POV Беллатрисы, изначально Блэк, потом Лестрейндж, ныне Слизерин.
Она чувствовала себя огромной аквариумной рыбкой: парила в нескольких дюймах над полом чердака приюта Вула, прикрытая многими защитными и маскирующими чарами, которые помимо неё накладывал лично Повелитель. На рейдах она делала так много раз, но сейчас был особый случай: она была в далёком 1926 году. Она знала, что Хозяин родится 31 декабря 1926 года, но не знала, когда точно, поэтому пришлось прибыть в 23.59 30 декабря и ждать. Она никогда не сомневалась в безмерном гении Тёмного Лорда и превосходстве магов над маглами. Именно сейчас Беллатриса в полной мере это ощущала. Умом она, конечно, превосходство магов воспринимала и раньше, в меру восторгалась, но и только. Она видела совершенно незнакомый и какой-то маленький магловский Лондон, по которому передвигались неуклюжие автомобили и даже двухколёсные кэбы! Самые настоящие двухколёсные кэбы, запылённые и помятые, а вовсе не в имитирующем старину экипаже для катания зевак-туристов. Чары, обеспечивающие её дыхание и анализ воздуха, показывали: окружающий воздух содержит куда больше дыма и совсем немного обычных выхлопных газов. Она наблюдала за уличной толчеёй — за маглами в цилиндрах и котелках, за чумазыми чернорабочими, за женщинами в длинных платьях. Это был не театр, не актеры. Живые маглы, разговаривающие и потеющие, весёлые и печальные, занятые своими делами, почти как люди. Эти глупцы даже не подозревали, что за ними наблюдают те, кто безмерно их выше как по происхождению, так и по возможностям и предназначению. Она смотрела на маглов прошлого, но думала о магах. Сейчас она в полной мере понимала планы Господина о переустройстве магического мира: первая половина двадцатого века — пора неприкрытой жестокости, 1980-е — расцвет магического мира. Но она здесь не из-за праздного любопытства. Она должна выполнить волю Властелина. Она бы с радостью отправилась отнимать у Грегоровича Бузинную Палочку для своего обожаемого… мужа, но Тёмный Лорд был непреклонен: делай что приказано. Она ждала Меропу. Через двенадцать часов она увидела её. Нищая оборванка постучалась в ворота приюта. Женщина выглядела как магловская бродяжка. Никаких магических щитов вокруг неё не было. Она не смогла признать в ней волшебницу. Хозяин не разрешил использовать активные сканирующие чары, поэтому Белла узнала её по лицу. Беллатриса всегда считала, что некрасивых женщин не бывает: всегда можно с собой что-то сделать. Косметика, освещение, одежда, зелья или пластика. Если женщина-маг выглядит плохо, значит, либо она неумёха, либо нищая, либо она себе безразлична. Сейчас она видела, как все три причины слились в одну. Меропа не была уродливой. Не было ни горба, ни ног разной длины. Но всё в целом оставляло ужасное ощущение. Глядя на Меропу, она понимала, откуда берутся мужчины-гомосексуалисты: спать с такой без приворотного нельзя. Единственное, что можно было сказать хорошего про Меропу: она была молода, лет девятнадцати. Повелитель показал в Омуте Памяти, как должна выглядеть его мать, но в жизни она ещё хуже, чем на картинках. Самое гуманное описание этой женщины было таким: у нее были тусклые, как у инфернала, глаза, безжизненные волосы, некоторые тряпки её домовиков были лучше, и некрасивое бледное лицо с грубыми чертами. Глаза у Меропы были тёмные и так же, как у Морфина, косили в разные стороны. Видеть чистокровного мага в таком состоянии было омерзительно. У неё было только одно объяснение: их прокляли враги. А сами они не смогли снять проклятие. Как такая недостойная женщина могла родить самого совершенного мага в магическом мире? Наверное, ей всё же что-то досталось от своих чистокровных непроклятых предков. Беллатриса следила за Меропой. Вот ей помогли дойти до палаты… Палата… Одно название! Столько грязи! Неудивительно, что мать Господина умерла! Как тут вообще хоть кто-то выживает? Она вспоминала слова любителей братания с маглами. Да вы посмотрите на них! Только вчера отмытые животные, у которых в 1926 году не было даже этих… как их… антибиотиков! Ладно сейчас, но как они раньше выживали, особенно со своими зубными врачами? Используя маскировку, Белла магией переместилась в палату и под маскировкой и чарами невидимости воспарила над потолком. А дальше… Её начал накрывать невероятный экстаз. Могла ли она мечтать, что своими глазами увидит рождение Тёмного Лорда? А ведь тут недалеко ещё двадцать седьмая комната, место, где Повелитель провёл первые годы жизни… Очень хотелось поговорить с младенцем или хотя бы дотронуться до него, но приказы Повелителя не оставляли ей выбора. Сразу после родов ей было нужно, чтобы роженицу оставили одну, но магию использовать не потребовалось: у всех полно дел. Едва мать дала ребёнку имя и произнесла пару слов о его отце и своих родственниках, их оставили одних. Пара крепко спящих магловских женщин не в счёт — здесь никто мешать не будет. Убедившись, что ей никто не помешает, она использовала выданный хозяином переделанный маховик времени. Тот просто растворился, а Беллатриса и Меропа исчезли в будущее из прошлого.Конец POV Беллатрисы.
