Не в службу

Джей-Джей брал от жизни всё. Одиночный выстрел — это не его, он переводил режим и хуярил очередями, расходуя все тридцать боеприпасов собственной энергии из магазина и умудряясь держаться с ещё одним в патроннике. До призыва перепробовал практически всё, что только можно было, от футбола и льда до танцев и музыкалки. После завершения срочной службы встретил девушку, ещё одну, ещё, и, в общем, даром на гражданке времени не терял, пока не приспичило обратно, на этот раз в сержанты. Взяли с руками и ногами. Зато голову забыли, съехидничал Юра. Джей-Джей в долгу не остался: — Голову я уже здесь потерял. — Все, заткнись. Джей-Джей не затыкался, все пиздел о канадском укладе жизни, да-да, Юра, не западном, именно канадском, не надо нас с американцами миксить, они и наш вероятный противник тоже. Говорил о бешеных нагрузках, ежедневных занятиях по рукопашке и стрельбе. Так вот как вы там все заматерели, поражался Юра, у нас такие сказки только погранцы да вдвшники рассказывали, нашим только дай зарядку поделать — без нытья и слез не обойдётся. Джей-Джей скептично смотрел на него и показывал пальцем на свою бровь и едва заметную ссадину на скуле. Юра наконец посчитал нужным осведомить: — Так Отабек боксом занимался. — Он же тоже русский? — хмурился Джей-Джей. — Ага, русский. Только глаз узкий. Казах он. — А ты точно русский. — Имеешь что-то против русских? — Нет. Просто вы злые какие-то. — Пиздец. Мы ведь и никогда не нападали первыми. — Это верно, — Джей-Джей задумался. — Обе войны. Хотя все могло быть. Ты хорошо знаешь историю? — Я ее прогуливал, — оскалился Юра, откинувшись на спинку стула. Джей-Джей отзеркалил его движение, едва не свалившись с табурета. Спина ныла от долгого сидения на одном месте, и Юра поморщился, разминая шею. — А я предлагал на кушетку, — сказал Джей-Джей, потянувшись. Снова скрестил руки на столе. — Это чтобы ты лапы при себе держал, — заявил Юра, скрестив руки на столе на манер Джей-Джея и подавшись чуть вперёд. Стол достаточно узкий, чтобы в таком положении можно было спокойно соприкасаться. Джей-Джей этой возможностью пользоваться не спешил. — Ты сама невинность. — Серьёзно. Оторву. — Ладно, — сдался Джей-Джей. — Тогда без рук, — и уставился на него двумя гляделками, почти серыми под светом ночной лампы. Они смотрели друг другу в глаза несколько секунд, в течение которых Юра честно пытался найти слова, да вообще спиздануть хоть что-нибудь, что его бы отвлекло. Внезапно подумал о дедушке. — Мне деда рассказывал, что везде все желают доброй ночи, — тихо произнёс он. Джей-Джей, смотревший на его губы, немедленно перевёл взгляд на его глаза. — А у нас желают спокойной. Почему, спросил. Я все думал, думал. А он говорит: когда у нас война началась? В сорок первом, говорю. Ну, когда? Вроде ночью. Или под утро, не помню. И деда такой: с тех пор все и говорят «спокойной ночи». Чтобы ни одна гнида... Может и неправда, но я поверил. Джей-Джей молчал. Проникся. — Раз уж Америка и ваш вероятный противник, — Юру немножко понесло. — То в случае нападения будем ждать нового союзника. — Мы очень мирная страна, — возразил Джей-Джей. Так и знал, что так ответит. — Лучше я тебя и деда к себе заберу. — Не надо, — недовольно протянул Юра. — Я воевать буду. В смысле, лечить. Под пули лезть и штопать всех. — Не надо под пули. — А ты как хотел? — Тогда я к тебе прилечу. Будем вместе. Буду солдат от тебя отгонять и нагибать американцев. А не наоборот, хотел спросить Юра. Будешь отгонять от нас американцев и периодически