«Хаки»

      Запоминать. Запоминать всё, пока сердце внутри продолжает отсчитывать сроки до конца.       Смотреть на себя в зеркало и трогать свое лицо руками, чувствуя под пальцами человеческое тепло. Стоять на морозе и ощущать, как нос постепенно становится холодным — до тех пор, пока он не начинает неметь. Стоять под горячим душем запрокинув голову. Вдыхать пряный аромат при входе в кофейни. Позволять себе употреблять наркотики, пока тело все еще может с ними бороться. Трогать торчащие ключицы Делински, пока она рядом.       Пока он сам еще рядом.       Джастин не знает, сколько ему осталось, и знать не желает. СПИД — вещь сложная, нещадная, она не дает лишних шансов и вторых попыток. Поэтому Джастину наплевать, какая еще болезнь врежется в него и попытается сломить.       Ему хочется лишь всё запомнить. Чтобы перед тем, как он уйдет, ему было, о чем вспоминать.       И он точно будет помнить эту звонкую, колючую пощечину в ту морозную ночь, когда Делински обо всем узнала. Он будет помнить, как она отвесила ему еще одну, подойдя ближе, а потом ударила кулаком в грудь, и ему даже пришлось удивиться, что у неё есть столько силы. Он точно вспомнит о минусовой температуре на улице, но при этом всё его тело горело от эмоций и ударов девушки.       С каждым нанесенным ударом она позволяла себе всхлипнуть чуть громче, пока дело не дошло до откровенного истеричного рыдания. У неё дрожала нижняя губа, брови сложились «в домик», а зеленые глаза под желтыми фонарями из-за слёз выглядели стеклянными. В коротких растрепанных волосах таяли снежинки.       Джастин собирал каждый момент, как свой собственный экспонат. Но он никогда в своей жизни не видел такую боль, как в ту ночь на лице Делински. Он впервые тогда пожалел, что к этому времени еще не умер, потому что он понял вот что: вместе с ним уйдет и она. Возможно, не вся, но он точно заберет с собой её большую часть.       Он не стал больше ей ничего говорить. У него не было слов. Что он мог сделать, чтобы сгладить эту ситуацию? Лишь слушал, как она всё громче начинает рыдать и пытается что-то сказать, но её шок не позволял ей этого сделать.       Это ожидаемая реакция, думал он. Но он не знал, что важен ей настолько.       Когда она прекратила наносить ему удары и упала на колени, прямо на снег, Джастин, выждав минуту, подошел к ней и помог подняться. Он отряхнул её джинсы и куртку, а потом молча повел к машине. Всё так же без слов добавил температуры в печке, и, заведя автомобиль, выехал на шоссе. Пэм сидела на заднем сиденье и тихо всхлипывала с закрытыми глазами.       Джастин сжимал руль и не мог поверить, что втянул в это Делински. Ему даже не было приятно от мысли, что она так любит его, потому что ему этого не хотелось. Ему хотелось, чтобы она ненавидела его так сильно, что после его смерти лишь чувствовала облегчение и покой. Чтобы не мучилась и не вспоминала о нем, встречая другого парня.       Ему бы хотелось, чтобы он сам её никогда не встречал. Ни её саму, ни её чертов цвет, который теперь втройне давит на больное.       На университетской парковке, когда он остановил машину, Пэм вылетела из неё пулей, не забыв хлопнуть дверью. Джастин, тяжело выдохнув, смотрел ей вслед через окно, борясь с желанием побежать за ней. Но а что бы он ей сказал? Что всё будет хорошо? Ведь теперь уже понятно, что хорошо уже ничего не будет.       Он только вернулся, и снова её разбил. Всё, что он с ней делает — разбивает. А этой идиотке, видимо, в кайф.       Делински думала, что это была самая худшая ночь в её жизни. И ей бы хотелось, чтобы так оно и оставалось.       Но потом Джастину начало становиться хуже. Спустя пару дней после инцидента, когда Пэм ненароком увидела его на обеде, она чуть не выронила свой поднос. Джастин выглядел, как призрак — его скулы стали острее, синяки под глазами – больше, мышечная масса – меньше. Он будто уже… превратился в труп. Вот только всё это выходило не из-за его болезни, а из-за его душевного состояния.       