Hania Rani — Today It Came
— Хватит меня игнорировать, я твоя лучшая подруга, — Нэт догоняет Мету, набирающую скорость шага. — Мета! Они идут в тишине уже добрые десять минут. Неспешно, через узкую аллейку, загроможденную толстыми стволами деревьев и обставленную скамейками через каждые двадцать метров. Из-за того, что небо уже окрасилось в темно-синий, невысокие фонари освещают дорогу желтоватым светом. Постепенно температура начинает понижаться. Мета молчит не потому, что она обижена или преднамеренно выводит из себя Нэт — она ненавидит, когда Брауэр так делает, — ей попросту нечего сказать. В последнее время она не признает свою лучшую подругу, в один момент как будто ставшую совсем другой личностью. Что-то в глубине души темноволосой настойчиво выкрикивает ей осточертевшие имя и фамилию. Она тщательно старается подавить внутренний голос и внушить себе, что это не так. Но как же глупо отрицать очевидное, когда все факты на лицо. Поэтому приходится признать, что Нэт стала совсем другой сразу после того, как узнала о Джастине Бибере. Сразу после того, как наивно и безответно влюбилась в него. — Я же сказала, что не игнорирую тебя, — тихо давит Мета, утыкаясь носом в свой сиреневый теплый шарф, а руки помещая в карманы светлой куртки. — Не очень-то и похоже, — понуро хмыкает Натали, когда они достигают светофора и останавливаются рядом, дожидаясь, когда загорится зеленый. — Это всё из-за Делински, верно? Красный цвет сменяется, и девушки сдвигаются с места вместе с еще парочкой прохожих. Мета пару раз смотрит по сторонам, убеждаясь, что никакая фура не несется в неё на бешеной скорости. Что сказать — у всех есть свои страхи. Оказавшись на безопасной стороне тротуара, Брауэр кидает расстроенный взгляд на Мартен. Та лишь останавливается у ярко горящей вывески местного ночного клуба. Оттуда глухо гремит музыка, смешиваясь со звоном стаканов и нецензурной руганью. Ночью неприметный и скромный Бейкерсфилд превращается в один сплошной гетто-район — местные хулиганы, алкаши, наркоторговцы и прочие неприятные контингенты населения вылезают из своих берлог, чтобы дальше вершить свои темные дела. Ночные клубы, коих в городе в общей сумме около десяти штук, открываются с девяти. Как раз это время показывают наручные часы Нэт, когда она кидает на них быстрый взгляд. — Ты действительно не замечаешь того, как меняешься? — спрашивает Мета, боясь услышать правду. Правду всегда все боятся. В её избежание придумывают какие-то совершенно нелепые отмазки, нагло игнорируют и порой даже стараются скрыть от остальных. Но она неизменно прорывается наружу, как ясный луч посреди темных облаков. — О чем ты? — О чем я? Боже, — Брауэр вскидывает руки и хмурит брови. — Да ты только посмотри на себя, Нэт! Ты становишься той, от кого мы обычно держались подальше! Нэт все еще стоит в недоумении. Голубой неоновый свет аккуратно ложится на её затылок, скрывая в полутени вопросительный взгляд. Мете приходится сказать вслух то, о чем она так долго молчала: — Из-за Бибера ты ведешь себя, как последняя стерва, — с огорчением выплевывает она, чувствуя, как от тяжелого выдоха опустилась грудь. — Вот, о чем я. И это относится не только к ситуации в пиццерии с Пэм. Это относится и к Биби Мосс, на которую Мартен совсем недавно сорвалась и запретила Мете с ней общаться. Это относится и к Рите Лерман, которую она назвала жирной на прошлой неделе, прекрасно зная, что девушка и без того на постоянных диетах. И так же к другим девушкам, которые незаслуженно выслушали пару ласковых. Это относится и к самой Мете — Нэт перестает видеть в ней лучшую подругу, позволяя себе не очень вежливо выражаться в её сторону. Поэтому то, что происходит сейчас с ними — жизненно необходимо им обеим. Эмоциональная встряска, так сказать. Ибо еще несколько