***
Оказавшись у двери в квартиру подруги, девушка глубоко вздохнула, стараясь собраться с мыслями, и наконец постучала в дверь. Через полминуты дверь открылась и на пороге показалась белокурая девушка с красивыми голубыми глазами. Ее лицо, сначала нахмурившееся, расплылось в теплой дружеской улыбке. Реджина ответила тем же. Отступив, Эмма пригласила подругу войти. — Ты как раз пришла к чаю, — послышался ее приятный голос, — садись. — Эмма, я пришла поговорить, — тяжело выговаривая слова, проговорила Реджина, не глядя на девушку. — Да, я поняла. Только подожди немного, я сделаю нам чай, — спокойно ответила та, заправляя за ухо выбившуюся белую прядь. Для Реджины это было дополнительным временем хорошенько продумать все свои слова. — Ну, вот и все, — Свон поставила кружки с горячим чаем на кухонный стол и присела рядом с брюнеткой. Миллс тут же перевела на нее взгляд и взяла свою кружку. Приятно пахнущий чай заставил ее глубоко вдохнуть в себя воздух, травы и лесные ягоды сняли напряжение. Только грусть в ее глазах они были не способны убрать. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросила подруга, заметив странное поведение Миллс. — Я должна буду уехать, — произнесла она, задумчиво глядя в пустоту перед собой. — Куда? И насколько? — бодро поинтересовалась Эмма, сделав глоток из кружки. Казалось, она не поняла, что имела в виду её подруга. — В Англию. Насколько — не знаю. Может, навсегда. — То есть как это? — Свон даже поставила кружку на стол, сверля подругу непонимающим, требующим объяснений взглядом. — Я… — промчалась мысль, что либо придется рассказать всю правду, либо снова солгать. От лжи она сама устала, но и правду говорить не хотелось. От внутренней борьбы Реджина прикрыла глаза. Она вспомнила свое детство, вспомнила, как им было весело всем вместе: Киллиан, Реджина и Эмма. Они были хорошими друзьями. Потом появился Дэниел. Повзрослев, четверо друзей нашли свои вторые половинки в лице друзей, однако продолжали дружить все вместе. Их проделки в школе были известны всем. Реджина никогда не забудет, сколько счастья и беззаботного смеха подарила ей их дружба. А что теперь? От бывшей четверки ничего не осталось. Друзья потерялись в большом взрослом мире. И сожаление от потерянной дружбы напоминало ей, что она может снова потерять свою подругу. Только теперь уже навсегда. Реджина не знала этого, но посмотрев на Эмму, она сняла свою маску, разрушила все стены, отдаляющие ее от окружающего мира, — на Эмму смотрела девушка, с трудом сдерживающая слезы. Ее глаза неестественно блестели, выдавая ее. Не выдержав, Свон обняла Реджину, давая той излить душу. Она плакала, но рассказала все. От услышанного Эмма испытала такое сильное сожаление, что не была рядом с подругой в столь сложный для нее момент. Крепко обняв ее, девушка аккуратно поглаживала брюнетку по волосам, давая понять, что она рядом и больше ни за что не даст ей страдать в одиночестве. В тот вечер они поняли, что стали намного ближе. И дружба стала для них ценнее. Эмма не стала переубеждать подругу не уезжать. На её месте девушка поступила бы точно так же. Они договорились, как в далеком детстве, что отныне не будут утаивать друг от друга ничего. Каждая из них вдруг обрела того самого друга, о которых пишут в книгах, снимают фильмы. И это стало для них новым стартом. Билет на самолет был заказан на завтрашний день, поэтому, как бы Реджине ни хотелось, ей пришлось попрощаться с подругой, пообещав, что обязательно напишет, как прибудет в Англию. На улице уже стояла ночь. Тысячи звезд сияли на небе, делясь своим скудным светом. Уличные фонари освещали тротуар девушке. Она шла неспешно. Ей не хотелось домой. Взгляд падал то на прохожих, гуляющих рядом, то на работников магазинов, заканчивающих свой рабочий день, то на автомобили, спешащие под волей своих хозяев. Вечер казался ей прекрасным, и появилась настойчивая мысль, что покидать родной город она не хочет. Но Реджина знала, что если останется, то потеряет возможность изменить свою жизнь. Ей нужен был смысл жизни. И здесь его она не найдет. Поэтому она твердо