Он гнил внутри.       Он провел две бессонные ночи, плача и нанося себе ущерб, запивая всё это антибиотиками, выписанными ему уже давно. Бибер заперся в своей комнате, никому ничего не сказав. Потому что ректор уже в курсе, что с ним происходит — иначе бы отчислил за такое количество пропусков.       Джастин впервые в жизни серьезно молился и смотрел в черное небо, надеясь увидеть там Бога. На какие-то полчаса он поверил, что действительно существует кто-то, управляющий человеческими жизнями. Джастин сложил ладони, встал на колени посреди своей комнаты, и, глядя на одинокую луну, молился. Молился на то, чтобы Делински было не так хреново, как ему самому.       Он решил выйти из своей комнаты, просто чтобы подкрепиться. Взять что-нибудь легкое, чтобы желудок смог это воспринять. Но как только он столкнулся взглядом с Делински, то почувствовал, что его вот-вот вырвет. Его сердце забилось в разы быстрее, на висках выступил пот, а дыхание сбилось. Он каждой клеточкой тела ощущал, как Пэм его рассматривает и даже не пытается сдержать слёзы. Она оставила свой поднос и вышла в университетский заснеженный двор, закрыв ладонью рот. Джастин сделал то же самое, только выбежал он в коридор.       Его рвало около десяти минут. Почему-то именно эти десять минут показались ему такими долгими, раз он успел расплакаться, чтобы сопли, слёзы и желчь, которую он сплевывал, смешались в его рту.       Когда послышались стуки в кабинку, Джастин, еще раз сплюнув, прохрипел:       — Уйди нахер.       Он не знал, кто это. Ему не хотелось думать о том, что кто-то знает, что с ним творится.       Дверь все же скрипнула, но Джастин не стал реагировать. Его снова дернуло в спазмах, и он, наклонившись над унитазом, еще раз освободил желудок. Лоб слегка ударился об кафель, и парень тут же подумал о том, что позже там будет синяк.       — Держи.       Бибер вяло поднял голову и посмотрел над собой. Ноа стоял с бутылкой воды в руках и упаковкой каких-то таблеток.       — Ты уже не мой дилер, — Джастин снова опустил голову к унитазу. — Мне твои наркотики не нужны.       — Это не наркотики, кретин. Это противорвотные.       Ноа, приподняв штанины, присел на корточки рядом с Джастином. Он закрыл за собой дверь, на этот раз на засов, после чего поставил открытую бутылку воды рядом с блюющим парнем. Его опять скрутило, и по кабинке раздалось отвратительное эхо рыгающих звуков.       Клэйтон таких навидался. Ему, как дилеру, известно, что бывает при неправильной дозировке или смешивании препаратов с алкоголем. Бывало и похуже. Поэтому смотреть на Джастина ему было не противно, а страшно.       — Я как мудак поступил тогда, — вздохнул Ноа, глядя на свои руки. — Не знаю, что мною двигало. Наверное, захотелось почувствовать себя сильным и властным, как ты, Бибер.       Прозвучало, как извинения, но ни один из парней не был в этом уверен. Скорее, это был порыв чувств и осознание своей вины. Но извинение ли?       Тыльной стороной правой руки Джастин вытер рот и слегка выпрямился. Он взглянул через плечо на сидящего у двери Ноа, после чего взял бутылку с водой и сделал несколько глотков. Клэйтон молча протянул ему таблетку.       — И много ты во мне сейчас силы и власти видишь? — Бибер плюнул в унитаз и нажал на смыв. Из-за слёз щеки у парня покраснели.       Ноа усмехнулся.       — Не поверишь, но да. Даже в такой ситуации тебя никто не смеет трогать, лишь шепчутся за спиной, как крысы.       Джастин нахмурил брови и развернулся лицом к парню. Облокотившись спиной о стенку кабинки, он тоже, как и Ноа, присел на корточки.       — Какой ситуации?       