***
— Ни в коем случае! — Пэм драматично взмахивает руками. — Это полнейший абсурд, Ширли! Я не трогала свои волосы всю свою жизнь и не могу доверить их в чужие руки! Ты хоть знаешь, как отреагируют мои родители? Они стоят под вывеской с надписью «парикмахерская» уже добрых полчаса. Клиенты заходят и выходят, и над их головами звенит колокольчик. Пэм с ужасом посматривает внутрь через окна, и от её взгляда не утаиваются целые локоны, летящие с плеч девушек. Парикмахеры быстро и умело отстригают пряди огромными ножницами. Делински, представив, как и с её головы уходит столько же волос, впадает чуть ли не в истерику. Ширли возводит глаза к небу и раздраженно выдыхает. — Это просто волосы, Пэм, — утверждает она в миллионный раз. — Они вырастут. А родители смирятся. — А как же я? Я даже не знаю, какая прическа мне идет, — не унимается Делински и пищит на высоких тонах. — А вдруг мне не понравится и я буду ходить с ужасными волосами несколько месяцев? — В таком случае побреем тебя наголо. — Ширли! — А что? Заморачиваться не будешь. Нет волос — нет проблем. — Что ты вообще такое несёшь? — Делински почти задыхается, выпучив глаза и схватившись за пушистую копну волос. — У Вина Дизеля тоже нет волос, а ты смотри, какой он крутой. Пэм прикрывает лицо руками. Даже несмотря на декабрьский мороз, она чувствует, как от эмоций загорелась её кожа. — Я иду домой, — заключает она и разворачивается. Но успевает сделать лишь полушаг, потому что Грейс хватает её за рукав куртки и останавливает. Делински поворачивается и вопросительно смотрит на подругу, мол «что еще?». Но видит лишь умоляющие глаза, снова поблекшие. От этого становится неприятно. Даже если Пэм не в восторге от идеи поменять прическу, ей было радостно увидеть прежнюю Ширли — глупо шутящую, назойливую и энергичную. Кажется, она действительно верит, что поменять что-то в своей внешности — значит поменять всю жизнь. Но Делински, мягко говоря, не очень любит перемены. Она из тех, кто любит стабильность, и если эту стабильность нарушить, то внутри поднимется хаос. А в Пэм, после инцидента с Джастином, он только-только утих. Грейс отпускает рукав подруги и опускает голову. Носком зимних ботинок чертит полукруг на тонком слое снега, выглядя, как провинившийся ребенок. Её бледная кожа порозовела от холода, а через приоткрытые губы выходит негустой пар. Эта красная шапочка с помпоном добавляет еще больше невинности образа. Ширли иногда такая незрелая. — Знаешь, поменять прическу — это единственная хорошая идея за всю неделю, пришедшая мне в голову, — начинает она, но её голос звучит приглушенно из-за того, что девушка уткнулась в воротник толстовки. — Может, это глупо, но я думаю, что выглядя по-другому, я буду чувствовать себя по-другому. Она звучит так искренне, что Пэм невольно задерживает дыхание. Все эти дни Ширли говорила лишь пару слов в день, и то, это были короткие ответы на постоянные вопросы Делински вроде «ты в порядке?», «ты ходила обедать сегодня?». Поэтому слышать сейчас про то (пускай даже и поверхностно), как Ширли чувствовала себя, слишком странно. И отказать ей невозможно. Ну, или Пэм такая наивная и слабохарактерная натура, к чему она склоняется больше. Она обреченно смотрит на эту треклятую вывеску, а потом на работающих парикмахеров в розовых фартуках. Один из работников улыбается ей, после чего возвращается к работе. Пэм сжимает губы в тонкую линию и хмурит брови. Поворачивает голову к Ширли. — Надеюсь, лысой я выгляжу не хуже, чем сейчас, — вздыхает она. Грейс расцветает и начинает улыбаться во все тридцать два. Она кидается с объятиями на подругу, тараторя что-то про новый образ и без конца повторяя «ты не пожалеешь!». Насчет последнего Пэм, конечно, очень сомневается.***
