desperate.

Как можно тише прикрывая за собой дверь детской, Бэкхён прижимается лбом к прохладной поверхности. Почти час он пытался уговорить малыша лечь спать, но Джиён упорно сопротивлялся. Стоило только опустить его в кроватку, широкие глазки тут же открывались и все начиналось сначала. Ребенок растет, энергии в нем становится все больше — мысленно утешает себя омега. Теперь дневной сон для них — роскошь, хотя утро все так же начинается в шесть часов — и когда только, спрашивается, высыпается этот маленький проказник? Бэкхён высыпается едва ли, и то — лишь в те редкие случаи, когда попытки уложить малыша заканчиваются совместным сном на родительской кровати. Он почти находит в себе силы оторваться от прохладной двери, когда сзади наваливается крепкое тело, ещё больше прижимая его к деревянной поверхности. Все случается как-то слишком неожиданно: одна рука крепко обхватывает талию, вторая же накрывает рот, чтобы и не пискнул. И Бэкхён не успевает даже понять, для чего все это; понимание становится уже ненужным, когда зубы мужчины ощутимо смыкаются в основании его шеи. Омега тихо мычит в чужую ладонь, прикрывая глаза, и если сначала ему кажется, что его просто дразнят, напряжение альфы, весьма однозначно упирающееся ему в поясницу, твердит иначе. Распахивая веки, он пытается взбрыкнуть, потому что коридор у двери детской комнаты — совершенно не место: если Джиён услышит — он несомненно проснется, но Чанёль, кажется, не обращает на это внимания, столь же настойчиво целуя шейку чуть выше. Это подкупало, даже очень. Дыхание в груди спирало, невзирая на ладонь, закрывающую его рот. И Бэкхён, возможно, поддался бы, но все это было слишком не похоже на альфу. И дело было вовсе не в столь агрессивном напоре, которого в мужчине и без того всегда хватало и который он не стеснялся использовать. Чанёль всегда знал место и время, и если дневной сон Джиённи вполне себе время, место было со всех сторон неудачным. Зубы прошлись по нежной коже под ушком в попытке укусить, и горячие губы тут же накрыли раздражённое место, оставляя за собой ярко-алый след. Бэкхён на долю секунды теряет контроль над собой — прикрывает глаза и томно мычит от удовольствия. Это его распаляет, даже очень, но разум отказывается так просто сдаваться, в который раз подкидывая осознание происходящего. Глубокий вдох носом, просто чтобы успокоиться, вернуть себе самообладание, но от этого становится только хуже. Густой, насыщенный аромат альфы забивается в легкие, и перед глазами на секунду темнеет. Бэкхён теряется окончательно. Он не помнит такого, не помнит, чтобы было так, но чужая рука, проскользнувшая под подол его футболки, отрезвляет. Ответ находится сам собой. Бэкхён в очередной раз взбрыкивает, теперь уже куда настойчивее, и столь явное сопротивление наконец доходит до альфы. Объятия слабнут, тут же и вовсе исчезая, позволяя младшему развернуться, чтобы встретиться лицом к лицу. Чанёль выглядит напуганным, словно то, что только что происходило, было вовсе не его рук делом, и омега отдаленно догадывается, что так оно, вероятно, и было. Мужчина просто не понимал, что он делал. — Прости, я не хотел так… — звучит с искренним сожалением в голосе. Альфа прикрывает глаза, накрывая их ладонью, точно от стыда, но Бэкхёна волнует совершенно иное. — Почему ты не сказал мне, что у тебя… — он затихает, так и не сказав самого важного, но это уже не имеет значения, Чанёль понимает его и так, понял бы и без слов — с одного только взгляда. Это заставляет его чувствовать себя виноватым, словно он смолчал, потому что не доверял, но причина была совершенно другой. Гон для альфы — такое же безумие, как и течка для омег, особенно в молодости, но омегам несколько сложнее. Течка наступает каждый месяц и вырывает омег из жизни на пару-тройку дней. Гон же куда более редкий, но от того не менее безумный и сумасшедший. Наступая в среднем дважды в год, он мог продолжаться с неделю. Вот только Чанёль уже не так молод. Гон наступал все реже и реже, и он наивно прощался с этим отголоском юности, а вместе с ним и глупой мечтой о втором ребенке. Альфа без гона не может иметь детей. Его отсутствие — первый звоночек старости. И Чанёль хоронил свою молодость, стараясь не думать о том, чего он не сделал. Так было, пока он не встретил Бэкхёна. Стоило только появиться рядом молодому омеге, его внутренний альфа словно пробудился ото сна. Но даже с началом их отношений то, что он испытывал в ту короткую неделю раз в полгода, было совсем не тем, что могло заставить его терять голову; по крайней мере так он думал до этого момента. Почему-то именно сегодня присутствие рядом омеги лишило его здравого рассудка, заставляя действовать на одних только инстинктах. — Я не думал, что буду реагировать так остро, — в конце концов он тихо выдыхает, облокачиваясь спиной о стену. Ему нет смысла пытаться как-то оправдать себя, тем более ложью. Бэкхён его муж, его омега, и он должен знать о таких вещах. — Я не юный мальчишка, чтобы сходить с ума и терять голову, да и в прошлый раз было по-другому. — Это не первый раз? — омега не заметил, как нахмурился, пытаясь вспомнить, когда это было, понять, почему не замечал этого, ведь должен был, но в голове не возникало ни единой мысли, отчего ему и самому становилось стыдно. Разве же можно не почувствовать напряжение своего мужчины? — Почему ты никогда не говорил мне? — Первые месяцы беременности, первый месяц после родов. Сейчас это случается не так часто, как в молодости, и оба раза выпали не в самые удачные моменты. Я не испытывал острого желания, как это бывает у молодых альф, и не считал нужным беспокоить тебя, заставлять делать то, чего ты не хотел бы, но в этот раз все немного иначе. — Моя течка, — тихо шепчет омега, понимая, к чему клонит Чанёль. Сейчас все в самом деле иначе. Его запах меняется. Становится все больше похожим на тот, что был в их первую встречу: терпкий и чуть горчащий, точно вишнёвая косточка, — аромат пьяной вишни. Он ведь уже несколько месяцев как перестал кормить грудью. Малышу уже чуть больше двух лет, он слишком подрос и больше не нуждался в этом, отлично справляясь самостоятельно. Молока совсем не осталось, а вместе с ним ушел и нежный сливочный аромат, уступая место терпкому алкоголю. Вот только вместе с возвращением запаха должна была вернуться и течка. Вот-вот. Буквально со дня на день. Бэкхён чувствовал ее приближение. Слишком восприимчивый к прикосновениям, даже к голосу альфы, все чаще ему казалось, что даже запах мужа стал особенно ярким, подавляющим. Он думал, причина в нем, в его возвращающейся течке и возросшей чувствительности, но все оказалось несколько иначе. — Из-за этого ты так реагируешь? — облизывая пересохшие от обжигающего аромата альфы губы, он пристально смотрит на мужа, уже и так зная ответ. Понимая, как это работает. — Во время твоей