The red thread

Глава 4. Рим, ночь 30 декабря 1499 г.       Хакел яростно пнул деревяшку. Отлетев, та ударилась о стену дома и трухляво рассыпалась, одновременно с наемником опускаясь на землю.       Мужчина достал короткий нож и сильным броском воткнул его в пыль дороги. Вытащил. Снова бросил. Вытащил. Бросил.       В нем кипело раздражение, и успокоиться ему было трудно. Хакел потерял свою цель именно тогда, когда был готов схватить ее. Он был так близок! Не больше часа Кнехт тщетно носился по пустым улицам, приглядываясь и вслушиваясь, но так и не нашел ни ассассина, ни Фабретти. Бросив бесплодные поиски, наемник вернулся к дому художника, намереваясь вытрясти информацию из да Винчи, но к его леденящей разум ярости, дом был пуст. Кнехт проверил все комнаты, разворошил шкафы и перевернул мебель, под которой можно и нельзя было бы спрятаться. Зола в камине была еще горячей, а в воздухе стоял запах жженых свечей. "Значит, художник был здесь совсем недавно. Значит, он сбежал. Значит, меня обнаружили," - догадался наемник и ушел, оставив дверь открыто болтаться и хлопать от ночного ветра.       Что делать дальше, он пока не знал. Рим - огромный город. Если захотеть в нем спрятаться - это вполне возможно, в особенности, когда у тебя есть приятели. Но никто не будет прятаться вечно, вот тогда и наступит его время. "Придавлю эту дворянскую гниду, его шея будет крошиться в моих руках, а я буду улыбаться, слушая его предсмертные хрипы."       Ноги принесли его к торговой площади, где он и сидел у сваленных ящиков, взрывая ножом землю. Рынок был пуст. Мрачнели пустые прилавки, оставленные ящики и бочки. В дальнем конце площади Хакел заметил груженую телегу, накрытую полотном. "На кой черт оставлять товар без присмотра?" - подумал он, когда сжавшая нутро злоба отступила. Оглядев площадь, он никого не увидел, и решил было уйти на постоялый двор, как услышал размеренный цокот копыт. Двое мужчин, один из которых вел пегую кобылу под уздцы, вышли из переулка напротив наемника, направившись к телеге. - А я ему: "Да зачем мне твое добро?", а он мне: "Бери, по дешевке уступаю, мне освободить место надо!" Ну я и взял, все равно пригодятся. Но пусть пока у тебя в сарае лежат. Как вернусь - заберу. Но вот же Пио мерзавец! Везде найдет выгоду! Всем бы так везло с клиентами! - Не горячись. Зависть - плохая штука, брат. А что он устроил на этот раз? - Взял попутчиков. Я-то думал, у него телега дряхлая, товара много, а ящики - лишний вес, вот и забрал их. А он, оказывается, мало того, что на мне заработал, так еще и извозом занялся. Я видел, как мужик дал ему целый золотой! Мне за золотой надо минимум полгода ишачить. - Да уж, действительно подлец, - смеялся второй брат, не слыша, как темной тенью к ним приближался Кнехт. - Может, и тебе на извоз перейти, раз там хорошо платят? Сколько можно перебиваться разовыми продажами своих поделок? - А что, табуреты и столы, думаешь, уже никому не нужны стали? - Дело не в нужности, братишка, а в деньгах. Я вот в кузнице неплохо получаю, но ведь и спрос хорош. - Ух...не знаю, может, ты и прав, - остановившись у телеги, плотник отпустил поводья. Намереваясь взяться за упряжь, он толкнул брата в плечо, кивком показывая ему за спину. Кнехт поправил шляпу и прокашлялся, прежде чем начать, заставляя себя быть терпимее. - Доброй ночи, уважаемые. Говорите, торговец взял попутчиков. Как они выглядели? - А вы, простите, кто? - осторожно поинтересовался кузнец. - Ищу двух беглых преступников. Они скрываются от правосудия за многочисленные убийства. Если бы вы помогли мне их отыскать, в долгу бы я не остался. Вы же понимаете, что правосудие должно...восторжествовать, не так ли?       