desperate.

— Прошу прощения, где здесь можно оставить коляску? — Бэкхён чувствует себя слегка неловко, глядя снизу вверх на довольно внушительного альфу охранника. Сегодня пятнадцатое апреля, и в этот все еще холодный весенний день в торговом центре проводится ярмарка детских игрушек. Выполненные вручную куклы, вязаные зверушки, вырезанные из дерева статуэтки и погремушки. Бэкхён загорелся этой идеей, стоило только получить листовку в одном из местных супермаркетов и вникнуть в суть красочно расписанного текста. Пятнадцатое апреля — день, когда родился их малыш. Ровно год назад. И разве же не чудесно в этот день позволить ему самому выбрать свой первый подарок — все что угодно, что только привлечет внимание падкого на яркие и звенящие вещички малыша. Чанёль был совсем не против, скорее, даже наоборот — поддержал идею омеги. Лишний повод прогуляться где-то всей семьей доставлял ему лишь удовольствие. Почти культурное мероприятие в наверняка людном месте, к которым столь внезапно начал тяготеть Джиён. Еще недавно чувствуя себя некомфортно вне крепких объятий или тесного одеяльца, в которое его пеленал папочка, сейчас он отчаянно рвался туда, где было больше людей, испытывая восторг от мерного шума чужих разговоров. Омега рос слишком активным, сделав свой первый шаг едва ли не в девять месяцев, начал методично ставить на уши всю квартиру, роняя и рассыпая все, до чего только дотягивались маленькие ручки. И даже несмотря на беспорядок и бесконечную необходимость в уборке, Бэкхёна радовало подобное. Джиён развивался не по годам быстро. Любознательный и непоседливый, он непременно совал свой носик-кнопочку во все, что хоть сколько-нибудь отличалось от привычных для него вещей. — За эскалатором, чуть левее, есть место для колясок, — окинув взглядом остановившегося перед ним омегу с темно-синей коляской и стоящего позади него альфу с малышом на руках, охранник мягко улыбнулся, жестом указывая в какую сторону следует пройти. Джиён любопытно окинул взглядом незнакомого мужчину и, когда папочка покатил коляску дальше по мраморному полу, дернулся вслед за ним, заставляя отца крепче держать маленькое вертлявое тельце. С самого утра они тщательно собирались на прогулку, зачесывали чуть вьющиеся волосы, надевали новый голубенький комбинезончик, забавно шурхающий при каждом движении, и даже папочка так непривычно, но очень интересно накрасил глаза, что делал довольно редко. Джиён наблюдал за ним с интересом, словно запоминая, что и как делать. «Он тоже хочет накраситься», — в шутку сказал Чанёль, завидев сидящего за туалетным столиком мужа и малыша, умостившегося на его коленях, но стоило младшему настойчиво выговорить свое неловкое: «Да!», как альфа тут же напрягся, резонно отвечая: «Рано еще». Видя, с каким интересом малыш всегда наблюдает за папочкой, повторяет мелкие движения и пытается копировать его действия, Чанёль с замираем сердца понимал, что в его доме в самом деле живут две настоящие омеги. Изящные, утонченные, немного избалованные. Джиён, может, еще и не совсем, но настанет тот день, когда малыш из ребенка превратится в потрясающего юношу, невероятно похожего на своего папу, за которым альфы будут виться десятками, и мужчина чертовски боится этого дня. Боится, что не сможет спокойно воспринимать тот факт, что больше не единственный альфа, чье внимание необходимо его мальчику. Все чаще он понимает переживания Юонга, все чаще хочет перед ним извиниться, но не решается — знает, что тесть лишь позлорадствует и обязательно кольнет в больное: что совсем скоро Джиёни подрастет, а Чанёль окажется на месте ревнивого отца. Коляска остается в специально отгороженной на время ярмарки «парковке», и немного растерянным родителям даже дается номерок с «парковочным местом», который тут же оказывается в руках любопытного малыша, чудом не попадая в рот, — спасибо наблюдательному отцу. Времени на прогулку и выбор подарка у них не так уж и много, как хотелось бы, на самом деле. К обеду их ждут в гости дедушки Пак, куда обязательно заглянут и дедушки Бён, устраивая самый настоящий семейный праздник. Джиён, хоть и не понимает еще важности этого дня, все равно чувствует настроение своих родителей, широко улыбаясь и хлопая в ладоши — выражая копящуюся внутри радость и предвкушение. Тихо попискивая, стоит только оказаться на эскалаторе, он оглядывается вокруг, замечая особенно большое скопление людей на втором этаже. Бэкхён тоже видит это, как и чувствует скопившийся в воздухе жар, и, чуть подумав, поворачивается к мужу, так и держащему на руках малыша, чтобы чуть расстегнуть комбинезон и снять теплую шапочку. Мягкий поцелуй в пухлую щечку малыша и такой же только в губы альфы, чтобы не расслаблялся ни на минуту. — Купим что-нибудь родителям? — тихо шепчет омега, так и стоя лицом к мужчине, чудом успевая вовремя соскочить с движущейся ленты, чтобы не упасть. Чанёль инстинктивно приобнимает того за талию, второй рукой крепче прижимая к себе сына, чтобы он никуда не вздумал дернуться, невольно думая, что омеги слишком похожи между собой. За ними только глаз да глаз. — Что-нибудь, чем Джиён сможет играть, оставаясь у них? — невольно усмехаясь, так же тихо тянет в ответ мужчина. Джиён оставался у его родителей лишь один раз на два дня. По понятным всем взрослым людям причине; и также единожды оставался у родителей Бэкхёна по очень уважительному предлогу: «Отец и папочка должны передохнуть». Против никто и не был, особенно отец и папочка. — А мы планируем оставить его у них в ближайшее время? — мордашка младшего вмиг становится излишне хитрой, глаза коварно сужаются, а в голосе появляется приятная возбуждающая сладость. — Не провоцируй, — Чанёль пытается сдержать усмешку, что получается с трудом, и мягко целует мужа в висок, слыша недовольное мурчание снизу, чувствуя маленькие пальчики, что обхватывают его подбородок, и дарит такой же ласковый поцелуй сынишке, попадая куда-то в носик, отчего малыш довольно фырчит. Ворох людей принимает их в свои душные объятия, лаская тихим гамом слух, а радостными улыбками — зрение. По обе стороны бесконечно длинного коридора торгового центра тянутся бесчисленные палатки с разного рода поделками, среди которых можно найти не только игрушки, но и украшения, значки, подвески, плетёные браслеты с искусственными камушками и медальонами. Украшения тихо звенят, отблескивают, привлекая к себе внимание не только малыша, но и самого омеги, отчего те утопают в первой же попавшейся палатке. Бэкхён перебирает пальцами связку цветастых подвесок, а Джиён пытается ухватиться за мягкую игрушку, болтающуюся на самом краю навеса, манящую любопытного малыша ярким пушистым мехом. Альфе остается лишь наблюдать за своими мальчиками, даже не пытаясь сдержать улыбку. — Хочешь себе что-нибудь? — он тихо шепчет, склоняясь ближе к мужу, отчего мягкая игрушка оказывается перед самым носом малыша, и тот ловко хватает ее маленькими пальчиками, чудом не выдергивая с крепления. — Нет, — чуть качнув головой, омега отпускает связку и, выравниваясь, мягко высвобождает игрушку из рук малыша, отчего тот обиженно хмурится, надувая губки, которых тут же касается мягкий папин поцелуй. — Все равно забуду об этой побрякушке уже через неделю. — А малышу? — переводя взгляд на чуть покачивающийся мохнатый комок, который еще секунду назад был в руках Джиёна, мужчина любопытно смотрит на омегу в ожидании вердикта, ведь кто как не он поймет, что именно хочет их мальчик. — Он тоже о ней быстро забудет, нам нужно что-то другое, — оглашает папочка свой вердикт, видя, что малыш уже и думать забыл об отобранной у него игрушке, и, любопытно озираясь по сторонам, ревизии подвергается следующая палатка, наполнение