Не в службу

Скажи Юре кто пару недель назад, что он решится наведаться в гости к особисту, он бы пальцем по виску постучал. Причем не в кабинет в штабе, где Виктор не показывался с момента, как уехал Леруа, а прямиком домой. Юра облачился в джинсы и футболку, накинул куртку, дедушке врать не стал, сказав, что сходит проведать Никифорова, застрявшего на больничном. Дедушка одобрил, только брови нахмурил, мол, а чего в выходной, да еще так поздно. Потому что раздумывал весь день после пятничной посиделки с Бекой, Гошей и Милой в ее квартире. Попович, как и Никифоров, в часть тоже больше не заскакивал, тогда как Юра все надеялся его словить и выведать о заключении прокуратуры в подробностях. Что ж ты сразу не сказал, удивилась Мила, ходишь смурной весь, сейчас всё будет. Правда так сходу нельзя, наставляла она, надо обстановку непринужденную, на уши присядем, язык развяжем, только без фанатизма, а то амуротерапии не избежать. Без фанатизма не получилось, но Гоша в этот раз воздержался от любовных историй, принявшись помогать Миле убрать со стола, пока Юра переваривал новую информацию с Бекой на балконе. Нет, Мила почти нигде не ошиблась, успокоив их еще тогда в чепке, однако одну деталь все же упустила, повторив версию про обозленного вердиктом Виктора за столом своей кухни. На рассказе Гоша сдвинул брови, подтвердил, что да, особист возникал, только совсем не по поводу Леруа, а насчет Кереева. Никифоров как раз был за то, чтобы от Леруа отъебались, а вот самострельщику, отпрыгнувшему от дисбата, спуску давать не хотел. Юра переглянулся с Отабеком, молча договорившись обсудить позже, но это позже привело к еще большему количеству вопросов, на которые были ответы только у Виктора. Юра не стал говорить Беке о своем решении, хлопнул по плечу Гошу на прощание, наплевав на то, как тот неприязненно отреагировал на его неуставные отношения с канадцем. А все Мила, блин, взяла и проболталась сотруднику военной прокуратуры, подзабыв, что с такими персонами в армии делают. Как так-то, морщился Попович, таких же в армию не берут. Ну ты чего, ты же даже не знаешь, какая у них любовь была, нежно вздыхала Мила, невзначай касаясь его плеча. Гошка больше не косился, а Юра больше ничего не говорил и к рюмке не притрагивался, безуспешно пытаясь не стопориться на словах Милы в голове каждые две минуты. От Отабека о Джей-Джее он услышал лишь то, что долетел тот нормально, и рана его пока не беспокоит. Этого Юре было достаточно, и Бека понял, оставаясь с Леруа на связи. Вот у них все заебись, из чуть ли не врагов в дружбаны, которые готовы закрыть друг друга от пули. Многие сослуживцы бы позавидовали. У Юры, оставшегося с убитыми нервными клетками, завидовать было нечему. Сам он избегал этого неприятного чувства, пока не увидел трепещущую искорку между Гошей и Милой, у которых вряд ли что-то могло зародиться еще пару лет назад, и вспоминал себя, глупого и влюбленного, до того момента, как особист заявился раскрыть ему глаза. А я, дурак, не слушал его, сглотнул Юра, топчась перед его дверью, чей номер был любезно подсказан дедом. Как бы все могло обернуться, если бы мне попросту было начхать. Стук в дверь показался ему оглушительным, как боевая тревога перед неминуемой опасностью. Послышавшиеся шаги и глухое «кто?» отрезало все пути к отступлению, и Юра назвал свое имя, не дрогнув, когда дверь перед ним отворилась. — О, радость моя, — с ноткой удивления, но в целом равнодушно поздоровался Никифоров, оперевшись рукой о косяк. Впускать не спешил, выглядел слегка помятым в черном трико и такого же цвета майке, как будто только проснулся. — Значит, правда, — вымолвил