нагибать меня. А лучше каждую ночь, потому что на войне пиздец, на войне никогда не знаешь, что будет через секунду, наступления, нападения, разведка, я же с ума сойду. Пожалуйста, не надо к нам, и никакой войны тоже не надо, война это слишком страшно. — Да тебя застрелят в первом же бою. — Ты меня спасёшь. — Солдат, если тебя застрелят, то я уже ничего сделать не смогу. — Поцелуешь - оживу. — Бля. Бабы на гражданке штабелями падали, да? — Да, — не скрывал Джей-Джей. — А тебя не раскусишь. — Скорее всего потому, что я не баба. — Ты принцесса. Ты повторяешься, хотел подметить Юра, однако не успел. Джей-Джей врезался губами в его губы и уже лез языком, оставляя руки по-прежнему скрещёнными на столе. Без рук, да. Зато с глазами. Конечно, давай пялиться друг на друга, пока сосемся. Бля, к черту. Юра потянулся руками, обхватил ладонями лицо Джей-Джея, опустил на шею, обнял. Они вдвоём приподымались и уже возвышались над столом, не прекращая целоваться. А потом Джей-Джей разорвал поцелуй, одним махом обошёл стол, ногой отодвинул стул и позволил себе распустить руки. Усадил Юру на стол, чуть не опрокинув лампу, сам устроился между его ног, прижался теснее некуда, присосался вновь. Какой страстный, ты погляди. Сейчас же ночь, никто не войдёт, может и отыметь под шумок. Вон, уже толкался маленько, терся, бёдра сжимал, халат комкал, совсем охуел, боец, ещё... — Юра, — выдохнул Джей-Джей, и прежде чем Юра успел понять, провёл двумя пальцами по его влажным и распухшим губам, помял, засунул внутрь только кончики, оттягивая нижнюю губу, смотрел сумасшедшими глазами, зашептал зачем-то на английском: — Ты себе не представляешь, что я хочу с тобой сделать. Юра, естественно, понял, спросил на русском: — Сосать? Можешь на английском, если сложно, — а ему наверно сложно, учебники и репетиторы таким словооборотам не учат. В армии тем более. Порнуха-то вся на английском, я знаю, я наслушался, я пойму. Джей-Джей поблагодарил, продолжая тереться об него, горячо задышал в ухо и начал шептать про то, как хотел членом между его, Юры, губ, хочу, чтоб ты взял его, Юра, хочу тебя трахнуть, Юра, долго и нежно заниматься с тобой любовью, нагнуть и выебать, связать тебя, истязать тебя, целовать тебя, я испепелю тебя к утру, Юра, я сгорю сам. Юра хренел от таких слов, недовольно матерился, одновременно позволяя Джей-Джею насиловать его ухо, сам подставлял шею. Джей-Джей напирал, как танк, как БМП, как броневик, а Юра что, Юра этих монстров не боялся, ему по роду войск не положено, ему наоборот интересно осмотреть на пригодность, стянуть китель, майку, проверить наощупь, особенно внизу, приставить ладонь к груди с левой стороны, убедиться, что тарахтит так же бешено, как у него самого. Прошёл всего месяц, думал Юра, помогая Джей-Джею расстегнуть свой халат. Осталось всего пять, думал Юра, вручив Джей-Джею бутылочку масла для массажа. У нас все равно не по-настоящему, думал Юра, млея под тяжёлым Джей-Джеем на кушетке. Сильнее, выдыхал Юра, заебал, ты солдат или где, а Джей-Джей его затыкал, каждую секунду затыкал поцелуями, сминал его тело, сплетал их пальцы, прилипал к нему и, сука, не отводил взгляда с его глаз. Надо было сзади, чтоб не видеть, что это вообще за дичь, мы ж не до того пидоры, чтоб смотреть друг другу в глаза при вот этом вот, лобызаться и кончать в унисон. Мне так не нравится, Джей-Джей, хватит смотреть, я тебе щас гляделки-то вырву, хватит мучить, мне не нравится, черт-черт-черт, мне никогда не было так хорошо... Джей-Джей отправлял все