На несколько секунд кабинка, как и весь мужской туалет, погрузилась в тишину. Было слышно лишь как вода течет по трубам. Джастин пристально смотрел на Ноа, желая выяснить ответ, но тот с ним не спешил. С каким-то виноватым видом он поправил свою челку и потупил взгляд, будто бы боясь того, кто перед ним сидит. Он вдохнул, прежде чем начать:       — Я случайно подслушал разговор ректора с твоим отцом. Несколько дней назад. Мы с Рэем ночью накурились в подсобке, а потом решили пойти разными путями, чтобы если что, то спалили только одного из нас, — говорил Клэйтон, а Джастин внимательно слушал. — И я услышал ректора, который возвращался из столовой и говорил по телефону. Помню, что он назвал твое имя, а потом выразил соболезнования… — парень замолк и исподлобья взглянул на Бибера. — И… давно у тебя это?       Джастин кивнул.       — Почти два года.       — Но я думал, что сначала ВИЧ развивается очень долго… — сокрушенно выдохнул Ноа, проведя рукой по волосам. — Около десяти лет или вроде того.       — Я бы тоже столько прожил, если бы не употреблял наркотики, — Бибер сомкнул губы и опустил взгляд, вытерев нос тыльной стороной ладони.       — Черт, — Ноа накрыл лицо руками. — Я же тебя спонсировал этим дерьмом. Значит, отчасти и я виноват.       Джастин закачал головой и поднял взгляд на парня. Он увидел, как Клэйтон стал таким, каким никогда прежде не был — сочувствующим и напуганным. Его некогда надменное и равнодушное выражение лица превратилось в выражение абсолютного непонимания и страха. Возможно, даже вины.       — Это был мой выбор, — прошептал Джастин. — Я выбрал принимать наркотики, и вот, чем это обернулось. Здесь виноват только я.       Клэйтон больше ничего не ответил. Он еще раз обратил на парня свой виноватый взгляд и поднялся на ноги. Джастина снова скрутило над унитазом от спазмов, поэтому Ноа решил оставить его. Но прежде чем выйти из кабинки, он наклонился над парнем и легко похлопал его по лопатке, после чего погладил по плечу. А потом ушел.       И тогда Джастин понял.       Ноа приходил тогда не извиняться. Он приходил проститься.

***

      Начало февраля. Уже почти две недели Пэм не может заставить себя поговорить с Джастином. Нет, даже просто посмотреть на него, для начала, потому что даже это ей кажется той еще задачей. С того случая в столовой она запрограммировала себя не смотреть больше в сторону этого человека. Как только она слышит его имя или краем глаза видит, что он приближается, она направляется в противоположную сторону.       По университету начинают расползаться слухи. Даже без блога студенты умеют раздуть драму из ничего. Пэм пару раз слышала, что люди обсуждают их якобы «расставание» с Джастином, или, что еще хуже, их «постельные отношения». Потому что большинство видело тот их единственный поцелуй в коридоре, и для этого большинства показалось странным, что после такого Джастин и Пэм даже не появляются в одном помещении. Люди строят теории, загадки. И это бы пошатнуло Пэм, если бы она уже не была разбита настолько, что ей теперь даже не страшно, если всплывет её секрет с той первой вечеринки.       Ширли не знает, что происходит. Питер, Биби, Мета ничего не знают. Они все тоже думают, что это из-за расставания с Джастином. А Пэм очень хочется думать, что у них были хоть какие-то отношения.       Или… нет. Теперь ей настолько больно, что она бы выбрала забыть этого человека. Будто его никогда и не существовало, или будто они не знакомы. Чтобы когда Джастин исчез насовсем, Пэм не понимала, куда он делся, и ей было бы все равно.       А сейчас она, сама того не хотя, считает дни. И каждый раз, когда она просыпается, она боится, что вскоре закончит свой отсчет. Что ей делать тогда?       Семнадцатого февраля Пэм возвращается из библиотеки в свою комнату, чтобы отдохнуть. До этого она посвятила около пяти часов на учебу и дополнительные задания, которые взяла лишь для того, чтобы чем-то заполнить ужасающие мысли. Это помогло, хоть и ненадолго.       Потому что семнадцатого февраля она и Джастин наконец сталкиваются снова. В пустом коридоре, пока за массивным окном темнеет и исчезают под снегопадом улицы Бейкерсфилда.       