беременности все мои инстинкты сводились к желанию защищать и оберегать, но сейчас… — не собираясь что-то утаивать, он признается совершенно честно. Во время беременности все было иначе. Он хотел Бэкхёна, чертовски сильно, но всегда знал черту — знал, когда нужно остановиться, чтобы не потерять голову. Сейчас эта черта слишком поблекла, стираемая инстинктами. — Бэкхён, я не хочу принуждать тебя. — Пойдем. Звучит слишком решительно, настойчиво, вовсе не как должна звучать просьба, но альфа слушается. Идёт следом за омегой, выходя в гостиную, и садится на диван по одному только движению руки младшего, точно дрессированный пёс. Бэкхён не сомневается ни секунды, доставая телефон, и, пару раз проведя по экрану, прикладывает его к уху. Чанель прекрасно понимает, кому и зачем он звонит, и от этого чувствует себя виноватым. Ему в новинку быть причиной для таких вещей, и очень не хочется доставлять столько проблем кому-то. — Папа, вы можете забрать Джиённи ненадолго? — стоит только гудкам прекратиться, омега палит с горяча, не размениваясь даже на приветствия. Чанёль слышит только слова омеги, сидя слишком далеко, чтобы знать, что ему отвечают на это, но даже так он понимает, как растерялся Хэвон сейчас. — Все в порядке, не переживай, просто… Сейчас ему не стоит оставаться с нами, — Бэкхён вздыхает, стараясь не говорить слишком откровенно, словно смущаясь. Хотя это и не так уж далеко от истины. Говорить о таком папе в самом деле неловко, и хоть тема секса не была для них запретной, говорить, что у его альфы начался гон, в одно мгновение стало слишком неудобно. Но Хэвон все понимает, коротко отвечает согласием, поспешно заканчивая разговор. — Двадцать минут. Потерпишь двадцать минут? — омега смотрит на мужа обеспокоенно, а Чанёль испытывает ещё больший стыд. Странно в его возрасте так терять голову, вести себя как неопытный, нетерпеливый юнец, который только и может что думать, куда бы засунуть свой член. Он крепче сжимает зубы, стараясь глубоко не вдыхать, и только кивает вместо ответа. Бэкхён оставляет его в одиночестве, чтобы собрать вещи малыша, которые папа заберёт с собой, да и по-отдельности у них больше шансов дождаться родителей. Сейчас они друг для друга точно катализаторы. Чем сильнее он чувствует возбуждение альфы, тем сильнее распаляется его собственное тело, и чем сильнее оно распаляется, тем больше возбуждается Чанёль. Замкнутый круг, из которого нет другого выхода, кроме как поддаться. Набирающий обороты гон наверняка спровоцирует собой течку, что и без того вот-вот должна была настать, и это безумие поглотит их с головой. Маленькому ребенку здесь просто не место. Малыш без капли сна в пытливой мордочке наблюдает, как папа собирает его вещи. Он тоже чувствует, что что-то изменилось, но ему, такому маленькому, ещё сложно понять, что именно. Он чувствует напряжение папы, оттого сидит необычайно тихо, пока не слышит звонок в дверь. Для Чанёля это и вовсе кажется спасением. Он уже и забыл, насколько бывает трудно сдерживать себя в этот период. Последние годы подобное не доставляло ему неудобств, и даже до этого он не испытывал такого желания рядом с Мину. Возможно, причина этого была сугубо психологической — обида на мужа, что не хотел больше детей, а после перестал хотеть и его. В их отношениях все было слишком сложно, но это уже в прошлом. Сейчас его жизнь — это Бэкхён. Он слышит, как открывается входная дверь, слышит шаги, когда омега проходит в прихожую, понимая, что нельзя остаться сидеть в гостиной — это как минимум неприлично. И он выходит на свой страх и риск. На страх и риск Бэкхёна. Ловит летящего в прихожую малыша, подхватывая на руки, и крепко целует мягкую щеку, выходя вместе с ним, где Джиён охотно отлипает от отца, сам тянется к дедушкам, потому что соскучился, а Бэкхён уже выносит небольшую сумочку с детскими вещами. На осторожные уговоры побыть немного у дедушек, малыш невольно дует щеки, выпячивая нижнюю губку и дыша чуть тяжелее, словно вот-вот расплачется. Он любил дедушек, но, как и все маленькие дети, больше привязан к родителям, и последним приходится прибегнуть к самым нечестным методам — обещанию прогулки длиной в целый день, как только он вернется домой. Только тогда Джиён охотно влезает в лёгкую курточку по погоде, все норовя сам застегнуть молнию, хоть пока ещё не получается. Мягкие щечки горят от теплых поцелуев родителей, что прощаются с малышом словно в последний раз, на деле же — всего на несколько дней. Особенно тяжело Бэкхёну: он хоть и понимает, что это нужно, расставаться с Джиёном все равно тяжело, он слишком привык, что они все время вместе. Зацеловывая до тихого писка и попыток малыша спрятаться в курточке от такого напора, он просит его не скучать, хотя сам, кажется, начинает делать это уже сейчас. Хэвон первым покидает квартиру, держа на руках малыша в обнимку с плюшевым котом, которого они чуть не забыли дома. Джиён, кажется, больше не расстраивается из-за столь внезапного переезда, даже наоборот — уже что-то ласково урчит дедушке, выпрашивая вкусный йогурт. Альфа покидает квартиру последним, уже и сам чувствуя, как напряжена атмосфера, окидывая едва стоящих в прихожей сына и его альфу, тяжело вздыхая. — Постарайтесь в этот раз без детей, Бэкхёну ещё нужно диплом получить, — бросает он напоследок столь смущающее и закрывает за собой дверь, позволяя наконец омеге выдохнуть. Ему немного неловко ставить отца в такую ситуацию. Всем им было спокойнее, пока факт их с Чанёлем личной жизни не освещался. Юонгу — как порядочному ревнивому отцу — до сих пор было крайне болезненно понимать, что его все ещё маленький сын был настолько близок с по факту своим преподавателем, мужчиной, что был настолько старше его. Альфа старался избегать подобных тем и не думать об этом. Этой же линии поведения придерживались и все остальные, радуясь хотя бы тому, что отношения Бэкхёна не мешают его отцу любить и баловать маленького Джиённи. И только когда затихли шаги, отдающие эхом от голых стен подъезда, Чанёль позволил себе сорваться. Очередной вдох оборвался, а острые лопатки встретились с твердой поверхностью входной двери, к которой альфа слишком резко прижал младшего. Удивленный вздох утонул в чужих губах, и только тихий, задушенный поцелуем стон коснулся слуха. Гон сводил с ума, выбивая почву из-под ног, заставляя вести себя неестественно. Слишком голодно. Крепкие ладони сжимали тонкую талию куда сильнее, чем обычно; губы жадно впивались в податливые, такие же голодные уста младшего почти до боли. Тягучей и приятной, что отзывалась тихими стонами из лёгких омеги. Так у них ещё не было. Настолько остро и опьяняюще, но смесь вина и пьяной вишни сводила любое сознание к минусу. Они хотели. Кислорода было мало: сколько ты не вдыхай — в легкие забивался лишь алкоголь, опьяняя высоким градусом, что с каждой минутой