Я поблагодарил Беллатрису за работу, а сам занялся Меропой. Взять образцы тканей и крови, вырастить в том же объёме, взять чуток бактерий, защитить Меропу от современных бактерий. Тщательно зафиксировать её состояние, полностью купировать, затем её вылечить. Она словно пыталась умереть, но не с тем связалась — я умею не дать человеку умереть. Это у меня профессиональное. Вскоре Меропа открыла глаза. Я был в образе, максимально приближенном по внешности к Тому Реддлу. — Том? — спросила она меня. Я смотрел в её глаза и не видел никаких преград для себя — её мысли были для меня открытой книгой. — И да и нет. Я не твой муж, я твой сын. — Как это возможно? Том только сейчас родился. У меня, наверно, жар, — ответила она. Улыбаясь, я потрогал её лоб ладонью. Потом махнул рукой, творя беспалочковое заклинание. — Жара больше нет, — сказал я. Можно чуть-чуть преувеличить. — Ты здорова. Тяжко тебе пришлось. Я думал, ни одному больному на свете не бывало так худо. Вдруг чувствую — ты уже умираешь. И подумал: всё. Но я сумел тебя вытащить. Ничего серьёзного. Дифтерия, туберкулёз, последствия длительного голодания, переохлаждения и прочие прелести жизни на улице. И нежелание жить. Именно этого Том Реддл всегда и боялся: быть ничем, по глупости умереть — от болезни, от голода, от ножа, от бомбы. К чести женщины, она сосредоточилась на защите плода, и её магия уберегла Тома, иначе бы точно был выкидыш. — Я умирала, — ответили мне. — Ты Бог? Что ты. Я только учусь. Кроме того, Бог изначально всемогущ, почти как Альбус Дамблдор, а я просто к этому иду шаг за шагом. — Нет-нет, мам, я не Бог, — ответил я. — Только прикидываюсь. Я Том Реддл, твой сын. — Я ещё сильнее улыбнулся. Я так говорю, потому что она не может знать, кто такой Волан-де-Морт. Чтобы не тратить время на объяснения, перехожу на змеиный язык. — Я твой сын, мне ты уже нравишься. Я перенёс тебя сюда, потому что хотел увидеть. Я переодел её заклинанием и подтащил к ней телекинезом еду, воду и зеркало. Если она хоть на каплю женщина — должно сработать. Взмах рукой — и комнату заполняют причудливые картинки. — Видишь, мама? Это совсем не то, что ты думаешь. Это не иллюзии. У меня есть жена и дети, твои внуки. У нас не так, как в твоё время. Мы счастливы и всем довольны, и у нас достаточно золота. Я показал ей кольцо Марволо — Воскрешающий Камень и искусную копию Медальона Слизерина. Меропа смотрела на меня, словно кролик на удава. — Какой идёт год? — Год моей победы. 1984. Смотри! — Я показал ей документы, подтверждающие право Тома Гонта заседать в Визенгамоте, и, повинуясь моей воле, комнату заполонили новые разноцветные огни — эффектное, но бесполезное заклинание. Главное, заранее прикрыть ей глаза защитой, чтобы не повредить сетчатку. Вслед за этим я наколдовал ей цветы, благо я натренировался на могиле Невилла. Цветы были, точно красное и голубое пламя. Они пламенели, искрились прохладными удлинёнными лепестками. Венчики были большие и голубели, словно луна. — Это тебе, мама. Не удивляйся, что я это делаю без палочки. Я великий волшебник. Тут она наконец поверила и кинулась меня обнимать, благо я стоял без защиты. Я рассказывал ей, как скучал и как хотел хоть раз её увидеть. Примерно через полчаса она отошла от передоза чувствами и начала думать головой. — Том… Это ведь хроноворот? Со временем нельзя шутить! — Это безопасно. Я всё предусмотрел. — Да-да, конечно, я очень ценю всё, что ты сделал! — воскликнула она по-прежнему на змеином. — Не могу я здесь оставаться. Это плохо кончится. Редкостная догадливость. Элисон уже завалил меня сообщениями — всё идёт ещё хуже, чем я думал. Энергия необъяснимой природы накапливается в компенсаторах, и скоро рванёт. Меропа не принадлежит этому времени, и её стремительно хочет затянуть назад. Серьёзность ситуации показательна: Элисон уже в самом глубоком бункере. А что? Это на флоте капитан гибнет вместе с кораблём, у нас не так. Элисон — сама преданность, пока его умирать не заставляют. — Не знаю, что у вас происходит, Повелитель, — сообщил он мне. — Надеюсь, вы вытащили из прошлого Мерлина и пытаете его, чтобы узнать его секреты. Но надо заканчивать поскорее. С Мерлином идея плохая: я точно не знаю, где он и как умер, он сам великий маг и историческая личность. А Меропа… Тем более я ничего не планирую менять… — Неужели ты не хочешь увидеть внуков? — спросил я. — Ещё как хочу! Но я знаю, это не для меня. На меня навалится груда ощущений, которые моё сердце не сможет вместить. — Мам, я очень не хотел тебе говорить… Я надеялся, что не придётся, что в этом не будет нужды. Но ты не оставляешь мне выбора. Я сотворил новое заклятие, которое показало новую картинку. Могилу Меропы я уже разграбил, но сделать новую — ничего сложного. Женщина протянула руку к иллюзии, и рука провалилась сквозь картинку. Кладбище лежало перед нами в ярком свете осеннего полудня. На картине выросла мрачная гранитная глыба — она растёт, близится, заполняет всё, уже ничего больше не видно. Она читает надпись на английском один раз, другой, третий. Меропа Гонт. И дата её рождения, и дата смерти 31 декабря 1926 года. — Убери это, — тихо просят меня. Я убираю картинку. — Прости, мама. — Я чувствовала, что всё к этому шло. — Тогда ты больше не проснулась, — ответил я. — Ты умерла 31 декабря 1926 года. Я рос в приюте. — Прости меня, Том. — Я тебя ни в чём не виню. Но ты могла ещё столько сделать! Она глухо зарыдала. — Понимаешь, мы с твоим отцом, — начала она. — Я всё знаю. Он тоже вскоре умер. Рыдания усилились. — Перестань, — осадил я. — Слушай. Выслушай меня. Ты ещё жива — так? Здесь, сейчас ты жива? Ты дышишь и чувствуешь, верно? Она молча кивнула. — Так вот… — В темноте я подался вперёд. — Я перенёс тебя сюда. Мама, я даю тебе еще одну возможность. Лишний месяц или около того. Думаешь, я тебя не оплакивал? Я искал тебя, а потом увидел надгробный камень, который поставил Морфин, и подумал — тебя не стало! Эта мысль меня просто убила, поверь. Просто убила! Я не жалел денег и сил, лишь бы найти какой-то путь к тебе. Ты получила отсрочку — правда, короткую, очень короткую. Нынешний глава Отдела Тайн говорит, если очень повезёт, мы сумеем продержать каналы Времени открытыми два месяца. Он будет держать их для тебя два месяца, но не дольше. Ты нужна нам, живущим, ты нам очень-очень нужна. — Мне трудно понять, что ты для меня сделал, — сообщили мне. Комнату медленно заполнил свет. Но не мой. — Ты даёшь мне еще немного времени, а время мне всего дороже и нужней, оно мне враг, и отблагодарить тебя, видно, не могу никаким способом. — Она запнулась. — А когда время