Юра, уставившись на его нос. Бинтов не было, отек, видимо, за эти дни спал, и теперь красовались лишь пластыри. — Полюбоваться пришел? — улыбнулся Виктор, не испытывая никаких неудобств совершенно. И правильно, хоть морду и подпортили, но не изуродовали ведь, даже шарма придали, пусть и слегка угрожающего. Юра помотал головой. Торжество возмездия как вспыхнуло, так сразу и затухло, но определенно не чувством жалости. Ну, огреб и огреб. Дальше что? Никифоров убрал руку с косяка, подвинувшись вбок. Юра приглашение принял, перешагнув порог и всё-таки вздрогнув, как только за спиной хлопнула дверь с глухим звуком. Виктор, впрочем, сразу отошел на кухню, обыденным и немного уставшим тоном спросив, чай, кофе, чего покрепче. Юра от предложений вежливо отказался, повесил куртку на крючок в прихожей, пробежавшись взглядом по двум комнатам, в одной из которых заметил разбросанную кипу бумаг на столе. Особист и на больничном времени не терял. Почему-то представилось, как он хмуро склонялся над этим столом, рыская в поиске нужного документа, злился, проходил в кухню успокоиться заваркой чая, как сейчас, хотя его об этом не просили. Все еще деловой, но уловимо уязвимый, как любой человек, впустивший в свой дом. — Как там в части? — поинтересовался Никифоров чуть громче под шум кипятящегося чайника, доставая печенье с верхнего шкафчика. — Нормально, — ответил Юра, наблюдая за ним с порога кухни. Абсолютно нормально, повторил он про себя, просто обычный разговор двух коллег, чего здесь нервничать. — Чего стоишь? — Виктор вздернул брови, кивнув на стул. Что бы там ни было у Никифорова на уме, подкупать своим поведением он умел мастерски. Юра непроизвольно расслабился, как в тот раз в спортбаре, через силу велев себе не усыплять бдительность. С отсутствием алкоголя это казалось проще. С присутствием Виктора, даже таким непривычно домашним, вообще ничего не оказывалось простым. Никифоров поставил на стол тарелку со сладостями, две чашки и заварник, опустился на стул напротив присевшего Юры, протянув ему ложку. Юра взял, прислушавшись и подметив, что Виктор и близко не сопел. — Заживает быстро, — произнес он, посмотрев на его нос более внимательно. — Перелома нет, — объяснил Виктор, сосредоточившись на разливании чая. — Хотя удар, конечно, был мощный. Особист говорил так, словно не ему засандалили в нос, заставив закрыться в квартире на две недели больничного. Словно не точил зуб, не дав ход делу. — Почему не доложил? — наконец спросил Юра. Виктор протянул ему чашку с чаем. Юра осторожно обхватил ее пальцами сверху за ободок, тотчас же решив, что и глотка не сделает. Майор смотрел на свою чашку, в которую заливал кипяток, и ухмыльнулся: — Заслужил. Да брешит же, ей богу, когда таким смиренным вдруг стал? Где это его «пальцем щелкну – и упекут твоего Леруа далеко и надолго»? Где обещания расправы? Где задетая гордость офицера, нет, федерала, в конце концов? Или наоборот, прищурился Юра. Не стал выдавать себя на посмешище, ведь кому будет дело до его негодований, когда виновник улетел? Любой офицер на его месте бы на говно изошелся, брызжа слюной, в том же ФСБ вряд ли бы за такое поведение по головке погладили. Не солидно, после драки кулакам надо отдохнуть. Там что-то другое, размышлял Юра, догадавшись, что чекист и Леруа раскидали все по пока неведомым ему понятиям. — Страшно подумать, что было бы, если бы я зашел дальше, — продолжил Никифоров, покосившись на Юру. — Ну, каково это? Когда за тебя готовы приговор себе подписать? Нездорово это, отводил взгляд Юра. Сердце Виктора услышало, испытав уже привычную тревогу и вместе с тем задрожав от плавящего все внутренности