«Хаки»

      К пятнице набирается уже восемьсот с лишним человек, желающих увидеть лицо главной героини разгоревшегося скандала.       Пэм чувствует, как становится каким-то побочным эффектом громкой толпы, образовавшейся в коридоре после первой пары: девушка не говорит и даже не поднимает голову, пока медленно передвигает ногами и крепче прижимает к себе учебник по экономике. Вокруг неё — сплошные сплетни и усмешки, обращенные не в её сторону. Пока что.       — Интересно, у неё там черная дыра между ног?       — Не знала, что еще существуют такие шалавы.       — Поскорее бы узнать эту сучку в лицо.       — Если Бибер её трахнул, значит, она красивая, так?       Спектр из разных, но одинаково насмешливых и осуждающих тембров все больше давит на нервы Делински. Она старается не подавать виду, будто сейчас провалится сквозь землю от стыда, но все безуспешно: щеки вспыхивают красным, а на глазах образовывается влажная пленка.       Это уже невозможно.       Пэм забегает в женский туалет, где, к счастью, никого не оказывается. Над тремя раковинами расположено широкое запятнанное помадой и отпечатками пальцев (мерзость) зеркало, в котором Делински видит до ужаса усталое выражение своего лица.       Эта сплетня не дает ей спать. А если глаза закрыть все же удается, то мозг, как назло, вырисовывает картинки самого ужасного исхода: сначала все смеются над ней и клеймят шлюхой, потом преподаватели звонят родителям Пэм, а те, приехав, забирают её и больше не говорят ей ни одного слова — настолько мерзко.       Она смотрит на себя в зеркало и не замечает, что на впалых щеках уже очерчены кривые влажные дорожки от слез. Тыльной стороной ладони она вытирает лицо, и неожиданно даже для себя самой резко втягивает воздух носом.       И дальше рыдания остановить уже невозможно.       Пэм умывается холодной водой, размазывая дешевую тушь по щекам и задевая каплями волосы. Она делает это судорожно, трясущимися руками, и будто бы в надежде, что этот позор можно смыть если не со своей души, то хотя бы с лица.       Но и это не работает.       Делински поднимает голову, упирается ладонями в раковину и пялится на свое отражение, ставшее еще более ничтожным и жалостливым. Смотря на себя же, ей ужасно хочется разбить зеркало, чтобы аж костяшки в кровь, но что это даст?       Это нестираемый позор. И дело даже не в этой глупой сплетне, а в том, что отчасти она является правдивой — Пэм действительно повела себя легкомысленно и переспала на вечеринке с каким-то придурком, которого теперь хочет забыть раз и навсегда. До этого она думала, что такое только в фильмах бывает, но сейчас, уже шестую минуту смотря на себя в зеркале, она убеждается, что всё это происходит по-настоящему, и происходит именно с ней.       Её слух улавливает звук приближающихся шагов и женских голосов, и Пэм тут же соображает и забегает в одну из кабинок, закрывая её на засов. Опустив крышку, девушка забирается на унитаз и садится на бачок. На глаза тут же попадается единственная надпись, написанная черным маркером и аккуратным почерком: «каждый, кто пытается тебя опустить, сам уже намного ниже тебя».       — Перестань, Нэт, он тебя не достоин, — успокаивающий голос незнакомой девушки тут же наполняет уборную.       Следом за ним следуют тихие рыдания, звук закрывающейся двери и стук каблуков, остановившийся почти напротив кабинки Пэм.       — На свете еще куча парней, которые захотели бы тебя.       Пэм перестает дышать, услышав знакомый голос. Перебрав всех своих знакомых, она понимает, что девушка, вошедшая в уборную, — та самая девушка из прачечной, рассказавшая про пост.       — Неужели вы не понимаете, что мне не нужна куча других? — не прекращая рыдать, выдает Нэт, — Мне нужен только он.       — Зачем тебе тот, кто на вечеринке трахается со всякими шлюхами, а потом ведет себя как свинья?       Делински прикладывает руку к приоткрытому рту, чтобы не дышать громко. В какой-то момент она начинает осознавать, что некая Нэт, рыдающая сейчас в двух метрах от неё, страдает по Биберу. Но это далеко не то, что волнует Пэм — девушка из прачечной сказала «шлюхами». Речь о посте. Речь о ней.       — Но ведь это могут быть только слухи! — отчаянно восклицает Нэт, и Пэм слышит глубокий вздох, принадлежащий кому-то другому.       — А может быть и нет. В любом случае, сейчас мы об этом толком ничего не знаем.       — Да, Биби права. А вообще, к черту этих парней, а? Лучше пошлите выпьем кофе, а после занятий сходим в кино или еще куда-нибудь.       Девушки единогласно соглашаются, после чего Нэт издает последние рваные вздохи и выдохи, а потом просит у подруги, которую зовут Мета, помаду. Спустя минуту в уборной снова царит тишина.