В сине-красном свете софитов спортивный зал выглядит волшебно. Мягкая музыка доносится с колонок, стоящих на месте футбольных ворот, украшенная ёлка возвышается рядом с ними, пока гирлянды на ней мигают разноцветными огоньками. Даже несмотря на то, что порядка ста студентов нет на мероприятии, здесь достаточно много людей. Каждая девушка краше другой, в то время как парни поражают своими элегантными смокингами и костюмами. Но самое интересное то, что располагается на длинном столе неподалёку от ёлки. Куча разноцветных коробок разных размеров ожидают своих адресатов. При одном только взгляде на это можно ощутить всю прелесть праздника — подарки. А дарить их, как известно, гораздо приятнее, чем получать. Сойер подходит к столу вместе со своим другом Кевином. Оба парня с прилизанными волосами и в светлых костюмах с темными галстуками, чем привлекают взгляды девушек с юридического факультета. Друзья машут паре из них и поворачиваются к столу, начиная искать свои коробки. Кевин нашел свою первый — это небольшая прямоугольная коробочка в красной блестящей обертке. Парень нетерпеливо снимает её и открывает подарок. Внутри оказываются два билета на стритрейсинг, проходящий весной, и диск с песнями Тупака. Кевин, наплевав на свои два метра роста и мускулистость, начинает визжать от восторга и красоваться подарком перед Сойером, что не может сдержать улыбки. Выясняется, что Тайным Сантой для Кевина был Майк из футбольной команды. Когда приходит его очередь, он немного медлит. Но сделав вдох, все же тянет за голубую ленточку и кладет её на стол. Открыв квадратную большую коробку, на дне он видит скетчбук и футболку с изображением картины Ван Гога. Уиллард благодарно улыбается и раскрывает сложенную вдвое бумажку с именем Тайного Санты. Он читает его, после чего оглядывается в поисках нужного человека. Заметив его в толпе, он улыбается ему и машет. Мета улыбается в ответ и смущенно отводит взгляд. На какое-то время Уиллард забывается, и Кевин шутливо пихает его в плечо, поиграв бровями. В целом, студентам понравилась идея с Тайным Сантой. Практически никто не остался недоволен. Даже преподавателям достались хорошие подарки в виде наборов книг и чайных сервизов. Но на столах осталось еще несколько коробок, ожидающих, когда их оттуда заберут. Двери в спортзал открываются, и на пороге появляются двое парней. Лэрд поправляет бабочку на шее, пока Джастин, медленно окидывая равнодушным взглядом помещение, сует руки в карманы строгих брюк. И, конечно, почти ни одна девушка не отказывает себе в удовольствии полюбоваться этими двумя красавчиками. В особенности Джастином. Вот только его это мало интересует. Из всех этих обратившихся на него взглядов, он вылавливает один, и делает краткий кивок головой в знак приветствия. Мета делает то же самое. Когда Лэрд заканчивает разбираться со своим галстук-бабочкой, он хлопает Джастина по плечу и поднимает голову, чтобы посмотреть на потолок, увешанный софитами. — Кажется, мы проделали отличную работу, — говорит он, любуясь помещением. — Больше всего мне нравится полотно, которое разрисовали наши художники. Как думаешь? Как только Бибер хочет посмотреть в сторону полотна, на которое указывает рукой Лэрд, он замирает. Его взгляд против его воли зацикливается на тонкой фигуре в сером платье с открытой спиной. Он узнает эту спину. Эти плечи. Единственное, что выглядит по-другому — волосы. Они стали короче. Джастин сглатывает, прогоняя дурные мысли. Он неприлично пялится на Делински, у которой теперь короткие прямые волосы, часть из которых она собрала на затылке заколкой. Он может поклясться, что впервые видит её такой… женственной. Если бы не эти тощие костлявые плечи и выпирающий позвонок, он бы ни за что не признал её. А ещё ему не хочется признавать вот что: — Она прекрасна, — шепчет он, по-прежнему глядя на Делински. Лэрд хмурится и перестает смотреть на полотно. Он переводит взгляд на Бибера, который тут же реагирует и встряхивает головой. — То есть оно прекрасно. Прекрасное полотно. Лэрд, я отойду. Не дожидаясь ответа парня, Джастин проходит вперед, минуя человека за человеком. Он грациозно обходит каждую фигуру, игнорируя голодные взгляды девушек. Но когда до цели остается всего несколько шагов, перед парнем вырастает фигура. Бибер раздраженно выдыхает. Он чувствует, как раздражительность еще больше вскипает в нем. И