тепла. Юра как никто знал, что Джей-Джею на субординацию было плевать, если дело касалось его. Но напоминать себе об этом казалось лишним. — Надо же быть настолько недалеким, — исправился Виктор, откинувшись на спинку стула. К чаю он не притрагивался. — Сказал бы я в другой раз. А пиндос твой ненаглядный, честно скажу, удивил. Юра встрял чисто машинально: — Он не пин… — Он служил в Штатах, — сурово перебил его Виктор. — Без вариантов. Юра был слишком озадачен, чтобы родить следующий вопрос. Он не задумывался о том, что Леруа мог служить в стране вероятного противника, как сам Америку и обозначил. Никифоров, просканировав растерянность Юры и, видимо, заскучав без общения за пару недель, решил пуститься во все тяжкие. — Не думал, почему его так резко выдернули? Пацан-то золотой, отец честный труженик парламента. Из влиятельной семьи, припомнил Юра, не слишком удивившись и не веря, что Леруа мог этим бравировать. Он хвастался чем угодно, только не семьей, о которой предпочитал не заговаривать в принципе, потому что разговоры сводились к логичному «зачем с такими связями в армию». И вправду, зачем? — Поэтому ты не стал… — жаловаться? Докладывать? Он не рискнул закончить, увидев, как Виктор снисходительно мотнул головой. — Да хоть министр обороны, ответственности это с него не снимает. К тому же, зашевелились они только после заключения прокуратуры, не торопились даже его состояние узнать. Сдается мне, янки не в самых теплых отношениях со своим отцом. Допустим, медленно кивнул Юра, все равно до конца не понимая, чем семейная проблема могла так помешать Канаде среагировать на ранение своего бойца незамедлительно. Дожидалась вердикта, а затем резко дернула со свежей раной, не оставляя сомнений, что в противном случае действительно позволила бы его посадить. Мы мирная страна, говорил Леруа. Если боец проебется за рубежом, Канада же его и съест, заключал Юра. А если ты еще к тому же сын чиновника, то пизда рулю — звонок посольству и с вещами на выход, пистон дома получать. — Косяк, — резюмировал Виктор, стукнув указательным пальцем по столешнице. — Может быть даже не первый. Канада бы и ухом не повела, если б мы упекли их патологического залетчика. После того, как особист подтвердил соображения Юры, закономерность картины Леруа в карцере показалась полным абсурдом. Но он все же спросил: — А мы бы упекли? Тут Виктор широко улыбнулся. — Нет, конечно. Подрывать отношения из-за солдата, который героически спас отечественного срочника? Да где это видано. От возмущения Юра долго не мог найти слов, хотя считал, что был готов после рассказа Гошки. Никифоров, твою за ногу, что ты вообще сейчас несешь. — Ты же сам хотел его посадить? Виктор терпеливо вздохнул. — Нахрен он мне в тюрьме не сдался, — он подался вперед и сложил руки на столе. Глаза его лукаво улыбались. — Он мне здесь нужен был. А тут этот Кереев все подпортил, да еще и по дурке соскочил. Такие люди опасны для общества. Опасен для общества ты, сволочь особистская, людям жить спокойно не даешь, интриги плетешь, шантажируешь почем зря, все время за нос водишь, сам по носу получаешь действительно, сука, заслуженно. — Ты меня просто наебывал? — спокойно спросил Юра, хотя все внутри кипело. — Чтобы я с тобой..? — Не говори мне, что ты бы согласился, — насмешливо прищурился Виктор. Вопреки застилающей пелене гнева, Юра сдулся так же быстро, как завелся. Ну какая же ты гадина, знал же, знал, что не соглашусь, не стану, пошлю, а все равно доебывался, играл, развлекался. Юра потерялся, не зная, понятия не имея, что чувствовать, облегчение или ярость оттого, что так обвели вокруг пальца. И до конца ли, раз Виктор виды