таких выходок, и Брауэр сойдет с ума, а Мартен напрочь лишится последних остатков совести. Еще с минуту они снова стоят в тишине. Каждая из девушек утопает в своих эмоциях. Мета боится за свою подругу, с которой из-за неудачной влюбленности творится черт знает что, а Нэт… Нэт где-то в глубине тоже понимает, что теряет себя, но подавляющая часть не хочет это видеть и признавать. Как будто внутри Мартен идет битва двух разных полюсов. Пока что победу одерживает не самая хорошая часть. — А знаешь, что я думаю? — тихо начинает она, и добавляет чуть громче: — Ты просто боишься, что останешься одна, если я буду встречаться с Джастином. Вот и психуешь на ровном месте. У Меты начинает болеть под лопатками — это чувство похоже на то, когда тебя насквозь пронзает стрелой. Стрелой обиды, страха и непонимания. — Слышала бы ты себя сейчас, — Мета сокрушенно вздыхает. — Тебя не узнать… — Сочту за комплимент. — Не надо. Телефон в сумке Брауэр начинает вибрировать, но та игнорирует звонок, в упор смотря на Нэт. Та будто вообще не напряжена — ровное выражение лица, холодный взгляд, расправленные плечи и гордая осанка. И Мете тут же хочется избавиться от мысли, возникшей в её мозгу от столь знакомого образа. От Бибера набралась. Спустя несколько секунд телефонный звонок обрывается. По проулку все еще гудит шум, доносящийся из ночного клуба, и все еще тихо шелестят листья под ногами, когда прохожие проходят мимо. Это всё как в замедленной съемке для Меты, потому что она смотрит перед собой, видя четкий силуэт Натали, очерченный синим неоном, а всё остальное такое размытое и маловажное. Наверное, не стоило так цепляться за эту дружбу, думает Мета. Уж лучше остаться одной. — Еще какие-нибудь претензии? — парирует Нэт, делая шаг вперед. У неё уже порозовел нос от холода, а светлые волосы растрепаны из-за ветра. Мета грустно усмехается. — А смысл теперь их высказывать? Ты все равно меня не слышишь. — Вот только не нужно делать меня врагом народа, ладно? Я до сих пор не понимаю, чего ты взъелась на меня. Или ты ревнуешь меня, или Джастина, и в обоих случаях это странно и глупо, — Мартен вытаскивает из кармана розовой толстовки телефон, обмотанный белыми наушниками. — Так что давай мы это оставим. Спокойной ночи, Мета. Нэт обходит подругу, нарочно задевая её плечом и помещая наушники в уши. Этот жест так и кричит: «я настолько устала от твоих лекций, что предпочту слушать музыку, нежели их». Мете будто плюнули в душу. Хочется то ли рассмеяться от нелепости ситуации, то ли разрыдаться от её безысходности, то ли все поочередно. Девушка лишь чувствует гулко колотящееся сердце и влажные щеки — и вовсе не потому, что начинает мелко-мелко накрапывать дождь. Она заходит под поликарбонатный навес цветочного магазина, владелец которого выходит и закрывает дверь на ключ, после чего вешает табличку «закрыто». Он вытаскивает из строгой сумки большой черный зонт, раскрывает его и уходит, оставляя Мету стоять в одиночестве. Ей и самой хочется понять, чего она дожидается, стоя там. Перед ней мелькают люди, старающиеся скрыться от дождя, проезжающие мимо машины. По навесу постукивают капли, отбивая частую дробь. Мета смахивает слезы спустя около пяти-шести минут. Она достает телефон из сумки, проверяя, кто звонил. И как только она видит имя, напоминающее о тяжелом времени, ей хочется раствориться в сегодняшнем вечернем дожде. С дружбой Мете Брауэр не везет.***
