Дом Пепла

      — Что же, зато ты больше себя не чувствуешь на лекции в Академии, — находит время пошутить Даниэль.       Ция крепко зажмуривается, пытаясь сосредоточиться на том, что она ощущает. Воспоминание о чужих пальцах на горле в ней еще живо. Теперь же эти пальцы размножились. Рук, которые пытались схватить, стало больше, а вместо того, чтобы снова начать ее душить, они лишь трутся около, вызывая легкое чувство гадливости. Она искренне желает им сгинуть, пропасть пропадом, исчезнуть и ближайшее время не появляться. И они, к ее удивлению, слушаются. Во что ей не сразу верится.       Ция трет нос, размазывая по лицу остатки угля. Открывает глаза, вздыхая.       — Слушай, если у тебя от их присутствия ощущения такие же, как в переполненном школьном автобусе, то я тебе не завидую.       Летиция внимательно смотрит на замершего истуканом Дана. Тот не реагирует, даже когда она начинает его дергать. И Ция нервничает еще больше.       — Э-эй, ты в порядке? — трясет за плечо. — Дан, прекрати! Мне от этого еще страшнее.       Тот в ответ начинается скалиться не хуже выловленного в болотах Германа.       — Прекрати!       В голосе Ции уже не просто страх или опасения, а панический ужас с подступающими слезами.       — Это все ты виноват! — поворачивается она к черепу и смахивает его с подоконника. Расколотый он уже перестает так зловеще насмехаться. — Лучше бы он тебя не нашел в том болоте. Или сразу раскоцал на мелкие кусочки.       Полуразбитый Герман выглядит теперь абсолютно жалким, но злости на чужие останки это не гасит. Летти старательно борется с желанием еще и наступить на черепок.       — Вот тебе, — шепчет, но отказывается от дальнейшего вредительства.       Даниэль сидит все так же неподвижно, уставившись в одну точку. Но теперь хотя бы не скалится. Понуро горбится, рассматривая собственные руки. С особой тщательностью ту, что замотана до локтя бинтом. Бинт нужно менять: оставленная на память рана снова открылась.       Впусти. И ты никогда не будешь одинок.       Впусти, как же.       Ция размазывает чернющие дорожки, еще больше пачкаясь углем и тенями. Утыкается, всхлипывая, в плечо брату.       И уже внутренне укоряет себя за проявленную слабость и распущенные сопли.       Даниэль проводит здоровой рукой по волосам Летиции.        — Пойдем, тебе надо умыться.

***

      Смесь в тарелке Летиции пахнет так же отвратительно, как и выглядит, но ту это явно не волнует. Она невозмутимо размазывает луково-чесночную кашицу по бинту тонким слоем, готовя компресс. Привязывает его, делая тугую повязку, и по привычке морщится. На этот раз по вполне понятной причине — ей самой не по душе запах лука и чеснока.       — Завтра утром снимешь.       С какой-то яростью трет посуду и растирает под водой собственные руки, продолжая сердито морщится. Даниэль сдержанно благодарит.       — Смотри, лечить меня войдет в привычку.       Ция отмахивается:       — Я уже говорила, что это явно придется делать часто. К тому же, — морщинка между бровей разглаживается. — Бывают привычки и похуже.       Бывают. И общение с очень желающим завладеть телом духом тоже медленно превращается в привычку. Как раз в одну из плохих.       — Я кое-что тебе как-то обещал, — замечает Дан, — пришло время выполнить обещание.       Это большее, что он может сделать в благодарность сестре сейчас.       — Открой верхний ящик, — кивает в нужную сторону.       На льняной неровно разодранной тряпочке лежат два мелких магнита, небольшой кусочек бутылочного зеленоватого стекла, кошачий коготь, куриное перышко и тонкая прядь срезанных и свернутых в восьмерку волос Ции. Та в середину композиции стряхивает сигаретный пепел, завершая набор предметов чем-то, что близко к огню. Даниэль не возражает.        — Теперь сверни, чтобы получился именно мешочек, и перетяни ниткой.        Та послушно выполняет указания. По указке опускает концы толстой шерстяной нитки в масло зверобоя. Освящает, посыпая солью, проводя над свечой и курящимся ладаном, сбрызгивая водой.        — Не сложнее, чем просто ведьмин мешочек.       Даниэль усмехается тонко:       — Новое — хорошо забытое старое. Я уже говорил.