наплевать ему, что это Мета, а не чужой человек. — Далеко собрался? — спрашивает она непривычно ядовито. Она смотрит на него с враждебностью. Возможно, у них общее прошлое и они знают друг о друге если не всё, то очень многое, но сейчас между ними стена, которую Джастин сам когда-то построил. Мета смирилась с этим. Но она не собирается мириться с тем, что её близкой подруге раз за разом разбивают сердце. Постыдите её за то, что в выборе между давним лучшим другом и девушкой, которую она знает несколько месяцев, она выбрала последнюю, но ей плевать. Никто, кроме женщины, женскую боль не поймет. Мета видела, в каком изнуренном состоянии Пэм приходила на занятия последние несколько дней; Мета замечала красные глаза и мокрые щёки; Мета видела всё, но не могла помочь, потому что не знала — как. Но теперь она знает. — Отойди, — просит Бибер и делает шаг вправо, но Мета снова загораживает дорогу. Она кладет ладонь на его грудь и сжимает галстук, отводя подальше. Когда они оказываются у стены, где народу практически нет, девушка отпускает Бибера. Он смотрит на неё с презрением и разглаживает галстук ладонью, после чего снова затягивает его на шее. — Что тебе от неё нужно? — Брауэр складывает на груди руки. Бибер нагло усмехается и поднимает глаза на девушку. — Не пойму: ты защищаешь Делински или Мартен? — Обеих, если ты посмеешь еще раз поиграться с их чувствами. Её тон не может не удивить. У Меты глубокий, но в то же время легкий голос, который она проявляет не часто. Поэтому сейчас, когда она выплевывает всё свое презрение и отторжение, это отражается и на её тембре — он стал металлическим и острым. Джастин откидывается спиной на стенку, сложив на груди руки. Снова смотрит на Делински, которая до сих пор не заметила его и продолжает наслаждаться вечеринкой, покачивая костлявыми плечами в такт музыке. Бибер облизывается. И вовсе не потому, что Пэм сегодня горяча. — Я просто хотел сделать ей комплимент насчет новой прически, — пожимает плечами он, состроив безобидную гримасу и тон. Мета сужает глаза в недоверии. Подходит на пару шагов ближе, стукнув каблуками о паркет. Серебряное блестящее платье сверкает красным под софитами. — Я ей передам, — фальшиво улыбается она. — Думаю, она будет рада, что какой-то бессердечный ублюдок оценил её внешний вид. — Я не бессердечный, — тут же отрезает Бибер и грозно смотрит на Мету. — Хорошо. Бестактный ублюдок. Так устраивает? Джастин закатывает глаза. — Хорошего вечера, Джастин. Счастливого Нового года. Мета уходит от него, стуча каблуками. И, конечно, в сторону Пэм. Они тут же начинают о чем-то увлеченно болтать, а Брауэр делает вид, будто не она секунду назад вымещала всю свою злость на одном из самых близких ей людей. На самом деле это было немного болезненно для неё. Ведь она до последнего была уверена в Джастине. Она хотела искать для него новые оправдания, но он продолжал рушить жизни её подруг раз за разом, и теперь она уверена в том, что быть ублюдком — это диагноз. А она с больными водиться больше не собирается. Ей хватило и Нэт. Джастин не теряется. Он выискивает взглядом Лэрда, и найдя его в компании футболистов, немедля направляется к нему быстрым шагом. Он кладет руку на его плечо и наклоняется к уху парня, чтобы продиктовать ему план действий. Тот понятливо кивает, и, извинившись перед ребятами, отходит в сторону. Бибер здоровается с игроками кратким рукопожатием. Спустя минуту Меты рядом с Пэм уже не оказывается — Лэрд пригласил её потанцевать. Конечно, Брауэр не глупая, и прежде чем отойти, внимательно окинула толпу взглядом в поисках Джастина, который в это время спрятался за широкими спинами футболистов. Не найдя его, она всё же ушла танцевать. Бибер не теряет ни секунды и на этот раз беспрепятственно идет к Пэм, которая в это же время направляется к выходу из зала. Парень набирает скорость и переходит на бег, после чего оббегает девушку и преграждает ей путь. Она чуть ли не врезается в него и уже собирается извиниться, но как только поднимает голову и видит Джастина, то сразу будто теряет