которой почти не отличается от первой. Вот только достойная игрушка, в которую без сомнений влюбился бы Джиён, не находится даже там, и в следующей, и через одну. И чем ближе они подходят к центру ярмарки, тем все сложнее протолкнуться в ставшем таким узким коридоре торгового центра. Бэкхён между тем в ворохе цветастых украшений и сделанных вручную игрушек находит очаровательный шоколадного цвета костюмчик с капюшоном с медвежьими ушками, больше похожий на пижамку из мягкой, точно плюшевой, ткани, чему очень уж радуется сам малыш и даже Чанёль. «Медвежонок», — ласково шепчет он сыну на ушко, следом целуя в висок, и мягко улыбается не менее довольному омеге. Скитания в поисках «того самого» продолжаются еще почти двадцать минут, пока внимание порядком уставшего уклоняться от зевак Чанёля не привлекает громкий голос резко оживившего малыша: — Мяу! — стоит опустить взгляд на сына, мужчина натыкается на широко раскрытые, почти сияющие радостью глаза ребенка, что, уловив зрительный контакт, устремляет взгляд на одну из палаток, радостно тыча пальцем в нее. — Мяу! На одной из стен палатки, в ворохе мягких игрушек, в самом деле висит белоснежный кот, очень похожий на кота Саймона, по размеру не меньше самого Джиёна. Малыш дергает ручками и даже пытается оттолкнуться от отца, всем своим тельцем стремясь туда, к большому мягкому коту, и приходится поддаться детскому желанию. — Бэкки, мы нашли то самое, — уже успевший уйти чуть в сторону, омега отзывается, находя взглядом альфу, с трудом сдерживающего попытки малыша вырваться из объятий, и с улыбкой подходит ближе. — Давай посмотрим, — с появлением рядом папочки Джиён чуть затихает, но не спешит отрывать влюбленного взгляда от игрушки. Он знает, что папа точно не пройдет мимо кота, а если состроить жалобную мордашку — можно выпросить все что угодно, чем он и занимается как только, пробравшись через толпу людей, они все оказываются у самой палатки рядом с игрушкой. Кот и в самом деле оказывается огромным, особенно в сравнении с пока еще довольно миниатюрными габаритами самого омежки, но сомневаться не приходится. Стоит плюшевому тельцу очутиться в руках малыша, все понимают, что назад он его не отдаст, крепко прижимая к себе и для верности кусая кошачье ухо. — Забираем, — с мягкой отеческой улыбкой выдыхает Чанёль и пытается хоть как-то распределить на своих руках и малыша, и его новую игрушку, вместе с тем вытаскивая ухо изо рта, говоря что «нельзя», отчего Джиён недовольно хмурится, но больше не тянет в рот плюшевые конечности. Длинные лапы кота так и свисают с его рук, не уместившись, а кошелек стал ощутимо худее — все же ручной работы игрушки, тем более таких размеров, — удовольствие не из дешевых. Но, слыша радостное мурчание, видя довольную улыбку малыша, он готов потратить еще столько же, ведь никакие деньги не могут сравниваться с широкой, яркой улыбкой его маленького принца. — Мяу, — в который раз тянет Джиён, поднимая взгляд на отца, словно ждет ответ, забавно хлопая глазками, обрамленными пушистыми ресничками. — Да, малыш, это котик, — поддерживая диалог, тихо тянет в ответ мужчина, стараясь не обращать внимания на задорный смех мужа. Бэкхён и сам не знает почему, но его очень забавляют такие разговоры отца с сыном. Слишком уж серьезным в эти моменты кажется Чанёль, и даже Джиён, копируя мимику отца, тут же становится серьёзнее. — Мяу, — малыш не сдается, настойчиво повторяя, и требовательно смотрит на альфу, который слегка торопеет, переводя пытливый взгляд на Бэкхёна. — Ответь ему, — неловко улыбается омега, ведь он-то уже знает о том, чего хочет Джиён, они придумали это сегодняшним утром, гуляя возле дома, пока отец остался готовить праздничный завтрак своим мальчикам, и теперь, похоже, пришло время посвятить в их секрет и отца. — Что? — растерянности на чужом лице становится только больше, а малыш настойчиво дергает отца за ворот пальто в надежде получить ответное «мяу» и даже немного хмурится, недовольный непониманием родителя. Чанёль скорее интуитивно освобождает одну ладонь, позволяя коту свесить половину туловища в свободном полете, и приглаживает чуть взъерошенные после шапочки кудряшки малыша. Джиён немного успокаивается, подтягивает сползающего кота ближе к себе, крепко сжимая место предполагаемой шеи, и вновь пытливо смотрит на альфу в ожидании, пока сам он точно так же глядит на мужа. — Утром мы встретили кота и котенка, — все же сдается омега и, подойдя чуть ближе, чтобы посторонний шум не перебивал историю, начинает пояснять: — Они так забавно мяукали друг другу, и Джиёну было интересно, что там происходит, и мы долго ходили за ними, пока он не начал повторять за котенком и тоже мяукать, а я мяукнул ему в ответ, и он так обрадовался, — улыбаясь, он легко касается подушечками пальцев щечки малыша и, склонившись, целует ее же. — Видимо, решил, что так котики общаются и говорят друг другу что-то хорошее, вроде «я люблю тебя». — Думаешь, он уже делает такие умозаключения? — Чанёль прикрывает глаза, невольно улыбаясь. Эта история звучит слишком мило, чтобы быть правдой, но не в его привычках сомневаться в словах Бэкхёна. Его мальчики слишком очаровательны, слишком невообразимы, чтобы в самом деле существовать, больше похожие на его воображение, мечту или сладкий сон. Стоит только проснуться, и все воспоминания канут в лету — как то, чего никогда не существовало. Но Чанёль знает: он никогда не проснется, он останется с ними. — Не знаю, но он точно придал их мяуканью большое значение, да, малыш? — Джиён забавно пищит, прижимаясь ближе к отцу, когда омега зарывается носом в ворот мягкого комбинезончика, словно пытается добраться до шейки и пощекотать, как часто делает это дома, заставляя малыша громко смеяться и отбрыкиваться, пытаясь сбежать от папочки. Бэкхён отстраняется нехотя, понимая, что сейчас вовсе не место и не время дразнить сына, напоследок легко ткнув носом мягкую щечку. Чанёль наблюдает за ними с замершим в груди сердцем, словно не он видит эти нежности каждый день, наблюдая за мужем и ребенком. И все равно каждый раз сердце пропускает удары не в состоянии вынести сбивающих с ног чувств. Он мягко смотрит на малыша на своих руках, ловит его любопытный взгляд и, мягко коснувшись теплой щечки кончиками пальцев, говорит такое желанное его мальчиком: — Мяу, — немного хрипло, совсем не так нежно и ласково, как это получается у Бэкхёна, но Джиёна устраивает и это. Кончик маленького розовенького язычка выглядывает между маленьких зубок малыша, а сам он тихо смеется, довольный тем, что получил желаемое, пряча смущенно личико в теле плюшевого кота. Папочка тоже смеется, скорее просто потешаясь над мужем. Большой и грозный альфа, что идет на поводу у совсем крошечного омежки, готовый даже мяукать в наполненном людьми торговом центре, лишь бы малыш не переставал улыбаться. — Ты просто потрясающий, — совершенно искренне выдыхает младший, привставая на носочки и целуя Чанёля в щеку. Каждый раз он поражается как в первый, не веря собственному счастью, собственному омежьему чутью, что с самого начала не видело никого, кроме этого альфы, магнитом притягивая к нему, словно к единственному во всем мире. Сейчас он понимает: Чанёль — в самом деле единственный, единственный для него, и другого быть просто не могло. Малыш внизу тихо пищит, только высунувшись из-под кота, и тянет ручки вверх, чудом не роняя плюшевое животное на пол, желая получить свою долю нежностей, которыми так щедро делятся родители, и никто не смеет обделять его. С тихим смехом и нежными улыбками прижимаясь к мягким щечками по очереди. Джиён умильно складывает губки трубочкой, чудно причмокивая, повторяя за папочкой, что точно так же выпрашивает