У него вид всё такой же, как и в тот раз. Полуживой. Он старательно это прячет под большой серой толстовкой с капюшоном и мешковатыми штанами. Пэм замечает, что волосы у него на висках поредели — он подстригся. Он держит в одной руке телефон, пока вторая находится в кармане толстовки. Когда Делински опускает взгляд, она видит, что пальцы, держащие мобильник, трясутся. И её саму начинает трясти.       Это напряженная тишина. Громкая, как бы абсурдно это ни было. Потому что и Джастин, и Пэм, понимают, что должны поговорить, потому что не знают, как еще с этим справиться, если не вместе. У Джастина больше никого не осталось, кому он мог бы довериться. Он знает, что если Делински бросит его, он сойдет с ума. Но — парадокс — с другой стороны он хочет этого. Чтобы она была свободной от него.       За пару секунд пульс у Пэм увеличивается вдвое, потому что Джастин медленно подходит к ней неуверенной походкой. Не разрывая зрительного контакта, он нервно кусает дрожащую нижнюю губу, а потом останавливается в паре метров от девушки. Смотрит умоляюще, испуганно. Точно щенок, брошенный посреди толпы.       Пэм шумно вдыхает, ощущая, как трясутся её плечи. Еще немного, и сумка свалится на пол, поэтому девушка хватается за ремень обеими руками. Окидывает тощую фигуру перед ней беглым осторожным взглядом, прежде чем тяжело сглотнуть и выдавить тихое:       — Привет.       Джастин не отвечает несколько секунд. А потом тихо и слабо усмехается, склонив голову. Делински даже этому рада — в нем осталось хоть что-то от того Джастина, которого она знала до этого момента: насмехающегося, саркастичного и отстраненного.       Он кивает в знак приветствия, после чего опускает затуманенный взгляд в пол, снова выглядя виноватым. Его небрежная челка свисает на лоб.       — Как ты? — интересуется Джастин, и его голос быстро растворяется в пустом коридоре.       Делински вскидывает брови и приоткрывает рот в удивлении. Это он сейчас у неё спросил, как она? Разве должно быть не наоборот?       Но сил уже нет. Пререкаться не хочется, выяснять отношения — тоже. Она находит ужасным факт, что Джастин, имея такое страшное заболевание, вступил с ней в половой контакт, а потом, к тому же, держал это в секрете. А если бы она тоже заболела? Почему он не подумал об этом? Неужели ему было настолько все равно, и он хотел насладиться жизнью напоследок?       С другой стороны — как злиться на этого человека? Стоящего в этом коридоре и выглядящего таким маленьким в нем, таким уязвимым и сокрушенным? Знающим, как закончится его жизнь?       — Ужасно, — признается она твердо, потому что чувствует — если скажет это хоть на децибел тише, её голос надломится.       Он кивает.       — Понимаю.       Подходит ближе, заставляя Пэм машинально сделать шаг назад. Она крепче хватается за сумку и напрягается, смотря прямо в глаза Джастину.       — Злишься, — умозаключает он не без разочарования.       — Я имею право на это.       Почти цедит она, чтобы не впасть в истерику прямо здесь, перед ним. Она чувствует, как на неё накатывает то жуткое воспоминание о недавней ночи, когда она истошно рыдала, била парня по груди, а потом обессиленно упала на снег, и её коленки обжигало сугробами, и слёзы замерзали прямо на щеках из-за колючего холода. Она не до конца осознает, что испытала такой приступ истерики, что у неё потемнело тогда в глазах и стало труднее дышать. Будто все негативные эмоции смешались и имели одну задачу — прикончить психику Пэм.       — Ненавидишь меня? — спрашивает он, вскинув бровь.       У обоих сердце пропускает удар.       — Хуже. Всё ещё люблю.       