становился только выше, пропитываясь возбуждением и жаждой. Кончики пальцев, на которых с трудом стоял омега, оторвались от пола под давлением чужих сильных рук. Подхватывая младшего под бедра, Чанёль еще сильнее вжимал его в твердую поверхность, чтобы не уронить от неосторожного движения, потому что Бэкхён совсем не был настроен держаться сам. Губы были увлечены новым влажным поцелуем, а ловкие пальцы распутывали завязку домашних штанов, раз за разом, словно специально, задевая вздыбившую мягкую ткань плоть. Напряженный рык, и альфа впивается крепкими пальцами в мягкие ягодицы младшего, заставляя его скулить. Под самыми подушечками чувствуется влага, пропитавшая пижамные штаны, и это срывает последние тормоза. Бекхён течет, точно как во время их первых встреч, в считанные минуты насквозь пачкая одежду. Тогда — Чанёль был уверен — именно выходящая из ряда вон ситуация заставляла юное тело так реагировать, но сейчас ведь все совершенно иначе. Сейчас нет сводящего с ума чувства запретного, непозволительного, и тем не менее. Омега реагирует на него все так же пылко. — Постель. Хочу в постель, — между поцелуями тихо выдыхает младший, хотя сам уже почти стянул с альфы штаны, не в состоянии уследить за собственными действиями. Чанёль слушается, хоть это послушание стоит ему многого. Рыча на выдохе, он крепче сжимает и без того дрожащее на его руках тело младшего, отрываясь от стены. Бэкхёна чуть покачивает, но он знает, что не упадет: альфа его удержит. Очерчивая слишком напряженные сейчас плечи, грудь, что стала казаться и вовсе каменной, омега льнет ближе к крепкому телу мужчины, как никогда чувствуя себя миниатюрным, хрупким в сильных руках. Прижимаясь носом к шее того, ведя самым кончиком к мочке уха, на глубоком вдохе он пьянеет окончательно. Перед глазами почти темнеет и кажется, что это не пройдет никогда. Кровать встречает их едва слышным скрипом. Футболка альфы так и остается за пределами постели, как и футболка младшего, что умудрился стащить ее с себя еще в полуметре от спальни. Прикосновения кожи к коже отдавали в теле легкими мурашками, словно короткие вспышки электричества, смыкающие между собой нервные окончания. Оторваться было невозможно. Ноги путались в сползающих штанах, белье цеплялось за полусогнутые колени — это чертовски раздражало, вынуждало чуть отстраниться под жалобные, скулящие стоны младшего, которому это не нравилось слишком сильно, но выбирать не приходилось. Они изнывали, теряя счет времени, терзая покрасневшие, болящие губы друг друга в желании чувствовать пряный привкус хмельной вишни и спелого, терпкого граната. Бэкхёна разрывало. Он хотел получить все и сразу, заполнить пустоту в теле, что сейчас ощущалась слишком остро, почти невыносимо. Альфа чувствовал это недомогание, острую потребность стать одним целым. Это была первая «правильная» течка для них. Первый «правильный» гон, что столь ожидаемо совпали. Чуть больше двух лет бок о бок — конечно, их тела успели подстроиться друг под друга. Понять. Прочувствовать. Как души, так и разум. Теряясь в собственных желаниях, альфа чуть приподнялся, окидывая взглядом лежащее под собой тело, оказаться внутри которого казалось жизненно необходимым. Он не хотел мешкать и в то же время не хотел причинять боль, даже несмотря на течку, что сгладит собою любую неосторожность. Это не какой-то «чужой» омега, с которым на один раз. Бэкхён — его собственный, любимый всем сердцем. Причинить ему боль — просто нонсенс. — Сейчас не время думать, — младшего такая ненужная медлительность раздражала. Его тело буквально ломило от боли, что с каждой новой вспышкой требовало своего альфу в себе, а Чанёль еще вздумал сомневаться, не иначе как норовя свести его с ума. И омега подталкивает к единственно правильным выводам: — Я хочу грубо. Если первое предложение для мужчины было чем-то эфемерным, чем-то, что вполне можно пропустить мимо ушей, второе было прямой инструкцией к действию, которая ставила в тупик. Бэкхён просит, но понимает ли он о чем? Что если для них это совершенно разные понятия, кто остановит альфу, если он разойдется не на шутку? Если перегнет? — Насколько грубо? — с трудом вспоминая азы человеческой речи, мужчина пытается осознанно смотреть в глаза младшего, что выходит с большим трудом, и затуманенный пьяный взгляд в ответ делает только хуже. Понимает ли он, как сильно провоцирует? — Вот так, — омега не желает объяснять — ловко изворачивается под крепким телом и поворачивается к нему спиной, чуть привставая коленями на постели, чтобы удобнее прогнуться в спине, тем самым вжимаясь влажной попкой в ноющее возбуждение того. Чанёль стонет. Задушено, немного рыча, потому что не ожидал, что будет именно так. Они оба из тех, кто столь сентиментально любит смотреть в глаза друг друга в такие моменты, дарить поцелуи, судорожные объятия, чувствовать чужое бешеное сердцебиение. «Так» бывает редко, но, видимо, сейчас именно та ситуация, когда «так» лучше всего. Послушно выгибаясь в пояснице, омега прижимается щекой к матрасу, потираясь попкой о горячую пульсирующую плоть мужчины. Он не просто напрашивается — он нарывается, и вся эта излишне покорная поза, уступающая во всем, — лишь способ манипулировать альфой. И это в самом деле работает. Разум растворяется в похоти, оставляя вместо себя нечто необузданное, животное. Если верить теории эволюции, тысячи лет назад они в самом деле были такими — зверьем, живущим в бескрайних диких лесах. Гон и течка — исключение, оставленное им с тех времен, призрачное напоминание о том, кем они когда-то были, и сейчас Чанёль впервые так сильно рад этому напоминанию. Обостренное до предела обоняние не слышит ничего, кроме удушающего аромата омеги, мускусного, пряного, с легкой вишневой кислинкой и горечью алкоголя. Рот наполняется слюной от желания ощутить весь этот коктейль на собственном языке, и альфа поддается ему: опускается ниже, проводит кончиком носа вдоль взмокшей от испарины спины, вбирая в легкие приторное тепло чужого тела. Омега напрягается, чувствуя, как жар столь желанного тела исчезает, тихо скулит, сжимая в ладони простынь, и уже хочет протестовать — просить того вернуться, но впившиеся с ощутимым усилием в мягкие половинки пальцы заставляют замолкнуть. Ложбинка между ягодиц лоснится от стекающей толстым слоем смазки, пачкает поджатые яички, густой каплей стекая вдоль напряженного ствола. Чанёль ловит ее языком, слыша низкий стон в ответ на столь откровенное действие. Она кажется немного сладковатой на вкус, терпкой, с явной ноткой мускуса течного омеги. Это будоражит, заставляя кожу покрываться мурашками от нетерпения. Влажный язык скользит все выше, собирая самым кончиком теплую смазку вдоль промежности, к ложбинке, замирая у самого колечка мышц. Влажная плоть скользнула внутрь, отчего омега невольно сжался. Он знал, что альфа сделает