пройдёт? Что тогда? — Вернёшься в больницу, мам, в 1926 год. — Иначе нельзя? — Мы не можем изменить Время. Мы взяли тебя только на миг. И вернём тебя на больничную койку в тот же миг после того, как забрали. Таким образом, мы ничего не нарушим. Всё это уже история. Тем, что ты живешь сейчас с нами, в будущем, ты нам не повредишь. Но если ты откажешься вернуться, ты повредишь прошлому, а значит, и будущему, многое перевернётся, будет хаос. — Два месяца, — сказала она. Она говорила мне о своей жизни. О вечной осени. Говорила о пустынном мраке, об одиночестве, о том, как мал никому не нужный человек. Говорила о вечной, но растоптанной любви. И ещё — о своём новорождённом сыне, и какой он на ощупь, и о чувстве высокой судьбы, о неистовом восторге, с каким наконец-то хочется жить, оставляя позади все прежние печали. Она говорила и говорила, минут сорок, до хрипоты. Пора. Я симулировал, что что-то пошло не так. Комнату тряхнуло. — Мам, что-то пошло не так. И у нас теперь намного меньше времени. — Мне плевать, что случилось, как и почему, — возразила Меропа. — Я знаю одно: я остаюсь! — Мне тут сообщили, что скоро всё нехило рванёт и тебя при любом раскладе затащит назад, — ну не совсем скоро. — Назад, в тысяча девятьсот двадцать шестой? На кладбище, под камень? — сказала Меропа, закрыв глаза. — Не хочется мне, Том. Лучше бы я про это не знала, страшно знать такое… Голос её замер, она уткнулась лицом в ладони, да так и застыла. — А может… — предложила она, и я увидел в её лице какой-то безумный запал. — Я же теперь здорова? Пошлёте меня назад здоровой? Я встану и утру могильщикам нос. Пойду в Лютный продавать ногти и волосы, как-нибудь скоплю на палочку, а там можно и посудомойкой в Дырявый Котёл. Только заберу тебя из приюта… Или… Я ведь чистокровная, приведу себя в порядок, найду какого-нибудь богатого полукровку, что хочет породниться с чистокровной, и здравствуй брак по расчёту. А может… — Это всё невозможно, — отрезал я. — Ну… а если? — Мам, ты всё разрушишь. — Что — всё? — Связь вещей, ход событий, жизнь, всю систему того, что есть и что было, что мы не вправе изменить. Я могу умереть на прошедшей войне, твои внуки не родятся. Кроме того, я не всемогущ. Если я попытаюсь вас спасти — сюда явятся невыразимцы и авроры. Всех я не убью, только сам умру. Но я всё равно буду сражаться. — Не надо! — Сказала она. — А если я убегу и вернусь без твоей помощи, Том? — Хроноворот у них под контролем. Нам не выйти из этого помещения. Они решились на эксперимент, но держат его под контролем… — Прости меня, Том. Очень не хочется умирать. Ох, как не хочется! Особенно когда знаешь, ради чего жить! Я подошёл, стиснул её руку. — А ты смотри на это так: тебе удалось небывалое — выиграть у смерти несколько часов сверх срока! Подумай об этом — и тебе станет легче. — Спасибо тебе. А ты не слишком издержался? Есть чем кормить семью? — Есть. Не переживай за меня, — серьёзно ответил я. А сейчас настанет момент, ради которого всё задумывалось. — Я так хочу сделать для тебя что-то. Чтобы скомпенсировать своё отсутствие рядом с тобой… — Кое-что ты можешь сделать. Обряд материнской защиты. — Я никогда об этом не слышала… И я… посредственная волшебница… И палочки у меня нет… А у тебя есть? Я показал одну из своих палочек. — Тебе ничего не надо делать, только искренне пожелай мне помочь, невзирая на свою смерть. И капни на зеркальце кровью. Руны я уже нарисовал заранее, прикрыв штукатуркой. Ничто не надо пускать на самотёк. Кроме того, мне не нужна стандартная защита крови — Альбус и её пробьёт. Она поранила палец о вилку и испачкала кровью зеркало. Потом в комнату вошёл один из моих големов, что был человекоподобным и носил одежду невыразимца. Он поднёс ей флакон с зельем. Она тут же выпила. Её состояние стало стремительно откатываться на прежний уровень. — Прощай, Том! — крикнула она. — У тебя глаза отца! Почти мгновенно она упала на пол. Руны в комнате засветились — сначала я увидел это магическим зрением через штукатурку, потом штукатурка начала растворяться. Чем хуже становилось Меропе, тем лучше — мне. Я подал Элисону сигнал. Белла и Лестрейнджи не дадут ему ступить. Хлопок. Меропа исчезла. Меропа оправилась в прошлое, чтобы оказаться там и тогда, откуда мы её взяли. В том же самом состоянии, в той же одежде и с теми же бактериями. Что бы я сказал Альбусу при встрече? Она получила всё что хотела и умерла. Немногим так везёт! Я корчился на полу. В комнату вошли мои новые големы и стали заталкивать меня в котёл с зельем бирюзового цвета. Что-то слишком часто я варюсь в собственном соку. Минут через пятнадцать я вместе с Воскрешающим камнем вылез из варева и отправился на один из полигонов. Самое время кое-что проверить. Вспоминая свои ощущения после Освенцима, я пробовал колдовать Светлую магию. Ничего не получалось. Нет, жертвы не напрасны. Каждая жертва приближала меня к цели. Если долго биться, можно разбить. Обычно — голову, но иногда — стену. Я — самый искусный Тёмный маг, не стесняющийся в средствах и имеющий Воскрешающий камень. Но этого мало. Кровь всему будет ответом. Кровь любящих тебя. Кровь Барти, кровь Беллы, кровь Дельфи, кровь Меропы. Их кровь в моих жилах. А кровь — это магия. Усилие воли — и даже не заклинание, метаморфизмом меняю структуру руки, и мою руку покрывает моя кровь. Творю заклинание, что я пробовал сотни раз. С моей руки в мишень устремляется Стрела Света. Полигон заполняет мой смех. Нет, я не сошёл с ума — наконец-то, после стольких лет напряжения у меня получилось! Правой рукой я наколдовываю чёрный сгусток, левой — пронзительно золотой. И кидаю это вперёд. Удивляясь, как тренируется Альбус, я через полчаса подбираю режим: моя первая «Песнь Света и Тьмы» сносит мишень. Бывали у меня в жизни счастливые моменты. Но сейчас… Получить Светлую магию, которая не угаснет от Тьмы, Светлую магию, которую