дар речи. Какое-то время они молчат, пока на фоне играет очередная новогодняя песня. Слышны разговоры, смех чужих людей, а Джастин и Пэм не перестают смотреть друг на друга, будто видят впервые. Или в последний раз. — Что это? — Джастин спрашивает первый, странно улыбаясь. Когда он не получает ответа, то уточняет, кивнув поверх головы Пэм. — Твои волосы. — Идея Ширли, — сдавленно отвечает Делински, опустив взгляд. С полминуты снова молчание. Пэм уже начинает сожалеть, что не влепила ему пощечину сразу же, как он появился в поле её зрения. Потому что она чувствует, что её сердце набирает обороты и вот-вот пробьет дыру в груди. А там больно и без того. — Ну, — снова Джастин напоминает о себе, — хорошая идея, — после чего усмехается. Делински поднимает голову, заглядывая в глаза Джастина. Она пытается найти во всей этой нелепой ситуации подвох, пытается выяснить, чего пытается добиться Бибер и самое главное — что она чувствует, стоя рядом с ним так близко впервые за долгое время. И она обманет себя саму же, если скажет, что ей все равно на него. — Это всё, что ты хотел сказать? — многозначительно спрашивает Пэм и тут же смыкает губы, потому что чувствует снова подступающий к горлу ком обиды. Джастин перестает улыбаться. Его глаза на какую-то долю секунды отблескивают неуверенностью и даже страхом. Всего на пару секунд Пэм удается застать Бибера врасплох. Он сглатывает и опускает взгляд на свою лакированную обувь. Прочищает горло, после чего снова поднимает голову и смотрит на Пэм уже решительнее. Еще решительнее проговаривает: — Давай потанцуем.Halsey — Sorry
Делински приоткрывает рот от шока. Мурашки рассыпаются по её коже, а сердце начинает стучать еще сильнее, да так, что стук крови отдается в ушах. Она не понимает, что это за шутка, розыгрыш, или, может, новогоднее чудо. И ей еще больше хочется ударить его по лицу и уйти, но она не может. Потому что она слабохарактерная, и потому что Джастин смотрит на неё своим самым честным взглядом. Взглядом прежнего Джастина. И потому что она, черт бы его побрал, любит Джастина. Каким бы ублюдком он ни был, она знает, что в нем кроется что-то хорошее. Поэтому она кивает. Вкладывает ладонь в его, протянутую, и он проводит её в центр зала. Остальные студенты расступаются, чтобы дать им достаточно места. Её руки на его плечах, его — на её хрупкой талии. Он боится, что если сожмет чуть сильнее, то переломает ей кости. Поэтому старается держаться нежным. Они смотрят друг на друга, как будто в мире не осталось никого, кроме них. Им плевать, что их друзья смотрят на них со смешанными чувствами, что после этого танца, возможно, они услышат кучу упреков. Сейчас, на этом танцполе, когда они держат друг друга, им все равно на всех остальных. Джастин забывает обо всех своих принципах и правилах. Он снова держит хаки-девушку ближе к себе, вдыхая её нежный парфюм, в то время как она делает то же самое. Её зеленые глаза кажутся ему бездонными. Он не видит дна, но точно видит себя — не свое отражение, а кусочек своей же истерзанной души. Пэм вспоминает всё, что между ними было. Её феноменальная, как говорят её родители, память, запечатлела каждый момент, связанный с Джастином. Её первое воспоминание связано с тем, как он её встретил. В бессознательном состоянии, он — накурен, а она очень пьяна. Во втором она сказала ему, что засудит его, а он ответил, что она плохо целуется. Это было воспоминание о том, почему они не поладили с самого начала. Она помнит каждое из воспоминаний, несмотря на то, что несколько из них были туманными и размытыми из-за выпитого алкоголя. Но даже их она тепло и бережно хранит в своей памяти.— Почему ты мне помогаешь? — Потому что я не такой придурок, как тебе кажется.
— Неужели в тебе нет и доли души, Джастин?
— Прости, ладно? Я пытаюсь извиниться перед тобой уже который день, но каждый раз что-то идет не так. Меня бесит, что мы с тобой не понимаем друг друга, и это же забавляет. Мне просто иногда хреново от этого, ведь ты, блин, такая… Ты цвета хаки, Делински, а я этот цвет ненавижу.