на него не имел, но все равно каждый божий раз заставлял усомниться в Джей-Джее? Зачем ко мне лез, если целью был он? Незаметно глубоко вдохнул, успокаиваясь. Вопросы еще не закончились. — Зачем он тебе здесь? Виктор встал со стола, покинув кухню и, вернувшись с листом, подвинул чашку Юры и тарелку с угощением в сторону. — Соглашение о неразглашении. — Он положил перед Юрой документ и ручку. Тот уставился на лист со смесью подозрения и непонимания. — Ну же, — подбодрил Никифоров. — Ты ведь за ответами пришел. Бумажка серьезнее некуда, подумал Юра, не попиздишь. И, потрудившись прочесть все, несмотря на нависающего чекиста, уверенно подписал. — Не соврешь? — всё же уточнил он. Виктор перевел взгляд с документа на него: — Слово офицера. Обе чашки и сладости оставались нетронутыми, когда майор вернулся на место, придав тону максимальной строгости. — Я мариновал Леруа перевестись в разведку. Языки есть, физуха есть, в критических ситуациях соображает быстро. Плохо, что попадается, но тем не менее, как с гуся вода. Разведшкола как раз бы из него первоклассный продукт слепила. Разве не ты утверждать брался, что Леруа сам родом из таких подразделений? — Разведчика или шпиона? — бросил вслух Юра. — Учитывая его способности, и то, и то. — Разве военнослужащего Канады можно завербовать в чужую разведку? Это же измена родине? — Я не до такой степени обнаглел, — хохотнул Виктор. — В Канаде разведка ни к чему. А вот Штаты — другое дело. — Так ты сказал, что он служил там, — нахмурился Юра. Теперь он вообще ничего не понимал. Виктор втянул воздух сквозь зубы с видом человека, готовящегося признать свою ошибку. — Об этом я узнал после того, как он заехал мне по носу. В целом, даже если бы знал, это ничего бы не поменяло. Мало ли, какой там у них обмен опытом произошел, солдат всегда в первую очередь действует в интересах своей страны. Канада и Штаты тесно сотрудничают, но если брать разнопланово, отношения далеки от добрососедских. Тут у меня сомнений не возникало, тем более, Леруа не отказывался и был, в общем-то, вполне заинтересован. А потом слетел с катушек, ударил офицера, и пригрозил доносом сержанту батальона американской пехоты. До Юры медленно доходил смысл именно последних слов. Джей-Джей, ты что… — Шантажировал? — неверяще вопросил он. — Тебя? Виктор кивнул. — Одной фамилии сержанта хватило, чтобы пазл сложился. Нет, разумеется, о моих людях Леруа знать не может, но ему стоит только заикнуться о потенциальном российском шпионе этому сержанту, в рядах американской пехоты начнётся тотальный чёс. И в других войсках заодно. Где шпионы курируются уже другими сотрудниками ФСБ, додумал за него Юра, не веря в то, что канадский рядовой мог поднять такую бучу. Пахло здесь не стукачеством, боже упаси, не доносом, как изволил выразиться Виктор, а вполне прямой угрозой патриота, отстаивающего интересы обеих наций одного материка. — Но ведь это сержант, а не офицер, — заметил Юра. — Вот именно, что сержант. Среди солдат пойдут волнения, а там и до командования недалеко. Еще больше не верилось в то, что это могло испугать Никифорова. — Поволнуются и обойдется. Твои же спецы, обученные. Виктор был как никогда серьезен: — Я никогда не рискну своими бойцами, Юра. Подобная командирская преданность вызывала уважение. А ведь по-другому никак, офицер боевой, ценность жизни солдата знает как никто. Тот еще пассажир, конечно, но в том, что федерал скорее пожертвовал бы собой, чем подставил сослуживцев, Юра был уверен безоговорочно. Неужели у Виктора не было ни малейших сомнений, что Леруа согласится? — Он бы согласился. — Блядь, надо переходить к федералам, чтоб так же