решила, что завтра же покинет этот город, однако зачем лишать себя возможности в последний раз насладиться здешними барами? Увидев вывеску одного из них, девушка последовала ко входу в приятное на вид заведение. Сейчас ей нужно расслабиться и хорошенько выпить. Внутри все оказалось отделанным темным деревом, что зацепило взгляд Реджины, обладающей изысканным вкусом. Посетителей тут было немного, но большинство из них были одеты в деловые костюмы, аккуратно подстрижены, чем напоминали брюнетке адвокатов, решивших отдохнуть после изматывающего дня или выигранного дела. Заметив свободное место, Реджина направилась к барной стойке. После нескольких секунд раздумий заказала коньяк и стала ждать, погрузившись в размышления. Обстановка этого бара была действительно приятной, здесь запросто можно было отдохнуть с другом, коллегой или отметить долгожданное событие. А легкий запах дерева придавал ему некую изюминку. Реджина переводила свой взгляд с одного человека на другого, внимательно рассматривая. В углу сидела парочка влюбленных, смотрящая друг на друга и постоянно смеющаяся. Они вызывали ответную улыбку. На диванах располагались в основном адвокаты, пришедшие сюда заключить выгодную сделку. Чуть дальше сидела группа женщин, по-видимому, вырвавшихся из семейных обязанностей и решивших встретиться с подругами. Через столик от них сидело несколько мужчин, что-то бурно обсуждающих, видимо, тоже собрались компанией друзей. За барной стойкой почти никто не сидел, лишь Реджина и один светловолосый мужчина, который так знакомо улыбался ей. Встряхнув головой, будто пытаясь прогнать видение, она снова уставилась на сидящего рядом. — Чтобы ты ни делала, я все равно останусь здесь, — насмешливо произнес мужчина, попивая коричневую жидкость из своего стакана. — Что ты тут делаешь? — лишь после того как она задала вопрос, девушка поняла, насколько он был глуп. Они вполне могли случайно встретиться. Почему ее это так удивляет? Но все-таки… — Я? Провожу вечер, — спокойно ответил Робин. Его стакан уже полностью опустел, и он попросил жестом повторить. — А ты? — Я… — голос девушки выдавал ее смятение, — я решила выпить. — Одна? — брови в удивлении изогнулись, показывая недоумение мужчины. — Тогда я составлю тебе компанию. — Пожалуй, я лучше пойду, — растягивая каждое слово, сказала Реджина, вставая со стула. — Уже поздно. — А я надеялся, что вручу тебе дневник Крюгера, — с хорошо выдавленным спокойствием произнес Локсли. Последние слова заставили брюнетку остановиться. Она знала, что он делает это нарочно, поэтому одарила его раздраженным взглядом. — Я не лгу, вот он, — на руке показалась достаточно толстая тетрадь. Но когда Реджина попыталась взять ее, Робин тут же спрятал дневник в своем пиджаке. — Всему свое время, Реджина, — и снова усмехнулся ей, вызывая очередной всплеск раздражения и на этот раз легкий смех.***
Они вместе сидели за барной стойкой, опрокидывая в себя стаканы с янтарной жидкостью и что-то обсуждая. И хотя темы их разговора были совершенно банальными, на уровне обсуждения погоды, работы и последних дней, оба чувствовали некое притяжение друг к другу. Будь они полностью трезвы, то тут же бы разбежались, словно бы боясь допустить возможность обоюдной симпатии. Но выпитый алкоголь уже начал свое действие, и мужчина и женщина расположились друг к другу, плохо соображая, что им действительно комфортно находиться рядом. Поэтому разговаривали они легко, Реджина даже смогла спокойно смеяться, прикрывая губы ладошкой. Этот жест показался Робину интимным, и он пожирающим взглядом рассматривал свою собеседницу, пытаясь запечатлеть ее в мельчайших деталях. — Знаешь, — Реджина устало провела рукой по шее, зарываясь в темных волосах, — сейчас ты кажешься мне нормальным человеком. А когда мы только встретились, я готова была тебя пристрелить, — Робин лишь усмехнулся, в его глазах загорелись искорки веселья. Реджина нахмурилась. — Я серьезно. — Как бы там ни было, я рад, что ты не воплотила свои мысли в реальность, — Локсли задумчиво вертел в руках стакан, разглядывая плескавшуюся в нем жидкость. — Я