***

      В пятницу пятого сентября становится так холодно, что ничья нога не решается выйти за пределы университета во время ланча. Некоторые возвращаются в общежития, чтобы забрать теплую толстовку или обмотаться шарфом, предназначенным для зимнего сезона, а не начала осеннего.       И вот, в университетской светлой столовой, каждый студент сидит закутанный в теплую одежду. Никто даже не сидит у окон — от них веет уличным холодом. Синоптики обещали минус два, но по ощущениям больше похоже на минус сорок. Бейкерсфилд заболел простудой пятого сентября.       Пэм обедает одна. На круглом маленьком столике перед ней поднос с горячим кофе, толстой тетрадью с конспектами и тарелкой сэндвичей с овощами. Конечно, они остаются нетронутыми, потому что Делински отчаянно пытается утопить себя в кофе, чтобы избежать всего того кошмара, происходящего вокруг неё.       От вкуса, запаха и вообще вида она вспоминает тех девушек в туалете, и стоит поднять голову, как вот они — тоже обедают в паре десятков метрах от Пэм. Если повернуть голову правее, то можно заметить футбольную команду, которая бурно что-то обсуждает. Посмотреть в левую сторону, значит увидеть остальные иерархии университета, с которыми Делински не знакома.       Все же на один сэндвич у нее хватает сил. Разжевывая помидор, девушка еще раз огибает взглядом столовую, выискивая знакомые лица: Ширли или хотя бы Питера. Поиски безуспешны. Пэм опускает голову.       То ли горячий кофе согрел её изнутри, то ли приятная обстановка столовой так повлияла, но на несколько минут Делински забывается. На какой-то момент из её головы ускользают мысли о скандальном посте и позоре, который обрушится на неё, по её расчетам, уже к ночи. Пэм слушает, как дождь барабанит по панорамным дверям и окнам, ведущим на задний двор; слушает тихий беззлобный женский смех где-то неподалеку; жует свой сэндвич и становится простой студенткой.       Вот только недолго музыка играла.       Двери в столовую с грохотом распахиваются и ударяются о стены, тут же рикошетя в обратную сторону. Молодой брюнет ловит их руками и смеется, смотря на своего друга, который делает то же самое.       Удивленные и отчасти испуганные взгляды обрушиваются на двух парней, создавших столько шуму в мгновение ока. Поняв, что они становятся центром внимания, тут же замолкают и строят нарочито серьезные лица. Извиняются и бредут к автоматам с едой.       Пэм различает в этих двух Джастина. Он, как и его друг, тоже одет тепло: в серое худи с капюшоном, откинутым назад, черной куртке и черных джинсах, а на ногах кеды, что совсем не вяжется с образом. Но Биберу плевать. Он знает, что выглядит хорошо всегда, что бы на нем ни было надето.       Большинство присутствующих уже давно вернулись к своим ланчам и разговорам, и лишь некоторые провожают взглядами Джастина и его друга Ноа, который бежит впереди и здоровается рукопожатием почти с каждым человеком — даже с девушками, ничего не понимающими, но все же отвечающими на жест.       Эти двое так отличаются друг от друга — один из них гипер-активный, постоянно со сверкающими глазами, резкой жестикуляцией и наглым самодовольным выражением лица, против которого никто не может устоять, а второй — анти-прототип своего приятеля, бредущий сзади, ни на кого не обращающий внимание и смотрящий строго вперед себя. У некоторых складывается впечатление, что он боится подходить к людям слишком близко, будто он какой-то слишком чистый для всех остальных. Да и оттенок отвращения на его лице не заметит только слепой.       