Трасса А7

Марко стоит напротив фонтана с Гусятницей Лизой — струи воды текут беззвучно и тягуче — и оглядывается по сторонам, но черный парень никак не появляется. Марко разворачивается и идет по улицам, сначала медленно, потом быстрее пробегает один перекресток за другим. Он кричит, и его голос разбивается о стены серых домов на осколки эха. Раз за разом Марко возвращается к площади и снова кидается в переплетение улочек в поисках — кого? Бронзовые глаза Лизы смотрят равнодушно и слепо, как будто мимо него. Через миллионы лет бесплодной беготни Марко выдыхается. Он подходит к фонтану, садится на его край, бездумно опускает руку в серую воду, в которой отражается такое же серое небо и черная ротонда со смутной фигурой посередине. Марко поднимает голову, смотрит на Лизу, а потом снова опускает взгляд к воде. По воде идет рябь, мешающая разглядеть отражение точно, но Марко не сомневается, что видит в воде, там, где должна отражаться статуя, того самого черного парня, ночных встреч с которым сначала так пугался, а теперь начал ждать. Марко осторожно прикасается ладонью к поверхности воды, и отражение окончательно разбивается рябью, превращается в смесь черно-серых пятен. Марко решительно перекидывает ноги через бортик фонтана, забирается на ротонду и некоторое время вглядывается в лицо Лизы. Потом он наклоняется и осторожно целует Лизу в губы, словно принц из сказки. Бронзовые губы холодные и влажные и остаются такими же, когда Марко отстраняется. В его голове вспыхивают слова, то ли произнесенные Лизой, то ли придуманные им самим: «Тебе не меня целовать хочется». Марко задумчиво кивает, спрыгивает в фонтан и летит, летит, летит сквозь серую бесконечность.

***

Проснулся Марко в не самом прекрасном расположении духа. Первое, что он сделал — придирчиво разглядел свои руки и, не обнаружив новой татуировки, помрачнел еще больше. Что-то то ли внутри него, то ли вовне, что-то непонятное, шуршащее драконьими крыльями, твердило, что в Геттингене ему больше делать нечего, что его ждет дорога. Дальше. Но без татуировки Марко чувствовал себя так, словно не довел что-то до конца. Невпопад отвечая Роберту, некоторые его реплики вообще пропуская мимо ушей, Марко пожевал завтрак, даже не заметив, что там было, помыкался по крохотному холлу. Роберт его не торопил, наблюдал с еле заметной улыбкой, и это внезапно взбесило Марко настолько, что он развернулся на пятках и, не оглядываясь, выскочил на улицу. И только пробежав до середины затененной аллеи, ведущей к парковке, он осознал, что кусты сегодня выглядят совсем по-другому. Марко аккуратно подцепил ближайшую к себе ветку, подтянул ближе и так же аккуратно, еле касаясь, провел раскрытой ладонью по распустившимся бутонам. Цветы нарушали все возможные законы ботаники своим разнообразием и великолепием: на одной и той же ветви, да что там, на одном и том же черешке сияли, трепетали лепестками, дерзко топорщились самые разные цветы. Всех возможных расцветок и форм. Кажется, Марко узнал какие-то из тех домашних растений, которые выращивала его матушка, но в этом он был совсем не уверен: буйство красок больше подходило бы какой-нибудь экзотической оранжерее, чем уютному садику в центре Германии. — Успокоился? — раздался позади него негромкий голос. Марко наклонился к цветам, зажмурился и вдохнул, вбирая в себя аромат, смешанный из невообразимого количества запахов: и приятных, и отвратительных, но вместе образующих гармонию. Не открывая глаз, Марко кивнул — и застыл, почувствовав, как на его плечи легли теплые ладони, проехались ниже, на миг задержавшись над локтями. Это тепло — наводившее на смутные мысли, сулившее жар — чувствовалось даже сквозь куртку, которую Марко сегодня зачем-то нацепил еще в номере, хотя день обещал быть таким же солнечным, как и предыдущие. Это тепло было таким же неправильным, как и эти сумасшедшие цветы, как вся эта безумная