Для Джастина это наравне с приговором. Вот, Джастин, посмотри, эта ненормальная девица хочет остаться с разбитым сердцем, когда тебя не станет, но знаешь, что хуже этого? Что тебе не все равно. Ты прекрасно помнишь эти дни, когда ты просыпался посреди ночи от кошмаров, где тебя забирала темнота, и оставалась лишь кричащая Пэм, зовущая тебя снова и снова, но не получающая ответа, а потом выстреливающая себе в голову. Где гарантия, что эта девчонка не сделает такого в реальной жизни?       Он ненавидит всё это. До жжения в висках ненавидит, что стоит перед какой-то Пэм Делински с идиотским цветом хаки, и знает, что отдаст что угодно, чтобы уберечь её от боли. Уберечь именно её, а не себя. Куда девается эгоизм, когда он так нужен?       Еще одна попытка подойти к ней ближе, и на этот раз девушка не сдвигается с места. Эти слова, произнесенные ею, дали ей какую-то уверенность. Она злится, по-прежнему злится, и ей невообразимо страшно и обидно.       Но она хочет, чтобы он сейчас подошел ближе.       Джастин встает прямо перед ней, почти впритык. Чувствует на своих губах сбитое дыхание девушки. Чувствует, как Хаки вновь обнимает его, но при этом обладательница цвета стоит не двигаясь. Только, подняв подбородок, смотрит на него снизу вверх. Большими зелеными глазами.       Он убирает прядь коротких волос ей за ухо, проводя пальцами по щеке. Делински подрагивает, но продолжает молча смотреть.       Девушка тяжело сглатывает, когда Бибер, наклонившись к её губам и прикрыв глаза, шепчет:       — Лучше бы ты меня ненавидела.       Она не выдерживает и, приподнявшись на носочки, целует его сама. На секунду он теряется, но потом обхватывает её лицо обеими руками и углубляет поцелуй. И Джастин, и Пэм знают, что делают всё только хуже, что гораздо логичнее было бы перестать общаться, чтобы не ранить друг друга. Но чувства сильнее.       Они отстраняются друг от друга, снова налаживая зрительный контакт. У обоих наворачиваются слёзы, сердца отбивают бешеный ритм — почти в один такт.       — Я не хочу, — шепчет Пэм, — не хочу ненавидеть тебя, не хочу больше быть порознь, — её голос всё же надламывается.       — Тебе придется, — Джастин шмыгает носом. — Когда-нибудь.       — Знаю. Но пока ты… — она хочет сказать «жив», но проглатывает слово, — здесь, я хочу быть рядом.       Она противоречит сама себе. Одна сторона кричит ей убежать от этого парня и побыстрее найти себе обезболивающее в виде другого человека, но вторая умоляет остаться. И Делински не знает, какую из сторон должна послушаться.       Когда они соприкасаются лбами и одновременно прикрывают глаза, Джастин опять шмыгает носом, сдерживая слёзы. Он поглаживает большим пальцем щеку девушки, при этом говоря:       — Я ложусь в больницу через несколько дней. Мой иммунитет слабеет с каждым днем.       Пэм морщится и дает себе волю заплакать. Она обнимает поясницу Джастина, скрепляя на ней руки и прижимаясь ближе к худощавому телу, чувствуя чуть ли не все его ребра и позвонки. Ей трудно такое слышать, осознавать. Ей трудно понимать, что скоро этого человека не станет вовсе.       Он обхватывает её плечи и кладет подбородок ей на макушку. Джастин чувствует, что из-за его слабости эти объятия почти душат, но ему хочется продлить это ощущение. Он хочет его навсегда запомнить. Настолько, насколько ему позволит беспощадное время.       В глазах у Бибера начинает печь. Он быстро моргает, и слёзы всё же срываются с его ресниц, превращаясь в мокрые дорожки на щеках. Парень шмыгает и убирает руки с плеч Пэм, чтобы потереть глаза.       — Просто навещай меня, хорошо? — хрипит он, убрав руки от лица и взглянув на Пэм глазами с полопавшимися в них капиллярами.       Она кивает, вытирая ладонями щеки и вздрагивая от всхлипов. Снова обнимает Джастина, и он принимает эти объятия — снова обхватывает её плечи.       Сколько бы ни осталось времени, Пэм не хочет терять и секунды. Это глупо. Дистанцироваться от Джастина у неё не получается ни физически, ни морально, потому что эта привязанность — лишь побочный эффект глубокой любви.       Ей только хочется понять — почему же эта любовь убивает сразу двух людей?