Бибер поворачивает голову в сторону Делински, встречаясь с ней взглядами, и как только видит, как она напрягается, то не упускает возможности усмехнуться. И эту усмешку Пэм видит даже с другого конца столовой. От этого её ланч просится обратно, и дабы не допустить подобного исхода событий, девушка опускает голову и взгляд на свой поднос.       Ноа, чуть покачиваясь, стоит у автомата с едой и что-то себе выбирает. Он нажимает на кнопку и достает из кармана штанов купюру. Вот только засунуть её в специально отведенную щель оказывается не так-то просто.       — Блять, он сломался что ли? — негодует Ноа, в упор не видя щель.       Джастин подходит к другу и смотрит на него, как на идиота.       — Ты сломался, придурок.       И сует свою купюру в щель. Через секунду «Сникерс» выталкивается спиралью с самой верхней полки, после чего падает и застревает поперек — между предпоследней полкой и толстым стеклом автомата.       Ноа возмущенно открывает рот и ставит обе руки на стекло, смотря на свою покупку, которую не может получить.       — Эй, чувак, отдай мне еду, — парень трясет огромную машину, но она едва сдвигается с места, — я заплатил, вообще-то!       Джастин решает больше не участвовать в этом цирке, поэтому отходит от Ноа, борющегося с автоматом и громко ругающегося на него.       С хромающей координацией Бибер минует ряды столов, в сопровождении взглядов многих студентов. Некоторые из них посмеиваются над состоянием парня, но сказать ему об этом или хотя бы усмехнуться вслед не решаются.       Ему было бы все равно — его взгляд прикован к одиночному столику, за которым с опущенной головой сидит девушка в темно-зеленом свитере с высоким горлом, а перед ней — стаканчик с недопитым кофе и тарелка с недоеденным сэндвичем.       Он оглядывается, хватает пустующий стул и, приподняв его, разворачивает к себе сидением и усаживается напротив Пэм; на спинке стула располагает свои руки.       Девушка не поднимает взгляд, как будто ничего не случилось. Но на самом деле под копной её кучерявых волос у неё горят кончики ушей, и это, пожалуй, единственный плюс такой прически. Пэм делает вид, что читает свои конспекты, хотя сосредоточиться не удается даже на одном слове — запах мужского парфюма и еще чего-то резкого сбивает с толку.       Бибер тянет руку к стаканчику с кофе и отпивает его остатки. Морщится и ставит стакан обратно.       — Фу, с сахаром.       Он проводит языком по верхнему ряду зубов с целью избавиться от приторного вкуса. И только тогда Пэм поднимает голову.       Она видит Джастина так близко впервые за три дня. Он по-прежнему такой же холодный, хорошо выглядящий и, что немало удивляет Пэм, — обкурившийся в дрова. Его выдают красные стеклянные глаза с полуопущенными веками.       И даже так, зараза, притягателен.       — Скоро раскроется твой страшный секрет, Делински, — равнодушно начинает Бибер, когда Пэм не реагирует на его выходку с кофе. — Не боишься?       Единственное, чего Пэм сейчас боится, так это выйти из себя и плеснуть остатками кофе прямо в его надменное лицо. Кто бы знал, как чешутся её руки для этого, но нет — надо отличаться от этого козла и держать себя в руках. Хоть кто-то должен это делать.       Она снова опускает голову, решив сделать вид, будто Бибера не существует. Конспекты в её тетради повествуют о биографии Эрнеста Хэмингуэя, но Пэм снова не может сосредоточиться. В любом случае, она должна просто игнорировать Джастина до тех пор, пока ему не надоест и он сам не отвалит от неё.       