это, он делает это каждый раз, и каждый раз это чувствуется слишком странно, словно в первый. Нечто столь горячее, подвижное, слишком приятное, так откровенно ласкающее чувствительные стеночки, пробираясь все глубже, надавливая самым кончиком на чувствительную точку. Сжимая пальцами простынь, омега с трудом держал себя в руках, чтобы не двигать бедрами, не подаваться навстречу, тем самым мешая. Как бы ни была приятна эта ласка, он хотел ощутить больше, о чем кричало все его тело. Смазка крупными каплями сочилась из растянутого, готового принять член колечка мышц, тут же пропадая на языке альфы; прохладный воздух холодил влажную кожу, изводя младшего ещё сильнее, заставляя скулить — умолять сделать что-то. Но Чанёль тянул — наслаждался насыщенным, ярким вкусом, что обжигал собой чувствительные сейчас рецепторы. Пьянел от того, насколько его омега был вкусным. — Хватит… — даётся тому с трудом. Он чуть дёргает ногой, легко ударяя альфу по бедру, поторапливая, потому что терпеть уже нет сил, потому что внизу живота болезненно скручивается узел под названием течка. А здесь, совсем рядом, его альфа — альфа, которого он хочет больше жизни, и от этого ему откровенного плохо. Чанёль слышит эти надломленные жалостью ноты, прожилки боли, которыми сочится чужой голос, и сдается. Мысленно обещает себе, что продолжит это, но чуть позже, когда течка, как и гон, будет подходить к концу. Он почему-то уверен, что все это закончится вместе, как и началось. Чуть приподнимаясь над еле дышащим младшим, Чанёль тянется к тумбочке, дрожащей рукой выдвигая ящичек и доставая из него довольно приличную по размеру упаковку, наполненную небольшими плоскими конвертиками. Он готовился. Уже давно чувствовал, что вот-вот у Бэкхёна может начаться течка, и третий ребенок для него — это слишком. Не в его возрасте — хотелось бы сказать, но он знает, что омега будет не согласен. Тонкий латекс покрывает плоть второй кожей, а мужчина наконец накрывает грудью тонкую дрожащую спину младшего. Тянуть дальше некуда, Бэкхёну и так плохо. Все происходит в одно резкое движение, и стон, наполненный болезненным наслаждением, рассекает тишину. Перед глазами на мгновение темнеет, но голод сильнее всего этого — он не дает времени думать, не дает времени привыкнуть, вынуждая действовать. Первое движение не заставляет себя ждать. Влажно выскальзывая из наполненного смазкой прохода, альфа довольно жестко вбивается назад, заставляя омегу чуть дернуться, роняя короткий, но громкий стон. Младший по инерции трется щекой о мягкое покрывало в такт каждому грубому толчку, точно как он просил и даже чуть больше. Нежная кожа ягодиц горела, отдавая нежным розоватым оттенком от резких встреч с бедрами мужчины, что, словно войдя в раж, уже не мог остановиться, все сильнее вжимая мальчонку в постель, обездвиживая. Бэкхёну это нравилось — нравилось чувствовать себя в чужой власти, чувствовать сильные руки, что до боли сжимали тонкую талию, наверняка оставляя после себя синяки. Чанёль и сам с трудом выдерживает собственный напор, желание, что ключом бьется из тела. Опускаясь все ниже, заставляя омегу прижаться грудью к постели, все так же оттопырив лишь попку, он опирается о матрас предплечьем. Голова идет кругом от собственного темпа, от ярких ароматов, что наполняют собой легкие. Резкие, откровенные, отдающие желанием и сексом. Оказавшись столь близко к младшему, что волосы на его затылке щекочут кончик носа альфы, это чувствуется еще сильнее. Густой, маслянистый, от которого звезды перед глазами выстилаются млечным путем. И движения становятся напористее, потому что долго в таком коктейле ароматов не продержаться, даже имея стальную выдержку. Каждый новый вдох дается с большим трудом, в груди все туже затягивается узел желания, и рот наполняется слюной — слишком аппетитным ему кажется все происходящее. И мужчина поддается спонтанному желанию, короткому импульсу, стоит только уткнуться носом в загривок младшего. Зубы впиваются в тонкую кожу, сжимая до острой боли, поддаваясь давно забытым животным инстинктам, от которых остался лишь едва заметный след. Омега карябает ногтями простынь, пытается уцепиться хоть за что-нибудь, потому что сил сдерживаться не хватает, до боли в пальцах сжимает тонкую ткань, пока дрожащие руки не накрывают широкие горячие ладони альфы. Он сплетает вместе их влажные пальцы, крепко сжимает тонкие кисти младшего, вжимая их в постель, обездвиживая окончательно, сковывая собственным телом. Младший задушено стонал, уткнувшись носом в постель, его глаза слезились от удовольствия, и легкие сжимали в себе колючие тиски, не давая дышать полной грудью, но дышать приходилось, хоть чуть-чуть, просто чтобы не потерять сознание. Последней каплей стал особенно глубокий толчок. Резкий до боли, под урчащий рык мужчины, что, лишь крепче сжимая руки омеги в своих, чудом не сорвался. А вот Бэкхён удержаться не смог. Последний стон больше походил на сорванный удовольствием плач, а густая сперма оросила его живот, пачкая покрывало. Чанёль чувствовал, как резко ослабло тело под ним, обмякло, норовя сыто растянуться на постели, чего допустить было никак нельзя. Не сейчас. Мужчина и сам был на грани, когда обоняния коснулся резкий, отдающий горчинкой аромат омеги, точно вишневая косточка, сладкий и терпкий. Вот теперь смысла сдерживаться не было. Доводя себя до точки невозврата парой резких толчков, изливаясь в презерватив, вместе с тем сильнее сжимая зубами холку младшего, которую так и не переставал держать зубами. Омега не смог сдержать довольного мычания, от одного только понимания, что Чанёлю сейчас хорошо, слишком хорошо. Боль, пронизывающая шею, казалась чем-то интимным — лишним доказательством того, сколь много сейчас удовольствия плещется в теле альфы. Руки больше не держали, как и все тело стало казаться ватным, стоило только выпустить все напряжение, копившееся в нем с утра, и Бэкхён был с этим полностью солидарен. Не пройдет и часа, как желание вновь накроет их с головой, но сейчас, пока была короткая возможность, Чанёль позволил себе крепче обнять омегу за талию, накрывая ладонью плоский животик, и повалиться на бок. Это казалось жизненно необходимым — расслабиться, позволить затекшим от одной позы мышцам отдохнуть. Подтягивая младшего ближе к себе, он накрывает ладонью его бедро, буквально вжимая в собственный пах, отчего омега довольно мычит. Узел внутри его тела набухает, растягивает собой чувствительные узкие стеночки, заставляя мальчонку дышать все тяжелее, ерзать на постели, пытаясь подобрать лучшее положение, впустить в себя мужчину еще глубже, доставляя удовольствие им двоим, чувствуя влажные поцелуи, касающиеся плеча. Впереди их ждет еще не один день, наполненный лаской и сладкой, тягучей любовью, а после — день долгих извинений перед малышом за то, что допустили столь долгую разлуку.