поездка, больше похожая на путешествие вниз по кроличьей норе. И в то же время нужным. Таким нужным, что Марко, вздохнув, откинулся назад, приваливаясь спиной к груди Роберта. — Ты устал, — негромко сказал тот. — Я понимаю. И больше ничего. Ни обещаний, ни заверений в том, что дальше ждут еще более интересные приключения, ничего. Только спокойное признание того, что он, Марко, имеет право на усталость даже от чудес. Правая рука дико зазудела. Марко неловко задрал рукав куртки, чуть не порвав молнию на обшлаге, и с облегчением выдохнул, увидев часть циферблата, умостившуюся возле волн и языков пламени. Ей не хватало только стрелок, но Марко знал, что они просто еще не дошли до нужного места, поэтому их и не видно. — Ну все, можно ехать, — весело сказал он, выдираясь из рук Роберта. Перед тем как покинуть Геттинген, Марко сделал круг, чтобы заехать на площадь к Лизе. Не останавливаясь, он нажал на клаксон, вспугнув голубей с фонтана, и поехал дальше. В зеркале заднего вида танцевала стая птиц. Марко улыбался. Солнце постепенно спряталось за набежавшими тучами, и то и дело срывался мелкий дождь, разбивавшийся каплями о лобовое стекло. Вкупе с тем, что их путь сегодня пролегал почти полностью через лес, атмосфера создавалась довольно мрачная, но вернувшееся к Марко хорошее настроение это испортить не могло. Он насвистывал в такт песням из магнитолы, уже привыкнув к тому, что их никак не могло оказаться ни на флэшке, ни, может быть, вообще в этой реальности. Это было неважно. Важно было только то, что они как нельзя лучше подходили и дороге, и еле ощутимой вибрации руля в руках Марко, и такому же еле заметному присутствию Роберта рядом. Когда они доехали до развилки, Марко свернул, не дожидаясь указаний Роберта. Он даже не задумывался, почему закрутил руль, поворачивая на разъезде, просто это снова оказалось единственно правильным, единственно возможным вариантом развития событий. Как когда Роберт его обнял там, в Геттингене. Полтора часа и несколько миллионов лет назад. Роберт, по своему обыкновению, ничего не сказал, но Марко уже не нужно было даже смотреть на него, даже искоса, чтобы чувствовать его молчаливое одобрение. И, кажется, что-то похожее на восхищение. Но вот об этом Марко пока что запрещал себе думать. Не все сразу, в конце-то концов. Бад-Херсфельд встретил их пасмурным небом, немного похожим на то небо, которое Марко видел в снах. Только вот там воздух был сухим, напоминающим атмосферу в старых библиотеках, где книжная пыль, кажется, пропитала собой все. Бад-Херсфельд же был пропитан не пылью, а влагой весенних дождей, обещающих в самом скором будущем буйство зелени и цветов. Марко приоткрыл окно и дышал всей грудью — даже на более или менее оживленных улицах города, даже в салоне автомобиля эта торжествующая свежесть чувствовалась так же отчетливо, как если бы они забрались в самый центр весеннего леса. Или одного из тех кустов, что росли возле гостиницы в Геттингене. — Стой, — внезапно сказал Роберт. Ну, конечно же, внезапно, а Марко уж было расслабился, поверил, что уже научился сам ухватывать подсказки сказочной реальности, исподволь проникающей в реальность реальную. Он резко затормозил и повернулся к Роберту, готовый высказать ему все, что думал по этому поводу, но Роберт на него не смотрел, а махал кому-то сквозь открытое окно. Марко испытал приступ дежавю и насупился. Хорошо хоть, теперешним знакомцем Роберта оказался высокий, некрасивый и какой-то нескладный парень, а не очередная хорошенькая девушка. Хотя отреагировал он ничуть не менее радостно, чем Лиза, даже, наверное, еще сильнее: Марко и глазом не успел моргнуть, как этот парень уже засунулся внутрь автомобиля чуть ли не целиком (и как только умудрился протиснуться сквозь не такое уж большое окошко) и принялся растягивать щеки Роберта в разные стороны, приговаривая: — Малыш Таззель, сукин ты сын, где тебя