Что ему вообще нужно? Пэм казалось, что все, что он о ней думает, он сказал уже три дня назад, когда она пришла за его помощью. Теперь им не о чем разговаривать.       Джастин опускает голову и прыскает от смеха. Его смех тихий, беззлобный, даже не насмешливый, и Пэм кажется, что это первый раз, когда он смеется при ней искренне. В любом случае, он по любому смеется над ней, поэтому этот смех уже не кажется таким очаровательным.       Она поднимает голову, вопросительно глядя на Бибера. Он, в свою очередь, тоже поднимает свою, лениво и не спеша, после чего слегка наклоняет её вбок. Улыбается типичной улыбкой накуренного человека, а красные глаза дополняют образ наркомана.       — Ты читаешь одну и ту же строчку уже вторую минуту, — объясняет Джастин, глядя в глаза Пэм. — Что, настолько волнуешься передо мной?       Пэм сглатывает и пару раз моргает. Поймана с поличным. И как можно настолько обкуриться и все равно замечать подобные мелочи в людях?       — От тебя несёт травой. Я не могу сосредоточиться, — чуть ли не сквозь зубы говорит Пэм, закрыв тетрадь.       — Правда? — оживляется Бибер. — У моего приятеля есть еще чуть-чуть. Могу и тебе подогнать, раз этот запах тебе так нравится.       И снова смеется.       Пэм напрягает челюсть и выдыхает. Больше она не намерена терпеть этот цирк, особенно учитывая, что немалое количество пар глаз обращено в её сторону. Она пришла чтобы поесть и отвлечься на что-нибудь, и точно не была намерена снова терпеть общество Бибера.       Девушка убирает тетрадь в свою сумку и поднимается из-за стола, но её запястье тут же обхватывает крепкая рука, не дающая ей уйти. Пэм выдавливает «ай», и Джастин, опомнившись, ослабляет хватку.       — Пардон. Я забыл, что ты у нас из хрусталя сделана.       — А ты сделан из камня, и мозг твой тоже из камня сделан. Отвали от меня.       В столовой, кажется, затихло все, кроме возникшего конфликта за одиночным столиком. Теперь большинство, если не все, смотрят в сторону Пэм и Джастина, ожидая дальнейших их действий, как будто они на каком-то чертовом спектакле — им разве что не хватает красно-белой коробки с поп-корном.       Жар расплывается по щекам Пэм, и на этот раз его не скрыть волосами. Она не понимает, отчего температура так взлетела — от стыда, от злости или от накатывающей истерики.       Во всяком случае, пора делать ноги отсюда, пока она не стала сенсацией снова. Ей не нужны лишние проблемы.       Делински дергает свою руку, и Джастин отпускает её запястье. Какое-то время они смотрят друг на друга, она — с враждебностью, а он — с раздражением.       Но есть кое-что, что их объединяет: они оба понимают, что планета слишком мала для них двоих.       Пэм, не желая больше выжидать и секунды, тут же выбегает из столовой, игнорируя изумленные взгляды. Бибер остается стоять на своем месте, смотря ей вслед опять, как три дня назад. И снова с каким-то неприятным чувством, выжигающим его изнутри.       Может, он и умеет манипулировать её сознанием, но зато она умеет заставить его чувствовать себя виноватым. Каким-то образом.       Ноа, добившийся в итоге своего «Сникерса», подходит к другу и кладет ему руку на плечо.       — Ну как, извинился? — спрашивает он, разжевывая липкую карамель.       — Нет, — как-то огорченно выдыхает Бибер, а потом раздражительность и отвращение к Делински снова берет верх, и потом добавляет, уже с привычным холодом: — Да и плевать. Пойдем отсюда.