Братья переглянулись, и плотник кивнул. - Это верно. Убийства - страшный грех. Если вы о тех, что взял Пио, так это был мужик в белой накидке с капюшоном. Лица не видел, но выглядел он весьма опасно! И девчонка была с ним, но странная. - Чем странная? - Волосы были распущены, и она была в штанах! Когда в повозку лезла, я видел, как ноги в белых чулках из-под плаща бесстыдно торчали. Грешники - они во всем грешники, я прав? - Угу, - кивнул Кнехт. - Куда они направились? - Пио едет в Пескару. Там у него магазинчик есть. - Туда ведут два пути. Каким пойдет обоз? - Не могу знать, я отстал от них. Кляча моя подкову потеряла, пришлось брата будить...Так или иначе, по пути порт будет только один, верно? - А им нужен порт? - Ага, слышал, как мужик в белом говорил Пио, чтобы там их высадил.       Кнехт улыбнулся приятному стечению обстоятельств. Оставалось поторопиться и нагнать обоз. Его, уходящего в сторону постоялого двора, где стояла его лошадь, окликнул плотник. - Эй, сер (*)! Как на счет благодарности? Вы что-то говорили об этом!..       Наемник обернулся, но шаг не замедлил. - Ты жив. Брат жив. Цени мою благодарность. Пескара, утро 30 декабря 1499 г.       Поредевший обоз вошел в город вскоре после рассвета. Больше половины повозок после Тиволи свернули на Палестрину, через которую ушли в Неаполь; оставшиеся же продолжили прямой путь, сделав только один крюк, чтобы заехать в небольшую деревушку, где и задержались на полчаса-час.       В середине пути Аудиторе вытянулся на соломе, устав ехать сидя, и поразился, как доверчиво к нему привалился во сне Фабретти, ткнувшись лбом в его руку чуть ниже края металлического наплечника. Самым возмутительным было то, что чуть позже, перевернувшись, он разбудил ассассина своими неудачными, но настойчивыми попытками подсунуть свои холодные пятки под колени ассассина. Тогда Эцио стерпел, понимая, что замерзший всегда ищет тепла, и позволил ногам дворянина удобно устроиться под его.       Проснувшись, Мариус увидел над собой яркое голубое небо с плывущими по нему пушистыми комочками облаков. Сев, он стряхнул с себя сухую траву и огляделся в поисках своего спутника: ассассин сидел рядом с Пио и тихо что-то рассказывал. Перебравшись к ним ближе, Мариус увидел, что ассассин уминает хлеб с сыром, запивая из бурдюка, и тут же почувствовал, что и сам голоден. - Проснулся? Скоро будем на месте, - заметил его присутствие ассассин. Возможно, он повернул к нему голову, но Фабретти заметил только чуть шелохнувшийся капюшон. - Здорово. Можно мне тоже хлеба? - рассчитывая на безотказное вручение ему еды, Мариус протянул ладонь.       Аудиторе глянул на его руку с тонким запястьем, белой кожей узкой ладошки и длинными пальцами, и вернул взгляд на городскую улицу, усмехнувшись. - Урок номер два: отправляясь в дорогу, запасись едой и питьем.       Мариус надеялся, что за этими словами что-то последует, но ошибся. - Я запомню. Так Вы дадите мне поесть? - подавшись вперед, юноша дернул пальцами, как обычно делают, предлагая что-то отдать. - С чего бы? - съев последний кусок сыра и зажевав его хлебной корочкой, поинтересовался Эцио. - У меня больше ничего нет. - Но...я...хочу есть, - тихо и расстроено пробормотал Фабретти, понимая, что еды ему не видать. - Дайте хотя бы попить.       