носило-то? Роберт мычал и вяло отбивался. Марко невольно вжался в дверцу со своей стороны, со страхом ожидая, что щеки Роберта вот-вот не выдержат такого обращения и либо просто порвутся, либо вообще останутся в руках этого чересчур эмоционального парня. Но, хвала всем существующим и несуществующим богам, все закончилось довольно мирно. — Садись, подвезем, — сказал Роберт, когда его наконец отпустили. — Опаздываешь уже, небось? — Пипец как, — задушевно сообщил парень, уже каким-то образом устроившийся на заднем сиденье. — Время летит, ни черта не успеваю. — Тебе привет от Лизы, — улыбаясь, сказал Роберт. — Так вот оно в чем дело! — завопил парень и подпрыгнул. — Рассказывай же, как там она! Марко вежливо кашлянул. Парень немедленно с интересом воззрился на него. — Это ты подарил Лизе время? — осведомился он, широко осклабившись и показывая неровные, но явно здоровые зубы. Здоровые крепкие белые зубы с немного выделяющимися клыками. Марко в панике посмотрел на Роберта. Тот безмятежно улыбался и помогать явно был не намерен. — Наверное, — осторожно сказал Марко. — Меня Марко зовут. Если что. — Отлично. Парень просунулся между сиденьями — Марко еле подавил желание отпрянуть — и протянул ему руку. — Я Томас. Муж Лизы. Марко машинально пожал твердую сухую ладонь. — Муж Лизы? — недоверчиво спросил он. — Но она же… — Статуя, — закончил за него Томас. — Ну да. А что? — Действительно, — пробормотал Марко и повернулся к рулю. Поколебавшись, он наклонил зеркало заднего вида так, чтобы видеть и лицо Томаса. — Прямо, — немедленно сказал Томас. — По указателям к больнице, не ошибешься. Роберт молчал, улыбался и вообще казался витающим где-то далеко отсюда. Марко покосился на него, в зеркало, снова на Роберта, вздохнул и нажал на педаль газа. — Да, не каждый может похвастаться тем, что его жена — символ города, — тем временем вещал Томас. — Да не просто символ, а тот, поцеловать который — дело чести каждого докторанта. Раньше к ней и студенты целоваться лезли, но я это быстро прекратил. Роберт издал какой-то непонятный звук. — Цыть, — добродушно сказал ему Томас. — Ну, может, и не совсем я… — Учитывая, что запрет издали лет эдак за… сколько? До твоего рождения? — не менее добродушно сказал Роберт. Томас отмахнулся, всем своим видом показывая, что слова Роберта всего лишь грязная инсинуация и не более того. Марко мог поклясться, что увидел эту мысль выгравированной горящими буквами на лбу Томаса. Или ему это просто показалось. — Указатель не пропусти, — посоветовал ему Томас и продолжил. — Так вот. Эти надутые индюки, которых по какому-то недоразумению посадили в кресла администрации города, а не снесли на рынок, вообразили, что студенты недостойны того, чтобы целовать Лизхен, и запретили этот старинный обычай. — А-а… — беспомощно протянул Марко. — Э-э… Томас продолжал, не обращая внимания на попытку Марко привлечь внимание к логическим несостыковкам в его рассказе: — Но нашелся отчаянный храбрец, который презрел глупый запрет! Он выпятил грудь и постучал по ней кулаком, чтобы у Марко не осталось ни малейших сомнений в том, кем был этот «отчаянный храбрец». Роберт чуть сполз по сиденью и, кажется, задремал. — И вот, под покровом ночи, — Томас сделал такие страшные глаза, что Марко чуть не забыл притормозить перед пешеходным переходом, — этот храбрец прокрался к фонтану. Тысячи здоровенных стражников, вооруженных до зубов, окружали несчастную девушку! Но храбрец одной левой… Роберт кашлянул. — Двумя левыми, — невозмутимо поправился Томас, — раскидал их всех. И вот, трепеща от еще непонятого им самим чувства, храбрец взлетел на ротонду. Светила полная луна, и Лиза выглядела так очаровательна в ее лучах, что я, то есть храбрец на миг застыл, любуясь ее прелестными щечками, локонами, выбившимися из тяжелой прически, доверчиво распахнутыми губками… Марко вспомнил свой сон и почувствовал, как его уши немедленно