поцелуи у отца, вызывая у родителей только больше улыбок и получая очередной мягкий «чмок» в подставленные губки. Нежности заканчиваются, и, пока удовлетворенный малыш вновь крепко сжимает в объятиях кота, пара готовится продолжить свой путь — на этот раз уже к выходу, считая свою главную задачу — поиск первого подарка — выполненной, но уйти далеко не получается. Стоит только поднять глаза, и омега замирает, не сделав даже шага, что делает и Чанёль, еще не понимая, что именно происходит, но стоит ему проследить за взглядом супруга, как все становится на свои места. Очаровательный, с румяными щечками, немного взъерошенными, уложенными творческим беспорядком волосами, в такой же огромной дутой курточке, в какой и Бэкхён ходил еще с год назад. У одной из палаток стоял Мину с радостной улыбкой на губах и какими-то совершенно очаровательными носочками размером даже меньше тех, что сейчас носит Джиён. Позади него стоял альфа, с такой же мягкой улыбкой приобнимая омегу за талию и что-то тихо рассказывая на ухо, отчего тот смеялся. Все это походило на вырванную сцену из давно забытого фильма. Они смотрели, не боясь быть замеченными и раскрытыми, словно это волновало их меньше всего, потому что то, что они видели, было слишком неожиданным, за гранью реальности, а стоило паре повернуться в их сторону в желании пройти к другой палатке, как все обрело совершенно другие краски. Мину был беременным. Довольно большой округлый живот плотно обтягивал пушистый свитер, слишком ярко подчеркивая положение омеги, и от понимания этого сердце Бэкхёна ухнуло вниз. Он медленно перевел взгляд на Чанёля, что стоял совсем рядом. Столь же беспардонно глядя на пару чуть вдали. Его лицо не выражало ничего, только брови были чуть сведены к переносице, словно он не мог поверить в то, что видел своими глазами, и омега знал, что это так. Он как никто другой помнил их историю. Историю, рассказанную Чанёлем. Историю, рассказанную Мину. Как сильно альфа хотел второго ребенка и как омега не смог его дать, боясь, что повторится былая история, и Бэкхён понимал его страх, особенно теперь, имея собственного ребенка. Он знает, как это страшно, даже ему было страшно, хотя он не испытал и доли того, что пришлось пережить Мину. И теперь, видя омегу в положении, видя рядом с ним альфу, что выглядел самым счастливым, он боялся того, что может испытать Чанёль, глядя на них. Но Чанёль молчал. Он только смотрел на когда-то своего омегу, на мужчину, что мягко придерживал его за талию, и не мог определить даже для себя то, что происходило внутри. Это не было похоже на обиду — нет, тем более не было похоже на злость, что когда-то его обделили, не дали ему то, что сейчас в полной мере получил кто-то другой. Он уже давно усвоил для себя, что игры судьбы неоспоримы, и в то же время они всегда приводят к верному окончанию — такому, каким оно должно быть. И это верное окончание для них: они оба счастливы, но не вместе. И на этом, казалось бы, стоило закончить эти размышления — улыбнуться, приобнять Бэкхёна и просто уйти, чтобы не тревожить себя и тем более не тревожить омегу. Добраться наконец до загородного дома дедушек Пак, где их уже наверняка ждут, и просто забыть об этой встрече, глубоко в душе зная, что у Мину все хорошо и этот развод стал для каждого из них началом нового пути, но все складывается совершенно иначе. Неловкое движение чуть в сторону, омега поднимает взгляд, словно кожей чувствуя, что за ним наблюдают, и так же удивленно замирает, глядя на «когда-то мужа» и его возлюбленного. Секундная заминка, неловкая растерянность с каплей неверия, и Мину неуверенно приподнимает уголки губ в улыбке. Он слишком быстро справляется с удивлением, да и не так сильно было это чувство — он знал о Бэкхёне и беременности, а вот они не могли даже подумать. Мужчина за спиной омеги склоняется к его уху, тихо шепчет что-то, без труда заметив, куда именно тот устремил свой взгляд, и, слабо кивнув в ответ, Мину делает первый шаг в их сторону. Идя робко, точно подкрадываясь или давая время развернуться и сбежать прочь от этой встречи, он невольно складывает руки под низ животика, как делал это и Бэкхён, — точно одна очень милая привычка среди всех носящих. Он подходил все ближе и ближе, а Бэкхён нервничал все больше и больше, и только Чанёль словно находился где-то далеко отсюда, все еще не веря в происходящее. Останавливаясь напротив, куда ближе, чем того хотелось бы из-за огромного количества людей, снующих по этажу, омега все так же неловко улыбается, глядя на пару, но не видит ничего, кроме удивления, а в глазах Бэкхёна еще и беспокойства. И это заставляет его немного засомневаться в собственном решении подойти, но пути назад уже нет. — Привет, — он выдыхает слишком тихо, и звук чудом не теряется во всеобщем шуме. Стоять здесь, рядом с уже давно знакомой парой, все равно кажется ему неловким, и растерянная улыбка не сходит с лица, но стоит Бэкхёну очнуться, чуть приподнять уголки губ в подобии улыбки — становится чуть проще. — Ничего, что я… — Нет, нет, — немного растерянно и очень поспешно слетает с губ альфы, отчего оба омеги и, кажется, даже малыш на его руках вздрагивают. — Ты изменился… «Изменился» — это мягко говоря, — невольно думает каждый, но это, пожалуй, наиболее подходящее для них определение. Достаточно сдержанное и даже культурное, чтобы не палить сгоряча громкими словами. Да и такое простое, очевидное: «Ты беременный», может прозвучать слишком резко, особенно от Чанёля, для которого это было нонсенсом — желанием, которому было не суждено сбыться. — Да, седьмой месяц, — Мину, точно стараясь сгладить эту неловкость, опускает взгляд вниз, обнимая довольно большой животик, слово говорит это даже не альфе, а своему малышу. Наблюдать за этим приятно, как и за всеми беременными, что обладают особенным, неповторимым очарованием и даже волшебством. Бэкхён невольно улыбается, но, словно опомнившись, мельком переводит взгляд на альфу. Ему сложно даже представить, какие именно чувства роятся внутри него, что он чувствует, видя бывшего мужа таким, ведь нежелание когда-то завести еще одного ребенка стало одной из причин, по которым брак превратился в пустышку, и теперь, видя, что омега пошел на это ради другого… Насколько ему сейчас может быть больно? Но лицо альфы было спокойным. Удивленным — да, возможно, даже шокированным, но Бэкхён не видел в его глазах злости или былой обиды, что разыгралась бы с новой силой. Чанёль воспринял эту новость со смирением и даже мужеством. Смотря в прошлое с мягкой улыбкой и не тая обид, потому что сейчас имел многим больше, чем мог бы получить в то время. Он впервые за несколько минут позволяет себе тихо выдохнуть и опустить взгляд на Джиённи, что совсем затих, глядя на незнакомого омегу. За его взглядом следует и сам Мину, наконец позволяя себе открыто рассмотреть малыша, сидящего на руках бывшего мужа. Он с трудом прикидывает, что ребенку сейчас должно быть около годика, и он в самом деле выглядит на свой скромный возраст. Безумно похожий на Бэкхёна, с такими же красиво очерченными губами и мягкими щечками, вот только глаза, несомненно, достались от альфы — такие же большие и широкие и такие же яркие. — А это, должно быть, малыш Джиён? — он улыбается совсем искренне, глядя на кроху, кажущуюся еще меньше в больших и крепких руках отца. Малыша смущает такое внимание к себе, и, заметив пристальный взгляд незнакомца, он совсем бесцеремонно прячется за плюшевым котом, накрываясь им как одеялом, еще теснее прижимаясь к груди альфы, ища защиты. Такая реакция заставляет омегу растеряться, невольно думая, что мог напугать ребенка или повести себя не так, как стоило, и от этого улыбка меркнет, хоть