тоже, — казалось, она хотела сказать что-то другое, но решила оставить тему. — Кстати, — она как бы случайно направила разговор в другое русло, — я так и не поняла, как ты связался с ФБР. Мужчина глубоко вздохнул, но не решился продолжить беседу. Миллс выжидающе на него посмотрела. В его глазах можно было заметить нерешительность, сомнение и нежелание продолжать этот разговор. Он резко встал, поправил свой светло-серый пиджак и, взглянув на девушку, проговорил: — Я думаю, мы зашли слишком далеко. Некоторые вещи должны остаться похороненными и никому неизвестными, — его голос сквозил раздражением, тем не менее, сказал он это легко и спокойно. Локсли достал из пиджака толстую тетрадь и вручил ее остолбеневшей Реджине, а потом направился к выходу. Девушка непонимающим взглядом смотрела на дневник, пытаясь сообразить, отчего вызвала такую реакцию Робина. Она пришла в себя, услышав тихий звон колокольчика над дверью, оповестивший об уходе. Обернувшись, девушка и не осознала, как у нее самопроизвольно вырвались слова: — Стой! Я не хотела… — виноватые карие глаза встретились с неверно кажущимися на первый взгляд холодными, голубыми, хозяин которых стоял в дверном проеме. Он еще не успел уйти. И он услышал ее слова. Робин не собирался возвращаться, но Реджина упорно продолжала смотреть на него, будто взглядом утягивая в бар этого упрямого мужчину. Она просила его, извинялась, сама не понимая, почему, одними глазами. Говорят, глаза — зеркало души, и сейчас ее душа желала находиться рядом с его душой. Разумом она не понимала этого, но чувствовала сердцем, которое будто стягивали невидимые нити, связанные и с Локсли, и которые натягивались при его очередном шаге, готовые разорвать ее сердце. Хватка усилилась именно сегодня, и если бы он ушел, она просто бы не знала, что бы с ней было. Сдавшись под натиском, Робин, сам удивляясь себе, недовольно вздохнул и вернулся обратно, сев рядом с Реджиной. Сначала воцарилось неловкое молчание, но бросив очередную глупую шутку, Локсли заставил девушку расплыться в улыбке. Прошло уже достаточно много времени, потому как на улице людей уже не было видно, ночная мгла, казалось, стала еще гуще, не позволяя разглядеть совершенно ничего, все магазины были уже давно закрыты в этом районе, да и в самом баре осталось всего ничего посетителей. А беседа за одной из барных стоек как была, так и продолжается, только теперь ее участники делились друг с другом отнюдь не мнением по поводу недавно вышедшего фильма или прочей ненужной им информацией. Неизвестно, что повлияло на девушку: выпитый алкоголь, усталость, — но Реджина чувствовала себя уютно рядом с Робином, ей не хотелось ему врать или притворяться кем-то другим. Она просто слушала его и любовалась каждой черточкой на его лице, даже не замечая того, что делает. Ей казалось, будто что-то изнутри согревает ее, отчего она иногда закрывала в неге глаза. Ей было спокойно рядом с ним. Словно он дал клятву оберегать ее, а она ему поверила. Отчего-то эти голубые прозрачные глаза, напоминающие то сталь, то море в лунном свете, чудились ей знакомыми, родными. Достаточно было взглянуть в них, чтобы в сердце что-то кольнуло, а в голове в очередной раз пронеслась мысль, что эти глаза она видела во сне очень-очень давно. Будто их души перед рождением на Земле были знакомы — настолько было глубоко это чувство в ее памяти. Поэтому Реджина, даже не задумавшись, поведала мужчине о своем детстве, матери, возлюбленном и его смерти, умолчав про жестокий акт насилия, а тот взамен поделился своей историей. — Знаешь, родился я в небогатой семье. Мы жили в бедном и неблагополучном районе, так что с детства я повидал и хулиганов, и наркоманов, и убийц. В этой среде жили только одни преступники, по крайней мере, так считали все в округе. Если ты был чист сердцем или помогал кому-нибудь просто так, из доброты, тебя могли избить. А когда мы ездили в другой город на ярмарки для торговли, местные жители пренебрежительно и осуждающе на нас смотрели, перешептывались и тыкали в нашу сторону пальцами. Воры. Вот кем мы для них были. Даже несмотря на