начали полыхать жаром. — И что же дальше? — преувеличенно бодрым голосом спросил он. — Я ее поцеловал, и она ожила, — буднично ответил Томас. — Потом мы поженились, потом я закончил докторантуру и с тех пор работаю здесь. Мы приехали, кстати. Марко машинально нажал на педаль тормоза. Снаружи Томас оказался, кажется, не открывая двери и точно до того, как машина полностью остановилась. — Парковка вон там, — наклонившись к окну и махая рукой сразу во все стороны, сообщил он. — Захотите зайти — не забудьте халаты. Он ущипнул Роберта за нос и рысью помчался по аллее в сторону низкого белого здания. — Что это? — спросил Марко, глядя ему вслед. — Радиологический центр, — помолчав, ответил Роберт. — Детское отделение. Капли мелкого дождя, залетавшие в открытое окно, стали противно холодными. Марко поежился и поднял воротник куртки. — А почему… — он запнулся, подбирая слова. — Почему он — тут, а она — там? Роберт глядел на него непонятным взглядом. — Потому что в Геттингене нет детской онкологии, — пояснил он. — А к Лизе Томас ездит при каждой удобной возможности. Хотя у него их не так уж и много. — Он мог бы работать в обычной детской больнице, — упрямо сказал Марко. — Раз уж хотел лечить детей. — Томас на самом деле очень хороший врач, — мягко сказал Роберт, как будто это все объясняло. Больше он не прибавил ни слова, но Марко ничего не спрашивал, сидел, тупо глядя, как по лобовому стеклу бегут капли, собираясь в речку над дворниками и крохотным водопадом обрушиваясь куда-то вниз, за пределы видимости. Окно Марко так и не закрыл, а дождь усиливался, и левое ухо уже начинало ныть от холода. — Я понял, — вдруг сказал Марко и выскочил из машины. Роберт догнал его уже у входа в больницу, где мгновенная решимость покинула Марко, и он топтался, не пытаясь пройти в стеклянные двери. — Ну, — требовательно сказал Марко, поворачиваясь к Роберту всем телом. — Как это работает? Я должен просто захотеть, так? До сих пор не надо было никаких заклинаний или ритуалов. Что я должен сделать? — Дятел ты, — с неожиданной нежностью сказал Роберт. — Ты правда думаешь, что приехал сюда, чтобы взять — и одним махом вылечить всех детей в этой больнице? Марко поднял плечи, глядя на него исподлобья. — А дальше куда? — продолжал Роберт. — Поедем ко взрослым? А потом в другую больницу? Марко, ты не новый Иисус. Марко упрямо качнулся к нему, заглядывая в глаза немного снизу. — Но я же могу? — напряженно спросил он. — Могу ведь? Роберт покачал головой. — Почему? — Марко смотрел прямо, кусал губы, хмурился, смаргивая дождевые капли с ресниц. Роберт покачал головой еще раз — медленно, глядя с искренним сочувствием. — Это несправедливо, — тоскливо сказал Марко. Вместо ответа Роберт шагнул назад и поднял лицо к небу, уже основательно затянутому низкими темно-серыми тучами. — Вчера Томас пообещал детям со второго этажа, — сказал Роберт в воздух, — что будет праздник в парке. Гирлянды уже, конечно, намокли, но воздушные шарики еще не сдулись. Марко шагнул вперед, отодвинул его с дороги, вышел на середину дорожки и обхватил себя руками за плечи. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Роберт так и стоит, запрокинув голову, и не смотрит на него. Может быть, даже глаза закрыл, хотя в этом Марко уже не был уверен. Он вздохнул и расправил плечи, опуская руки вдоль тела. Стук капель начал затихать, и Марко рискнул посмотреть на облака. Облака медленно и лениво расходились в стороны, освобождая ярко-синее, почти летнее небо. Одна из прорех на миг приняла форму дракона, раскинувшего крылья, но уже через секунду смялась, растянулась и слилась с другими. — Чего не заходите? — раздался позади него веселый голос. Марко обернулся. Томас остановился на самом пороге больницы, так что автоматические двери то разъезжались, то пытались съехаться, припадочно дергаясь. За его руку цеплялась девочка лет пяти на вид. Она смотрела на