***
— Чуя! Дазай оборачивается и видит приближающуюся неспешной походкой Коё. — Ты почему без дела слоняешься? — вежливо улыбается она, но взгляд её мягче, чем Дазай привык видеть. Видимо, к своему ученику она по-прежнему относится теплее, нежели к остальным. — Надоело сидеть в кабинете, — фырчит он, подражая манере поведения своего напарника. Если кто из Портовой Мафии и способен раскусить их незамысловатую актёрскую игру после Огая, так это она. — «Терпение и время дают больше, чем сила или страсть», — тоном терпеливого учителя произносит Коё, но не успевает ничего добавить, как собеседник её прерывает: — Лафонтен, — кивает он. — «Терпение — это искусство надеяться». Вовенарг Люк де Клапье. — Ты выучил книгу афоризмов? — удивляется женщина, но юноша пропускает её слова мимо ушей, заканчивая собственную мысль уже намного тише: — А мне надеяться не на что. В коридоре повисает тишина, не нарушаемая ничем. — Мальчик мой, — сочувственно выдыхает Коё. — Откуда столько депрессивных мыслей? Что случилось? — Ты о чём? — Дазай нервно цепляется за рыжую прядь, принимаясь теребить её, но, заметив пристальный и задумчивый взгляд наставницы, опускает руку. — Я знаю, тебе очень неприятно, что ты находишься в тени, несмотря на все старания, но ты делаешь очень много, больше, чем многие работающие здесь, часто соглашаешься даже на те задачи, которые тебе не нравятся или сложны… Огай видит это. Он знает. Просто постов глав Мафии всего лишь пять. Ты прошёл длинный путь до того места, где находишься сейчас. Не останавливайся на полдороги, потому что разрушить всё это — очень легко. Дазай моргает. Его напарник всегда казался ему ленивым и безалаберным, и он не интересовался его должностными обязанностями; однако факт, что Чуя работал намного усерднее, чем это казалось, обескуражил его. Видимо, не только Дазай умеет скрывать детали своей жизни? Мягкое прикосновение женской руки к плечу выдёргивает его из пучины размышлений. — Ты всегда знала, как вернуть меня в колею, — усмехается он, вежливо отстраняясь. Женщина долго изучает взглядом его черты и внезапно спрашивает: — Дазай? Ему приходится собрать всю силу воли, чтобы жестом не выдать напряжения и удивления; даже наоборот, ему удаётся изобразить растерянность, и привычным для Чуи тоном, добавив в интонации щепотку пренебрежения, он интересуется: — Что «Дазай»? — Ты так расстроен из-за него? — С чего ты взяла? Сдался он мне, — бурчит он в ответ, незаметно выдыхая. — Ох, только не злись, — Коё прикрывает губы рукавом кимоно. — Знаешь, тебе не помешает что-то, что будет отвлекать тебя от работы. Твоя ненависть изъедает тебя самого больше, чем загруженный график. — Ненависть помогает мне двигаться вперёд, — улыбается он. — «А больше всего ненавидят того, кто способен летать». Ницше. — «Ненависть — месть труса за испытанный им страх». Бернард Шоу, — холодно отрезает собеседница, и голос её преисполнен твёрдости и непоколебимой уверенности. Дазай чувствует сноп мурашек, что пробегают по задней стороне шеи, но Коё более не произносит ни слова: резко развернувшись и тем самым положив конец беседе, она плавно исчезает за углом одного из множества поворотов коридора. Дазай облокачивается о стену, в задумчивости кусая и без того сухие губы. «Труса?». Чую он без колебаний назовёт трусом: хоть его напарник и достаточно смел и самоуверен, чтобы вступать в рукопашный бой с противниками, чья сила в разы превышала его собственную, во всём остальном Чуя не проявлял ни намёка на храбрость или стойкость. Но чего бояться Дазаю? За что мстить? Он ненавидит напарника ровно настолько же, насколько тот ненавидит его; ни больше, ни меньше. Ему самому, лично, персонально — ненавидеть