научиться мысли читать. — Если бы не ты. Леруа, выходит, снялся с крючка строящей на него планы ФСБ и прибег к шантажу последствиями пострашнее, чем просто разбитый нос. Юра не был солидарен с Виктором: Джей-Джей не стал бы шпионить за бывшими сослуживцами, пусть и вероятными противниками, резину тянул до последнего и шлепнул ею по руке зазевавшегося особиста. То-то же груженый ходил в части после его визитов — думал. Если бы не Юра, додумался бы до более изощренной мести тебе, Витя, чем поехать крышей и козырнуть тузом перед федералом так неосторожно. Кто бы что ни говорил, в армии туз — все тот же солдат. И приятельский сержант Леруа в Америке, способный по щелчку поднять шум в рядах своих войск и подставить под угрозу русских шпионов — один из них, один из многих. Благодарить тебя теперь, Джей-Джей? — В личном деле не было ни слова про Штаты, — припомнил Юра. — Он там всему этому научился? — Кумулятивно, — задумчиво протянул Виктор. — А его личное дело всегда вызывало вопросы. Скорее всего, есть секретная информация, что неудивительно, с таким-то папашей. Особый отдел еще склоняется к версии со шпионажем, но я все больше убеждаюсь, что дело не в этом. Вот оно как. Никифоров все это время копал, делился особыми выводами с Юрой, выставляя Леруа генератором лжи, прибывшего в Россию с миссией пострашней, чем растлить медработника. Дошло, наконец, что из него разведчик, как из Юры морской котик. — Штаты, терапия, медведи какие-то, — перечислил чекист, раздраженно поморщившись. — Делать нечего пацану, в армейку не наигрался, вот и плющит из стороны в сторону. Заодно и опыта набирается, любовного в том числе. Юра закусил губу. Не хотел он думать в эту сторону, но майор удачно запустил механизм, нашептывающий, что в Америке Леруа занимался тем же, а Юра оказался лишь галочкой в листе. Какая любовь, Мила, за два месяца-то, когда жена на гражданке, а в дружественных странах вариантов еще больше. И Юра был всего лишь одним из них, одним из многих. — Он хоть попрощался с тобой? — полюбопытствовал вдруг Виктор. Юра кивнул, разумно не подчеркивая, что божьим умыслом. Давай, Вить, добей меня. — Вернется? — Хер знает, — выплюнул Юра, глянув в сторону. — Давай только не об этом. Леруа говорил, костьми лягу, океан переплыву, сделаю все. Леруа не говорил твердого «я вернусь». Леруа обещал никому не отдавать, но не мог даже догадываться, что Юра сейчас сидел напротив Виктора в его же квартире. Грош цена его словам. Никифоров попытался выловить взгляд Юры, наклонив голову. Молча читал, пробивая стены, которые Юра вознес вокруг себя, поклявшись, что сто раз подумает, прежде чем отдать всего себя во всех смыслах. — Знаешь, какое лучшее лекарство? — участливо спросил Виктор. Вычитал-таки глазами своими волчьими положение дел. — Время. — Работа. И учеба. Понеслась. — Глазки не закатывай. Я тебе, между прочим, дельное предложение хочу сделать. Юра не старался вникать, но голос чекиста бархатно окутал его в кокон, заманив в паутину открывшихся возможностей. Стажировка в одном из московских госпиталей под началом Барановской, военного врача с колоссальным опытом. Если понравишься, Юра — а ты понравишься, уверенно добавлял Виктор — с ее рекомендацией двери любой академии открыты. Об этой власти пел ему Никифоров? Привлекать на голову свою покровителей, которые не теряли времени даром и хватали любой шанс за хвост? — А как же часть? — сомневался Юра, скрестив ноги. — Думаю, Дмитрий Михалыч не будет против повышения квалификации. Не поспоришь, полкан бы явно пошел навстречу, осенний призыв принят, работы не так много, чтобы всю голову ей забить. Как же вовремя ты со своими