то, что мы никогда не воровали, даже если мы были честными и порядочными людьми, для них мы все равно были ворами или даже убийцами только потому, что живем мы в прославившемся этим ремеслом районе. Общество и не понимает, как само создает себе своих преступников. У меня в детстве был друг. Веселый и честный парень, он никогда не мог подраться просто так, потому что «кулаки чешутся». Он защищал слабых, и за это его ненавидели. У него был отец. И однажды он убил человека, — зрачки голубых глаз расширились, Робин вспоминал, путешествуя по глубинам своей памяти. Он сделал небольшую паузу. — Отца, конечно же, посадили в тюрьму, и сын остался один. Его отправили к соседке напротив, но женщина была довольно стара, да и не могла она заменить ему родителей. Мы стали видеться реже, наше общение постепенно сходило на нет. Он казался одиноким, в школе ребята называли его сыном убийцы. И я видел, как резало ему сердце это прозвище. Он изменился: стал мрачным, ни с кем не общался, мог ударить кого угодно. Мне казалось тогда, что от моего друга ничего не осталось. Я вижу его лицо, глаза, которые когда-то искрились от замыслов всяких шуток, а теперь они стали пронизывающими, холодными и… чужими. Мои старания возобновить нашу дружбу разбивались о его пренебрежительный и высокомерный тон. Я не понимал, почему он так со мной обходился, ведь я всегда защищал его, даже после того, как узнал, что его отец убил человека. Я верил ему и знал, что он не способен на подобное, но ему было все равно. Он приравнивал меня к остальным, я был для него одним из тех, кого он игнорировал и считал ниже себя. И я сдался, — слова лились из его губ, медленно сплетаясь воедино, образуя историю. — Еще когда мне было четыре, у меня появилась сестра — Тинкербелл. Так как родители всегда были заняты, я иногда приглядывал за ней. Мы ходили вместе на речку, гуляли по полям с пшеницей, но совсем не общались с другими детьми. Для девочки намного опасней такое окружение, и я решил составлять все ее общество, а после, когда я лишился своего единственного друга, это было намного проще осуществить. Она быстро нашла для себя занятия. То поймает кого-нибудь, например, лягушку или бабочку, а после, вдоволь наигравшись, отпускала своих «питомцев» на волю. Она даже как-то принесла в дом раненного соловья, — сквозь дымку задумчивости на лице мужчины проявилась теплая улыбка, как от приятного воспоминания. — Тинкер была очень доброй и наивной девушкой. Когда она подросла и пошла в школу, я уже не мог ограничивать круг ее общения и был ее невидимым защитником, притаившимся в безопасном месте, где меня нельзя было увидеть, но я мог приглядывать за ней. Хотя ей, неизвестно как, все же удавалось замечать меня, за что впоследствии она меня и упрекала. И я все-таки решился дать ей свободу. Тогда мне исполнилось двадцать один год. Наш город вновь был потрясен ужасным убийством пожилого мужчины, отца моей знакомой. Люди поговаривали, что виновен был Аллан*, друг моего детства, призрак прошлого. И так как его никто не мог найти, все тотчас обвинили его в преступлении без доказательств, устроив охоту на него. Но поиски не дали результатов. Тем временем наступил день похорон. Я видел Кристабель, дочь убитого. И мне казалось, что не только скорбь отражалась в этих блестящих, прозрачных слезах, но и вина. Для этого достаточно было просто взглянуть на нее: истощенное тело, облаченное в черные одеяния, красные, опухшие глаза и взгляд, словно она просила прощения. Но за что? Говорят, когда человек умирает, его близкие чувствуют вину перед ним. И я решил, что Кристабель также безосновательно обвиняет и себя. Но если бы я знал тогда, какова была другая причина этих слез. После похорон, все стали выходить из церкви, и позже я заметил, что остался один. Покинув территорию церкви, я решил спуститься к реке, которая находилась неподалеку. Когда я стал спускаться, я увидел фигуру, сидящую на песке. Отчего-то сердце у меня забилось сильнее, но не от страха. Я вдруг понял, кто этот человек. Присев рядом с ним на берегу, я оглядел его. Он выглядел ужасно, чем-то