***

В маленькой кофейне, в самом центре города, сладко пахло карамелью и кофе, что каждый раз заставляло омегу улыбаться. Над дверью мягко играла музыка ветра, оповещая о новых посетителях, а юные мальчики-официанты встречали каждого улыбкой. Еще сырую весеннюю прохладу улиц стряхивало с плеч уютом, живущим в кофейне, что обнимал посетителей, укутывая в собственное неповторимое тепло. Это тепло безумно обожал Бэкхён, а вместе с ним, кажется, и маленький Джиённи, что, забавно перебирая лапочками, уверенно впечатался в тяжелую дверь, надеясь открыть ее самостоятельно, но без помощи отца ничего не получалось. Папочка тихо смеялся позади, едва поспевая за малышом, проскальзывая в открытую мужем дверь и ловя сына за руку, пока любознательный малыш не помешал работникам или другим посетителям, которых с утра было не так и много. Чувствуя теплую руку папы, Джиён остановился, поднимая на родителя пытливый взгляд, и, чуть подумав, потянулся вверх, без слов давая понять, что хочет на ручки. Сегодня они впервые встретились после разлуки в долгие пять дней. Бэкхён чертовски извелся от тоски, но тело было совсем не готово вновь заботиться о маленьком ребенке, заставляя думать лишь о себе. И стоило омеге понять, что все уже закончилось, течка, что становилась все слабее, завершилась, он без сомнений поднял альфу еще в шесть утра, желая как можно скорее увидеться с сыном. Чанёль против не был, и сам порядком соскучившись по маленькому непоседе, даже родители, еще сонные и немного помятые, встречая их в коридоре не позже восьми утра, были совсем не удивлены. Пять дней — слишком долгий срок для них, что уж говорить о маленьком омеге, что без отца и папочки стал совсем капризным, нередко ударяясь в слезы. И тем не менее он был умничкой, стойко выдержав столь долгое расставание. Подхватывая малыша на руки, целуя мягкую щечку, Бэкхён уходит глубже в зал, занимая любимое ими место у широкого окна. Следом за ними вьется омега-официант, с интересом наблюдая за маленьким посетителем. Ребенка ловко вытряхивают из курточки, снимают легкую шапочку, приглаживая торчком стоящие волосы, тут же усаживая на диванчик, строго наказывая никуда не уползать, пока альфа столь галантно снимает легкое пальто с мужа, и, забрав всю верхнюю одежду, распределяет ее на ближайшей вешалке. Стоит папочке опуститься на диван, малыш неуклюже взбирается ему на колени, едва доставая носом до стола, но даже это не повод оставлять папу в одиночестве. Чанёль садится напротив — исключительно, чтобы не ютиться по одну сторону столика, оставив малышу больше пространства. Меню оказывается никому не нужным: все уже давно знают, ради чего именно приходят сюда время от времени. Американо и столь символичная «пьяная вишня» для альфы, что каждый раз заставляет младшего смущаться — слишком интимным ему кажется подобный десерт, учитывая, что сам он — просто воплощение сладкого угощения; чизкейк с лавандовым кремом и лавандовый раф для Бэкхёна, и совсем маленькая творожная запеканка и сок для малыша, выбранные из меню для детей. Хорошее дополнение любого дня, как кажется каждому из них. Джиён неловко орудует маленькой ложечкой, чудом не разбрасывая крошки по всему столу, но такого старания не хватает надолго. Не доходя даже до середины творожного треугольника, малыш тянет ложечку папе, недовольно дуя испачканные щечки. Сопротивляться такому бессмысленно, и Бэкхён поддается детской прихоти, вот только ложечку из его рук забирает Чанёль. — Поешь спокойно, я покормлю, — альфа мягко улыбается и зовет малыша к себе. Тот совсем не против такого расклада и, ловко сползая с папиных колен, уверенно исчезает под столом, чем не на шутку пугает омегу, что тут же заглядывает вниз, видя только то, как малыш залезает на противоположный диванчик. — Пешком под стол во всей красе, — удивленно выдыхает Бэкхён, и не думая, что Джиён в самом деле такой маленький, чтобы спокойно ходить под столами, но вот он уже сидит на руках отца, довольно жуя кусочек запеканки. Бэкхён чувствовал себя счастливым на протяжении двух последних лет, а сегодня — особенно сильно, познав тоску по маленькому сынишке и радость от воссоединения. Он мягко улыбался, наблюдая за мужем и Джиёном, что совсем тихо переговаривались о чем-то, слыша уже ставшее традицией тихое «мяу» и легкий поцелуй в макушку, что следовал за ним. Это было замечательное начало дня и должно было оставаться таким, но что-то заставило омегу немного повернуться в сторону. Знакомый голос, хранящийся в памяти давним воспоминанием, или же нотки запаха, который он не единожды встречал в своем прошлом. А может, и вовсе веление судьбы — всего одно движение, что бередит собою давно забытое. — Что случилось? — Чанёль не мог не заметить в одно мгновение сменившееся выражение лица мужа. Сошедший со щек румянец и потерянный взгляд, опущенный в тарелку, словно он увидел то, чего не должен был видеть, чего не хотел. По инерции оглядывая зал, пытаясь понять, что могло случиться, Чанёль без труда находит причину столь резко сменившегося настроения мужа. Причину, сидящую за столиком по другую сторону зала, отчего и самому становится не по себе. У тянущейся чуть сбоку от них стенки, возле такого же широкого окна сидел Джеон в компании молодого симпатичного омеги. Переворачивая страницы меню, они лениво что-то обсуждали, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Чанёль не мог сдержать любопытства, впервые за два долгих года видя сына собственными глазами, а не просто слушая рассказы отца о его успехах. Он прекрасно знал, что Джеон занимается делами их семейного бизнеса. Правая рука нынешнего директора — своего дедушки, который обучает внука всему необходимому, чтобы тот мог стать достойной заменой ему. Знал, что теперь он живет сам, в собственной квартире, купленной на деньги, вырученные с продажи их старой совместной, не желая мешать папе строить новую семью и тем не менее заглядывая в гости, чтобы повидаться с родителем и совсем еще маленьким братиком. Но сейчас, видя своего сына столь повзрослевшим, окрепшим, слишком изменившимся за два года, сменившим рваные джинсы на костюм, уложив вечно взъерошенные волосы назад, точно как сам Чанёль, альфа не мог справиться с нахлынувшими чувствами. Виной, что в одно мгновение сжала глотку, не давая толком дышать. Он не мог оторвать взгляда от сына, понимая, что не должен смотреть так явно, не должен делать вообще ничего, чтобы не сделать еще хуже — не доставлять неприятностей, но отвернуться просто не мог. Не мог, пока ему не помог омега. Накрывая руку Чанёля своей, Бэкхён отчего-то смотрел на него слишком виновато, словно он привел их сюда, заранее зная, кого они здесь встретят, что само по себе уже было глупостью. Бэкхён подобного знать не мог и тем не менее чувствовал себя слишком неловко. — Не переживай… не нужно, — слабо качнув головой на немой вопрос, читающийся в широко раскрытых глазах, Чанёль перевернул руку, обхватывая прохладные пальцы омеги в ответ, слабо сжимая, словно пытаясь утешить, хотя сейчас утешать стоило именно его. — Мы можем уйти, если хочешь, — между тем едва слышно протянул омега, глубоко в душе надеясь, что альфа согласится, потому что оставаться здесь и дальше казалось ему слишком неправильным — рискованным для их и без того сложных отношений с Джеоном. — Да, думаю, сейчас так будет лучше, — Чанёль не сопротивляется, знает, что это будет правильно. Всем им будет гораздо спокойнее, если Дже не увидит их вместе, бередя старые, возможно, не до конца зажившие раны. Бэкхён, больше не рискуя даже смотреть в ту сторону, не отводил взгляда от маленького Джиёна, что все так же охотно открывал ротик, доедая запеканку. Ему тревоги родителей были непонятны и совершенно далеки, в отличие от сладкого десерта, который просто нельзя было оставить и уйти.

