейчас был уважительный повод, очень уважительный, он предпочел прижать омегу крепче к себе, легкими поцелуями покрывая щеку и висок, утыкаясь носом за ушко и тяжело дыша — сдерживая все эти эмоции, рвущиеся наружу. — Я люблю тебя, — наконец выдохнул он, когда дыхание перестало дрожать, а вместе с ним и голосовые связки. — Я очень люблю тебя, Бэкхён, — сглатывая подступивший к горлу ком, мужчина с трудом продолжил. — Спасибо тебе за все… Спасибо, что ворвался в мою жизнь и перевернул ее вверх дном, поставив на свое место, на самое правильное место в этом мире — место рядом с тобой. Ты подарил мне всего себя, а сегодня подарил мне сына, и я даже не знаю, смогу ли отблагодарить тебя за все это… — Люби меня так же, как сейчас, — в его голосе были слышны слезы, но Чанёль знал, что это слезы счастья, чувствовал это. — Меня и Джиёна. Люби нас — это будет лучше всех благодарностей. — Люблю…