напоминая сумасшедшего. Его лицо иногда передергивала судорога, а глаза, ставшие серыми и невзрачными, беспокойно исследовали песочный берег, известный ему еще с детства. — Аллан, что случилось на самом деле? — спросил я спокойно, хотя ожидал услышать нечто ужасное. По его виду было понятно, что к смерти он однозначно причастен. Я лишь надеялся услышать, что этот тяжкий грех не лежит на нем, как на преступнике. — Он умер, — отстраненно произнес он, обхватив свои колени руками. — Я не хотел, это произошло случайно, — его темные глаза с надеждой уставились на мои. Его слова заставляли меня думать самое плохое. — Это ты убил отца Кристабель? — осторожно задал я вопрос, видя, как сейчас неустойчив был Аллан. — Да… нет… — тараторил он с ужасом в глазах, видимо, вспоминая события того дня. — Мы с Кристабель хотели сбежать. Я любил ее, и она меня тоже, но ее родители не желали, чтобы их единственная дочь связывалась с преступником, — я не смог сдержать тяжелого вздоха. Ведь это был мой друг, хоть и в прошлом. — Я пришел к ней в комнату ночью, мы уже собирались уйти через окно, как неожиданно появился отец Кристабель. Он схватил ее, ругаясь и обвиняя ее в самых низких делах для женщины. Я хотел ему все объяснить, но он меня не слушал и лишь толкал обратно к окну. Мне захотелось, чтобы он прекратил, и я оттолкнул его от себя. Но слишком сильно, — глаза Аллана пугали, я боялся, что он сойдет с ума. — Он ударился об металлический уголок шкафа и упал, как подкошенный. Я испугался, Кристабель вскрикнула так пронзительно, что у меня пошли мурашки по спине. Лужа крови… Он был в крови, и его глаза неестественно уставились в потолок. И я все понял. Я хотел подбежать к нему, убедиться, что я не прав и его еще можно спасти, но в комнату вбежала миссис Блейк, и я понял, что мне никто не поверит, и выпрыгнул через окно, услышав протяжный жалобный стон, — он немного помолчал, глядя на ожившую воду в реке. — Она, должно быть, теперь меня ненавидит. Я и сам себя ненавижу. Но ведь это произошло случайно! — его лицо исказилось в гримасе боли, и тогда я впервые увидел его слезы. Я невольно стал вспоминать, с чего все началось. Ведь когда-то он был таким же мальчиком, как и я. Сейчас он казался человеком, у которого жизнь была на исходе, как у умирающего старца на смертном одре. Только ведь он был еще так молод. Он слишком долго притворялся кем-то другим, и я думал, что его маска настолько крепко сидела на нем, что они стали единым целым. Но… я ошибся. Он признался мне, что хочет сдаться, но он боялся осуждения, как в тот злополучный день, когда арестовывали его отца. Я успокоил его, но внутри меня все еще было какое-то бессознательно напряжение. Словно это еще не все. Аллан попросил меня оставить его одного, и я попрощался с ним. Тогда мне казалось, что мы вновь стали друзьями. И думаю, что он тоже так считал. Когда я взобрался на крутой холм, ведущий к реке, и снова увидел очертания церкви, я услышал то, отчего у меня все внутри похолодело, это был звук выстрела. Стремглав побежал я вниз, но уже не застал Аллана. Его тело, изуродованное выстрелом в упор, лежало на берегу, и вода смывала всю кровь. Душа его покинула меня навсегда, и от жуткой боли, что хуже физической во сто крат, я взвыл, как раненный волк под луной. Реджина видела эту боль сейчас в глазах Робина. Она всегда была рядом с ним, напоминая о себе грубым рубцом на его живом сердце. — Мне очень жаль, — в карих глазах искрилось сожаление и желание помочь, но только как тут можно помочь? Ведь подобные муки очень схожи на муки человека, конечности которого давно ампутировали. Рука, которой давно нет, вдруг начинает болеть с такой силой, с какой не случалось ему испытывать при здоровой. «Я знаю», — будто говорили его глаза, и он положил свою руку на руку женщины, что была ему небезразлична. — Было тяжело в первое время. Но Тинкер всегда старалась меня развеселить и часто против моей воли вытаскивала на прогулки. Я был ей благодарен. Она была для меня единственным другом и сестрой. Когда умерли родители, мы стали помогать друг другу. Чтобы платить за