Марко серьезными глазами, казавшимися чересчур большими — наверное, из-за обритой наголо головы. — Смотри, — сказал ей Томас. — Это дядя Марко. Дядя Марко сделал нам солнышко. Девочка вытащила руку из его лапы, подошла к Марко и, задрав голову, посмотрела на него еще серьезнее. Марко присел на корточки. — Спасибо, — негромким, но чистым голосом сказала девочка и протянула ему руку. — Пожалуйста, — так же негромко ответил Марко и пожал ее ладонь — маленькую, но такую же твердую и сухую, как и ладонь Томаса. А тот так и стоял в дверях, лыбился и выглядел еще более нелепым в белом халате: как будто его лохматую голову посадили на чужое тело. — Давайте, давайте, — поторопил Томас. — Поможете стулья таскать. — Знаешь, мы, наверное, все-таки поедем, — ответил Марко. Роберт удивленно глянул на него, но ничего не сказал. Они попрощались с Томасом и девочкой (Марко, вспомнив, бегом вернулся от машины и спросил, как ее зовут. Оказалось — Линда), и уже через десять минут выезжали из Геттингена, оставляя за собой чистый, словно умытый город, залитый ярким солнцем. Уже привычный зуд Марко проигнорировал. Как и несколько часов назад, когда он, не задумываясь, свернул на развилке, как меньше часа назад, когда он, не думая, вышел под дождь, — он точно знал, что и как. Он знал, что именно сейчас, в тот самый момент, когда он сжимает руль, а под колесами опять стелется трасса А7, на его коже оживает новый рисунок. Где детская рука доверчиво протягивается, а мужская осторожно сжимает ее. И вот это казалось таким правильным, как будто это было главным, что Марко сделал в своей жизни. А может, и было. С того самого момента, как он не свернул на дорогу, ведущую обратно в Дортмунд, каждый его поступок внезапно обрел такой смысл, какого до сих пор, казалось, не имела вся его жизнь. Смысл для него самого — и для других людей. И не очень людей. Марко вырулил на том же разъезде, который проехал сегодня утром, снова на трассу А7 и только в этот момент понял, что улыбается. Даже нет — ощутил свое лицо. Именно ощутил, осязаемо до дрожи в пальцах, почувствовал каждую мимическую мышцу, да что там, каждый волосок на небритом уже несколько дней подбородке. Марко уставился перед собой невидящим взглядом. Он не видел ничего — и видел все. Или не видел. В человеческом языке нет подходящих слов для того, чтобы назвать это ощущение: когда мир вокруг тебя распахивается и принимает тебя в себя, одновременно становясь твоей частью. Точно так же, как мышцы своего лица, Марко отчетливо чувствовал гудящие детали двигателя, мелкие частицы асфальта под колесами, листья на деревьях, мимо которых проезжал его автомобиль — и Роберта рядом. Так рядом, как будто они снова обнимали друг друга. Марко на миг задохнулся, а когда способность дышать вернулась, он обнаружил, что дорога изменилась. — Все правильно, — подал голос Роберт. — Я знаю, — негромко и весело ответил Марко и нажал на газ. Двигатель взревел, и машина устремилась вперед по серпантину — которого никогда не было и не могло быть в этой части Европы. Справа от них возвышались серо-бурые скалы, нависающие над дорогой с мрачной решимостью вот-вот обрушиться и завалить обломками своих каменных тел дерзких людей. Слева дорога обрывалась в пропасть, которая где-то далеко внизу переходила в ярко-синюю водную гладь, простирающуюся до самого горизонта и там сливающуюся с небом. Или это и было небо — над ними и под ними. Роберт щелкнул пальцами, и крыша машины исчезла. В лицо Марко ударил тугой ветер, забился в рот, нос и уши, мешая дышать, застилая зрение. Марко ликующе закричал и, откинувшись на спинку сиденья, вдавил педаль газа в пол. Руль он не крутил — дорога сама сворачивала перед ними, послушно расстилала узкую ленту между двумя пропастями: одна пропасть уходила вверх, в бездонное небо, вторая — вниз. И там, внизу, тоже было небо. Такое же бездонное, как и сверху. А потом дорога