и ненадолго. Тихий смех Бэкхёна немного успокаивает, и, переведя взгляд на молодого папочку, Мину видит чуть сощуренные от улыбки глаза и легкий румянец на щеках, точно от неловкости. Бэкхён аккуратно приподнимает краешек игрушки, заглядывая под нее, но кота уперто отказываются отпускать, продолжая прятаться. — Он у нас немного стеснительный, — папочка выносит свой вердикт и, словно извиняясь, глядит на старшего омегу. Ему в самом деле неловко, что малыш так засмущался и пожелал спрятаться за новым другом, но это пустяки. Мину достаточно лишь того, что он не напугал малыша. Эта полная смущения и неловкости пауза грозилась затянуться: омеги затихли, не зная, что можно сказать, и даже малыш не собирался выбираться из своего укрытия, чтобы подкинуть новую тему для разговора. Повисло молчание, которое прервал сам альфа. — У тебя все хорошо? — он говорил немного неуверенно, тихо, зная, что задает вопрос, который его уже никак не касается. Имея в виду совсем не «дела», не жизнь с новым альфой, а беременность, и все это прекрасно понимают. — Да, сейчас все совсем по-другому, — легкий кивок в ответ и робкая улыбка. Мину не врет, хотя и сам все еще не верит в собственные слова. Сейчас все в самом деле иначе: он больше не страдает, не мучается, не плачет из-за страха потерять ребенка, и — что еще хуже — умереть вместе с ним. — Врачи говорят, что все замечательно и в этот раз я буду рожать сам, без операции, но я так боюсь, — улыбка становится совсем виноватой, что рассказал так много — много ненужного им, но остановить себя он просто не мог. — Это не так страшно, как кажется, — Бэкхён влезает в разговор быстрее, чем успевает подумать: а стоит ли вообще? Но даже Чанёль чуть приподнимает уголки губ в улыбке, поощряя. Ему и в самом деле приятно видеть, что омеги не пытаются избегать друг друга, не таят обиды или неприязни. — Ты тоже сам? — голос старшего омеги так и сочится внезапным энтузиазмом, но он тут же берет себя в руки, понимая, что сказал глупость. Бэкхён — молодой здоровый омега, он помнит ту их единственную встречу после развода: каким он тогда был счастливым, с нежным румянцем на лице и улыбкой. Конечно, он сам, вряд ли у него могли быть причины для операции. — И как ты только справился, мне это кажется чем-то ужасно тяжёлым, — уже куда спокойнее продолжает он, вздыхая, потому что и в самом деле так думает и боится собственных мыслей. Боится, что они окажутся реальными. — Не накручивай себя, — Бэкхён и сам не отдает себе отчета, когда тянется к руке старшего, мягко сжимая ее в своих, но это кажется настолько нужным сейчас, таким доверительным, необходимым им двоим. И это же заставляет Чанёля сдержанно улыбнуться, испытывая странную гордость из-за поступка своего омеги. — Страшно только сейчас, когда роды начнутся — страх как рукой снимет, словно второе дыхание откроется. — Мне все так говорят, — Мину смущенно улыбается, а его щеки очаровательно краснеют, стоит только опустить взгляд на собственную руку, которую так нежно сжимает в своих тонких ладонях младший. — Врач сказал, что я инстинктивно буду знать, что делать, но откуда я могу это знать, я ведь ещё не рожал сам. — Почитай литературу, — Бэкхён тут же находится с ответом, даже не раздумывая. Он по своему опыту знает, что тут никакие успокоения со стороны не помогут так, как понимание происходящего. — Есть очень хорошая медицинская книга для тех, кто готовится к родам, там очень хорошо и понятно все рассказывается, по себе знаю. Записать тебе ее название? — Да, если тебе не трудно, — слегка опешив от такого напора, такого рвения помочь, Мину тянет совсем растерянно. Бэкхён легко отпускает его руку, чтобы тут же спустить с одного плеча лямку рюкзака и утонуть в бесконечно глубоком кармашке в поиске блокнота и ручки. Чанёль может только наблюдать за этим, не считая нужным вмешиваться, боясь нарушить то общее, что столь спонтанно нашли для себя омеги. Ему отчего-то очень приятно, что оба они стремятся поддержать друг с другом хорошее общение. Достав из рюкзака довольно маленький синий блокнот и такую же синюю ручку, Бэкхён оглядывается в поисках горизонтальной поверхности, но, ничего так и не найдя, поворачивается в сторону ближайшей стены, намереваясь опереться о нее. — Па-а! — робко выглядывающий из-под игрушки малыш тут же вздрагивает, видя, что папа собирается куда-то отойти, и, опустив игрушку, тянет к омеге руку, глядя с какой-то паникой во взгляде, заставляя папочку растерянно замереть, глядя на маленького паникёра с улыбкой. — Я здесь, малыш, я никуда не ухожу, — он мягко ловит протянутую ручку в свою, целуя сперва ладошку, а после и пухлую щечку малыша, успокаивая. И это работает — малыш затихает, позволяя папе отойти чуть в сторону и, склонившись над блокнотом, что-то быстро черкать. Вот только детское терпение заканчивается быстро, и, не обращая внимания даже на любопытный взгляд незнакомца, он вновь начинает ерзать на руках отца, стараясь повернуться на другую сторону, чтобы точно видеть, что папочка рядом и не ушел далеко. Мягко улыбаясь, Чанёль сам пересаживает малыша на другую руку, пытаясь при этом не уронить кота, которого малыш хоть и держит, но не слишком надежно. Мину наблюдает за этими копошениями словно очарованный, в который раз убеждаясь, что альфа — замечательный отец. Был им и есть сейчас. Настолько увлеченные маленьким неусидчивым омежкой никто из них даже не замечает, как людей становится чуть больше: альфа, пришедший вместе с Мину, наконец устает топтаться в стороне, изучив все ближайшие палатки, и теперь решился подойти. Легко приобнимая своего омегу за талию, он замирает за его спиной, наблюдая за мужчиной, копошащимся с ребенком, и надеясь, что не сделает своим появлением хуже. Катастрофы и в самом деле не случается — слишком поздно для них. Все острые углы уже давно пройдены. Стоит Джиёну усесться, пристально наблюдая за пишущим что-то папочкой, Чанёль отрывает взгляд от малыша, впервые так близко встречаясь взглядом с другим альфой, смутно знакомым. Они прекрасно знают друг друга. Если не лично, то в статусах «бывший муж» и «бывший любовник, а теперь полноправный альфа» — точно. Хотя Чанёль готов отдать руку на отсечение, что это лицо ему уже знакомо. Он никогда не интересовался, с кем именно Мину коротает свое одиночество, считая это сугубо его личным делом, просто знал, что этот мужчина был один на протяжении долгих лет. И стоило бы раньше подумать, что у них все серьезно и раньше отпустить мужа, но… все случилось так, как и должно было случиться. Крепче прижимая к себе сына одной рукой, вторую он протягивает мужчине в приветственном рукопожатии и чуть кивает, когда ему отвечают взаимностью. Никаких неприязней, никаких настороженностей. Оба они понимают: что было — то осталось позади. Делать вид, что он, Чанёль, и Мину не знакомы — глупо, у них все еще есть общий сын и за спиной двадцать лет прожитых вместе — такие вещи нельзя вычеркнуть из памяти. Пак невольно вглядывается в чужое лицо. Они почти одного возраста, почти одного роста — и это, пожалуй, единственные их сходства. В памяти мелькают моменты семилетней давности, если и того не больше, когда один-единственный раз Чанёль заехал на работу к тогда еще мужу. Именно там он и видел его — все еще незнакомого себе альфу. Сейчас он не вспомнит ни его имени, ни должности — ничего; достаточно лишь того, что теперь он знает, где именно Мину встретил того, кого полюбил столь сильно. И как бы абсурдно это ни было, воспоминания заставляют его мягко улыбнуться. — Мяу, — малыш, на секунду оторвавшись от наблюдения за папой, поднимает робкий взгляд на отца, свободной рукой дергая за воротник пальто. Чанёль от этого чувствует себя