Аудиторе демонстративно наклонил бурдюк, выливая последние капли себе в рот, и развел руками, как бы говоря: "ничем не могу помочь". Обиженный, Фабретти поджал губы, на коленях пробрался в конец повозки, где и сел, раскрыв свою дорожную сумку в надежде, что Леонардо побеспокоился о нем и положил туда хоть что-нибудь съестное. Увы, кроме некоторых его вещей там ничего не было. Совсем опечалившись, Мариус уселся удобнее, подвернув ноги, и выудил из сумки мятый конверт с печатью Павийского университета. Вчера вечером он углядел его на столике в гостиной и тут же забрал, но прочитать не успел. Через профессора Буджардини отец передавал свои письма, поэтому, в надежде увидеть последнюю весточку от него, Мариус вскрыл конверт, чтобы как-то отвлечься от чувства голода и злости на ассассина. Однако короткое письмо было написано коряво и грязно, так никогда бы не написал Николо Фабретти, каллиграфично выводивший каждую буковку. Опуская все погрешности, Мариус прочитал ровно следующее: "Приветствую тебя, Леонардо! Должен передать тебе и твоему подопечному прискорбные новости, что граф и графиня Фабретти убиты наемниками Лодовико Сфорца. Насколько мне удалось узнать, то была его слепая и жестокая месть тем, кто отвернулся от него в тяжелое военное время. Сколько бы меня не убеждали в обратном, а все Сфорца - тираны и узурпаторы! Соболезную утрате ваших друзей. За юным Фабретти приехал странный мужчина, который должен привезти наследника семьи на похороны родителей. Пока что я не сказал ему обо всей афере, которую затеял граф. Прежде хочу убедиться, что он действительно тот, кому можно доверять, поскольку внешность, да и манера себя подать у него весьма...необычная. Как появятся новости, я извещу вас о них тут же. Верный вам, Джованни Буджардини, профессор Павийского университета."       Мариус несколько раз перечитал письмо, и, убрав листок в конверт, спрятал его в сумку. Теперь он знал, кто повинен в смерти его родных, и кто хочет смерти ему. Фабретти не представлял, каким образом он отомстит герцогу, но считал, что этот день определенно наступит. К тому времени он должен будет приготовиться и нанести ему такой урон, от которого друг семьи (в прошлом, а теперь - вероломный предатель) Моро никогда не сможет оправиться.       Пока он лелеял и взращивал в себе ненависть к герцогу, повозка въехала на портовую площадь и остановилась. Торговцы засуетились, расставляя свои товары рядом с телегами, желая успеть все сделать в лучшем виде, пока не хлынули покупатели. - Слезай, - скомандовал ассассин, махнув Мариусу рукой и подходя к нему, чтобы помочь выбраться из кузова. Тот засиживаться и не собирался, углядев на углу открытые двери таверны. Схватив сумку и нацепив туфли, на поиски которых ушло определенное время, Фабретти спрыгнул, принципиально без всякой помощи, но сделав шаг, дернулся, зацепившись плащом за торчащий из борта гвоздь. Высвободившись, дворянин утрированно высокомерно озвучил: - Я в таверну, - и только направился прочь, как был задержан стальной хваткой ассассина. Аудиторе снова держал его за шиворот, как котенка, и вел к торговцу, который кормил лошадей кусочками моркови. - Сначала расплатись с уважаемым Пио. - Почему я? - возмущенно глянул вверх дворянин, надеясь разглядеть лицо невыносимого человека. Фабретти склонялся к мысли, что нанять именно его было большой ошибкой. - Дорожные расходы должен покрывать наниматель, - объяснил прописные истины Эцио, останавливаясь перед торговцем.       Мариус вывернулся из его пальцев, одернул плащ и полез за кошелем. - Сколько с меня за ваши услуги? - вежливым тоном обратился он к торговцу. Пио мельком глянул на Эцио и, прикинув что-то в уме, сказал: - Двадцать цехинов, или дукатов по-вашему.       Как бы плохо Фабретти ни разбирался в торгово-рыночных отношениях, но цена его порядком ошеломила. - Сколько-сколько?       Эцио покачал головой и жестом, невидимым для дворянина, попросил торговца снизить ценовую планку. - Десять золотых, ваше сиятельство. За двоих. Сами понимаете, чем я рисковал, вывозя вас с другом из Рима.       