внезапно кончилась, и Марко потянул на себя руль, нет, уже штурвал, чувствуя, как мгновенно прекратилась тряска и вместо неровной земли их приняло в себя небо. Воздух упруго подтолкнул выросшие по бокам машины крылья, став опорой более надежной, чем земля. Марко потянул штурвал еще сильнее, направляя машину вверх, к облакам, сгрудившимся прямо над ними. Одно из них медленно вытянулось в сторону, изогнулось и мигнуло оранжево-красным глазом — а в следующий миг они уже окунулись в белоснежную вату. Держась за штурвал одной рукой, Марко вытянул вторую вбок, поймал одно из облачных волокон и, не раздумывая, потянул его к губам. Рот заполнила прохладная сладость — почти совсем как в детстве, когда после катаний на воскресных аттракционах ему покупали сладкую вату, и всю дорогу до дома он медленно отщипывал губами от облака на палочке, наслаждаясь тем, как воздушные пряди мгновенно тают. Разве что тогда сладкая вата не была прохладной. Он повернул голову к Роберту, а тот, подавшись ближе, осторожно снял с его губ кусочек облака, легко мазнув кончиками пальцев. Облака кончились, они вынырнули под яркие лучи солнца, и Марко зажмурился. А уже в следующий миг машину тряхнуло и вернулась привычная уютная вибрация. Они снова ехали по трассе. Марко облизнул с губ облачную сладость и улыбнулся. — Нас ждет Вюрцбург? — довольно спросил он. — Очень ждет, — ответил Роберт в своей уже привычной спокойной манере, под которой чудилось что-то гораздо большее, чем то, что можно было выразить словами. Вюрцбург, вопреки словам Роберта, их не ждал, жил себе своей жизнью, никак не отреагировав на появление то ли магов, то ли как их можно было еще назвать — Марко еще не определился. Он припарковался у тротуара и вопросительно посмотрел на Роберта. — Чего хочешь? — спросил Роберт, улыбаясь. — В смысле, какого праздника? Марко непроизвольно облизнул губы и пожал плечами, некстати снова вспомнив о том, что ему сказала Лиза на прощание и во сне. Роберт потянулся и взял его за запястье — Марко неожиданно и резко вспотел, — повел сомкнутыми пальцами вверх по руке, задирая рукав. Над языками пламени проступала новая татуировка, с облаками, но Роберт не обратил на нее внимания. — Смотри, — негромко сказал он, проведя подушечкой большого пальца по части вытатуированного циферблата. Марко послушно посмотрел и увидел, как откуда-то из-за края татуировки появились стрелки, с бешеной скоростью вращающиеся наоборот. В глазах у Марко на миг потемнело, и он не сразу понял, что это просто небо внезапно затянуло хмурыми, совсем не весенними тучами. Он выглянул в окно: вдоль тротуаров лежали полоски грязного снега, уже изрядно потрепанного приближающейся весной — той весной, в самом разгаре которой они с Робертом были всего несколько минут назад. Откуда-то раздалась музыка, и Марко встряхнулся. — Да будет карнавал! — торжественно сказал он. Тут же, как будто только и ждала этих его слов, мимо машины пробежала стайка подростков в бело-черных странных костюмах, больше похожих на японские пижамы. Один из подростков вскочил на скейтборд, остальные уцепились за него и понеслись дальше, улюлюкая на ходу и едва ли не кувыркаясь, как щенки-далматинцы из мультика, который Марко в детстве готов был пересматривать вечно. — Вперед, за ними! — воскликнул он и распахнул дверцу. Подростки привели их на главную улицу, заполненную людьми в фантастических костюмах. По середине мостовой медленно ехали разукрашенные платформы. — А вы почему не в костюмах? — строго спросил кто-то сзади. Марко обернулся, но сказать ничего не успел: ему на голову опустилась пожарная каска, больно придавив уши и закрыв обзор. — Вот так-то лучше, — уже довольнее сказал тот, кого Марко так и не увидел. Подняв каску со лба, он завертел головой по сторонам. Вокруг бурлило, пело на разные голоса, смеялось, щелкало хлопушками, обсыпало всех конфетти, целовалось, распивало