немного неловко, понимая, что за ним пристально наблюдает Мину и его альфа, но Джиён не привык отступать на полпути, так и не получив желаемого. Мужчине приходится поддаться. — Мяу, — он коротко тянется к малышу, мягко целуя тут же подставленную щечку, и довольный собой Джиён вновь удобнее умащивается на руках отца, переводя взгляд на папочку, что тоже оторвался от блокнота и любопытно наблюдал за мужем и сыном. Говорить о состоянии стоящей напротив пары и вовсе не приходится — они слишком очарованы и немного растеряны, попросту не ожидавшие подобных сцен, но маленький омега несомненно покорил каждого. Отрывая лист от блокнота, Бэкхён возвращается ближе к мужу, отчего Джиён на руках альфы снова начинает копошиться, меняя положение, чтобы не потерять папочку из поля зрения. — Вот, — он смело протягивает омеге бумажку с названиями книг и мягко улыбается, видя некоторую озадаченность на лице того: — Почитай эту и, если времени хватит, эту, и ты будешь знать, что с тобой происходит, что будет дальше, что нужно делать. Мне это очень помогло. — Мне так неловко, что ты мне помогаешь, — Мину перенимает страницу блокнота в свои руки, читая совершенно незнакомые ему названия, понимая, что книг и в самом деле две вместо обещанной одной, но это к лучшему. — Я хожу на занятия, и, хоть группа приблизительно моего возраста, там почти никто не общается друг с другом, — он неловко делится еще одной свой маленькой тревогой и, крепче сжимая в руке лист, поднимает отчего-то виноватый взгляд на младшего. Сейчас он вовсе не чувствует себя более зрелым и опытным, хотя в его возрасте это уже смешно. Но Бэкхён говорит и советует те вещи, о которых сам Мину вряд ли бы узнал, и от этого становится даже немного стыдно — ему ведь только двадцать, но он знает многим больше. — Может, я оставлю тебе номер телефона, если ты захочешь поговорить? — младший делает довольно решительный шаг, на самом деле боясь спугнуть Мину. Он не знает наверняка, хорошо ли это или плохо. Их связывает слишком много и не все из этого — хорошее. Но с этим можно справиться и с этим можно мириться. Они не держат друг на друга зла и обид. Они не видят друг в друге соперников, ведь у каждого теперь есть свое правильное счастье. Почему бы в таком случае хотя бы не рискнуть, особенно когда кому-то нужна поддержка. — Вдруг я смогу помочь тебе ещё чем-то. — Нет, не стоит, — старший, ожидаемо, отнекивается, смущенно улыбается, и его щеки алеют. В их ситуации такое предложение — это слишком. Это будет странно, а может, и вовсе неудобно, ведь позади осталось слишком много всего. — Не думаю, что это хорошо… — Не отказывайся, — как-то слишком неожиданно для всех звучит низкий голос незнакомого им альфы, что все еще столь бережно приобнимает Мину за талию. Он склоняется чуть ближе к своему омеге, стараясь говорить как можно тише, но даже в таком гаме его слова слышат все. — Тебе нужен кто-то, кто уже прошел через это и кто сможет дать совет, тебе ведь страшно одному. Мину в самом деле один, и они все это прекрасно знают. У него уже давно нет родителей и, видимо, совсем мало друзей, особенно тех, кто может помочь в подобном. Одному всегда куда страшнее, чем с крепкой поддержкой за спиной, но сам омега вовсе не уверен, что стоит искать эту поддержку в новой семье его бывшего мужа. Это слишком странно, чтобы кто-то мог понять это, да и кроме этого Сынхён — его альфа, что он будет от этого испытывать? Сейчас он сам подталкивает Мину к этому, но глубоко в душе — так ли он хочет, чтобы его омега встречался лицом к лицу со своим прошлым? Не боится ли он? Легкое прикосновение губ к макушке словно ответ на волнующие его вопросы. Альфа мягко подталкивает Мину к выбору, правильному выбору. — Вот, это мой номер, не стесняйся звонить, — между тем Бэкхён, не дожидаясь ответа, сам шустро выписывает ряд цифр на чистом листе и, решительно отрывая его от спирали корешка, протягивает старшему омеге. Тот берет лист с огромным сомнением в сердце, все еще неуверенный, что стоит, и еще больше неуверенный, что в самом деле найдет в себе силы позвонить. Взгляд сам поднимается выше, отрывается от листа, встречаясь со взглядом Чанёля в безмолвном вопросе, который они понимают без слов, который понимает каждый здесь и, возможно, даже маленький Джиён, слишком сильно заинтересованный происходящим. — Я буду рад, если вы подружитесь, — Чанёль отвечает на немой вопрос, не стесняясь говорить об этом вслух, зная, что делает правильные вещи. — Ты ведь не чужой мне: нас всегда будет связывать Джеон. Эти слова — правда, и все прекрасно понимают, что это так. Их связывает прошлое, которое нельзя забыть, стереть из памяти или выбросить, как ненужную вещь. Их связывает общий ребенок, и даже при желании забыть друг друга и никогда больше не встречаться вряд ли бы это получилось на самом деле. Но этого желания нет, нет ни у одного из них, как нет ненависти, нет обиды, нет и ревности. Есть понимание. На сердце растекается тепло от столь странной, но закончившейся приятно встречи, и становится лишь теплее, стоит только покинуть торговый центр и добраться к дому семьи Пак, где их давно уже ждут любимые дедушки. Поцелуи градом осыпаются на пухлые щечки именинника, даже папочке достается немного нежностей как причастному к появлению на свет их солнышка. И хоть само солнышко совсем не понимает причины такой встречи, радуется он не меньше родителей и дедушек, чувствуя настроение собравшихся вокруг людей, видя радостные улыбки на их лицах. К их приходу дедушки почти успели накрыть целый праздничный стол, хотя никто из них этого даже не планировал, изначально собираясь исключительно ради самой встречи, возможно, чашечки чая и, конечно же, малыша Джиённи. Праздник получился сам собой — да и негоже оставлять детей ненакормленными. В новом костюмчике-мишке, в который малыша тут же нарядили по решению омежьего совета, он неуклюже топтался из комнаты в комнату, на буксире таща за собой белого кота, которого наверняка скоро придется стирать. Пытаясь угнаться за перемещениями взрослых, вот только так и не определившись, за кем именно хочет наблюдать, в конце концов замешкался и просто шлепнулся в коридорчике между гостиной и кухней. Слез совсем не было, но результат все же был — все как один собрались вокруг, подхватывая на руки, чтобы утешить свое солнышко, и малыш нагло радовался, получив то, чего хотел, но даже это длилось недолго. Чанёль появился словно из ниоткуда и, мягко перенимая малыша из рук дедушек, отправил их всех заканчивать с праздничным ужином, по факту — еще обедом. Джиён упрямо сопротивлялся, желая побыть немного с дедушками и папочкой, ведь там так интересно, но Чанёль тоже упрямый. Он понимает, что его мальчику интереснее с омегами, словно он уже сейчас чувствует более близких ему, тех, у кого ему стоит учиться, но сейчас определенно не время, и маленький омега окунается в менее веселую атмосферу отца и дедушек-альф. Тут его никто не целует в мягкие щечки и тут нет мягких и радостных голосов омег. Мужчины обсуждают совсем скучные вещи и свою невеселую работу, и маленький омега окончательно расстраивается, удобнее усаживаясь на коленях отца, и, прижавшись щекой к его торсу, что-то тихо урчит сам с собой, наверняка очень недовольный сложившейся ситуацией. Его не утешают даже ласковые поглаживания по спинке, но становится ощутимо лучше, когда омеги заканчивают с приготовлениями и, полностью накрыв на стол, зовут альф, а вместе с ними и своего плюшевого медвежонка. В приятном тихом гаме утопает остаток вечера. Чай и десерт разбавляет парочка бокалов виски для мужчин, за которыми следует и предложение остаться всем на ночь, ведь негоже садиться за руль после алкоголя. Даже