можно использовать без оглядки! Конечно, не всё так хорошо: моя Светлая магия минимум дважды дефектна. Я могу колдовать её, лишь используя свою кровь. Похоже, я единственный в мире Светлый маг Крови… Альбуса инфаркт хватит. А во-вторых, часть светлых заклинаний нельзя колдовать кровью. Нет, я не стал вмиг великим Светлым магом. Сила, как цветок, — ей нужно время, чтобы распуститься. Но уж самое простое: объединить Светлое и Тёмное Заклятия, чтобы размазать Дамблдора, если вдруг всё остальное не сработает, я смогу. Я пустил в полигон Беллатрису, чтобы показать ей свой успех. А то мало ли — решит в бою, что я Альбус под маскировкой? — Повелитель, пообещайте мне, что убьёте Дамблдора, даже если заденете меня, — приказали мне. Вообще, изначально планировалось, что я сражаюсь, ты сидишь с детьми под Фиделиусом, но если уж так хочешь… Барти с Дельфи по поддельным документам отправился в Новую Зеландию, остальные сосуды я спрятал среди детей семей маглов в тех странах, где мы заключили перемирие, один под Фиделиусом с Эдвардом. — Я же обещал: ты будешь в центре событий. Мы с тобой встретим Альбуса у нашего Родового Источника. А насчёт площадных атак… Только в самом крайнем случае! И только ради наших с тобой детей. На меня посмотрели влюблёнными глазами. Но некогда. Мне ещё надо сделать часть Гарри крестражем. Потом закончить последние приготовления: расставить заложников, допустить утечку, диктуя Долохову письмо. Я-7 под хроноворотом беседовал с Долоховым. Легилименцией и сывороткой правды я его заранее проверил. — Антонин, — начал я, — обойдёмся без всех этих Лордов, Слизеринов и прочего уважения, которое, я знаю, ты испытываешь ко мне. У меня к тебе один приказ. Ты должен стать заговорщиком! Прямо сейчас. — Против кого, Повелитель? — поинтересовался Долохов. — Против меня, — улыбнулся я. — А какого хуя мне это делать?! — немного возмутился в нецензурном плане тот. — Как зачем? — удивился я. — Смотри, из-за меня тебе не даёт Елена. Ты был лидером боевиков до тех пор, пока незнамо откуда не появился я. Приехал какой-то наглец, это я о себе говорю, и лишил тебя власти в своей группировке. Мало того, от бизнеса с маглами, о котором все знают, забираю себе больше, гораздо больше, чем ты. Землёй распоряжаюсь Мордред как — отдал Елене, а та — оборотням. Маглов не пытаю как надо — без повода. Тебе отказал в повышении. Ты только заявление напиши, прямо сейчас, я откажу. И публично попроси меня об этом. Можешь с Беллой поконфликтовать. Я её уже предупредил. Альбуса никак убить не могу. Если мало, то ещё парочку причин придумай. — А что я с этого буду иметь и как я буду осуществлять свои коварные планы? — спросил Долохов с улыбкой. Иногда забываю, какой у меня контингент работников… Скоро так будут на первом курсе Хогвартса общаться… — Иметь будешь много, — успокоил я Долохова. — Альбус убьёт меня, ты получишь Елену. А сделаешь все просто. Сдаёшь меня Дамблдору, тот убивает меня Бузинной Палочкой. Потом ты остальным говоришь, что спасал Лорда от страшного убийства, но не успел. Судьба у Господина такая — умереть в расцвете сил, молодости и красоты. Ты начинаешь жутко печалиться и собираешь Пожирателей. Горько вздохнув, они выбирают Тёмным Лордом тебя. Жена моя шляется незнамо где, наследника у меня нет, какие преграды? А потом ты начинаешь пожинать плоды своего гениального предательства вместе с Еленой. — Вы бессмертны, вопрос только в том, когда вы вернётесь. А умирать я буду очень болезненно, я допускаю, что вы сумеете предателя достать с того света, если я успею самоубиться. Пожиратели не поверят… И инородца лидером местные не изберут. Местные снобы, что Малфой, что Лестрейндж, никогда не признают меня. Тем более, Тёмным Лордом становятся по праву силы. Елена с Беллатрисой будут на пару меня пытать. Кэрроу будет подносить им инструменты. Бёрк и Селвин передерутся из-за фрагментов моего бренного тела. Барти душеспасительными речами уничтожит мой разум. Не поверят в это, Повелитель. — Поверят, — усмехнулся я. Про внутреннюю кухню мало кто знает, а тут ещё «сила любви замешана». Тем более, я допущу ещё ряд утечек, и Альбус почувствует, что я там. — Может быть, — сказал через минуту Антонин. — Тёмный Лорд обижает своих вассалов, я давно точу на него зуб. Повелитель, это может сыграть. Кого будем резать? Когда? Этот ведь почти нормальный. У меня не вассалы, а сборище маньяков и садистов! И это хорошо! Можно было ещё Малфоя использовать, но в честность Малфоя и в его любовь к чему-то помимо денег никто из англичан бы не поверил. Получив долю доходов в своё полное распоряжение, он стал настолько лояльным мне, что иногда мне становится жутко. Нельзя так любить деньги, нельзя. Особенно нельзя быть таким верным тому, кто помогает эти деньги зарабатывать. Ему в принципе никто не поверит, да и боюсь, что при угрозе моей безвременной смерти Люциус начнёт убивать всех, кто был поблизости от моего тела и не спас мою бренную тушку. Надо будет его чем-то потом занять, у меня как раз есть идея… — Тех, кто хочет лишить нас наших доходов. Партия Альбуса. Ни себе, ни нам… — На куски их рвать буду! — прошипел Антонин почти на змеином. — Где они? Я им устрою 1918 год! Это наши маглы, а не их! Я на них натравлю оборотней, и те их зубами сгрызут… А что ты думал, я своих предложу убивать? Я смотрел на почти тихо беснующегося Долохова. Это заразно. Нельзя так любить благополучие, достаток, уважение и всё остальное. Вот Альбус Дамблдор — стоик. Умнейший человек. Семья погибла? Орден Феникса уничтожен? С должностей сместили? Дамблдор вздыхает и равнодушно принимает всевозможные удары судьбы. Сгорел Невилл — да чёрт с ним. Я его по-доброму убил, я ни в чём не виноват. Поссорился с гоблинами — бывает. Снейп предатель? Тоже хорошо. Пусть лучше изменяет мне и Ордену Феникса, чем Лили. Хотя нет, последние два пункта ещё для Альбуса не