предложениями, Витя. И вряд ли это жест доброй воли, правда? — Что я за это буду должен? — прямо спросил Юра. — Это компенсация, — мягко ответил Никифоров. Нихера себе, вот спасибо. — Если согласен, свяжусь с ней завтра же. Юра упал в раздумья, почти сразу же помотав головой: — В Москве у меня нет никого. Виктор одним предложением не ограничился: — Поживешь в моей квартире. Я все равно там только по службе бываю. Надо же как расщедрился, ухмыльнулся Юра, само благородство. И кулаком по роже он заслужил, и руки не распускает больше, и Леруа мстить как-то уже мелко. А зачем ему, если все в итоге оборачивается именно так, как он хочет? Осознание прошивало гладко, как нож смягчившееся масло, застряв где-то посередине. — И буду должен. — Ну что ты заладил, — цыкнул Никифоров, негромко хлопнув ладонью по столу. — Давай так. Будешь должен дорасти до врача. И все. — А вдруг… — начал было Юра, но тут же и замер, не желая делиться вслух чиркнувшей огнем мыслью. Она застряла где-то в подкорке, загнанная в угол непрекращающимся потоком новой информации, так любезно предоставленной деловым-домашним Виктором, который снова поворачивал голову Юры в его же светлое будущее. А вдруг с ним что-то случится снова, а вдруг он не обманывал меня, а вдруг он вернется, пока я там, а вдруг то, что сказала Мила — правда? Чужие глаза разве могут соврать? — Не вдруг, — отрезал Виктор. — Время идет, Юра. Потрать его с пользой, а не дожидаясь того, кто может и не вернуться. Это все равно бы случилось, и тем лучше, что раньше. Майор без ножа резал, и в этом-то уж точно был прав. Юра кивнул, сказал, хорошо, я подумаю, и неторопливо поднялся со стула. От полученных ответов определенно стало легче, даже за игрушки Никифорова с шантажом не получалось на него злиться. Юра примерно догадывался, почему. — Уж не знаю, о чем тут думать, — сказал Виктор, проходя за ним в прихожую. — А ты с ней служил? — обернулся к нему Юра. — Было дело. Правда меня не она штопала, но в действиях я ее успел застать. Юра, собравшийся было снять свою куртку с крючка, заинтересованно вскинул взгляд. Получить еще один ответ на вопрос, волнующий всю часть, было слишком любопытно. — С каким ранением тебя вернули? Виктор, остановившийся у порога кухни, оперся плечом о косяк. — СВД пробила бронежилет. Пуля прошла вглубь промеж ребер и остановилась. Юра расширил глаза. Не знал он, что броник против снайперской винтовки мог оказаться бессилен. — Вытащили? Никифоров наклонил голову вниз, приподнял майку одной рукой. Юра подошел ближе, чтобы разглядеть четыре небольших шрама. — Как в анекдоте, пуля — вилка, один удар — четыре дырки, — усмехнулся майор, поочередно тыча пальцем по шрамам: — Три дополнительных разреза сделали: один — чтобы извлечь, два — пулю проталкивать. Шрамы трогать Юра не стал, отодвинувшись и обнаружив, что расстояние между ним и Виктором, легко опустившим ткань майки, осталось на уровне шага. — Реабилитировался быстро, если сравнивать с осколком от мины, прилетевшим в бедро. — Юра сделал большие глаза, уставившись вниз. — После этого уже отправили домой. Показывать лучше не буду. Майор безмятежно улыбался, когда Юра поинтересовался: — Сильно больно было? — В первый раз даже не понял, пока не перестал двигаться. Присел и всё вокруг потемнело. От осколка упал сразу же, орал, пока на пункт тащили. Юра представлял себе эту картину во всех красках, и не мог не спросить: — О чем думал в те моменты? — О системе. О том, когда войны эти проклятые закончатся. Ну, а потом в поле зрения попала хорошенькая медсестра. Юра фыркнул, отступив назад. — Это тоже входит в соглашение о неразглашении? — криво улыбнулся