омеги позволяют себе бокальчик вина ближе к ночи, правда, не все — ровно половина. Бэкхён и Джиён гордо обходятся соком, потому что папочка все еще кормит грудью и такое ему нельзя. Совсем разнеженный к вечеру, малыш лениво переходит из рук в руки, желая немного пообниматься с каждым, кто есть в гостиной, медленно уползая от папочки и по дивану добираясь до Хичоля. Это кажется всем забавным, особенно тот момент, когда Джиён решает, что этой любви ему уже хватит и тянет ручки к кому-нибудь еще, в конце концов добираясь даже до Хангёна, чем ставит дедушку в совершенно неловкое положение. Он, на самом деле уже давно забыв, как следует общаться с маленькими детьми, всегда старался до минимума ограничивать свой контакт с внуком, не то просто не зная, что с ним делать, не то боясь навредить. Он любил маленького Джиённи — это знали все без исключения и даже сам малыш, но предпочитал не оставаться с ним один на один, правда, сейчас выбора не было. Держа совсем крохотный даже в сравнении с собственными руками плюшевый комочек, он пытался удобно умостить копошащегося малыша на своих коленях, но тот совершенно не хотел садиться, уперто становясь ножками на бедрах дедушки, цепляясь маленькой коалой за его шею. Приходится сдаться и смириться под тихие смешки омег и сидеть, обняв внука за спинку в ожидании, когда же тот устанет стоять. — Малыш, давай отойдем ненадолго, — в какой-то момент совсем тихий шепот мужа касается ушка Бэкхёна, и он, не раздумывая, кивает в ответ. Никто не придаст их пропаже большого значения, когда всеобщее внимание так тесно приковано к их малышу. Совсем тихо поднимаясь со стульев, они выскальзывают из комнаты, стараясь не привлекать к себе лишнего внимая, словно маленькие воришки, вышедшие на дело, хотя в этом и нет ничего неправильного. Омега не может объяснить это желание остаться никем не пойманным даже сам себе, но все равно продолжает тихо ступать по полу следом за мужем, а отчего-то хитрая улыбка касается губ. Теплый кардиган, накинутый на его плечи в прихожей, и, мягко обхватив хрупкую ладонь омеги, Чанёль тянет его за дверь, тихо шикая на все возмущения и попытки заставить альфу надеть что-то поверх джемпера. А улица встречает едва ли весенней прохладой и мягким ветром в лицо, что так приятно остужает. Омега крепче кутается в кардиган, чтобы не простыть, и послушно идет за мужем на задний двор. Он уже был здесь и прекрасно знает, куда Чанёль хочет его отвести, оттого лишь улыбается, стоит проскользнуть за дом, упираясь в небольшой цветник, созданный заботливыми руками Хичоля, и широкие качели, стоящие чуть в стороне. — Иди-ка сюда, — подходя ближе к последним, Чанёль аккуратно приземлился на мягкую подушку, обтянутую специальным чехлом, чтобы не пачкалась, протягивая руку к омеге. — Садись. — Холодно ведь, — Бэкхён только и успевает что остановиться рядом, все еще сомневаясь, что подушка достаточно теплая, чтобы не просквозило, когда альфа мягко обхватывает его руку своей и тянет ближе, усаживая к себе на колени боком. — Простынешь. — У меня хороший иммунитет, — мужчина выдыхает отчего-то совсем тихо, слабо улыбается, едва приподнимая уголки губ, и накрывает теплой ладонью щеку омеги. Они мешкают всего с пару секунд. Ловят слегка шальной, застланный желанием ощутить родное тепло взгляд и сдаются перед этим желанием, подаваясь друг к другу навстречу, легким касанием сливаясь в поцелуе. Тянуть больше — смысла нет, как нет и времени. Скоро Джиённи заметит пропажу родителей и обязательно устроит переполох, заставляя всех искать пропажу. Оттого сейчас они пользуются тем кратковременным шансом, моментом, когда они могут побыть наедине где-то за пределами своего дома в тот промежуток времени, когда малыш спит в своей комнате и точно не застанет их в самый неподходящий момент. Легкий поцелуй слишком быстро обретал очертания более глубоко, насыщенного. Ладони мужчины крепче охватили вновь тонкую талию, прижимая так близко к себе, насколько позволяла поза. Тонкие пальцы омеги ерошили густые черные волосы старшего, второй рукой жаркими прикосновениями согревая щеку. Настолько тесно, насколько позволяло место и время, хотя каждый из них чувствовал ставшие еще более яркими, насыщенными ароматы друг друга. Губы альфы горчили. Отдавали терпким виски, так похожим и в то же время так отличающимся от его естественного аромата. И тем не менее Бэкхёну нравился этот вкус. Нравилось проводить кончиком языка вдоль влажных, зацелованных губ мужчины, мягко прихватывать собственными, чуть оттягивая и вновь утопая в обжигающем жаре поцелуя, что сейчас казался таким страстным. Словно обретшим новые краски на заднем дворе родительского дома альфы, и это вызывало неловкую улыбку. — Так забавно, — в какой-то момент Бэкхён решает поделиться своими мыслями, нехотя отрываясь от губ мужчины, обжигая их горячим дыханием, не желая даже отстраняться. — Мы замужем, у нас есть маленький сын, а мы снова прячемся, как в самом начале, словно нас могут осудить. Его щеки алые, а дыхание сбито, и даже шепот кажется немного шальным, севшим от возбуждения. Он смущенно улыбается, глядя Чанёлю в глаза, понимая, что состояние того ничем не отличается от его собственного. На равных условиях. — Мы прячемся не из-за этого, — с трудом собирает мысли в кучу альфа. Касается щеки омеги костяшками пальцев, невольно облизывая губы от чужого теплого дыхания, коснувшегося их. — Хотя кое-чей отец все еще боится даже думать, что я могу к тебе прикасаться, — тихий смешок вырывается из легких, и омега вторит ему, ведь это на самом деле именно так. — Мы прячемся, чтобы побыть немного наедине. Проведенное вместе время не дефицит для них. Джиён еще слишком маленький, чтобы опасаться, что ночью он может внезапно захотеть поспать в кровати родителей, оттого время после заката полностью принадлежит им. Как и время дневного сна, когда малыш спокойно сопит носиком в своей кроватке, за закрытой дверью детской комнаты. Они вовсе не испытывают голода по любимому телу или нехватки интимных прикосновений и нежных поцелуев. Просто этот вечер оказался слишком уютным. Окутал атмосферой, в которой очень недоставало прикосновения родных рук, минуты, проведенной наедине, в интимной тишине, подаренной друг другу. Они оба знали это, придавали этому одинаковое значение и, вновь подавшись вперед, ближе, теснее, сомкнули губы столь желанным, нужным сейчас поцелуем. Правда, ненадолго. — А кто это у нас здесь прячется? — раздавшееся наигранно удивленным голосом из-за спины заставило омегу вздрогнуть, тут же оборачиваясь назад. В одно мгновение в теле разлилось смущение, словно они оказались пойманы за чем-то недозволительным, хоть все и было совсем наоборот. Чанёль лишь тихо фыркнул, куда раньше омеги поняв, что происходит, а вот младшему потребовалось несколько секунд, чтобы навести резкость чуть помутневшим взглядом и разглядеть в темноте, едва разбавленной светильником под козырьком крыши, силуэт мужчины. Хангён медленно подходил все ближе, вышагивая вдоль узкой декоративной тропинки между клумб, точно как и сама парочка шла сюда. Его губы были растянуты в игривой усмешке, словно сам он получал удовольствие от того, что прервал чужие нежности, но все они понимали: это вовсе не его желание «сделать пакость». На руках альфы, тесно, хоть и слегка неуклюже укутанный в плед, сидел Джиён; цепляясь маленькими пальчиками за кофту дедушки, он все пытался обернуться назад — проверить, точно ли его привели туда, куда надо, и здесь есть его родители. Это отчего-то сильно забавляло Бэкхёна, и, роняя тихий смешок, он на секунду прикрыл глаза. Заслышав знакомый голос, малыш совсем всполошился, ловко изворачиваясь в руках дедушки и вытягивая ручки