В пятницу преподавательница истории Дедра Ингрэм отсутствует на лекции. Её нет вот уже целый час, и она даже не объявлялась перед началом, чтобы объяснить причину своего отсутствия и хотя бы дать задание. Поэтому студенты, обрадовавшись такому исходу событий, складывают свои тетради и учебники в сумки, а после принимаются болтать друг с другом. Пэм вздыхает, так как поговорить ей не с кем, и она, вообще-то, была настроена на лекцию. Ей не остается ничего, кроме как открыть последнюю страницу тетради и начать вырисовывать на ней незамысловатые узоры. Вот только не проходит и минуты, как стул рядом с ней отодвигается и на него присаживается знакомая фигура. Джастин выглядит немного потрепанным — его волосы взлохмачены, будто бы после сна, а серая толстовка с капюшоном слегка помята. Парень опоздал на лекцию на двадцать минут. Не то, что бы Пэм считала... — Наверное, решила найти работу получше, — Бибер жмет плечами, съехав на спинке стула и сунув руки в карманы толстовки. Очевидно, что он говорит про миссис Ингрэм. Делински ничего не отвечает. Она лишь старается не пялиться на парня, сидящего рядом с ней, потому что при виде его у неё в памяти всплывает образ его красных глаз и ощущение руки на своей талии. От этого она ерзает и выпрямляется, расправив плечи. — Почему ты не пришла вчера? — он спрашивает. Пэм разворачивается к нему лицом, увидев, что он тоже смотрит на неё. Парень, поджав губы и нахмурив брови, ждет ответа. Его светлая челка падает ему на глаза, из-за чего ему приходится сделать легкий жест рукой, чтобы пальцами зачесать пряди обратно. Он также накидывает капюшон. К чему был задан этот вопрос? В любом случае, Делински старается — очень старается — не теряться. Она беспечно говорит первое, что пришло ей в голову: — Мы с Ширли, Метой и Нэт были в пиццерии. Джастин не без удивления вскидывает брови. — Нэт? Натали Мартен? — Она самая. Вообще-то, Пэм становится слегка не по себе от воспоминаний о прошлом вечере. Она помнит, как Ширли всю дорогу причитала на некомпетентную блондинку, эмоционально размахивая руками и чуть ли не сбивая прохожих. Зато теперь не осталось никаких сомнений — Джастин нравится Нэт. Причем настолько, что она готова устранить любую соперницу, вставшую между ней и предметом её воздыхания. Неужели ей не понятно, что Пэм Делински и Джастин — люди, которым даже в параллельной вселенной не стоит быть вместе? Мысли девушки заносит куда-то в другую сторону. Неосознанно она представляет, каково это — быть девушкой Джастина. Возможно, он самый романтичный джентльмен, дарящий цветы без повода и делающий трогательные подарки? А, может, наоборот — он плохой парень, становящийся хорошим только для своей избранницы. Как ощущаются его намеренные чувственные прикосновения, поцелуи, взгляды? Подсознание Пэм усмехается. Она ведь уже и трогала, и целовала Джастина однажды. Вот только совсем не помнит, как это было. Ей известен сам факт. А то, что конкретно происходило той ночью, сокрыто где-то в далеких глубинах её памяти под семью замками. Бибер отворачивает голову, его взгляд заметно мрачнеет. Он собирается встать и уйти на свое место, но Пэм останавливает его: — Погоди, — она разворачивается к нему, опустив ниже подол юбки. Он поворачивает голову в немом вопросе. — Почему ты спросил об этом? Делински хочется провалиться сквозь землю. Ну что за глупый вопрос? Он спросил, потому что захотел, потому что интересовался. Если она напридумывала какие-то еще причины, то это сугубо её проблемы. Не хватало еще, чтобы Джастин воспринял это не так, как нужно. Она ждет, пока он отпустит какую-то саркастичную шутку или вовсе не ответит на вопрос. Но вместо этого он лишь прочищает горло, выглядя каким-то неуверенным. Несколько секунд мнется с ответом, а потом тихо говорит: — Я ждал тебя. Знаете это чувство, когда от волнения живот как будто резко несильно скручивает, а в ладони ударяет жар? Это чувство, когда можно буквально ощутить, как на несколько секунд останавливает свою работу сердце, застыв будто бы в шоке. Пэм сейчас хочется на воздух. Вздохнуть полной грудью, чтобы кислород снова начал поступать к мозгу, потому что ей кажется, будто в