он. Никифоров засунул руки в карманы трико, встав прямо. — Как хочешь. Ну да, это ведь не какая-нибудь секретная информация, рассудил Юра, словив в чужих глазах знакомый блеск. Юра обязывался не разглашать мотивы особиста, кристально ясные после первого удачно сложившегося разговора. Особист обязывался не врать, но не недоговаривать. — Я согласен, — дал ответ Юра. Надо бы уточнить, что на стажировку, а не на покровительство или на бог знает что еще, спохватился он, но передумал. И примерно догадывался, почему. — Отлично, — глубоким, глубже чем когда-либо голосом ответил Виктор, шагнув к нему. Нож пронзил масло насквозь, мягко уйдя в сторону разрезом напополам. Целью был не я, а Леруа, напоминал себе полностью осознавший всё Юра, а может быть и я, и он вместе взятые. Никогда до конца не пойму, к чему ты так стремишься, смирялся Юра, но какая уж тут месть, когда получаешь именно то, что хочешь, да, Вить? Знал, что не соглашусь, проверял по-гнилому, и, удостоверившись, что силой не взять, сменил тактику. Чисто сработано, прикрыл глаза Юра, позволив себя поцеловать. Он поддался этому легко, долго не думая и ничего конкретного не ожидая. Скинул с себя перманентно нависающий груз ответственности, отмахнувшись от поползновений заставить себя отвечать за последствия. Не сегодня. Сегодня можно допустить телу дрожать от чужих рук, обвивших вначале в слабом неверии, а затем сжавших до перекрытия воздуха. Юра отстранился, чтобы вдохнуть, но буквально спустя мгновение Виктор увел его в поцелуй снова. И снова. И снова, долго, глубоко, с языком, с полным удовольствия выдохом человека, который наконец получил желаемое. Этот звук отозвался в Юре отстраненной вибрацией, настраивая тело вовлечься в процесс целиком. Виктор вкушал его, умудряясь при этом не напирать, но Юра прекрасно считывал попытки себя сдержать по сбившемуся дыханию и рукам, то и дело сжимавшим бока. Не разрывая поцелуя, он прильнул ближе и накрыл ладонью шею, прижав большой палец к щеке. Виктор отодвинулся и убрал его ладонь, только чтобы покрыть ее короткими частыми поцелуями, одновременно заставляя Юру отступать в сторону спальни. Юра покорно позволил себя вести, уложить на кровать, втиснуться между своих разведенных ног и зацеловать так, что заныли губы. Виктор захлопнул свою ловушку, выпуская всю несдержанность наружу и обрушиваясь бешеной огневой мощью. Если бы Виктор был в полном боевом снаряжении, Юра все равно бы почувствовал, как сильно он возбужден. Вряд ли бы он выдержал под такой выкладкой, но и тяжести нависающего тела вполне хватало, чтобы задыхаться и издавать едва ли не хнычащие звуки от неуемного напора. Виктор подчистую снес все сомнения насчет того, что могло случиться сегодня. Что случится сейчас в его спальне, на его кровати. Он ведь этого хотел. А Юра и не подозревал, насколько, подставляя ему свою шею и сходя с ума оттого, что хотеть можно вот так безжалостно. Виктор брал его, всем собой брал, не давая передышек, не оставляя никаких шансов передумать. Грубо сжимал его запястья над головой, не обратив внимания, как Юра зашипел, стукнувшись руками об изголовье кровати. Отстранился, резко потянув его за бедра вниз впритык к своим, по-любому оставляя синяки даже через джинсы. Набросился на его губы, властно стискивая ягодицы чуть ли не до боли. Юре нравилось, когда с ним обращались вот так, но в этот раз он не мог отделаться от мысли, что выйдет отсюда одной сплошной гематомой. Слишком сильно, так же недалеко и порвать, особенно когда последний раз был почти месяц назад с тем, кто, если и позволял себе сорваться, потом долго прижимался извиняющимися поцелуями. Юра пропустил момент, когда