того не за что. Ему может не нравиться его характер, привычки и поведение, но Дазай прекрасно осознаёт свою силу и власть, чтобы не опасаться вспышек чужого гнева и не бояться за собственное положение в иерархии. Да и в целом, ненависть — пустая трата сил. Хотя он прекрасно понимал, за что Чуя ненавидит его. В первое время после знакомства тот вызывал у него лишь любопытство, как эмоциональный человек, легко ведущийся на глупые уловки словно деревенское дитя. Позже он начал раздражать Дазая, буквально и банально надоев громкими криками и чрезмерными эмоциями. Постоянная усталость друг от друга, вынужденная совместная работа — все чувства смешались вместе и родили нечто, отдалённо напоминающее ненависть. Дазай уже давно не чувствовал злорадства, когда задевал напарника за больное — это стало привычкой, манерой общения. Он качает головой, отбрасывая прочь ненужные мысли, и бросает взгляд на часы. Спускается на первый этаж, где располагается уютное кафе, и заказывает кофе. Садится вглубь небольшого зала, откуда, тем не менее, открывается хороший вид на панорамные окна и пейзаж за ними. Стоит, наверное, также отметить, в Чуе раздражает его жизнелюбие. Порой Дазаю кажется, они двое — лёд и пламя, земля и небо, как бы пафосно или лирично это ни звучало; разные и абсолютно несовместимые. Чуя никогда не молчит о своих мыслях и чувствах, его эмоции очень легко читать, что даже немного разочаровывает; но вместе с тем Дазая не отпускает ощущение, будто он что-то забывает, чего-то не видит, не слышит, и это никак не оставит его в покое. Официантка ставит перед ним кофе, на мгновение вырывая юношу из мыслей. Он делает глоток и, смакуя горечь на языке, откидывается на спинку стула, скользя взглядом по кромке столика. Чуя, сколько они друг друга помнят, постоянно грозится убить его, никогда не забывает напомнить о своей ненависти к Дазаю, всегда злится и становится совершенно невыносимым, когда не знает, чем ответить на очередную колкую реплику. Чую до белого каления бесит тот факт, что его Порчу может остановить один единственный человек, и это никто иной, как Дазай Осаму. Но при всём этом он спас его. Чашка стучит о блюдце, и неприятный скрежет раздаётся эхом по полупустому помещению. Дазай массирует веки пальцами, прогоняя усталость и боль. Разумеется, он тогда не собирался никоим образом жертвовать собой: всё это был, может быть, не идеально продуманный, составленный на коленке в пылу боя план, по итогу коего он снова должен был выйти победителем за счёт Чуи и его способности. Да, он намеревался стать на краткое время мишенью, отвлечь огонь на себя, чтобы у напарника была возможность отступить и скрыться в реке; но это совершенно не означало, что Дазай хотел умереть. Ящик Пандоры обладает небольшим изъяном, объяснимым сложностью его конструкции: он стреляет в грудь и имеет малый радиус захвата цели вблизи — это повышает скорость и тучность стрельбы, позволяя быстро переключаться с одной точки на другую. Памятуя об этом, Дазай не преминул захватить по пути к отряду Чуи бронежилет, который мог ненадолго его защитить, так что глупо погибать во время одной из сотен множеств операций захвата у него в планах не было. Они с Чуей могли разделиться, скрыться и подготовить контратаку — если бы тот не воспринял снова игру Дазая всерьёз. Своими совершенно неприемлемыми и возмутительными действиями он спутал юному стратегу все карты. Что же, зато теперь они доподлинно знали, что Конкордия — эспер. Дазай делает ещё один глоток кофе. «Что он хотел этим сказать? Своей глупой и опрометчивой попыткой спасти меня?» Будь это кто-либо из подчинённых Дазая, подобного вопроса и не возникло бы, это само собой