этой аудитории нечем дышать. Джастин, не дожидаясь ответа, уходит на свое место, располагающееся несколькими рядами выше. Он усаживается за свою парту и тут же вливается в разговор с другими студентами. Как будто бы ничего не случилось, да? Как будто бы не по его вине у Пэм сейчас все тело мурашками покрылось. Манипулятор чертов. И как только ему это удается? Под самый конец лекции, примерно за минут десять до её окончания, дверь в аудиторию наконец распахивается, и на пороге появляется недовольная миссис Ингрэм. Она поправляет очки в серой оправе на переносице, оглядывает присутствующих, после чего молча идет к своему столу. Повисает какая-то напряженная тишина. Все студенты сразу замолкли, прекратив свои разговоры, и только пара-тройка человек шепчется где-то на задних партах. Преподавательница шумно вздыхает, опираясь бедрами об учительский стол, прежде чем начать говорить: — Прошу прощения за свое отсутствие, но я решала кое-какие вопросы по поводу дальнейших мероприятий, — по аудитории проносится вопросительный гул. — Ни для кого не секрет, что в конце октября люди празднуют Хэллоуин. По этому случаю в Бейкерсфилде проводится фестиваль, и собранные с продажи билетов деньги пойдут на постройку детского приюта в нашем городе. Так как я со-организатор мероприятия, то билеты можно будет купить у меня лично. Всех заинтересовавшихся жду в течение этих двух недель. Пэм сверяется с календарем — как раз первое октября. Звенит звонок, и Дедра усаживается за свой стол, где её ждет кипа каких-то документов. Когда все выходят из аудитории, Делински старается быть не затоптанной в этом нехилом потоке людей. Оказавшись в коридоре, она подходит к большому окну с широким подоконником и усаживается прямо на него. Ей все еще нужно перевести дух после того, что ей сказал Джастин. Ждал её. Он вчера ждал её, а она взяла и пошла к людям, которых даже не хотела видеть. Она променяла Джастина на тех высокомерных дряней. Почему она это сделала? Неужели чего-то побоялась? В животе узел скручивается еще туже. Это называется чувством вины. — Пэм! Она поворачивает голову на шум. Ширли, подпрыгивая где-то вдалеке и энергично размахивая рукой, пытается пробраться сквозь толпу к своей соседке. Она даже не пытается извиниться перед теми, кого случайно пихнула локтем, и Делински беззлобно усмехается. — Ты уже слышала про фестиваль? — взволнованно спрашивает Грейс, смахивая челку со лба. Её глаза горят огнем, как и каждый раз, когда появляется шанс разнообразить свою жизнь. Кажется, эта девушка согласна на что угодно, лишь бы не сидеть без дела. Иногда это даже поражает — как в таком небольшом теле помещается столько энергии? Будто Ширли на постоянных батарейках. Пэм качает головой, отмечая, что по сравнению с Ширли она выглядит какой-то… серой. Не в плане внешности — хотя Грейс действительно красотка — в плане жестикуляции и подвижности. Будто дружба пожилой женщины и десятилетнего ребенка. — Да, я слышала. Вместо тысячи слов, Ширли вытаскивает из кармана джинсов-бойфрендов два билета, разукрашенных яркими красками и надписью «Страшный Фестиваль, 31 октября, Бейкерсфилд. Начало — 19:00». Ну, просто прекрасно. Пэм уже представляет всё это мракобесие: всюду изрезанные улыбающиеся тыквы со свечой внутри, куча маленьких киосков со сладкой ватой и яблоками в карамели, дешевые спектакли на тему ужасов, уговоры Ширли пойти на аттракцион «дом ужасов». По сути, «дом ужасов» — это просто комната без света и с колонками, из которых орут девушки и смеются маньяки. Но даже это лучше, чем сама суть праздника. Пэм никогда не нравились фильмы ужасов, и еще с детства её нервировало, когда она выглядывала вечером в окно и видела множество страшных костюмов. Травма детства? Абсолютно точно, да. — Ты не выглядишь счастливой, — Грейс