очевидны. — Хватит, — приказал я. — Что ты так разошёлся? Ну хочет Дамблдор со своими недоумками сделать нам эпическую гадость, так в чём проблема? В чём неожиданность? Пусть делают. — Кто предал? — прохрипел бледный от ярости Долохов. — Я, — сознался я. — Я слил им часть информации. Ловить будем на живца. Долохов резко успокоился. Пара минут размышлений, и он посмотрел на меня с улыбкой. — Вы подставляли мёртвого Рудольфуса Лестрейнджа? — поинтересовался Антонин. — Я его не подставлял, — жёстко сказал я. — Он сам сглупил. Я не допускаю предательства своих слуг. Я вмешиваюсь до того, как они решатся на это. Ты единственная кандидатура, которая может грамотно разыграть партию, которой поверят всякие нехорошие личности вроде Альбуса. Втёмную тебя сыграть невозможно, да и не нужно, поэтому я и затеял сегодняшний разговор. Ты в игре или как? — Конечно, — оскалился Антонин. — Кого я должен ждать для налаживания контактов? Я-8 говорил с Долоховым, но занимало меня не это. Я-9 работал. Почему только у Альбуса есть рука-протез? Найду донора для руки и сделаю себе руку-крестраж. А что? Какая цель у крестража? Жить. Где крестраж будет в большей безопасности, чем всегда со мной? Нигде. А Альбус… Так давай его убьём. Ты и я — в одной лодке. Пора работать. <c>31 декабря 1926 года. Меропа Гонт.</c> Меропа, борясь с жаром, болью и магическим истощением, вдоль коридора шла по стеночке. Она хотела увидеть своего маленького сына в последний раз. Но её нашли. — Мисс! — крикнула кто-то из магловских женщин. — Да? — сказала она, борясь с болью и кровотечением. — Ну и напугали вы нас, мисс, мы уж думали, вы исчезли из палаты. — Исчезла? — Где вы пропадали? — Где? Где пропадала? — её вели по грязным коридорам, она покорно шла. Голова затуманивалась. Всё словно куда-то плыло… — Если бы я и сказала вам, где… всё равно вы не поверите. Мне нужно было в туалет. — Вот и ваша кровать, напрасно вы встали. Туалет… Сейчас принесу… Вы слишком взбудоражены! — Вы думаете? — пробормотала Меропа. — Так это был сон? Может быть… Хороший сон… Она опустилась на своё смертное ложе, от которого исходило слабое чистое веяние уготованного ей конца, близкого конца, пахнущего грязью. Едва она коснулась кровати, как уснула. Её дыхание оборвалось. Смерть поглотила её.Конец POV Меропы Гонт.
В Магической Англии в 1984 году лицом, пожелавшим остаться неизвестным, был основан благотворительный фонд Меропы Гонт. Также появился памятник самой Меропы, на взгляд обывателей слишком уродливый. Идут годы, на могиле Меропы Гонт опять и опять появляются цветы. И казалось бы, что тут странного, ведь многим помог этот фонд. Но эти цветы появляются каждую ночь. Будто с неба падают. Огромные, красно-голубые, и ни один ботаник не может сказать, где такие растут. Цветы пламенеют, искрятся прохладными удлинёнными лепестками, они словно красное и голубое пламя.POV Альбуса Дамблдора.
Альбус в сотый раз проверял письмо и воспоминания от Антонина Долохова. Может, недавно сделанный волшебный глаз барахлит? Слишком просто, словно в ловушку зовут. Однако всё было похоже: Пожиратель Смерти, почти как Снейп, просил его убить Волан-де-Морта и его ребёнка, а женщину — Елену, оставить для себя. «Елена»… Сложный вопрос. С одной стороны — никакой Елены нет, никто не видел одновременно в бою Лорда и его ученицу, это просто странная игра Волан-де-Морта. Но с другой — Снейп приносил новости, что видел Елену в то время, пока Волан-де-Морт был в картине. Зато теперь он знает, где и как приложить свои силы… И представляет, что, вернее кто, является седьмым крестражем. Очень хотелось посоветоваться с Фламелем, но зачем? Тут половина первокурсников Хогвартса скажет, что его нынешний план — бездарен, чудовищен, бессмысленен и состоит почти из одних если. Даже на фоне предыдущих планов. Альбус допускает, что Фламель при личной встрече сумеет его переубедить уйти вместе с ним «в новый рассвет». Нет, он нужен здесь. Он уже разработал схему ритуалов, единственное, что его смущало — что делать потом, когда у него будет сил не меньше, чем у Волан-де-Морта под Азкабаном и усиленная, но и умирающая Бузинная Палочка. Он всегда думал, что мысли могут быть какие угодно. Мысли ничего не значат, пока они не превратились в поступки. Но сейчас ему было физически больно думать. Посадить Пожирателей в тюрьму? Сразу после его смерти их выпустят. Убить их всех? Геллерт бы оценил. Но Геллерт показал, как точно не надо делать ни при каких обстоятельствах. А ещё, он точно знал — в доме Лестрейнджей он допустил непростительную ошибку. Людей нельзя убивать. Кроме, быть может, Волан-де-Морта. Проблема в том, что он даже сейчас видел путь к победе, для этого всего лишь надо переплюнуть в жестокости Грин-де-Вальда и Волан-де-Морта. Некоторые считают его святым. Ошибаются. Он прекрасно видит соблазн лёгких решений, планов, рождённых с одной целью — не напрягаться. К нему тоже иногда «стучится» тень Грин-де-Вальда — «самого лучшего пророка всех времён и народов», преследующая всех политиков, нашёптывающая превратить народ в неисчерпаемый «расходный материал» на пути в личное бессмертие или к славе. И дело тут не в дискуссии «о роли личности в истории» и о «цене вопроса». Даже если бы Грин-де-Вальду удалось достигнуть успеха и «поднятая на дыбу» Геллертом страна была бы экономически и магически модернизирована и стала «сверхдержавой размером с земной шар». Дело не в известной метафоре, что «Грин-де-Вальд дал Германии своих демонов», которая является квинтэссенцией намеренно примитивных и циничных представлений о его «заслугах перед страной и народом». Все эти разговоры вторичны и не время для очередного обострения. Даже сейчас в определённых кругах Грин-де-Вальд в глазах многих является воплощением «идеального правителя», обладателем неотъемлемых качеств «народного руководителя», «вождя». «Герой», что сам шёл