this one's for you

Когда проходит пять месяцев, Кларк наконец-то признаёт тот факт, что если она не выйдет из лаборатории, то умрёт. Было бы не удивительно, если бы она умерла от скуки, но это связано с тем, что у неё полностью закончилась еда. Она использовала пайки гораздо дольше, чем они предназначались, может быть, один полноценный прием пищи на каждый день. Но теперь она питается буквально крошками, и вчера она обнаружила себя проводящей пальцами по рёбрам, выпирающим из-под кожи. Так что либо, возможно, умереть от радиации на улице, либо, абсолютно точно, от голода здесь. И Кларк хотела скорее освободиться от дней, повторяющихся в течение последних пяти месяцев. Она добилась прогресса в разрисовывании пола, но это не то же самое, что рисовать в альбоме. Теперь, когда она зарисовывает лес или челнок, или кого-либо из своих друзей или семьи, она вспоминает времена, когда была заперта в другого рода клетке: за тысячи миль отсюда, высоко в космосе. Она страдает, чувствуя себя как в ловушке. Кроме этого, еды и свободы, она имеет другую мотивацию, чтобы выйти на улицу: это связано с радио, что она оставила, сидя сейчас около входа. И она нашла эту чёртову инструкцию. Чисто из любопытства, Кларк пыталась включить компьютеры однажды, зная, что они долго не использовались, и что в последний раз они работали, когда Праймфайя уничтожала всё на своем пути. Но вместо этого она получила кучу перезагружающихся компьютеров. Вот где, наконец, она нашла инструкцию, которая гласила, что использование спутниковой тарелки может усилить радиосигналы, и это подкупило её на то, чтобы покинуть это место. Она также нашла компьютерные системы, которые отслеживали уровень радиации перед тем, как ударила большая волна, и, к её полнейшему шоку, они, видимо, работали. – Это даже не имеет смысла, – пробормотала она, одновременно глядя на компьютеры и пытаясь заглушить растущую в груди надежду. Если технологии удалось выжить снаружи, то почему она не сможет?

***

– Я не думаю, что сгорю до тла снаружи, – начинает говорить в рацию она, – поэтому я не собираюсь прощаться. Она бросает ещё один взгляд на уровень излучения на экране, затем обращает внимание на выход из лаборатории. – И ещё кое-что: если вы пока не можете меня слышать, я думаю, что выход отсюда со спутниковой антенной это изменят. Она взяла плащ, который она нашла в одном из офисных шкафчиков, и её глаза улавливают некоторые из её незаконченных эскизов на полу. – Я не собираюсь идти далеко, просто хочу взять немного еды из особняка, – успокаивает его Кларк, предвкушение заполняет её, – я расскажу тебе о том, насколько всё мертво снаружи, когда вернусь. Без обид, но пища здесь в приоритете, и иначе чтение всего этого глупого руководства было бы напрасно. Она останавливается, когда её глаза зацепляются за часть пола, которую она использует для рисунков Беллами. – Я скоро вернусь. Я обещаю.

***

Она права: всё было мертво. Но, к счастью, не включая её. Она невольно задержала дыхание, когда открывала дверь. "Воздух может быть токсичен", – всплывает воспоминание в её голове. Но она делает вдох, и ещё, и ещё... И ничего не происходит. Она не задыхается, не кашляет. С ней всё хорошо. Поэтому она начинает свой путь в особняк по опустошённой земле и обугленным остаткам деревьев, чувствуя себя живой и с адреналином внутри, в то время как весь мир вокруг неё мёртв. Она старается не быть очарованной постоянно оранжевым небом.

***

Это забавно, что особняк смог пережить два апокалипсиса и всё ещё выглядеть абсолютно неповреждённым. Но она предполагает, что какая-то удача всё же есть в этом мире. Она проходит через кухню, отбрасывая воспоминания о Мёрфи, предлагающего ей попробовать на вкус приготовленную им еду, и отправляется к шкафам, где она видела продукты в прошлый раз. Несмотря на желание взять столько, сколько она может унести, Кларк хватает только минимум: банку арахисового масла, немного питательных батончиков, печенье и несколько бутылок с питьевой водой. Теперь она может выходить наружу, она сможет вернуться в любое время, когда захочет - эти аргументы убеждают её оставить персики и другие консервированные продукты. В конце концов, она может просто переехать из лаборатории в особняк. Но не сегодня. Она должна рассказать об её открытиях своим друзьям.

***

После этого Кларк оказывается в новой рутине. Поговорить с Беллами в лаборатории, порисовать, проверить уровень радиации, попробовать восстановить связь с бункером, получить молчание из бункера, прогуляться до особняка, ещё раз поговорить с Беллами, теперь уже с помощью спутниковой антенны. И опять по новой. Это чертовски намного лучше, чем быть запертой в лаборатории, но она знает, что это будет продолжаться до тех пор, пока запас еды в особняке не закончится или её потребность найти какое-либо доказательство земного исцеления подтолкнёт её, чтобы покинуть остров. Месяц спустя, она решает, что попробует персики. Она сдерживала себя, оставляя их в шкафу, пока действительно не захочет. И сегодня этот день. Перед тем, как отправиться в прогулку по острову, она использовала весь её уголь. Больше никаких рисунков на полу. Она, вероятно, побалует себя одной из коробок конфет, пока будет в особняке. Поэтому она врывается на кухню и открывает дверку шкафа, протягивая руку... Только чтобы понять, что персики пропали. На секунду она замирает. Она оставляла персики там каждый день, так что они должны быть там сейчас. Она делает шаг назад и оглядывает всю кухню в замешательстве в поисках ответа, которого никто здесь не может ей дать. Её взгляд падает на пол, где куча разноцветных круглых конфет всё ещё выкатываются из-за кухонного стола. Это тот момент, когда Кларк понимает, что она не одна. Ее инстинкты срабатывают сразу, она сжимает нож в руке, прежде чем понимает, что схватила его со стола. Она не нуждалась в оружии. Она должна быть одна. Она двигается бесшумно, осторожно ступая около конфет, заставляет себя повернуть за угол защищаться от чего-либо, что прячется там. Вместо это, она поворачивает за угол и отшатывается назад. Кларк чувствует, что её рот открыт, она исправляет это, вместе с этим присаживаясь на корточки и убирая нож далеко в сторону. Она не отводит взгляд, боится даже моргнуть, опасаясь, что в момент, когда она отведёт взгляд, она исчезнет. – Привет, – говорит она на языке, на котором не говорила шесть месяцев.