разумелось, их обязанность — обеспечивать безопасность главнокомандующего. Будь это его товарищ, он бы тоже понял желание защитить друга. Но Чуя никогда не воспринимал Дазая как командира, а о товариществе речь заводить и вовсе смешно. Что тогда руководило им? Есть лишь один человек, что может помочь найти ответ. Когда Одасаку спускается поздним вечером в бар, он в удивлении замирает на последних ступеньках лестницы, смотря на необычного для этого заведения посетителя. — Чуя? — он садится рядом и делает жест рукой бармену, не сводя пристального взгляда с соседа. — Привет, Одасаку, — с вкрадчивой интонацией произносит тот, и в тёмно-голубых глазах плещется любопытство. — Как жизнь? — Жаловаться не приходится. Что ты здесь делаешь? Ждёшь Дазая? — Чуя лишь усмехается в ответ и делает глоток виски. Одасаку пропускает мысль, которая напоминает ему, что, кажется, Накахара предпочитает вино. — Дазай сегодня на дипломатической миссии, — добавляет он вместо этого. — Я знаю, — юноша облокачивается о барную стойку, кладёт подбородок на руку и вяло стучит ногтем по кромке бокала. Все эти движения выглядят безумно знакомыми. — Позволь поинтересоваться, откуда ты знаешь об этом месте? Сомневаюсь, что Дазай рассказал тебе, — спрашивает Одасаку, когда, наконец, перед ним ставят его заказ. — Уверен, ты легко догадаешься и сам, — на губах играет слабая улыбка, непривычно тёплая, с лёгким оттенком грусти. Глаза цвета ультрамарина перехватывают пристальный взгляд и с интересом наблюдают, вдумчиво и спокойно. Одасаку обращает своё внимание на стеллаж с напитками за спиной бармена и делает глоток; холодный алкоголь приятно скользит в горле. Мельком он бросает взгляд на экран телефона. Сообщений от Дазая нет. — Я сдаюсь, — произносит он после долгого молчания. Чуя тихо смеётся, не так буйно и заливисто, как всегда он это делал, отчего реакция его кажется искусственной, вымученной. — Неудивительно, — кивает он. — И всё же, попробуй. Я дал тебе уже все необходимые подсказки. — Будь такое возможно, я бы сказал, что ты — Дазай в облике Чуи. Я знаю Дазая достаточно долго, чтобы заметить, как ты воспроизводишь его привычки, манеру говорить, интонации, — Одасаку отводит взгляд. — Ты прав. — Это как понимать? — На последней миссии нам попался противник, чья способность меняет местами сознания людей. Я и мой напарник попали под её действие. — Выходит, Чуя?.. — он не договаривает, залпом осушая половину бокала. На трезвую голову подобную информацию воспринимать трудно. — Всеми силами сейчас рушит мою карьеру дипломата, — кивает собеседник и вновь смеётся. — Чёрт побери, это всё настолько глупо и весело, что у меня в последние дни даже не возникает желания умереть. — Очень рад за тебя, — тихо, едва слышно произносит Одасаку и оглядывается вглубь помещения. Как всегда в это время: никого. — И давно это случилось? — Несколько дней назад, — снова стучит ногтем по стеклу и наблюдает за мерным покачиванием кубиков льда. — Нужно как можно скорее выйти на след этой женщины, но сначала необходимо тщательно продумать план атаки. У неё Ящик Пандоры. — Так Чуе не удалось его перехватить? Я слышал об этом. — Именно поэтому мы находимся в столь плачевном состоянии, — кивает Дазай. — Ну, на самом деле, всё не так плохо, как может показаться на первый взгляд, но я бы предпочел своё собственное тело, — он накручивает на палец прядь волос и с раздражением тянет её в сторону. — И чем раньше, тем лучше. Проблема в совместимости тела и сознания. Со временем влияние способности усиливается. Если в начале всё ощущалось только как смена физической оболочки, то теперь новое сознание и новое тело объединяются. Наше мышление отчасти сформировано нашей