Дом Пепла

      — Представляешь, что предложил мне Тео! — Ция откладывает в сторону уголек, которым делала набросок, и вытирает руки о влажную тряпку.       Даниэль само внимание.       — Он предложил мне пойти на «Лебединое озеро». Ещё и бросился объяснять мне, что это такое, будто я не знаю.       Ция закусывает губу и набирает краску, промакивает от лишней влаги кисть и грубо обозначает фон.       — Сволочь, — заключает Летти, перестав терзать губу. — В следующий раз он решит рассказать мне о Пикассо или Дюрере.       Дан морщится, видимо, вспомнив о гравюрах Дюрера, виденных в годы семинарии. Любви Ции к Северному Возрождению он не разделяет.       — Не дергайся, — Ция кистью указывает брату вернуться в исходное положение. Продолжает сетовать. — Неужели по мне не видно, что я воспитанная девочка из приличной семьи?       На лице Дана на секунду замирает тень — он думает, что Ция совсем не похожа на приличную девочку из хорошей семьи. Но вслух предпочитает об этом не говорить, невозмутимо продолжая следить за творческими потугами сестры, которая с его места кажется почти полностью скрытой мольбертом.       — Но вообще, — Ция меняет кисть, — я согласилась. Мариинский театр, говорят, очень хорош, чтобы пропускать их гастрольную постановку.       Летиция сушит кисти о промокашку и предлагает устроить перерыв, перед тем, как приступить ко второй работе. В любом случае, ей придется подождать, пока первая подсохнет, чтобы завершить ее полностью. Дан же не отказывает себе в удовольствии пройтись по собственной студии, заодно заглянув, что вышло у Летти.       Немногословно отмечает:       — Неплохо. Но над композицией тебе еще следует поработать. Вот здесь, — Дан осторожно, не касаясь пальцем поверхности, обводит область, — Пусто.       Ция вновь закусывает сердито губу. Но не отметить объективность замечания она не может.       — Я придумаю, как исправить.       — Постарайся обойтись без орнамента из скрещенных костей.       Ция в ответ морщит нос и обещает нарисовать скрещенные косы.       Сидеть на подоконнике не очень удобно. Еще более неудобным кажется пялиться с пафосным видом в завешенное темной тканью окно. Но с Цией, решившей, что новое — хорошо забытое старое, а значит можно попробовать слизнуть композицию с работы Врубеля, Дан спорить не хочет. Скалящийся Герман, кажется, разделяет точку зрения Даниэля. И тоже не спорит, вероятно полагая, что это себе дороже.       — У тебя не то выражение лица, — как назло придирается Летти, топая ногой. — Оно должно быть более отрешенным и задумчивым. Стихи почитай, что ли.       И Даниэль начинает цитировать первое, что приходит ему в голову, уже через минуту понимая, что что-то идет не так: скрипа угольной палочки, ставшего за прошедшее время неотъемлемым фоновым звуком, по бумаге не слышно.       Лицо у Ции как раз такое, какое ей самой нужно — в меру задумчивое и очень отрешенное. И с примесью отвращения.       — У меня ощущение, — снова берется она за уголек, — что я попала на очередную лекцию в Академии.       Пальцы она вытирает о юбку.       — Ты можешь читать что-то более… не из Писания. Пожалуйста.       Даниэль задумчиво кивает.       На оголенный лоб чудовища-скелета       Корона страшная, как в карнавал, надета;       На остове-коне он мчится, горяча       Коня свирепого без шпор и без бича,       Растет, весь бешеной обрызганный слюною,       Апокалипсиса виденьем предо мною…*       Возобновившийся скрип вдруг тонет в бесчисленном хоре шепотков. Даниэль озирается по сторонам, забыв, что должен был застыть, как изваяние.       Герман все так же скалится со своего места. Шепот возле него кажется громче всего.        Ция ладонями упирается в подоконник, с каким-то ужасом глядя на брата.       — Ты что-то слышишь?       Отрицательно качает головой:       — Я что-то чувствую. И мне это не нравится.