дом, школу и дальнейшее обучение Тинкербелл, нужны были деньги, и я пошел работать. Я подрабатывал, где только мог, и Тинкер, стараясь помочь, устроилась официанткой в кафе, несмотря на все мои запреты. Она никогда меня не слушалась, упрямая, — на последнем слове его губы сложились в печальную улыбку, отчего у Реджины мурашки пробежали по телу. Что же еще могло случиться? — Однажды вечером я ждал, пока закончится смена Тинкер, и мы отправились бы домой. В кафе уже не было никого, кроме персонала в лице двух человек и меня. Тинкер как раз зашла в подсобку, когда я вдруг услышал звон колокольчиков у дверей, а следом увидел трех громил. Взглянув на них, полицейский бы очень сомневался в их невиновности, настолько от них разило вонью преступлений. Двое из них были очень массивными, с немигающим, подозрительным взглядом, третий сильно отличался. Он был намного моложе своих дружков и выглядел совершенно невинным, но когда его взгляд вдруг остановился за моей спиной, что-то явно разглядывая, я обернулся узнать, что же его так привлекло. Ужас пробрал меня, когда я увидел Тинкербелл. Этот подонок пялился на мою сестру, да еще и с таким хищным взглядом! Невольно я сжал кулаки, и под удивленные расспросы сестры рывком потащил ее из этой забегаловки прочь. Когда мы достаточно отошли от кафе, я попросил ее дать мне обещание, что она никогда не станет с ними разговаривать или встречаться. Она казалась немного напуганной, но после моей просьбы расплылась в улыбке, думая, что я снова попусту паникую. Только я боялся того, что могло с ней произойти. Тинкер дала мне обещание, и мы пошли домой. Все было относительно спокойно почти полгода. Мы с Тинкербелл усердно работали, и даже собирались купить квартиру в городе. Пока Тинкер проводила время с друзьями или просто отлучалась из дома, я делал ей подарок на приближающееся восемнадцатилетие. Разобрав некоторые вещи родителей, я нашел старинную брошь, которую передавали в нашей семье по женской линии. Я решил, что если этого не успела сделать мама, то смогу я. На чердаке я собирал модель города с фигурками разных людей, нас и наших родителей. Я помню, как светились ее глаза, когда она увидела такую игрушку в каком-то мультфильме, и мне захотелось снова увидеть ее счастливой. Медленно, но мне удалось воссоздать макет нашего городка со всеми ее домиками и горожанами. Ближе к лесу стояла церковь, рядом блестела голубая река, вырезанная из бумаги и отделанная по бокам маленькими камнями, где должен был находиться мощеный мост. Небольшие деревья, сделанные из медной проволоки, раскачивали своими ветвями в моем воображении. Маленькие домики располагались вдоль улицы, выходившей на центральную площадь, где любили торговать всякими товарами и проводились ярмарки, так любимые Тинкер. Фигурки горожан были хоть и неказисты, но четко принимали облик того, кем они представали в моих мыслях. Весь город будто застыл и должен был ожить в день рождения Тинкербелл. В тот вечер я как раз спускался с чердака, закрывая его поплотнее, чтобы сюрприз не был раскрыт слишком рано. Я услышал, как кто-то резко ворвался в дом, и быстро спустился вниз. Там была Тинкер. Она была бледнее, чем обычно, вся растрепанная и… она плакала. В темноте я не мог ее разглядеть и не догадывался, что она только что испытала. Поэтому когда я приблизился к ней, она отшатнулась от меня, будто кролик перед своим охотником. Тихие всхлипы, готовые вот-вот перерасти в истерику, пугали меня. И я включил свет, застыв от того, что увидел. Тинкербелл сползла по стене вниз и, обняв себя, безудержно плакала. И вскоре уже не могла сдержать раздирающих стонов. Липкий ужас пробрал меня, когда я увидел окровавленную юбку, перекошенную и изорванную, — Робин тяжело сглотнул, прикрыв глаза, будто желая не представлять себе тех событий, но на деле это лишь помогало их развитию. Механизм был запущен. Он не мог их остановить. Снова эта боль. — Я упал на стену, не удержав равновесия. Я не знал, что нужно делать, как помочь? Но действовать нужно было. Я должен был узнать, кто посмел сотворить такое. Тинкер не видела меня, но