вперед, к папочке, не выпадая из пледа только благодаря широким надежным рукам. — У вас тут потеряшка, и, кажется, он проголодался, — оказавшись совсем близко, словно маленький мешочек риса, Хангён сгрузил внука вместе с одеялом на колени омеги. Правда, Джиённи все равно не сиделось, и, тут же привстав на ножки, цепляясь за папу и заставляя того шустро укутывать уже стоящего малыша в одеяло, чтобы не продуло, он выставил губки трубочкой. Глядя то на одного, то на второго родителя. Словно в самом деле успев заметить, чем те занимались, пока крутился на руках дедушки, он тоже просил немного любви отца и папочки, и те были не в силах сопротивляться. Мягко целуя пухлые щечки они теснее запахивали плед, крепче сжимая омежку между своих тел, чтобы даже легкий ветерок не смел его коснуться. — Уже так поздно, — полностью соглашаясь со свекром, омега тихо тянет, поправляя отросшую волнистую челочку малыша, отчего тот все охотнее подставляет личико под заботливые руки папы. — Ему в самом деле пора кушать и спать. — Хичоль и Хэвон убирают со стола, так что можете подниматься наверх и ложиться. И они слушаются. Правда, все равно заглядывают в гостиную, чтобы пожелать спокойной ночи родителям и позволить Джиёну получить еще несколько поцелуев, которым тот, впрочем, как и всегда, безумно рад. Слишком нежный и ласковый, любящий чувствовать чужую любовь, Джиённи рос самым настоящим маленьким омегой, и, как и все омеги, требовал к себе намного более нежного и трепетного отношения, чем маленькие альфы. Чанёля это невероятно трогало, заставляло идти на поводу у маленького манипулятора, нося того на руках, хотя малыш уже неплохо ходил сам и практика ему была очень кстати; доедая за него невкусные папочкины пюре из овощей, которые хоть и были полезные, но и рядом не стояли со сладкими фруктами или грудным молоком. Все понимали, что альфа попросту разбалует сына, превратив в маленького принца, но почему-то никто не был против. Словно все знали, что это не принесет никому вреда. Наскоро приняв душ и отправив туда альфу, Бэкхён, укутавшись в теплый халат, что столь любезно появился в этом доме специально для него, стоило паре впервые остаться здесь на ночь, скрылся за дверью одной из свободных комнат, заведомо отведенных малышу. Здесь не было привычной для детей детской кроватки — взрослые, рассудив, что нет смысла тратить лишние деньги ради редких визитов с ночевкой, щедро отдали малышу одну из комнат с широкой постелью, выделив родителям соседнюю. Для всеобщего комфорта. Джиён уже давно привык спать один в своей комнатке, хоть первое время его кроватка стояла в родительской, почти впритык с их постелью, потому что так омегам было комфортнее — чувствуя друг друга рядом, слыша. И лишь со временем, когда малыш перестал бояться большого мира и стал спокойнее спать по ночам, его переселили в соседнюю комнату. И сейчас они искренне пытались не нарушать задавшуюся тенденцию и не приучать малыша, что можно спать вместе с родителями. Включая уютный тусклый светильник, крепче прижимая совсем расслабившегося после теплой ванночки малыша, омега аккуратно приспустил край халата, прикладывая сына к груди, чем тот не мешкая воспользовался, приникая к папе. Джиён рос и необходимости в этом становилось все меньше, даже не смотря на то, что маленьких омежек кормят грудью довольно долго, в отличие от альф, что куда быстрее взрослеют и смелее учатся новому. В этом была и научная подоплека, связанная с более слабым иммунитетом омег, которым куда дольше требовалась защита папы, чем крепкому противоположному полу. И хоть малыш уже кушал многие продукты из рациона взрослых, никто из них еще не мог отказаться от этого. Медленно вышагивая по комнате, Бэкхён, точно очарованный, наблюдал за сыном. Он видел эту картину уже множество раз, но каждый из них она трогала его словно в первый. Поглаживая мягкие, шелковистые волосы с легкими волнами кудряшек, нежно-розовые щечки, он не мог сдержать улыбки, наблюдая за своим малышом. — Я рад, что в жизни Чанёля появился ты… — раздавшийся из-за спины словно гром среди ясного неба, низкий голос заставляет вздрогнуть, скорее инстинктивно отворачиваясь спиной к двери, будто закрывая собой малыша, ведь это так… интимно. — Не бойся, я не смотрю. Словно брошенное вдогонку, немного виноватое. Хангён понимает, что поступил опрометчиво, никак не намекнув на свое появление, даже не постучав в дверь, нагло решив, что может войти, ведь та не была закрыта плотно, вероятно приоткрывшись самостоятельно из-за расшатанных дверных петлей. Чувствуя себя слишком неловко в подобном виде перед другим альфой, хоть и зная, что отец Чанёля не стал бы интересоваться им в подобном свете, Бэкхён робко оглянулся назад. Мужчина в самом деле не смотрел, стоя боком к нему, спиной прислонившись к дверной лутке, взгляд и вовсе отведя куда-то в коридор. От этого становилось чуть комфортнее, но еще недостаточно, чтобы повернуться к незваному гостю лицом. Не сразу осознав суть услышанного, лишь убедившись, что не является предметом чужого пристального изучения, омега начал вдумываться в слова. Хоть с момента их знакомства и прошло почти полтора года, оставаться наедине им еще не доводилось. Чанёль цепко оберегал своего омегу, словно опасался, что отец может дать себе волю и наговорить много лишних вещей, что могут обидеть или задеть его мальчика. Никто из них желанию альфы ограничить общение свекра и молодого жениха не перечил. В этом не было необходимости, как думал сам омега, и уж вовсе не ожидал, что первое, что он услышит, оказавшись один на один с альфой, это… его одобрение. Бэкхён никогда не чувствовал себя лишним в семье своего мужа. Даже несмотря на внешнюю холодность, Хангён никогда не выказывал ему неприязни. Фраза, брошенная при первой встрече на их свадьбе, была лишь глупостью, по крайней мере Бэкхён предпочел ее просто забыть. Все необходимое тепло и заботу ему давал Хичоль, что не отказывал себе в удовольствии заботиться о беременном женихе своего сына, а после и о маленьком внуке. И сейчас слышать подобные слова от альфы было слишком странно и даже неожиданно. Он просто не рассчитывал на столь открытое принятие, давно свыкшись с молчаливым одобрением и мягкой, сдержанной улыбкой, точно отеческой. Возможно, причина такого смирения крылась в давних, кажущихся выдумками историях, но сегодняшняя встреча с Мину и эти слова мужчины пробудили в нем давно забытые рассказы Чанёля, что нехотя посвящал его в тайны своего несчастливого брака, когда их связывал лишь статус любовников. Истории о том, как категорично родители приняли их отношения с омегой, как не пришли на свадьбу, хотя, казалось бы, что их могло не устраивать. Они были близки по возрасту, еще молодые, влюбленные… истинные — это самое важное, самое весомое. Каждый родитель с детства рассказывает своему ребенку истории об истинности, о том, что скоро малыш встретит свою судьбу и проживет счастливую жизнь; так почему они не обрадовались судьбе своего сына? Почему они рады ей сейчас? Рады ему, еще слишком юному двадцатилетнему студенту, который не побоялся отношений с сорокалетним мужчиной. Которые начались столь прозаично: с измен, под грифом «любовники». Разве же не наоборот все должно было быть? Это давно не давало ему покоя, но Чанёль и сам не мог дать ответа на эти вопросы, которые пришлось спрятать на самом дне вороха мыслей, но вот Хангён может на них ответить. — Могу я спросить у вас кое-что? — облизывая пересохшие от внезапного волнения губы, омега бросил робкий взгляд за спину, но, так и не встречаясь с чужим взглядом, воспринимая молчание за ожидание самого вопроса, продолжает: — Вы говорите, что рады мне… но почему тогда, раньше, вы