физиологией. Нервная сеть, метаболизм, гормональная система — всё это влияет на нас, наш характер, наши взгляды и философию отношения к жизни. Наша память — это в первую очередь память самого тела: рецепторов, слуха, обоняния. И сейчас, когда я пытаюсь что-либо вспомнить, все образы мутнеют, ибо я видел их не этими глазами, звуки слабеют, потому что я слышал их не этими ушами, и далее по списку. Но вместо этого меня порой будят мысли, которые в нормальных обстоятельствах никогда не пришли бы мне в голову, я вспоминаю людей, которых никогда не видел сам, и испытываю чувства, коим в моей жизни не было места. — Ты начинаешь быть Чуей, — понимающе кивает Одасаку. — Да. Мне являются чувства и образы из его прошлого. Слабые, едва заметные, но они есть, — Дазай усмехается, опуская взгляд на напиток. — Я даже меняюсь в характере. А также сейчас понимаю, что Чуя спивается в разы быстрее меня, и пить ему стоит меньше, если он рассчитывает застать мои похороны. — Ты можешь прервать этот процесс? Саму способность? — осмеливается предположить собеседник. — А вот здесь начинается самое интересное. Могу, — к нему оборачивается лицо Чуи с улыбкой, что так сильно напоминает его напарника.***
— Мы не согласны на меньшее, — отрезает мужчина, вперяя преисполненный уверенности в своём преимуществе взгляд в худую фигуру Дазая, который, судя по хмурому выражению лица, пребывает явно не в духе: бровь над свободным от бинтов глазом время от времени подпрыгивает от раздражения. — Да мне плевать, на что вы там согласны, — грубо обрывает он, наплевав на все дипломатические уловки, коих он и так не знает, и принимается разминать кулаки. — Может, мне к этой стоимости добавить ещё несколько разбитых носов и парочку фингалов? — Это выходит за рамки… — начинает возмущаться торговец, но его резко перебивают сильным захватом за шкирку: — Слушай сюда, — низкий голос Дазая звучит непривычно, но убедительно. — Или мы договариваемся на последнем условии, что я тебе поставил, или я забираю вместе с оружием твоё, скажем, ухо. Мужчина хмурится, смотря в единственный доступный карий глаз молодого мафиози.***
— Вернее, это не совсем так, — уточняет юноша. — Прямо сейчас я это сделать не могу. Всё же мы, эсперы, обладаем дарованными нам способностями именно потому, что наши тела могут их выдержать. — Способность не привязана к сознанию, — озвучивает суть Одасаку. Собеседник кивает: — С сознанием связано лишь понимание, как этой способностью управлять. — То есть, чтобы освободить вас, Чуе необходимо научиться использовать «Исповедь»? — Его сознание должно стать ближе к моему, — Дазай поднимает в воздух стакан с остатками виски и резко переворачивает его. Жидкость не выливается на стол — лишь колышется мгновение и застывает. — Ты подчинил себе «Смутную печаль»? — поражается Одасаку. — Самую малость, — юноша возвращает бокал в исходное положение. — В этой способности сокрыт огромный потенциал, и освоить её будет непросто. Пока что я могу использовать её только на простых мелочах. — Сколько же времени потребуется Чуе? — Это зависит от него самого, — Дазай пожимает плечами и осушает стакан до дна.***