***

— Я ни на что не намекаю, но тот мужчина смотрит на нас… — закрывая меню, брюнет в очередной раз вскользь бросает взгляд на парочку с ребенком, сидящую чуть поодаль. Те кажутся ему довольно любопытными, даже странными. Омега слишком поникший, взволнованный, и альфа, попеременно бросающий на них нечитаемые взгляды. Он сам вряд ли бы обратил на это внимание,придал значение такому поведению незнакомой ему пары, если бы не одно маленькое но: — Вы с ним очень похожи, — немного неуверенно продолжает омега, переводя взгляд на своего спутника, получая вместо ответа совершенно безучастное мычание с легким оттенком вопроса. — С тем мужчиной, что пялится на нас, — все же добавляет он немного конкретики, искренне сомневаясь, что его в самом деле слушают, и даже невольно вздрагивает, получая совершенно осознанный ответ: — Это мой отец, — Джеону даже не нужно поворачиваться, чтобы знать, о ком именно говорит омега. Он увидел их, стоило только войти в кофейню, с трудом преодолевая в себе желание развернуться и уйти, считая, что это будет довольно странно и вызовет лишние вопросы. Кто же знал, что избежать вопросов все равно не получится. Его спутник молчит излишне долго — отвлекся на что-то поинтереснее — хотелось бы верить альфе, но нет. Стоит только отложить меню на стол, он встречается с излишне пытливым взглядом омеги. Слишком красноречиво изогнуты аккуратные брови, слишком выразительное лицо. Он ждет пояснений, и, будь на месте альфы кто-то другой, он уже вовсю говорил бы, поддавшись такому давлению, но нет. С ним этот номер не работает, и омега это знает, но каждый раз столь наивно надеется. Оттачивает свое мастерство. — Может, мы подойдем? — не прикрытая челкой бровь принимает вопросительные очертания, но даже так в этой борьбе взглядов он ощутимо недотягивает. — Он наверняка хочет поздороваться с тобой. — Нет, это лишнее, — Джеон не раздумывает ни секунды, и омега уже открывает рот, чтобы возразить, но взметнувшая вверх раскрытая ладонь, одним только жестом призывающая помолчать хоть пару секунд, заставляет его заткнуться. Улыбчивый официант мнется у их столика меньше минуты, записывая скромный заказ. И всю эту минуту брюнет вынужден мучительно молчать, под конец слегка закипая от такого отношения, но все равно не спорит, дожидаясь, пока работник исчезнет за стойкой, передавая листок заказа поварам. — Дже? — омега наивно полагает, что ставший более настойчивым тон что-то изменит, но ожидаемо не происходит совершенно ничего нового. Альфа лишь откидывается на спинку дивана, скрещивая руки на груди, и невольно усмехается. Такие потуги как-то повлиять на его решения всегда его забавляли, особенно в исполнении Джиына, но все они заканчивались совершенно бесплодно и безрезультатно. — Что не ясно? — Джеон тихо хмыкает, понимая, что изначально сам виноват в этом: не стоило и вовсе говорить что-либо — просто проигнорировать слова омеги, отмахнуться, сославшись, что первый раз их видит, и было бы хоть немного спокойнее. Теперь же он был вынужден сам разгребать свою неосторожность. — Я не собираюсь идти и говорить с ним. — Ты уверен? — в очередной раз бросая кроткий взгляд на пару, он встречается с темными, слегка растерянными глазами мужчины, тут же отворачиваясь, словно это его поймали с поличным, а не он. — Я просто вижу, как он смотрит на тебя, и… — Ын, утихни, — Джеон отвечает с ощутимым натиском в голосе, в самом деле не желая больше это обсуждать, смотрит с таким же давлением, и омега послушно замолкает, недовольно сжимая губы в тонкую линию. Официант, вырисовавшийся у их столика с подносом, совершенно не разбавляет атмосферу. Альфа подтягивает ближе к себе щедро политый карамелью бисквит, а омега довольствуется небольшой пиалой фруктового салата с кусочками домашнего зефира. Он наблюдает за альфой слишком пристально, правда тому, кажется, это совершенно безразлично. Господин Пак — как неловко окрестил мужчину про себя омега — торопливо собирается, довольно ловко упаковывая ребенка в курточку и следом помогая одеться своему спутнику. Наблюдая за парой исподтишка, он невольно подумывает, что причина такой спешки именно в них с Дже, и от этого в голове возникает еще несколько вопросов, которые ему очень хочется озвучить, но голос альфы заставляет вздрогнуть от неожиданности, теряя все их: — Ешь скорее, твой перерыв не резиновый, как и мой, — сам он уже расправился более чем с половиной десерта, оставляя скудную порцию эспрессо напоследок, в то время как сам омега к салату еще даже не притронулся, так и застыв с недонесенным ко рту киви, наколотым на вилку, что уж говорить о почти что поллитровом латте, который он, видимо, потащит с собой на занятия. — Они уходят, — полностью игнорируя слова альфы, Джиын уже открыто пялился на уходящую пару, что, повернувшись к ним спиной, направилась к дальнему выходу. Видимо, специально, чтобы не оказаться в поле зрения тех, кто и без того давно заметил их. — Мне-то что, — альфа вздыхает, уже порядком устав от этого разговора, но корить кого-то, кроме себя, было бы глупо — он сам взболтнул лишнего, даже не подумав, во что это выльется. — Не хочешь объяснить, что за кошка между вами пробежала, что ты даже не захотел здороваться со своим отцом? — вилка слишком эмоционально втыкается назад в салат, и Дже понимает, что омега его не отпустит, не проев хотя бы половину мозга, чтобы со второй разделаться уже дома, после окончания занятий. — Совершенно, — с едва ощутимой ноткой раздражения в голосе выдыхает альфа, отодвигая от себя блюдце с оставшимся на нем кусочком бисквита, который больше и в глотку не лез, одним глотком выпивая весь горчащий на языке кофе. Закончить этот неудачный со всех сторон перерыв хотелось чертовски сильно, и, поймав на себе взгляд первого попавшегося официанта, он махнул ему рукой, без слов прося принести им чек. — Ты же понимаешь, что я не отстану, — омега кажется излишне решительным — Дже понимает это, встречаясь с уверенным взглядом брюнета, что вовсе не намерен отступать, и это раздражает его только больше. Говорить об этом он не хотел. Не был готов. Прошло едва ли три года с того лета, когда привычная для него жизнь раскололась надвое. Он уже не был зол — злость погасла сама собой, но обида все равно не прекращала бередить старую рану. Обида за себя и даже за папу, хоть последний вовсе и не выглядел как обиженный, даже наоборот. Омега вновь расцвел, оказавшись рядом с мужчиной, который любил его и которого он сам любил всем сердцем, — это было первым, что помогло его юношеской злости остыть. Будь Мину разбит и опустошен, брошен ради молодого мальчишки, Джеон — он более чем уверен — убил бы отца собственными руками. Но папе было лучше без него. Окутанный любовью «нужного» альфы, он словно сбросил с плеч пару лет. Веселый, игривый, вновь полный нежности и любви, он так долго настаивал, чтобы Джеон жил вместе с ними, даже Сынхён настаивал, с первой встречи относясь к молодому альфе с особым теплом. Но он прекрасно понимал: это лишнее — он будет только мешаться и отвлекать их друг от друга. И он был прав: потребовалось чуть больше года, чтобы папа, пригласив Дже на ужин, смущенно сообщил, что у него скоро родится братик. Как итог развод оставил после себя лишь облегчение и вновь приобретённое счастье. Но это была не единственная причина обиды, что раскрытой раной ныла внутри альфы. Был еще Бэкхён. Бэкхён, с которым все было куда сложнее. — Это не самая приятная история, — словно опомнившись, Джеон неловко прочищает горло, пытаясь понять, сколь долго он молчал, но мелькнувшая