не приняли так же Мину? Они были истинными, и… — Именно поэтому, — словно только и ожидая этого вопроса, зная, что рано или поздно он должен быть задан, альфа даже не дает ему договорить до конца, перебивая. В его голосе чувствуется усмешка, мягкая, но она задает настроение его словам. — Они были истинными, и стоило им это понять — они тут же вцепились друг в друга как за спасательный круг. Чанёль пытался не идти по нашим с Хичолем стопам, а Мину… он просто был один, — скрещивая руки на груди, мужчина совершенно легко говорил о столь давних вещах, соединяя факты, которые уже давно были известны со слов Чанёля, но теперь под другим углом, с другим окрасом. Бэкхён прекрасно знал, что Мину рано остался один. Он знал о разводе Хичоля и Хангёна, знал о ссоре самого Чанёля с родителями из-за семейного дела, но все это рассказывал ему сам муж. И даже сейчас, когда старые конфликты были решены и, пройдя тот же путь, сын понял поступки родителей, его взгляд на былое не был достаточно объективным. Теперь же Бэкхён слышал все совершенно иначе — те же слова, но с совершенно другим смыслом. И это заставляло задуматься. Так легко и в тоже время так сложно. — Они не любили друг друга, — в конце концов выдыхает альфа, и Бэкхён видит, как устало он прикрывает глаза, наверняка желая сжать переносицу пальцами, словно при головной боли. — Вбили себе в голову, что истинные должны быть вместе, и на первом призрачном чувстве влюбленности женились. Влюбленность либо становится любовью, либо исчезает, не оставив после себя и следа. В их случае и не оставила. И они мучили друг друга почти двадцать лет, пожиная плоды своего глупого решения, — он наверняка тоже очень жалеет о том, что было, но теперь Бэкхён понимает: родители пытались уберечь Чанёля. Возможно выбрав при этом не самый лучший способ, но даже это было во благо, и теперь, спустя двадцать лет, они все это знают, признали это, даже Чанёль. Вот только сам омега и подумать не мог, настолько это все… глубоко. — Вы с Хичолем не истинные? — вопрос вырывается сам собой, хотя Бэкхён уже давно знает ответ. Но спросить лично отчего-то казалось очень важным, особенно сейчас. — Нет, — совершенно искренне, спокойно выдыхает мужчина, словно в этом ничего такого, чего вообще стоило бы стесняться. — А если бы встретили истинного? — Бэкхён и сам не знает, к чему столько любопытства. Не в его правилах пытаться кому-то доказывать что истинность — это хорошо, это правильно. Он и сам более чем четко усвоил, что истинность не панацея. Не всегда она так нужна и так желанна, как о ней говорят. Не всегда твой истинный тот, кто тебе нужен. — А с чего ты взял, что я не встречал? — в голосе мужчины слышится слишком яркая усмешка, слишком самодовольная, а Бэкхён весь обращается в слух, только сейчас замечая, что малыш уже почти уснул на его руках, наконец запахивая халат и поворачиваясь лицом к мужчине. — Просто я был куда более зрелым и рассудительным, чем Чанёль. Понимал, что истинная пара не обязана от рождения испытывать к тебе любовь, вы можете понимать друг друга как никто другой, но не любить. Все это работает не так, и сейчас я рад, что Чанёль это наконец понял. И я рад, что это понимаешь ты, — отчего-то слишком пристальный, слишком многозначительный взгляд, брошенный в сторону младшего; и даже в этих словах было ощутимо больше смысла, чем могло показаться сначала. Словно текст, идущий бледной тенью между строк, внезапно перекрыл собой весь поверхностный смысл, крича, что если копнуть глубже, все станет совершенно иначе. — О чем вы? — стараясь справиться со взыгравшим в одно мгновение беспокойством, омега неловко сглотнул, наконец встречаясь взглядом с мужчиной, что повернулся к нему лицом, стоило только понять, что малыш уже наелся. — Ты знаешь о чем я, ты очень умный омега, Бэкхён, — Хангён говорит настойчиво, слишком прямо, но в его словах все так же много смысла «между строк». И омега в самом деле не глуп. Он понимает этот смысл. — И давно вы знаете? — не сомневается ни минуты, что сейчас речь зашла именно о Джеоне, он впервые испытывает такое волнение. Этот разговор слишком тесно коснулся его семьи, его сына и его внука. И в такие моменты вовсе не редкость, когда беспокойство о родных может пошатнуть собственные принципы и убеждения. — С самого начала, — звучит почти как пощечина. Не резко или же хлестко, просто… неожиданно. С самого начала прошло уже больше года. Стал бы он молчать столь долго, если бы его не устраивало такое положение дел, что коснулось его собственных детей? Если бы он не понимал того, как и почему так получилось? Если бы не принимал их выбор, их желание быть вместе такой ценой? Бэкхён смотрит в глаза мужчины, но все также не видит в них осуждения, не видит безмолвных обвинений в том, что все сложилось вот так. И омеге очень хочется верить, что Хангён совсем не из тех людей, что будут молчать, глубоко внутри тая разочарование и презрение. И если он в самом деле испытывал что-то столь сильное к нему, он бы давно об этом сказал. Поступил бы так же, как и с Мину когда-то: просто не бы принял его. — Джеон еще слишком юн, чтобы уметь держать свои эмоции под контролем, а следовательно и слова, — понимая, что вряд ли получит хоть какую-нибудь реакцию, мужчина продолжает, вновь становясь чуть боком и опираясь спиной о дверной проем. — Я не стал говорить об этом кому-либо, думаю, твои родители вряд ли смогут понять это. А у Бэкхёна все так же не находится слов. Не находится даже мыслей, кроме одной-единственной: кто-то их понял. И это чувствуется совершенно иначе, нежели то смиренное принятие его родителей, которые не знают даже половины об их отношениях, не знают, с чего они начались, как и не знают наибольшего их «конфликта» в виде Джеона. Это было осознанное принятие их отношений. — А Джеон, он сможет понять нас? — какой ответ омега надеется получить на этот вопрос, не знает и он сам. — Он сможет простить Чанёля? — Страх перед тем, что ответит ему альфа, слишком велик. Что, если нет? Что, если их отношения задели альфу слишком сильно? И Чанёль просто потеряет его. Насовсем. Окончательно. И виноват в этом будет он — кто посмел желать большего, кто посмел это большее получить. — Если ты чувствуешь себя виноватым в разорванной связи — не стоит, — Хангён вырывает его из тех самоуничижительных мыслей, которые с головой накрыли Бэкхёна. Он видит это на его лице, оттого говорит так уверенно, точно знает, что происходит в чужих мыслях. — Джеон слишком молод и вспыльчив, но, поверь мне, он все поймет. Я выбью эту дурь об истинности из его головы. Омега поджимает губы, с огромным трудом анализируя чужие слова. Сердце в груди колотится все быстрее, и отчего-то хочется глупо улыбнуться, правда, он не уверен, что это верная реакция. И все равно уголки губ слабо приподнимаются в каком-то подобии. — Спасибо, что делаете это… — Я делаю это не для тебя и даже не для Чанёля, — альфа вновь перебивает его, не желая слушать, а может, просто чувствуя, с каким трудом слова покидают легкие. — Я делаю это для самого Дже — у него впереди долгая жизнь, и будет обидно, если всю эту жизнь он посвятит ненависти. Он смотрит на затихшего, столь крепко прижимающего к своей груди уснувшего малыша, омегу, и сам с трудом сдерживает улыбку. Для альфы в этом нет ничего страшного, нет ничего незаконного или неправильного. Просто истинные не подошли друг другу, и это хорошо, что хотя бы один из них понял это столь заблаговременно. История Чанёля и Мину не повторилась вновь, и уже это можно считать хорошим концом, а Джеон — он обязательно поймет все это, поймет, когда сам узнает, что такое любовь. Искренняя и очень крепкая любовь, не навязанная истинностью. Настоящая.