— Отсюда грань между линией океана и неба кажется такой тонкой. Будто её вовсе нет, будто небо — это лишь стена, в которую упирается вода. Как бассейн. Но они так далеко друг от друга. Между ними несколько тысяч километров. — Почему ты рассказываешь это мне? — Потому что несмотря ни на что, ты имеешь удивительное свойство понимать меня, Делински.
Пэм набирает воздуха в грудь через приоткрытые губы. Она неосознанно кладет дрожащие пальцы на горячую шею Джастина. Её потерянный взгляд на уровне его галстука.— Я знал, что ты меня видишь. — Знал?.. — Да. — Но разве ты не должен был… разозлиться или расстроиться… то есть, расстроиться, еще больше, ты ведь и так пла.. — Тихо. Даже если бы я хотел, я бы не смог отмотать время назад, чтобы уйти куда-то в более укромное место. Я видел тебя, поверь мне, и я позволил тебе увидеть меня. — Для чего? — Чтобы сейчас ты была здесь.
Он привел её в свое убежище. Открыл свое сердце.— Дождь. — Что? Дождя нет, только гроза. — Нет, Делински. Ты — дождь. Ранний летний дождь.
Джастин намекал на свою синестезию задолго до того, как рассказал про неё. Пэм хмурит брови, понимая, что ей тяжело дышать из-за нахлынувших чувств.— Будь рядом. — Я обещаю.
Первая слеза — из-за несдержанного обещания.— Когда ты рядом, мне кажется, я ничего не боюсь. — А меня? — Что — тебя? — Не боишься?
Вторая слеза, потому что сейчас Пэм боится. Но не самого Джастина, а того, что с ним происходит.— На что похоже прикосновение ко мне? Как я ощущаюсь? — Как будто я смотрю на ночное небо и вижу падающие звезды. Тысячу падающих звезд. И мои желания сбываются, не успеваю я их загадать.
Третья, потому что от этого звездопада больно и самой Делински. Сколько еще звёзд небо должно потерять?— Мы победили, Делински! Мы выиграли! — Всё благодаря тебе. — Ты смотрела только на меня, да? — И ни на кого больше.
Четвертая. Пэм плачет, потому что до сих пор в каждом человеке видит проклятые карие глаза.— Я заслуживаю знать, что происходит. — Я уже сказал тебе, что ты мне наскучила.
Пятая, шестая, седьмая. Одна слеза перетекает в другую, потому Пэм уже перестает считать их. Она прижимается лицом к его пиджаку, вдыхая запах одеколона и впитывая тепло его тела. Это тепло ни с чем не сравнится. Этот темно-синий ни с чем не сравнится. Пэм плачет, потому что окончательно и бесповоротно влюбилась в Джастина, но ему это не нужно, и всё, что он делает — это играет с ней. Она плачет, потому что позволяет ему это делать. Она плачет из-за того, что не восприняла его слова о манипуляции достаточно серьезно, чтобы держаться от него подальше. Она впустила его в себя, и теперь он не хочет уходить. Ей становится еще хуже, когда она чувствует, как Бибер поднимает обе руки с её талии и опускает на плечи, прижимая сильнее к себе. Всхлипы Делински смешиваются с музыкой, поэтому никто не замечает происходящего. Джастин, положив подбородок на макушку девушки, смотрит в одну точку и слушает, как бьется его сердце с каждым всхлипом Пэм. Он не хотел, чтобы ей было больно. Черт, по крайней мере, не в этом плане. Какой же он идиот. Пэм приходится успокоиться под конец песни, чтобы никто не услышал её рыданий. Всё еще не поднимая головы, она пальцами вытирает тушь с щек и выравнивает дыхание. Пускай оно всё еще рваное, теперь это не отчаянные рыдания. — Мы потанцевали, — всхлипывает Пэм, высвобождаясь из объятий Джастина. — Можем снова делать вид, будто мы не знаем друг друга. — Делински… — умоляюще шепчет парень, пока на фоне его голоса звучит песня Битлз. — Прошу меня извинить, пойду получу подарок от Тайного Санты. Она обходит его и делает пару шагов, но Джастин хватает её за руку. Пэм вынуждена снова повернуться к нему. Бибер мягко тянет её на себя. — Пошли со мной, — просит он. — Джастин, я.. — Пожалуйста. Пэм вздыхает. Хотела бы она поучиться у Ширли стойкости