Мариус молчаливо перевел взгляд с торговца в свой кошель, вороша монеты указательным пальцем. В Венеции он нанимал служанку, что приходила стирать его вещи и убирать в комнате, но ее годовое жалование и то было меньше, чем запросил торговец. - У меня нет такой суммы, - растерянно пробормотал Фабретти. - Что ж, тогда мне придется позвать стражу. Пусть вас с другом арестуют и выдадут папским стражникам! Платите пять золотых, и тогда не будет никаких неприятностей, - весомо закончил Пио, уперев одну руку в толстый бок. Лошадь нетерпеливо боднула его мордой в плечо, требуя себе еще порцию моркови.       Испугавшись возможных последствий, Мариус выцепил из кошелька пять золотых монет и торопливо вручил их торговцу. - Нам не нужны неприятности. Извините. Я не знал, что это будет так дорого. - Ничего, ваше сиятельство. С каждым может случиться, - довольно разулыбавшись, Пио спрятал выручку в глубокий потайной карман симарры и хлопнул тяжелой рукой Фабретти по плечу. - Приятно иметь дело с порядочными людьми. Ну, мне пора. Счастливого пути вам дальше.       Потирая плечо и хмурясь, Мариус направился в таверну и не видел, как за его спиной, ассассин, тихо посмеиваясь и призывая к тому же торговца, пожал его руку и забрал четыре золотые монеты. - Фабретти, стой! - добродушно окликнул его Эцио, догоняя. - Ишь, как припустил! Вот тебе и третий урок: прежде чем соглашаться на что-то, узнай цену. В этом мире за все приходится платить. - Надоели Вы мне со своими уроками! - всплеснул руками Мариус. - Я вас не учить себя нанял! Вот и не умничайте! Я иду есть, и если вам нечего сказать более важного, идите молча!       Аудиторе пропустил его вперед, приглашающе выпростав руку. Не смеяться было сложно, но он приложил достаточно усилий, чтобы сохранить свой образ.       В таверне в столь ранний час было немноголюдно. Помещение было небольшим и вмещало в себя два ряда старых сальных столов из потемневшего и местами треснувшего дерева, по шесть в каждом, и стойку у дальней стены, за которой возился хозяин заведения. Неподалеку от стойки спускалась со второго этажа лестница, под которой спали перепившие ночью матросы. За тремя столами сидели портовые работяги в компании не спящих портовых "работниц" в грязных и потрепанных платьях с откровенно пошлыми вырезами на груди. На вошедших они обратили внимание, но тут же потеряли интерес, вернувшись каждый к своему делу.       Фабретти замялся в нерешительности, оглядывая зал. Находиться в таком месте и в такой компании ему было противно и немного стыдно, и если бы ассассин не усадил его за стол поблизости от входа, то вполне вероятно, он остался бы голодным до прибытия в Милан. - Не время привередничать, - Эцио сел рядом с графом и подозвал к себе хозяина, что следил за ними все время из-за стойки. - Я раньше не бывал в таких местах, мне позволительно удивиться и проникнуться всей...живописностью картины, - ворчливо отозвался Мариус, вытаскивая из рукава платок и пытаясь очистить кусок столешницы перед собой. Вскоре он понял, насколько плоха была идея, и убрал испорченный старым жиром платок в сумку, слушая, как Эцио заказывает плотный завтрак на двоих. Хозяин кивнул и, прежде чем удалиться, ответил Мариусу на резко заданный вопрос о цене. - Пять денаро, синьор.       Эцио усмехнулся, опираясь локтями на стол и зажимая кулак правой руки в ладони левой. - А ты быстро учишься. - Все, что угодно, лишь бы избавить себя от Ваших менторских замашек, - отмахнулся Фабретти. - Хватит дуться. - Почему бы и нет? Меня обобрал торговец, Вы постоянно умничаете и издеваетесь. Я уж молчу о ночном происшествии. С чего бы мне источать радость?       Хозяин принес им несколько тарелок с едой и, получив плату от Мариуса, удалился. - А с какой стати мне относиться к тебе иначе? Ты - сын тамплиера, очередной взбалмошный любовник Леонардо... - Я не...