— Я слышал, ты решил вопрос силой? — ехидно улыбается Огай. Чуе удаётся сдержать раздражение, но он не обходится без сарказма: — Дипломатия предполагает различные варианты воздействия на вторую сторону. — Дипломатия потому и есть дипломатия, что обходится без насилия. Это на будущее, — мафиози откидывается на спинку кресла. Чуя хмурится, но не отвечает на провокацию. Босс продолжает. — Конкордия обнаружила себя на северо-западе города, ближе к центру. Видимо, она планировала завести наших ищеек на север, а сама собиралась скрыться с западной стороны. Ты и Чуя можете отправиться за ней послезавтра. Ко второй половине дня прибудет специальный отряд бойцов, который поможет вам прорваться через убежище и добраться до преступницы. Юноша вскидывает голову, преисполненный предвкушения и торжества, но Огай больше ничего не произносит. Казалось, он вдруг забыл, что в кабинете находится кто-то ещё, помимо него и Элис. Девочка рисует, сидя на полу, хаотично разбросав вокруг цветные мелки. Чуя с неприязнью косится на ребёнка; та отвечает ему не менее неприязненной улыбкой. — Я могу идти? — Подожди. Расскажи мне, как ты планируешь проводить операцию, чтобы я мог откорректировать твой план, — поднимает он руку. Юноша нервно закусывает губу: стратегия и тактика не его сильные стороны, и об этом все прекрасно осведомлены. Отчасти поэтому напарник Чуи — Дазай, который никогда не ошибается в своих выводах и умеет найти выход из самой трудной ситуации. Как бы размышлял сам Дазай? Брать базу силой, делая упор на превосходящую численность, глупо — это ничего не даст, кроме огромного количества жертв и очередного провала, который им не простят. Нужно действовать хитростью. Может быть, пустить небольшую группу с тыла, чтобы она облегчила проход базы для основных сил, когда они достигнут пункта назначения, и подготовила всё для безопасного отхода. — Лучше всего будет создать два отряда, в соотношении семь к трём: первый проберётся внутрь и нанесёт основной удар, второй зайдёт с тыла, обеспечит поддержку бойцов и, обладая большей мобильностью, подстрахует главные силы. Важно заранее обезвредить и деактивировать Ящик Пандоры: благодаря ему у Конкордии серьёзный перевес. — Ты говоришь так, будто изъять артефакт — не основная цель задания, — замечает Огай. — Целей две: Ящик Пандоры и наша честь, — отмахивается Чуя, и босс усмехается на его слова, наконец, отпуская подчинённого. Юноша почтительно кланяется и спешно покидает кабинет, позволяя себе спокойно вдохнуть. Он проводит рукой по лбу, сокрытому за бинтами, и молча радуется, что не растерялся при Огае — ему очень не хочется объяснять их с Дазаем маленькую, совсем незначительную ложь. Но, если честно, он сам удивлён тому, что Босса удовлетворил его ответ. Неужели и из него мог выйти неплохой стратег? Чуя усмехается про себя. «Кажется, я в чём-то догоняю тебя, Дазай».***
— У меня есть к тебе один вопрос, Ода, — мужчина поворачивается к собеседнику, олицетворяя собой воплощение внимания. Дазай бросает на него преисполненный сомнений взгляд и продолжает. — На последней миссии я собирался с помощью Чуи выпутаться из сложившейся ситуации и сделал вид, что собираюсь пожертвовать собой, чтобы спасти его. Я был уверен, что он с радостью от меня отделается, а потом я его «обрадую» своим возвращением из мира мёртвых, но он спутал мне весь план, оттолкнув к воде меня, где я мог бы скрыться, а сам выбежал прямо навстречу противнику. Мне это непонятно, — Дазай сильно сжимает пальцами уже пустой стакан. Одасаку задумчиво молчит и глубоко вздыхает. — Как бы тебе объяснить, — начинает он, потирая шею. — Чуя не предатель. Он может относиться к тебе с неприязнью, но он никогда не позволит себе спастись ценой чьей-либо жизни, даже если этот человек его сильно раздражает. Я редко встречал твоего напарника, но из того, что я видел, я понял, что он дружелюбный человек для тех, кому доверяет. И он не будет терпеть тех, кто ему неприятен, не будет мириться с пренебрежением или презрением в свою сторону и будет отчаянно демонстрировать, что достоин лучшего отношения. В отличие от меня, к примеру. — Даже не сравнивай себя с ним, — фырчит Дазай. — Но почему тогда Чуя до сих пор работает со мной? Он может подать заявление