и силе воли, чтобы уметь говорить «нет» людям. Особенно таким, как Джастин. Он берет её ладонь и провожает на выход. В пустом и темном коридоре слышны только их шаги. Нет вопросов куда они идут, Пэм уже все равно. Она хочет побыстрее с этим покончить и уйти, потому что находиться рядом с источником её боли слишком невыносимо. Это как тяжелый груз на сердце. Джастин провожает её в пустой кабинет, откуда убрали все стулья и столы, чтобы перенести их в зал. Парень не включает свет и ориентируется лишь на слабое освещение луны. Когда он отпускает руку Делински и оставляет её стоять одну в темноте, она начинает слегка переживать. Но спустя секунду происходит нечто. Кабинет весь усыпается звездами. Они везде — на потолке, стенах, полу, на Джастине, стоящем посередине комнаты. Пэм поднимает голову, чтобы увидеть, как эти голограммы звёзд медленно перемещаются по всему кабинету. Она открывает рот, не зная, что сказать. — Это ночник, — объясняет Джастин, подойдя ближе к ней и сунув руки в карман. Он тоже смотрит наверх, изучая звёзды на потолке. — Ты сказала, что боишься темноты, поэтому я решил, что это будет отличным подарком. Пэм не понимает, почему слезы вновь начинают катиться по её щекам. Она закрывает рот ладонями, после чего опускает голову и смотрит на Джастина. Одна звезда легла на его левый глаз, поэтому теперь он отсвечивает янтарным цветом. Они стоят в тишине какое-то время. Многозначительной. Нужной. Прежде чем Пэм озвучивает то, что пытается осознать: — Это ты… — проговаривает она нерешительно. — Ты – мой Тайный Санта. Губы Джастина медленно растягиваются в улыбке. Слабой, но такой искренней. Как будто перед Пэм стоит тот настоящий парень, который показал ей его убежище в лесу и который защищал её от всего и всех. — Счастливого Нового года, — тихо говорит он.wandy foster — j&p
Теперь Пэм понимает. Любовь делает нас сильнее тогда, когда мы больше всего нуждаемся в этой силе. Поэтому она окольцовывает шею Джастина обеими руками, прижимается к нему всем телом, чувствуя и замечая, что дрожат они оба. А в следующую секунду целует его. Потому что Пэм больше не знает, как ей нужно вести себя. За всё это время, проведенное с Джастином, она так и не изучила его до конца. Он навсегда останется для неё неразгаданной тайной; человеком, со сломанной душой, которую невозможно собрать; необъяснимой аномалией, убивающей всё на своем пути. Дело даже не в синестезии — дело в нём самом. Джастин — это определение сложности и боли. Эта боль пульсирует у него на губах. Она пульсирует и отдает солёным привкусом. И у Пэм останавливается сердце. Потому что теперь плачет не она. Плачет Джастин. Его торс сжимается от быстрого выдоха. Лицо Джастина искажается гримасой страдания, будто он действительно ощущает физическую боль. Слёзы текут по его щекам, и он отстраняется первый. Весь дрожит и дышит через приоткрытые мокрые губы. Пэм сглатывает. И начинает плакать вместе с ним. Она не находит других слов, кроме как: — Я люблю тебя. Джастин жмурится и прикасается своим лбом ко лбу Пэм. Его плечи до сих пор дрожат, как и губы, как и руки, которыми он слабо держится за поясницу девушки. Сердце у Делински уже давно перестало биться в нормальном ритме. Она слышит, как взрываются салюты за окном, как люди на улицах и в спортивном зале отсчитывают секунды до наступления полночи. Десять. Девять. — Каким бы ты ни был, Джастин, — всхлипывает Пэм. Восемь. — Что бы ты ни сделал и что мне не сказал… Семь. Шесть. — Я все равно люблю тебя. Джастин убирает прядь коротких волос с лица Пэм. Он сжимает губы в тонкую линию, будто боится что-то сказать. Пять. Четыре. Три. И он на самом деле боится. Два. Потому что принимать суровую правду тяжелее, чем верить в ложь. Один. Он отпускает её талию и давит: — А я тебя — нет. И Пэм перестает чувствовать свое сердце.