перед глазами и опустившаяся на столик маленькая деревянная шкатулочка, скрывающая внутри счет, дала понять, что достаточно долго. — И это не то, чем я горжусь, — завершает он, заглядывая в шкатулку, и, достав бумажник, закидывает внутрь пару купюр. — Ты знаешь десяток историй, которыми не горжусь я, — омега, вздыхая, шепчет почти обиженно. Он понимает, что в этой истории много плохого, это видно по изменившемуся лицу альфы и молчанию, тянувшемуся пару минут, но даже это не заставит его отступить. — Ты знаешь, как я жил до встречи с тобой, разве я не имею права знать, что происходило в твоей жизни? Джеон не отвечает. Молча смотрит на брюнета, взвешивая, стоит ли вообще вновь бередить это, но омега настроен решительно, а ссориться с ним из-за того, к чему он не имеет никакого отношения, совсем не хочется. Официант робко забирает шкатулку со счетом, тут же исчезая из поля зрения, чувствуя накаленную атмосферу между парой. И только оставаясь вновь наедине, Джеон решается, понимая, что да — это будет справедливо по отношению к омеге. В очередной раз бросает взгляд на часы, отмечая, что у них в запасе не более получаса, и этого чертовски мало, чтобы рассказать все, но в общих чертах — вполне реально. — Видел омегу, который был с моим отцом? — окончательно сдавшись, вздыхает альфа, получая тихое мычание вместо ответа. — Ты ведь тоже подумал, что он слишком молод, чтобы быть моим папой? — ходить вокруг да около совершенно нет смысла, нет времени, да и они уже давно не дети. — Я подумал, что он мог бы быть твоим братом, — слегка неуверенно звучит голос брюнета. Он и в самом деле подумал именно так, но этот вопрос заставляет его сомневаться. И не зря. — Если бы… — Джеон усмехается, совсем невесело, печально, опуская взгляд на опустевший стол, не желая смотреть в чужие глаза, и вдыхает глубже. Впереди его ждет долгий рассказ: — Мы познакомились с ним года три назад. Я увидел его фото в квартире знакомой пары и подумал, что Бэкхён — этот омега — слишком мил. Как дурак попросил познакомить меня с ним, но друзья долго тянули и в один момент все же поддались, — едва заметная улыбка касается губ альфы, слабо приподнимая уголки, — так выглядели приятные воспоминания. — Мы встретились впервые в душном, полном людей клубе, нас представили друг другу и тут же оставили один на один. Стоило только оказаться рядом, я забыл, как дышать… он оказался моим истинным, — улыбка на мгновение меркнет, но тут же возвращается вновь куда более глубокой, печальной. — Первое, что он мне сказал: он пришел туда, чтобы забыть свою безответную любовь, а я потерял контроль над собой, решил, что у меня есть шанс. Знаешь, как это бывает: «исцелить разбитое кем-то сердце», — иронии в голосе становится излишне много, и тихий смешок срывается с губ, заставляя омегу хмуриться. Сейчас он еще мало что понимает, но знает наверняка: это очень плохая история, которую, возможно, не стоило ворошить, но альфа продолжает: — Я просто хотел познакомиться с ним, пригласить на свидание, но вместо этого слегка напоил для решимости и увез к себе. Родителей не должно было быть дома, а у меня руки дрожали от желания взять его. Мы успели только войти в квартиру, и уже через минуту дверь отворилась, а на пороге стояли папа и отец. Так стыдно мне не было никогда. Джеон смеется так же тихо, словно сам над собой, как кажется омеге, но альфа готов признаться — тому не кажется. Он в самом деле смеется над собой. Лишь спустя три года, вспоминая прошлое, он понимает: это в самом деле было смешно. Не видя ничего дальше собственного носа, Джеон был уверен, что сможет заполучить омегу, ведь что такое безответная любовь? Глупость. Особенно когда рядом есть совершенно противоположная — взаимная. Он был слеп и глуп, не понимая совершенно ничего. Сейчас он поступил бы гораздо умнее. Но все это происходит не сейчас, и ничего нельзя изменить и переиграть, осталось только мириться с тем, что это его прошлое и оно именно такое, какое оно есть. Другого не будет. — Дурацкое знакомство, верно, — так и не получив ответа, лишь задумчивое молчание, Джеон решает продолжить, потому что тянуть им некуда. Прошлое прошлым, но даже оно не должно мешать настоящему: заканчивающемуся перерыву на работе и надвигающейся паре экономики для омеги. — А дальше было только глупее. Я пытался его добиться, стучался в закрытую дверь, почти разбиваясь лбом о нее, но без толку, — отмахнувшись, словно от назойливой мухи, альфа намеренно подчеркивает, насколько напрасны в итоге были его потуги. — Он учился в университете, где работал мой отец, и это было первой причиной, притянутой за уши. Я тогда ничего не понимал, бегал за ним, пока не уговорил пойти со мной на свидание, и в первую очередь повел к себе домой, чтобы познакомить его с родителями как подобает, — усмешка становится все более едкой, даже ирония, мелькающая вначале, погасла. — Я был настроен решительно, но он все сопротивлялся, а я не хотел говорить ему, что мы истинные, хотел, чтобы он сам все понял, но он не понимал. Был так увлечен своей безответной любовью, что даже его внутренний омега не реагировал на меня. Знакомство провалилось, мы в очередной раз поссорились, и тогда отец решил подвести его домой и не вернулся в ту ночь. Он сказал, что потом заедет к другу, папа сам просил его не садиться за руль, если они выпьют, а вернуться к утру, но, я думаю, именно тогда это и случилось… — Что случилось? — омега подает охрипший от молчания голос, неуверенный — а стоит ли вообще? Но дороги назад нет — сам влез в это, вынудил, глупо было бы отступать и пятиться. — Бэкхён забеременел. Джеон рубит с плеча. Не молчит, не мешкает, даже не раздумывает. Смысл врать и делать вид, что все было не так. Он не хотел в это верить слишком долго, но нельзя всю жизнь убегать от реальности. Вот только омега напротив все так же молчит, словно пытается уловить эту тонкую связь, хотя давно уже все понял. Слыша все это со стороны, такой результат кажется довольно очевидным, прозрачным. Вот только альфа, будучи в самом эпицентре, поглощенный вспыхнувшей в груди влюбленностью, ничего не понимал, пока не столкнулся лицом к лицу. — Смешно, правда, — он продолжает, потому что остановиться сейчас невозможно. Подобно прыжку с небоскреба: ты можешь только набирать скорость, ближайшая остановка — асфальт и тот свет. — Я узнал об этом спустя три недели. В очередной раз пытался с ним поговорить, но он огорошил меня этим признанием. А ведь знаешь… я был согласен стать его запасным вариантом, я бы стерпел, если бы он любил другого, но был со мной. Рано или поздно связь истинных не оставила бы ему выбора, но он не хотел даже этого, — улыбка погасла, какой бы болезненной она ни была до этого, от нее не осталось и следа. Это было начало кульминации. — Я тогда был убит; вернулся домой, стащил сигарету у отца, думал, это поможет мне, отцу ведь помогало, как я думал. Он поймал меня с поличным, а когда узнал причину моего порыва… Даже тогда я не придал значения тому, что он просто сбежал, думал, он был так же удивлен, как и я, он ведь был его преподавателем: знал его дольше, чем я, возможно, даже лучше. Если бы я только знал, насколько лучше. Тишина над столиком повисает слишком внезапно. Альфе требуется пара секунд — перевести дыхание и собраться с силами, чтобы завершить этот рассказ. Завершить полет, что достиг наивысшей скорости, и впереди виднеется серое, стремительно приближающееся полотно. Ласкающий слух тихий гомон, мягкое звучание десертных ложечек, прикоснувшихся к фарфору чашек, — это должно было