в бой, что не боялся запачкаться, что ничего для себя не брал. Наглядней будет представить, что Грин-де-Вальд победил или просто посмотреть на его пропаганду изнутри. Мифология о Грин-де-Вальде сформирована властью, начиная, как известно, с самого Грин-де-Вальда, лично правившего курс истории. Это — сознательно сконструированный образ, предназначенный не только для одного носителя власти, но — для воспроизводства, для политического наследования. Именно в этом — его особенная опасность и бессмысленность. Это политический миф, как правило, предназначенный исключительно для того, чтобы снова и снова пытаться стать реальностью. Миф состоит из множества важных частей. Самая первая из них — это отретушированная и местами просто переписанная биография «вождя», по прочтении которой возникает образ «солнца без пятен». Геллерт одним из первых магов века реализовал принцип «непредсказуемой истории», переписав сначала свою личную биографию, затем — историю захваченной им партии, а потом — историю всей страны. На мир сил не хватило. В этой сказке о Геллерте воплощена матрица «единственно верного выбора», при которой все другие варианты развития истории представляются абсолютно катастрофическими, вызывают панику и паралич воли. Особое место занимает фактор страха: страшно потерять «отца народов», страшно остаться без «мудрого вождя», страшно не видеть поводыря. Это всё превращает народ в стадо, успокаивающееся только при виде указующего перста. Геллерт закрепил представления о неразумности народа как ведомой толпы, обосновывал неизбежность существования врагов вождя, которые очень показательно называются «национал предателями» и полностью оправдывает их моральное и физическое уничтожение — как персональное, под личным прицелом, так и массовое. И если уж всё равно убивать — почему бы не использовать с пользой? Покормим демонов. Именно Геллерт сформулировал тезис о том, что борьба обостряется по мере приближения «общего блага». Геллерт делал из народа полуполицейского, одна из главных задач которого — искать врагов и доносить на них, инициативно проявлять бдительность, публично требовать смерти «бешеных псов». В результате удалось сделать из народа карателя и садиста, полностью оправдать насилие как главный инструмент управления государством, страной. Уничтожение политических конкурентов, грабительское отчуждение собственности, ликвидация целых сословий и народов, заливание кровью провалов на фронтах войны представляется не только оправданными, но и необходимыми жертвами, когда «жертвователь» вызывает благоговение, а его жертвы — либо презрение и ненависть (для врагов), либо — смиренное сочувствие и сострадание (для павших на войне). Сам Геллерт заранее оправдывал массовую гибель миллионов людей, как неизбежные и необходимые народные бедствия, он формулирует участь народа как главной жертвы, но публично — главного предмета заботы власти. Убитые молчат, а оставшиеся в живых должны быть счастливы. Полностью оправдывает отсутствие свободы как основы общественной жизни. Согласно концепции, народ свободен любить вождя, служить вождю, преклоняться перед вождём. Других свобод не существует. Полностью оправдывает отсутствие свободы совести, свободы убеждений, права выбора. Государство поселяется в нутро каждого отдельно человека и оправдывает уничтожение любого, в ком государство не прижилось. Миф о Геллерте основан на тотальной государственной агитации и пропаганде. Он предусматривает «ложь во спасение», создание перед народом идеальной картины жизни, при которой вера в счастливое настоящее становится священной обязанностью каждого, а усомнившихся ждут концлагеря, пытки, смерть. Сам Геллерт развращает культуру идеологией: он делит произведения искусства и культуры на две категории — правильные и неправильные, полезные и вредные. Первые поощряются, вторые уничижаются и часто ликвидируются вместе с их авторами и носителями. Построенная на предположении материального благополучия, концепция Геллерта способствует нищете и уменьшению производительности труда: полностью обесценивается личное значение труда. Труд может быть только «для Родины», «для партии», «для вождя», но не для самого человека. Оправдывает массовый подневольный труд роль народа как «рабочей силы», которую нужно научиться эксплуатировать. Чем дешевле, тем лучше. Тех, кто хорошо работает, в стране ненавидят: после этих «трудовых подвигов» для всех поднимаются обязательные нормы выработки. Сам же вождь — допустим, Геллерт, — это сказка о тотальном управленце, сверхчеловеке, носителе сверхразума и сверхталанта. Правитель в этом государстве получает моральное право на всё — в первую очередь на уничтожение препятствий на своём пути. Безумие представляется высшим проявлением разума. Государство, власть становятся сверхценностью, полностью довлеющей над народом. Человек, не любящий власть, не может найти себе место в этой системе, он в ней не просто лишний или нищий, он в ней чужой. В идеале — либо пытаемый, либо мёртвый. Отношения человека с государством выше отношений человека с человеком. Чужое преобладает над своим. Сама концепция предполагает полное извращение смысла слов, составляющих основу основ человеческой жизни: хоть семья, хоть счастье. Вводится «родственная ответственность» за «грех перед государством». Сын отвечает за отца. Оправдывает предательство ближнего своего и клятвопреступление. Оправдывает любые ошибки государства, любые ошибки власти перед народом, перед человеком. Власть получает право на ошибку, оправданную самим фактом её высшего по отношению к народу статуса. При этом снимается с вождя личная ответственность за любые ошибки и преступления, все они связываются в общественном сознании с подчинёнными и злонамеренными лицами, явными и тайными врагами, показательные расправы с которыми укрепляют власть и авторитет вождя. И самое ужасное — подобное отношение гарантирует вождю «место в истории» навсегда, ведь страницы, пропитанные кровью, труднее других вырвать из летописи. Мгновенно из злодея и кровопийцы получается спаситель нации, из убийцы и палача — благодетель, чудесно спасший тех, кто чудом выжил сам. Миф о Геллерте, что позволяет ненавидеть народ и бояться его, но публично говорить о любви к народу, вызывает к жизни иллюзию о политическом бессмертии, в которое можно войти, управляя государством и народом живодёрскими способами. Это оправдание бессмертия на пепле и костях. Миф о Геллерте — это надежда политического подонка, мечтающего о всенародной и вечной славе, что полностью избавляет от совести. Это величие одного, стоящее на крови и слезах миллионов, и это величие должно вызывать у кровных родственников, невинно убиенных, слёзы умиления и счастья. Главное, что должен понять носитель власти — возможности политического и личного обоснования, необходимости и полезности любого деяния. Но Альбус смотрит на дело иначе. Этот путь просто кровавое «лекарство» от комплекса неполноценности, преследующего выродков и неудачников, полное уничтожение морали в политике, оправдание лжи и обожествление дьявола, разрешение считать свой бред, свою волшебную палочку, свой карандаш перстом истории, рукой судьбы. И это не просто миф: это страшное искушение для всех, кто обладает властью или стремится к большей власти. Это искушение способно морально уничтожить любого человека, возжаждавшего возвыситься над людьми, снять перед этим человеком любые моральные преграды и обременения. Дорога жизни будет проходить через ад всевластия, но может быть обсажена райскими деревьями, которые растут на крови людей и плодоносят плодами тщеславия. Это не его путь. Только каков его путь? Министр магии, Корнелиус Фадж, публично назвал Дамблдора «предателем и подонком». Фадж волен иметь любое мнение о нём. И даже его озвучивать. Но речь сейчас о другом — как в Магической Англии не быть предателем и подонком. Какой пример даёт стране правящая группа? Как стать уважаемым человеком в Магической Англии? Примером для подражания? Государственным мужем? Таким, как Волан-де-Морт? Окружить себя холуями и холопами. Уничтожить свободу слова. Уничтожить выборы. Засесть во власти навсегда. Напасть на слабые страны, которым не повезло, избегая сильных как огня. Нарушить свою Конституцию и отнять у стран-жертв часть населения. Сделать так, чтобы в ближайшие месяцы «друзья» стали миллионерами. Захватить экономику страны, насадив в ней то ли бизнес, то ли мафию, — поставив на руководство ими соратников. Ограбить население магловского мира. Лишить маглов перспективы, загнав под «точечные изъятия». Врать всем, стране и миру во всём. Всегда и везде. А ещё — убивать и пытать людей, превратив врагов в ресурс, нечто вроде угля, а друзей в растения: польёшь деньгами — растут, не польёшь — вянут. Вот и всё. Это и есть, как не быть предателем и подонком в Магической Англии. Альбус думал. В этот раз он не станет убивать невиновных. Он вообще не станет никого убивать, и без разницы, насколько это будет трудно. Но Волан-де-Морт один ответит за все свои преступления. Он никогда не любил предсказания. Но сейчас не нужно быть пророком. При помощи простой логики и анализирования фактов можно представить, каким будет будущее, если ему удастся его задумка. И это не давало ему покоя. Волан-де-Морт мёртв. Тёмный Лорд не ест, не пьёт, не двигается, не колдует, не думает, не дышит, его сердце не бьётся. Выставленная перед всем смертным человечеством мумия Тёмного Лорда — самое зримое и объективное свидетельство прекращения земной физической жизни Волан-де-Морта. И Волан-де-Морт жив — жив, потому что последствия его деятельности точно так же зримы и продолжают жить; растворены, как кровь, в почве истории, при температуре кипения впаяны в судьбы почитавших и ненавидевших его магов. Победила «революция», неведомое в магическом мире явление, ключевое слово в понимании философии и психологии деятельности революционеров. В переводе с латыни — просто переворот. Общества и государства магического мира под воздействием нечеловеческой воли Волан-де-Морта полностью меняли систему координат. Маги ломали и уничтожали предшествующие им общественные и государственные скелеты, разрывали живые связи, заменяя их плодами своего космического воображения, скоротечно и бескомпромиссно воплощаемыми в жизнь. Маги теперь — это люди, которые признают за собой право делать счастливыми себя, в том числе против воли других людей. На этом пути они перешагивают и отвергают сомнения, расстаются со многими простыми человеческими чувствами, отказываются от радостей и слабостей. Маг — это сверхчеловек, супермен, герой. У него высыхают слёзы, он чувствует себя мессией и воплощает в себе Высший суд, заведомо пренебрегая судом человеческим. Маги — самые несчастные люди, но они не знают об этом. А если им это сказать — лишь рассмеются. Но их несчастье, их человеческая ущербность и обделённость рождают горе для подвластных им маглов. Люди слабы. Они часто сами возносят на пьедестал власти своих будущих губителей. Люди готовы снять с себя и отдать другому, всесильному — лидеру — своё неотъемлемое право распоряжаться своей жизнью и судьбой. И с этой минуты люди отрекаются от себя. Судьбы магов печальны. Всё созданное их фантастической энергией оказывается смертным. Маги разных стран дерутся за наследие Волан-де-Морта, пожирая друг друга и переписывая (вслед за самим Тёмным Лордом) учебники истории, конституции, законы, сравнивая с землёй могилы жертв, стирая с камней имена. Маги убийцы рождают магов убийц. Разрушители порождают разрушителей. У новых магов всегда есть враги. Враги — это точно такие же маги, их зеркальное отражение, его неотъемлемая телесная часть. Все они мнительны, недоверчивы, жестоки. И не могут жить без Тёмной