любовник, - зардевшись от стыда, Мариус не дал ассассину закончить фразу. - И, если можно, никогда больше не поднимайте эту тему. Или же Вы ревнуете? Тогда не стоит. Я не планирую возвращаться к мастеру, так что он целиком и полностью свободен. Хотя, мне кажется, Вы для него староваты.       Эцио поперхнулся. Уж чего, а представить себя в романтических отношениях с да Винчи он не мог и в самых извращенных фантазиях. - Да, прекратим этот разговор. Похлебка вполне съедобна, правда? - Мммгм, - неопределенно отозвался Фабретти, наморщив нос и мешая ложкой темное варево в тарелке. - Но позвольте закончить: если я и сын тамплиера, это совсем не значит, что я - тамплиер. Я понятия не имею, чем они плохи или хороши. Впрочем, к ассассинам у меня уже сложилось определенное отношение. И пока Вы - единственный их представитель, с которым я знаком, они совершенно точно проигрывают тамплиерам в соревновании за мою симпатию. Мой отец, который тамплиер, был ко мне по крайней мере добр. - То есть я не добрый, и поэтому ассассины плохи? - Я не сказал, что плохи. Как минимум, они зазнайки, наглецы и...щёголи. Но у них еще есть время подняться в моих глазах, - Фабретти все же рискнул попробовать суп. - Да, вкус похлебки значительно лучше ее вида.       Аудиторе все больше забавлялся, общаясь с юным графом, и даже допустил мысль: "Может, Леонардо был и прав, заступаясь за него." По крайней мере, Эцио видел эмоциональную честность Фабретти, хотя все еще ей не доверял настолько, чтобы не ожидать от него какой-нибудь пакости.       Заканчивали с трапезой они молча, когда Эцио увидел, что по темной лестнице со второго этажа, придерживаясь за перила, спустился знакомый высокий и широкоплечий мужчина. Волосы его были темными и коротко стриженными, широкий квадратный подбородок закрывала густая борода, а одну из густых бровей, пересекал длинный старый шрам, устремляющийся по лбу к кромке волос. У его темного серо-синего костюма был широкий красный пояс с кованой металлической пряжкой в виде знака Братства. Ассассин мельком глянул на Эцио, коснулся большим пальцем лба, и прошел к стойке, заведя разговор с хозяином. - К слову, Вы будете сыр? - указав на нарезанные ломти, поинтересовался Мариус, но не дожидаясь ответа, подвинул тарелку себе. - Зачем я спрашиваю? Вы же завтракали им еще в повозке...       Аудиторе отвлекся от наблюдения за появившимся Гведоли, и ухватил тарелку с сыром с другой стороны. - Буду. - В вас уже не должно влезать. Отдайте, - не сумев утянуть к себе посуду, Фабретти торопливо накрыл ее ладонью. - Как по-детски, - мягко пожурил Эцио, легко отнимая его ладонь и забирая больше половины кусочков, несмотря на попытки Мариуса ему помешать. - Если ты закончил, можешь прогуляться по площади. Мне нужно поговорить вон с тем человеком. Или жди здесь.       Мариус огляделся, выглянул в окно и принял решение. - Пойду прогуляюсь, грабитель, - последнее было адресовано сырному захватчику перед тем, как, показушно забрав остатки, он выбрался из-за стола и покинул таверну.       Снаружи было замечательно. Подставляя лицо морскому ветру и потеплевшим солнечным лучам, Фабретти пересек деревянный помост неподалеку и остановился у высоких заграждающих перил, с любопытством разглядывая пришвартованные лодки, рыболовные и торговые суда со свернутыми парусами на высоких мачтах, матросов, суетившихся с ящиками, канатами и какими-то тюками на пристани. Мариусу нравилось море. Глубокие воды, вобравшие в себя всю холодную палитру оттенков, завораживали юношу, а на солнечные отсветы на морской глади он, казалось, мог смотреть бесконечно. Однако ему ни разу не приходилось быть на судне, и потому дворянин был в предвкушении необычной поездки, несмотря на трагические события, послужившие ее поводом.       