расслаблять, звуча словно из-под толщи воды, но даже это не помогало, не сейчас. — Всё стало на свои места через неделю. Я вернулся домой и услышал, как они говорили с папой на кухне. Он просил развод. Я всегда знал, что родители изменяли друг другу, по крайней мере догадывался. Я не видел между ними любви, настоящей, искренней, знаешь, ведь дети чувствительны к этому. С возрастом начал замечать, что от них почти не пахнет друг другом, а иногда от папы пахло кем-то другим, чей запах он прятал. Но я не придавал этому значения, мы все еще выглядели как семья, ну, знаешь… Ужины по вечерам, просмотры телевизора, уикенд, — легкий жест рукой, почти расслабленный, но лицо все так же сковано напряжением, а глаза пусты. Он говорил, делился наболевшим, хронической сердечной болью, что не мог забыть даже сейчас, душой стараясь быть как можно дальше от этого. — Они спали в одной постели, целовали друг друга на прощание и вместо приветствия, никогда не ссорились, даже не спорили, и меня это устраивало. И в тот момент я просто замер у двери. Причина для развода была в самом деле весомой: любовник отца забеременел. Тогда, скорее всего, я бы тоже пропустил это сквозь пальцы, не потому, что дурак, просто… я бы и думать не стал, что мой отец мог бы сделать подобное. Но папа понял все — сопоставил непонятную беременность Бэкхёна и внезапно забеременевшего любовника отца. И вся моя чертова жизнь полетела под откос. Джеон выдыхает все тише и тише, последнюю фразу роняя шепотом. Его взгляд стал совсем пустым, блеклым. В который раз между ними повисла давящая тишина, но теперь альфа не собирался ее нарушать. Запал иссяк, кульминация осталась позади, последняя остановка радушно приняла его в свои объятия. Воспоминания сжимали все его нутро, словно так и норовя покрепче сжать за ворот, перекрывая дыхание, и забросить как можно дальше назад, в самую гущу. Тогда он в самом деле думал, что загнется. Не справится с тем, что на него навалилось, но счастливый, улыбчивый папа одним только своим присутствием заставлял натягивать сплошь фальшивую улыбку, просто чтобы не волновать его. Он не заслужил лишних волнений. А после появился дедушка, которого он видел раз семь за все свое детство, да и те… были ли они на самом деле? Совсем глупый, он принимал все в штыки, пытался огрызаться, как загнанный волчонок, но куда ему, еще даже не сбросившему пух, до альфы. Самого настоящего альфы. Именно он вытащил Джеона из собственноручно возведенной клетки. Почти за шкирку толкнул вперед и приказал идти. Ради себя самого, ради папы, что не заслужил страдать теперь уже из-за него. И Джеон пошел. — Он делал это, зная, кто для тебя Бэкхён? — Джиын чудом находит в себе силы задать этот вопрос. Ему уже не столько важен ответ, сколько сам альфа, что, кажется, и не собирался покидать собственных мыслей. И это немного помогает. — Нет… нет, — альфа словно выныривает из легкой дремы, чуть качает головой, вздыхая. Признать, что отец не виноват в том, что все сложилось именно так, он не может. Даже зная, что все это — игры судьбы, чертова случайность, которой суждено было случиться, он все еще не может простить его. Но врать кому-то, да и самому себе — он выше этого. Достаточно сильный, чтобы смотреть на вещи трезвым, взрослым взглядом. Мириться с реальностью, такой, какая она есть. — Еще за год до того, как я встретил Бэкхёна, они начали свои ненормальные отношения. Преподаватель и первокурсник-отличник. А ведь знаешь, у них разница в двадцать четыре года, я до сих пор не могу приложить ума, как так вышло. Но факт есть факт. Они были близки. И в тот момент, когда мы встретились впервые, отец пытался всё прекратить, но его силы воли не хватило, и я могу его понять, Бэкхён… он невероятный. Я не могу быть уверенным, но когда родители узнали, что мы истинные, я думаю, отец пытался порвать их отношения снова. По крайней мере, вспоминая то время, он казался мне почти неживым, бледным, истощенным, пустым. С Бэкхёном происходило то же самое; пусть я не мог быть с ним рядом, но я видел это со стороны. И только когда стало известно о беременности… Тогда я был зол, но сейчас как альфа я могу понять его выбор… «Тебе следует радоваться, — однажды сказал дедушка на одном из ужинов, когда Хичоль отошел в соседнюю комнату ответить на звонок, не иначе как Бэкхёна, — если бы он остался с тобой, вы бы закончили так же, как и твои родители: несчастными, скованными узами брака и детьми, — отвечая на немой вопрос, мужчина продолжил свою мысль, делая короткий глоток красного вина. — Ты еще слишком мал, чтобы хоть что-то понимать в этой жизни, поэтому скажи «спасибо» тому мальчишке: он дал тебе возможность выбрать счастливую, полную любви жизнь и позволил твоим родителям начать жизнь с чистого листа». Тогда эти слова были ему слишком далеки, но сейчас… сейчас он постепенно начинает понимать их суть. Пытается смотреть на те события взглядом со стороны, более зрелым, «опытным», и то, что он видит, каждый раз сжимает легкие все больше. — Я был уже взрослым, у папы был другой мужчина, это была не семья — фикция. И он выбрал Бэкхёна, чтобы начать жить снова, а не убивать себя в браке, который уже много лет был пустышкой. Он потянулся к тому, кто его любил, наверное, очень искренне и очень сильно, — говорить об этом больно, в самом деле, но это больше всего походит на правду. Зная, как долго держался отец, как долго держался папа, как сильно они оба любили его, Джеона. Только это кажется альфе достойным объяснением того, почему все закончилось так. — Ты больше не общался с ним? — Джиын едва ли говорит вслух — шевелит губами. Он не знает, что должен сказать сейчас, как должен утешить альфу, да и нужны ли ему эти утешения. Джеон никогда не говорил с ним об отце и даже папе, только о дедушках, как и знакомил только с дедушками, и теперь омега понимает почему. Сейчас он в самом деле искренне жалеет, что не прислушался к альфе в самом начале и не замолк. Кто как не он должен знать, что в жизни у каждого могут случиться те вещи, которые не выжечь даже пламенем. Которые никто и никогда не должен знать. — Нет… мне не хватало сил. Я все еще не уверен, что простил его, и не уверен, что тяга к истинному снова не даст о себе знать, если я окажусь рядом. Пусть Бэкхён и принадлежит ему, наверняка помечен им, он выносил и родил его ребенка, между ними связь, которая сильнее нашей бестолковой истинности. Я все равно боюсь, что природа возьмет верх, — лежащая на столе ладонь сжимается в кулак, тут же безвольно расслабляясь. В нем нет сил, даже чтобы злиться на себя, что уже говорить о других. В нем нет сил противиться себе, и если хоть одно из всех этих никому ненужных чувств проснется в нем, он не сможет найти в себе силы, чтобы подняться вновь. Эти мысли норовят утянуть его глубоко в пучину сожалений, обид и страхов, которые он не прекращает перебирать в памяти, время от времени окунаясь в далекое прошлое, но Джиын оказывается быстрее. Небольшая теплая ладонь омеги касается его холодных пальцев, мягко сжимая. Он улыбается слабо и неуверенно, но это кажется ему куда лучшим, чем любые слова. Дже не тот, кому нужна чужая жалость и сожаление, — он знает это как никто другой, оттого лишь крепче сжимает его руку своей, чувствуя слабый ответ. — Я думаю, тебе стоит попробовать… — Может быть, позже, — Джеон не спорит, он и сам думал об этом, правда, как о чем-то далеком, почти несбыточном. Крепче сжимая теплые пальцы собственными, он едва заметно приподнимает уголки губ в мягкой улыбке — слабо, да, но сейчас достаточно даже этого.