магии. А ещё маги нового мира — это люди на войне. Потому что проводимый курс — это курс вопреки человеку. Это достижение цели любой ценой. Ценой крови и ценой жизни. Ценой души. Прежняя война с Грин-де-Вальдом — это просто бездетная и бездуховная дочь нынешней. И возникающие на пепелище гражданских войн магов империи магов могут сколько угодно прикрываться бравурными маршами, мощными символами, торжественными пенями. Вся эта политическая косметика, подобно крестражу, только скрывает морщины и язвы реального грешного и смертного лица. Рано или поздно портрет гибнет, и лицо являет чудовище миру, чтобы вскоре погибнуть. Но маги нового мира сделали из своих родителей идолов, размножая их в тысячах бездушных и фальшивых статуй и бюстов, портретов и орденов. Они таким образом кланяются им — ещё живущим или уже умершим — в верности с усердием воинствующей неподлинности. Плоды нового курса — это всегда коррозия искренности и апофеоз фальши. В магическом мире идёт расплата. Расплата для всех — причастных и непричастных, виновных и невиновных — за неуважение к человеку, за безысходные унижения и несправедливости, за отрицание ценности и достоинства самой человеческой жизни. Теперь магами двигает уже не корысть, а отчаяние и месть. Всё это течёт по бурной реке ненависти. Волан-де-Морт в конце 20 века возглавил такой речной поток — самый жестокий за всю историю Магической Англии. Поток длиною в девять лет забрал тысячи жизней. Он выдохся вместе с создателем века назад и отпустил страну. Но дело Волан-де-Морта живёт. Именем Волан-де-Морта. Альбус Дамблдор умирал, победив Волан-де-Морта, бессильным что-либо изменить в перевёрнутом Волан-де-Мортом мире. Всё уже принадлежало другим, не менее жестоким и не менее амбициозным политикам, но намного менее одарённым и аккуратным. Они взяли пример с учителя и пошли дальше. Так, как это понимали. Так, как были воспитаны самим Тёмным Лордом. Увы, жизнь не математика. Минус на минус даёт большой минус. Но воздаяние Волан-де-Морту удалось. Оно не отпускает того и после жизни — там, где покоятся простые смертные, там, где душа человека находит успокоение и примиряется со своей судьбой. Волан-де-Морту, многократно презревшему чужие жизни, повредившиму собственную душу, стала недоступной и личная смерть. Он принудительно пребывает в своем мавзолее, или пантеоне, или пирамиде, или саркофаге, уже мёртвый, но всё ещё не бестелесный, и по-прежнему неприкаянный. Даже если оболочку уничтожить и возродить — он всё равно возрождается этим же трупом. И это страшнее, чем пожизненное тюремное заключение. Потому что это может длиться вечно. Тёмный Лорд принадлежит Тёмной Империи как вещь. Как раб. Когда строили вечный дом для Волан-де-Морта, то всерьёз говорили о том, что Тёмная магия откроет возможности для воскрешения мёртвых. И тогда Волан-де-Морт вернётся. Такое вот воплощение высшей власти нечеловеческого над человеком. Всесилие насилия, как понуждение к невостребованному существованию. Как апофеоз искусственной жизни над естественной. Волан-де-Морт напоминает нам о вечном ужасе бессмертия. Оставьте его в покое. Подарите ему смерть. С трудом Альбус Дамблдор вынырнул из тяжёлых мыслей. Его план неизменен. Его ждёт последняя встреча с Волан-де-Мортом. Волан-де-Морту это не понять. Не понять, как можно уйти из власти не вперёд ногами и не под гарантии преемника. Не понять, как можно уйти из жизни, не цепляясь за жизнь крестражами. Ведь куда уходить Волан-де-Морту? Того везде ждёт мутное, опасное будущее. И ещё такие, как Волан-де-Морт, считают, раз уходишь — проиграл. Это верно. Проиграл. Но это закон жизни — все когда-то проигрывают. Это нормально. Ненормально, когда власть бесконечна. Потому что такая власть — насилие над обычным ходом жизни. Бессмертия она не даёт, только сеет иллюзии. Альбус уходит, пытаясь доказать, что перемены — суть свободы демократий. Волан-де-Морту этого не понять. Тёмного Лорда ждёт только только гниение и распад. А ему пора делать ритуал. Бузинную Палочку совсем не жаль, а вот Мантию-невидимку и правда жалко.Примечание автора. Как не надо писать концовку. Ответ всем, кто обвиняет меня в сливе.
Стёб. Посвящается всем тем, кто играл в Масс Эффект 3.
Волан-де-Морт напрасно взял на финальный бой Воскрешающий камень. Едва он приблизился к Дамблдору, пошла странная реакция. Очнулся он в пустынном Хогвартсе. Рядом с ним стоял какой-то пацан. — Ты кто? — спросил Волан-де-Морт ребёнка, смахивающего на Гарри Поттера. — Я катализатор, — ответил малец. — У тебя три пути. Первый. Уничтожение Даров Смерти и Альбуса Дамблдора. Ты можешь уничтожить Альбуса Дамблдора. Но если у тебя мало очков, погибнут и все твои. Из Воскрешающего Камня выстрелит красный импульс. По Земле пройдёт волна, которая уничтожит не только Альбуса, но и все постройки, и людей. Обитаемые миры превратятся в руины, а вся магия перестанет действовать. Ты, Волан-де-Морт, будучи хозяином Воскрешающего Камня, тоже погибнешь. Второй путь. Контроль Альбуса и Даров. Ты, Волан-де-Морт, покинешь материальную оболочку, интегрируя свой разум в инфосферу и беря управление Дамблдором Всемогущим. Воскрешающий Камень выпускает зелёную волну, которая не наносит повреждений, но всех зомбирует. Синтез с Дарами Смерти и Дамблдором. Ты познаёшь силу любви. Собрав последние силы, надо броситься в энергетический луч из Воскрешающего Камня, чтобы преобразовать всю жизнь в мире. Воскрешающий камень выпускает голубой луч, и теперь все занимаются не войной, а сексом. А в сексболе нет проигравших. — А что за очки? — спросил Лорд. — Зависит от числа твоих войск, индекса поддержки электората, и главное — спасёшь ли ты Беллатрису. — Что за х…! Авада Кедавра! — говорит Лорд, паля в Гарри. — Цикл будет продолжен, — отвечает Гарри, игнорируя Аваду. — Альбус заберёт твою душу и использует её для создания жнеца из Тёмного мага.