Соленый ветер играл с его волосами, то и дело набрасывая выбившиеся из-под плаща пряди на лицо. Юноша долго смотрел на зеленовато-синюю гладь с редко появляющимися барашками волн, на уходящие вдаль рыбацкие лодки, слушал доносящиеся издалека песни матросов и их отборную брань совсем рядом. Опираясь на ограждение, украшенное в честь наступающего праздника красными лентами, Мариус вспомнил слова ассассина об их связи с художником и поймал себя на том, что ему не по себе. Стыд делал его щеки и уши пунцовыми от одной только мысли, что кому-то может стать известно о его тесных отношениях с мужчиной.       Леонардо не был возлюбленным Фабретти, но он стал тем, кто показал ему, каково это быть желанным и обожаемым, научил многим видам любовных утех. Мариус испытывал к художнику огромную благодарность и жалость, отчетливо понимая, что тот никогда не займет в его сердце особое место. Порой он задумывался, что причина его жестокосердия к Леонардо - неудачный опыт романтических отношений с сыном миланского казначея. Отношений, которые он тщательно скрывал от родителей, в особенности от веселой и любопытной матери. Изабелла, вероятно, догадывалась обо всем, но никогда не говорила об этом с сыном напрямую, чтобы не смущать.       Адриано Бонмарито был старше его на восемь лет, хорош собой, весельчак и плут. Они познакомились на одном из городских праздников, позже встретились на приеме в доме герцога, где Адриано первым предложил ему уединиться и показать кое-что занимательное. Простофилей Мариус не был и легко догадался, к чему вели как бы непринужденные касания, улыбки и взгляды молодого человека. Сначала из любопытства, а позже - из легкой привязанности Фабретти принимал ухаживания Адриано, и был готов уединиться с ним где и когда угодно. Но всему приходит конец. Так, сбежав из дома баронессы Софии, Мариус поспешил на тайную встречу с любовником, который ждал его в небольшом парке за городскими воротами. В тот день он сообщил Фабретти, что женится, и их встречи придется прекратить на некоторое время, но, когда свадебная шумиха уляжется, они смогут продолжить. Мариус был возмущен его словами и, отвесив пощечину, сказал, что не намерен быть куртизанкой, так что Бонмарито, выбравшему какую-то красотку вместо него, стоит забыть не только о будущих, но и о прошлых встречах.       Думая об этом, Фабретти вспоминал, что уже по возвращении домой его возмущение испарилось, а на следующий день он уже и не думал об Адриано, легко вычеркнув его из своей жизни.       От размышлений и любования пристанью с летящими над ней чайками в золоте солнечных лучей его отвлек развязный икающий голос прямо над ухом и крепко схватившие за бедра ладони. - Хэээээй, красо-отка! Пой-дем повеселимся!       В то же время за стойкой в таверне встретились Гведоли и Аудиторе, крепко пожав друг другу руки. - Давно не виделись, Эцио. Какими судьбами здесь? - Рим стал для меня не самым гостеприимным городом. Биаджо сказал, что ты можешь помочь. - Конечно, мой друг. Что угодно? - Мне нужно в Милан. Как быстрее туда добраться? - Если Биаджо послал сюда, тогда очевидно, что ты собираешься воспользоваться кораблем. По морю до Венеции, а оттуда лошадьми. Около полудня отсюда в Венецию отправляется каравелла. Я поговорю с капитаном, он мне должен. Не думаю, что возникнут проблемы. Но, если не секрет, что тебе делать в Милане? Там сейчас война, причем совсем не наша.       Аудиторе согласно кивнул и рассказал ассассину о событиях последних дней: о найденной сокровищнице в Сикстинской капелле, о битве с Родриго Борджиа и о сделке с Фабретти, сдабривая повествование красочными эпитетами. - Поэтому сейчас я доставлю его, заберу карту и отправлюсь домой. Невероятно соскучился по тосканскому вину! Оно лучшее!       