запрыгивает на подоконник, усаживаясь рядом с соседкой и кладя сумку себе на колени. — На самом деле, мне не очень нравится этот праздник, — признается Делински, виновато пожав плечами. — Но это же весело! Мне не терпится пойти в «дом ужасов»! Пэм с улыбкой закатывает глаза. — Я так не думаю. Грейс делано рычит с досадой. Она снова смахивает челку с глаз и устраивается на подоконнике поудобнее. Девушка начинает рассказывать про свое детство, в котором ежегодно, как только научилась ходить самостоятельно, она принимала участие в этих популярных похождениях по домам, говоря «кошелек или жизнь». Один раз у Ширли было так много конфет, что местные хулиганы пытались отнять у неё мешок с «добычей», но они не знали, что эта девочка — не из робкого десятка. Поэтому все закончилось тем, что двенадцатилетняя Ширли плюнула в лицо обидчику, и, в обнимку с мешком, со всех ног побежала к себе домой. Слушая эту историю и еще несколько, связанных с Хэллоуином, Пэм удивляется тому, насколько она отличается от своей соседки. А ведь все зависит только от образа мышления. Весь мир вокруг буквально падет к твоим ногам, если ты того захочешь. Но пока что получается так, что это Пэм лежит где-то на земле, и подняться кажется невозможным. Ширли рассказывает еще одну историю: на её девятый Хэллоуин она постучалась в одну дверь, и ей открыла девочка с заплаканным лицом. У неё были завязаны волосы в два хвостика, а одета она была в обычную пижаму, а не страшный праздничный костюм. Она не рассказала причину своих слез, когда Ширли попыталась спросить, и, чтобы поднять ей настроение, она отдала ей половину своих конфет. Пэм на мгновение замирает. — Подожди, — она выпрямляется, настороженно нахмурив брови. — Какого цвета была пижама? — Кажется, зеленого в белый горошек, — Ширли пытается вспомнить. — А что? Это невозможно. Делински глупо хлопает ресницами и приоткрывает рот, прежде чем удивленно улыбнуться и сказать: — Я была той девочкой. У Ширли глаза на лоб лезут: — В смысле ты? — В прямом — я тогда плакала, потому что родители очень хотели отправить меня гулять в костюме, но я отказалась, и они сказали, что пока я не пойду и не соберу конфет, они не купят мне новый велосипед. Жизнь — действительно очень непредсказуемая вещь. А мир действительно очень тесен. Если вы верите в родственные души, если вы верите, что все в жизни взаимосвязано, если вы верите, что случайностей не бывает — вас подобные вещи не удивят. Но Ширли совсем из другого разряда, поэтому эта новость шокирует её так, что Пэм приходится протянуть руку и закрыть ей рот, потому что она держала его открытым слишком долго. Вот так вот они встретились. Две девятилетние девочки, через почти десять лет ставшие соседками по комнате в университете. Может, стоит поднапрячься и вспомнить еще кого-то? Может, чьи-то судьбы переплетены так же тесно, как и у Ширли с Пэм? — Но как… Вау, — Ширли буквально не может найти слов. — Это так необычно… И странно. Мы встретились еще задолго до университета и даже не знали об этом. — Да, такого со мной в жизни еще не было, — соглашается Пэм, не скрывая улыбки. — Это знак свыше, Пэм! Мы должны были стать подругами, а значит, тебе просто необходимо пойти вместе со мной на Страшный Фестиваль. — Только если мне не придется снова уезжать одной, потому что кое-кто напился так, что уснул непонятно где. — Постараюсь, но ничего обещать не буду, — Ширли подмигивает и спрыгивает с подоконника, довольная согласием Пэм пойти вместе с ней на праздник. Грейс салютует и растворяется в толпе, направляясь к своему кабинету. Делински смотрит ей вслед, не переставая улыбаться от такой истории. Она действительно все помнит, как сейчас. Её сердце согревается огнем воспоминаний. Ведь конфеты, что отдала ей Ширли, были действительно очень вкусными.