они оба оказались без верха, бездумно зарываясь пальцами в волосы Виктора. Тело обдало прохладой, выталкивая его из наслаждения к ощущениям ближе к сердцу, туда, где выло и билось в агонии. Туда, куда не проник жар задушившего желания. Туда, где могло зачерстветь после этой ночи. Юра закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от неуместных мыслей и сосредоточиться на Викторе, сообразившем чуть-чуть угомониться. Опыт-то не пропьешь, тело млело и само выгибалось навстречу, махнув рукой на постепенно отделяющуюся душу, не желавшую участвовать в этом безобразии. А мысли убежали на несколько мгновений, чтобы обернуться тем, кто безоружно поражал всю систему одним взглядом. Давал в десятку и добивал своей улыбкой. Обманывал и оставил меня, не забывал Юра, словив губы Виктора своими и впившись с особым рвением. Не вернется он, в другой стране охоту начнёт, если к жене не приползет, здесь ему уже делать нечего. И снова будет в передряги попадать, дурак, на голову раненый, самый родной, любимый. Юра зажмурился так сильно, что перед глазами поплыли пятна. Пожалуйста, не надо, я не хочу больше о нем, не могу я о нем, почему я не могу довериться Вите, он не желает мне зла, он хочет помочь мне, просто хочет, и тело мое его хочет, не обманешь. Прикосновения становились еще жарче, но тело перестало реагировать, опустошенное без души, оставшейся наблюдать за всем со стороны. Юра глянул вбок, посмотрев ее глазами на развернувшуюся сцену, и ему резко стало паршиво. Волны возбуждения откатились отливом, уступая место звенящей пустоте. Поэтому когда Виктор принялся расстегивать пуговицу на его джинсах, Юра остановил его, сжав руку стальной хваткой. Виктор не сдавался, растапливая лед жгучими поцелуями в шею, обдал ухо дыханием, шепнул низко его имя, надавил рукой на промежность, погладив стоящий член. Отстранился, чтобы посмотреть на Юру, которому осточертело бороться с собой настолько, что он просто отпустил всё от него зависящее, включая решения. — Ты хотел, — сипло молвил Юра, глядя ему в глаза. — Бери. И отвернулся, отпустив его руку. Некоторое время Виктор не шевелился, а затем с длинным вздохом упал рядом с ним на кровать, улегшись на спину и закрыв глаза рукой, согнутой в локте. Голос его звучал обреченным и ни разу не вопрошающим: — Как этому гадёнышу только удалось. Юра не смотрел на него, чувствуя, как внутри теперь не кричит, не орет истошно, а начинает дышать свободно. — Вить, я… Юра понятия не имел, что сказать, если быть честным. Стыд уже вовсю топил его в своем болоте, подбадривая продолжить, Вить, я ужасный человек, хреновый, сегодня я тебя ненавижу, завтра прыгаю к тебе в постель, ты знаешь, как таких называют, тебе положено обо всем знать. Виктор убрал руку наверх, уставившись в потолок. — Что я, не понимаю, что ли. Сердце ведь не взвод солдат, не прикажешь. Сердце только и может, что ныть, закрыл руками лицо Юра, дав ему волю впервые за две недели и задохнувшись от вспышек воспоминаний, самых первых, самых невинных, когда Джей-Джей ловил его, чтобы просто посмотреть и подержать за руку. Не могу я больше. Виктор отвел его ладонь от лица, улыбнулся успокаивающе, но взгляд его блуждал где-то далеко: — Иди, Юра. С Барановской я поговорю. Дома Юра разулся, пройдя в свою комнату в куртке, чтоб если что сразу переодеться в водолазку с высоким горлом. Но открыл не отдел с одеждой, а тумбу, куда положил записку, которую так и не прочитал. Уставился на нее, потянулся было рукой, но замер, заметив следы на запястьях. Прислонился лбом к дверце шкафа, закрыв тумбу и прошептав имя, которое, он надеялся, его сердце сможет когда-нибудь отпустить.