Орсо слушал внимательно, потирая заросшую скулу большим пальцем, и как только Эцио закончил, поинтересовался. - Скажи, а тебе насколько важна судьба этого мальчишки? - Если он помрет, я горевать не буду. Разве что только о том, что не справился с задачей. - Я о другом, Эцио. Милан - крупный центр, в котором сейчас пытаются укрепиться наши враги. Как бы ни сложилась политическая обстановка, было бы неплохо иметь там друзей Братства, не находишь? - А у нас их там нет? - Уже нет. Французская армия не особо жаловала местных. От некоторых деревень почти ничего не осталось. Была одна крестьянская семья, которая помогала Братству, но все мужчины были вынуждены сражаться на стороне герцога и были убиты, что стало с женщиной мне неизвестно. Когда мы с Биаджо проходили там, видели, что их дом сожжен. Так что помощи там больше искать не у кого. - И что ты предлагаешь? Заручиться поддержкой Фабретти? - Именно. Он - граф, сам понимаешь, какими возможностями будет обладать Братство, окажись такой человек на нашей стороне. - Но его родители - тамплиеры. Какова вероятность, что к своим годам он еще не принял их мировоззрение? - Судить не могу. Но родители мертвы, а он нанял тебя, зная, кем ты являешься. Это уже о чем-то говорит. К тому же Фабретти еще достаточно молод, чтобы взглянуть на мир по-другому. И я верю в твои ораторские способности, - усмехнувшись, Орсо хлопнул Аудиторе по спине. - Хорошо. Предположим, я так и сделаю. Но к чему ты спрашивал о... - О важности его судьбы? Все очень просто. Если ты оставишь его в Милане самостоятельно разгребаться с делами, уверен, что вскоре его убьют. И все твои труды пойдут прахом. - Почему ты так считаешь? Если проблема в его родственниках, я позабочусь о них. - Дело не только в них. Джакометти и Руффини, может, и тамплиеры, но они настолько незначительные фигуры в ордене, что и тратить на них время - себя не уважать. Там есть рыба покрупнее. - Кто? - Не знаю. Я упустил магистра, когда отправился на поиски карты в палаццо Фабретти. Но думаю, есть тот, кто может пролить свет на эту личность, - помолчав, будто мысленно сверялся со всей имеющейся в его распоряжении информацией, Орсо продолжил. - Лодовико Сфорца. - Где же мне его искать? Насколько я слышал, герцог бежал, когда припекло, да так, что пятки сверкали. - Ну, это вовсе не тайна, - отмахнулся ассассин. - Моро в тирольском Инсбруке, ищет поддержки Максимилиана(1). А недавно Макиавелли направил туда же Шута с Мясником, чтобы помочь императору избавиться от некоторых проблем. Тамплиеры и его пытаются взять в оборот, но он не сильно их жалует. - Шута? Того самого? - Да, Эцио. Того самого, моего. - А как у него с...ну, с головой? - Он стал намного стабильнее, но на всякий случай с ним отправился Мясник, чтобы подстраховать. - Макиавелли рискованно поступил, доверив ему миссию. Или он хочет избавиться от всех австрийцев? - усмехнулся Аудиторе. - Макиавелли хочет избавиться от всех тамплиеров. А кому, как не им, поручить подобное?       В прошлом Шут и Мясник были рабами, которых держали в черном теле на рудниках близ Тосканы. Гведоли же охотился за хозяином рудника, в то время видным тамплиером, и завершив свою миссию, освободил невольников. Два брата-подростка преследовали его, подыхая от истощения, просили взять с собой. Ассассин не собирался обременять себя двумя нахлебниками и сбежал. Но они нашли его в деревушке, в которой ему пришлось остановиться, чтобы сменить лошадь и передохнуть. Пораженный их упорством и силой воли - те шли всю ночь, сбивая босые ноги о камни дороги, так и не сняв кандалы - Гведоли согласился позаботиться о них. Тогда он и не подозревал о том, как велика была злоба и ненависть братьев ко всему миру. Несколько лет он