звук приближающихся шагов пугал ее настолько, что я решил остановиться. На все мои вопросы она лишь сильнее плакала, кричала, но не говорила ничего вразумительного. Я попросил ее посмотреть на меня, обещая, что не причиню боли, что смогу помочь. А она из-за страха, вины и чувством унижения передо мной не могла решиться взглянуть в мои глаза. Я попросил ее снова, и она медленно подняла свою голову, в глазах блестели застывшие слезы. Как же в тот момент я хотел уничтожить того, кто сделал это с ней! В тот вечер она легла в своей комнате. Я долго не мог заснуть, боясь того, что она может натворить. Ведь сейчас она была так беззащитна и слаба. Поэтому я сидел у ее кровати, пока она не заснула. И с тяжелым сердцем покинул ее. Наутро я больше ее не видел, — с заметным трудом выговорил он эти слова, собираясь сказать что-то ужасное, — она покончила с собой, перерезав вены. На кровати я нашел ее прощальное письмо, — его голос сорвался, выдав всю его боль, которая не утихла за столько лет. — Она просила прощения за то, что оказалась слаба, и поблагодарила меня за чудный город ее мечты на чердаке. Я… — слезы застыли в его глазах. Так же, как и в глазах Реджины, — я похоронил ее вместе с брошью, надеясь, что мама и все наши родственники смогут ее защитить там, где я пока не могу. Я знаю, что произошло, Реджина. У нее были тогда такие же глаза, как и у тебя в тот вечер, — негромко произнес Локсли, глядя на девушку, которая опустила взгляд вниз. Ей было знакомо это чувство, когда тебя унизили, воспользовались, как какой-то вещью, и она помнила это желание покончить со всеми страданиями, но ее тогда спасли. С глазами, полными слез, она взглянула на Робина. Он понимающе кивнул. И этот узел, что годами стягивал ее, вдруг развязался, давая свободно вздохнуть. — Потом я нашел этого мерзавца и застрелил его, это было в первый и единственный раз, когда я убил человека, — бесцветным голосом проговорил он. — После этого я вступил в шайку Крюгера, но меня поймали федералы. Они предоставили мне условия сделки, по которой я становлюсь их агентов и поставляю всю информацию, которая поможет арестовать Антонио. Мне было все равно, я не был никому предан, я лишь пытался заполнить пустоту после смерти сестры. Поэтому согласился, — договорив, Робин отпил из стакана. После ночи рассказывания своих историй Робин и Реджина в молчании продолжали пить. Все, что нужно, было уже сказано.***
Луч солнца, что наглым образом гулял по лицу и не давал спать, окончательно заставил брюнетку открыть глаза. Вытянувшись на кровати, она зарылась руками в темные волосы, приятно массируя голову, которая буквально раскалывалась от выпитого вчера алкоголя. Внезапно осознав это, девушка резко села в кровати. Только сейчас она заметила, что находится не в своей квартире. Глянув на часы, она смутно припоминала, что должна была что-то сделать. И как гром среди ясного неба поняла, что опоздала на свой рейс. Как назло в эту самую минуту, будто желая окончательно добить брюнетку, из ванной комнаты вышел Робин, мило улыбавшийся ей. И… он был в одном полотенце, обматывающем его бедра. Моментально опустив взгляд, Реджина заметила, что она совершенно без одежды. В неизвестном номере. С мужчиной. Робином. Паника охватила ее, что же произошло после истории Локсли? Как будто память отшибли, честное слово! Она ничего не могла вспомнить, что случилось после их разговора, и как она попала сюда?! — Доброе утро, — с насмешливой улыбкой произнес Робин. — Скорее уж, день, — как обычно, в своей манере, колко ответила Реджина и тут же замолкла. — Что… что… — «Что» что? Я тебя не понимаю, — расплылся он в самодовольной улыбке, как чеширский кот. — Что вчера произошло? — взволнованным голосом произнесла она, давая всем своим видом понять, что это не смешно. — Как? Ты не помнишь? — брови Локсли взлетели вверх. — Мы поженились. Выпучив глаза от удивления, шокированная Реджина глянула на свою левую руку. На безымянном пальце красовалось кольцо из белого золота со вставками из драгоценного камня. Подняв глаза на мужчину, она увидела его довольное, ухмыляющееся лицо.