что-то из стаканчиков, танцевало, прыгало, скандировало приличные, не очень приличные и совсем неприличные кричалки, вертелось волчком, порхало над головами… Карнавальная круговерть подхватила их с Робертом — голова которого украсилась небольшими рожками, а из пальто высунулся очень натуральный чешуйчатый хвост. Марко даже пощупал его, но так и не понял, то ли это теплая резина, то ли на самом деле настоящий хвост. Долго исследовать такую неожиданную часть тела Роберт ему не дал, потащил за собой в самую гущу толпы. В этой толпе, кажется, Роберта знали все. То и дело его — и Марко заодно — хлопали по спине, обнимали, кричали на ухо что-то радостное, совали в руки стаканы, бутылки и смешные вертушки. Каска на голове Марко сменилась шутовским колпаком — то ли кто-то подменил, то ли она сама превратилась, Марко не обратил внимания, слишком был занят тем, что пил на брудершафт с огромным троллем, между лохмотьями одежды которого проглядывала каменная плоть. Стайка разноцветных феечек налетела на них, затормошила, зацеловала и улетела дальше, оставив после себя слабый цветочный аромат. Они успели вскочить на платформу, раскрашенную черно-желтыми полосами, и проехаться несколько кварталов с дружелюбной человекообразной пчелой, почему-то засунувшей в карман Марко на прощание флажок наподобие тех, которыми размахивают футбольные фанаты во время матча. На одной из площадей их затащили в хоровод и, прыгая в обнимку с двумя ведьмами, бородавчатый нос у одной из которых был подозрительно похож на собственный, Марко то и дело ловил взглядом отливающую разными оттенками оранжевого в свете костра фигуру Роберта. Когда они наконец оказались на более или менее тихой улочке — да что там, эта тишина казалась оглушающей после шума и суматохи карнавала, — Марко вытер пот со лба и расхохотался. — Лучший карнавал в моей жизни! — выпалил он, поворачиваясь к Роберту. И споткнулся о его взгляд. В полумраке улицы, почти не освещенной фонарями, глаза Роберта отсвечивали странным неярким огнем. Засасывали. Тянули. «Тебе не меня хочется целовать». Не думая, Марко шагнул вперед, вплотную к Роберту, и на миг застыл так, когда мгновенная храбрость сменилась оторопью. И когда теплая ладонь коснулась его щеки, Марко прикрыл глаза и подался еще ближе, безошибочно находя мягкие губы, чуть горьковатые на вкус. Когда они оказались уже не под открытым небом, а где-то в помещении, Марко не понял. Как не понял и того, каким образом они туда переместились — то ли он сам захотел, то ли Роберт что-то наколдовал. Но когда Марко упал лопатками на мягкую, пружинящую постель, он не был удивлен. Ему вообще некогда было удивляться — слишком много ему открывалось, слишком жадно он спешил открыть еще больше, почувствовать еще больше, ощутить пальцами, губами, кожей еще больше. И всего этого ему было мало: прикосновений, звуков, взглядов, запахов. Он запутался в футболке и застонал, когда Роберт, воспользовавшись этим, скользнул жаркими губами по его груди. Он зарылся носом в жесткие волосы на виске Роберта, втягивая в себя запах дыма, металла и пота. Он вцепился в плечи Роберта, чуть не продавливая кожу пальцами, и упал в этот засасывающий взгляд, от которого столько времени отворачивался. Было больно — Марко недовольно побурчал на тему того, что всякие магические штучки могли бы и на секс распространяться, на что Роберт только тихо и неожиданно нежно рассмеялся. Было жарко — подушка сбилась под его головой, а потом улетела куда-то вниз, к одеялам и их одежде. Было сладко — когда Марко стонал в губы Роберту, а тот сцеловывал его стоны, умудряясь еще что-то шептать. И даже потом, когда они оба утихли и лежали, обнявшись, потные и тяжело дышащие, Марко было мало. Мало настолько, что он повернулся к Роберту лицом и вжался в него всем телом, обнимая руками и ногами — а тот не протестовал, только легко коснулся губами макушки и обнял в ответ.