Юрины «никогда» в полет к хуям. Он плевать на них хотел. Первый наш поцелуй в свинарнике? Первый наш секс на кушетке в медпункте? Ну и что, Юра, зато лучший поцелуй и лучший секс. — У меня и получше бывало, — сказал Юра, прислушиваясь к себе и не понимая, соврал или нет. Тело не отзывалось и блаженно остывало. — Лучше меня? Да не может быть, — Джей-Джей сиял ярче обычного. — Ты вообще пиздабол. Столько всего наговорил, а на деле... Джей-Джей заржал: — Не все же сразу, Юра. У нас еще много времени. — Пять месяцев? — рискнул уточнить Юра, вперив взгляд в малюсенькую родинку под косточкой ключицы. Зачем ты так напряжённо замолчал, скажи что-нибудь. — Очень долгие и насыщенные пять месяцев, — замечательно выкрутился. Не планировал он ничего серьёзного. — Я не думал, что встречу здесь кого-то. Ой, заткнись, концентрат голубизны убивает просто. — Вредно тебе думать, — бросил Юра шаблоном. — Ну, когда влюбляются, обычно не успевают подумать. — Заткнись, а. — Никогда и никому не говорил после секса, что влюблён. — Забодал, замолчи. — С тобой все мои «никогда» летят к хуям просто. Юра против воли вздрогнул, замер, почти дышать перестал. — Сейчас в казарму ночевать пойдёшь. Джей-Джей никуда не ушёл, пожелав спокойной ночи. Обнял, прижал к груди, ткнулся носом в макушку. Юре вдруг, наоборот, захотелось пошевелиться. — Тебя и материться уже научили? — Ты вроде спать хотел. — Так научили? Абрамов, небось? — Он самый. Юра разулыбался: — Вот и новый день прошёл. Джей-Джей отозвался незамедлительно: — Ну и нахуй он пошёл. — Завтра будет день опять. — Ну и в рот его ебать. — Джей-Джей зевнул. — Юра, мы это всю первую неделю перед отбоем повторяли, до автоматизма уже. А разве это плохо, сами ведь хотели вкусить жизнь в российской армии как подобает. Спасибо, однако, что хотя бы портянки размотали и кирзачи сняли, проверка строевой подготовки скоро, прусский шаг, нога под углом сорок пять градусов, носок оттянут, колени несгибаемые, а печатать шаг в берцах значительно удобнее, не надо крови. Спасибо, что жаловаться перестали на отсутствие в плане практических занятий по стрельбам, как будто наши бойцы не хотят мишени таранить на полигоне, вместо того, чтоб казармы с утра до ночи вылизывать, да только кто им столько патронов выдаст. Нам выдают, пожал плечами Джей-Джей. Это потому что страна у вас мирная, пули для картонных мишеней предназначены. Дай бог, сказал Джей-Джей, лишь бы не для людей. — А если война? — спросил Юра, глянув на время. Пять тридцать. Четыре часа поспали, нормально. — Я же сказал, что прилечу к тебе. — А я сказал, что тебя застрелят в первом же бою. — Ты будешь плакать, если это произойдёт? — поинтересовался Джей-Джей, обнял сзади, поцеловал под ухом. Дурак ты, Джей-Джей, таких, как ты, всегда убивают первыми. — Какой приятный разговор с утра. Юра сжимал его руки своими, уставившись пустым взглядом в пол, и думал, что он бы, наверное, рыдал. Ему приснилась война, танки, бомбеж с воздуха и сержант Леруа с пулей в шее, задыхающийся, весь в крови, с застывшими глазами и леденеющим телом в руках Юры. — Черт, подъем через полчаса, — спохватился Джей-Джей. Юра не отпускал его до талого. Проводил до выхода, плюнул, вышел на улицу, сам к нему потянулся, сам облапал его всего, наткнувшись на удивление и получив такой же ответ. Джей-Джей все-таки забеспокоился: — Все хорошо? — Да, — нихрена не хорошо, сейчас внутри все взорвется от дурного предчувствия. — Беги давай. Джей-Джей поцеловал ещё раз и убежал. Предчувствие лишь усилилось.