потратил на их обучение, которое принесло свои плоды: узнав правду о рудниках, они возненавидели всех тамплиеров и стали жестоко расправляться с ними. К тому времени они перебрались в Венецию, где Орсо стал замечать странности за своими учениками, но больше всего - в старшем брате, высоком, худощавом и гибком. Природу этих странностей Орсо объяснить не мог: по большей части они сводились к несвязной речи и частому уединению братьев в оружейной. Вскоре, пораженный красками венецианских маскарадов, старший перестал откликаться на свое имя, заменив его коротким - Шут. Оказалось, что время, проведенное на рудниках в состоянии абсолютной беспомощности и отчаянных попытках выжить и защитить младшего брата, повредило его разум. Впадая в транс, близкий к маниакальному, имея единственной целью - убивать, он не видел и не слышал ничего, пока не настигал выбранную жертву. И только голос Гведоли мог его образумить. Однажды Шуту приснился дрянной сон, и он, не отличая реальность от порождения затуманенного разума, с яростью дикого зверя напал на братьев-ассассинов. Орсо с трудом удалось уговорить Наставников не казнить его. С тех пор Гведоли сурово воспитывал Шута, подбирая ключи к его сознанию и обуздывая неуемную жажду убивать. Младший брат, выбрав работу мясника (отчего и получил свое прозвище), не оставался в стороне и всегда помогал Шуту и учителю. Несколько раз Эцио видел этих двоих в деле и не понимал, почему такие безумцы стали членами Братства.       Аудиторе поразмыслил над словами друга, нехотя соглашаясь с его мнением: Братству нужны союзники. - Хорошо. Значит, Инсбрук. Где мне найти Шута? - Покажись на городской площади на рассвете. Тогда он сам тебя найдет. - Мне передать ему что-нибудь от тебя? - Я подумаю. До вашего отплытия еще несколько часов. Встретимся на пристани неподалеку отсюда, скажем, без четверти двенадцать? До того мне надо закончить свои дела.       Не успел Аудиторе согласиться, как через приоткрытое окно долетел возмущенный крик. К сожалению, этот голос был ему знаком. - Да убери ты от меня свои руки! Не пойду! - Мы з-апла-атим, не бузи!       Эцио тяжело вздохнул, поднимаясь и выглядывая наружу. Фабретти пытался отбиться от двух сильно пьяных толстяков, что подрабатывали в порту разнорабочими. - С утра пораньше нашел себе неприятности...- посетовал Аудиторе, поправляя манжеты. - Неудачник? - Орсо отпил пива из высокой кружки и утер пену с усов. - Неудачник, - признал Эцио и покинул таверну.       Увлеченные беседой, они не заметили, что хозяин давно не появлялся за стойкой. И уж никак не могли знать, что тот истек кровью за стеной напротив несколько минут назад, а Хакел Кнехт, притаившись в подсобке, слушал весь их разговор, отирая лезвие ножа о ткань штанов.       Толстяки оказались настойчивыми в своем желании завести "даму" в укромный уголок. Попытка Аудиторе указать на их ошибку в принятии желаемого за действительное пошла прахом сразу же: не успел тот и фразу закончить, как оба мужичка бросились на него с неуклюжими, но весьма внушительными кулаками, приняв за соперника. - Stai sul cazzo! (2) - Эцио отбросил последнего настырного работягу увесистым ударом кулака. Теперь оба поклонника Фабретти громоздились друг на друге и посапывали в траве под окнами таверны. Ассассин обернулся к растрепанному Мариусу, безучастно, но с интересом наблюдавшему короткую потасовку между мужчинами. - И что ты встал столбом?! Тебя не учили за себя постоять?!       Фабретти мгновенно зарделся, опуская взгляд и хмурясь. - Я пытался им сказать, но они не слушали. - Что? Не слушали?! Ты бы им еще сонеты почитал, может, тогда б они прониклись и заметили разницу между тобой и una battona (3)! - Аудиторе морщился, потирая бок. Один из неловких ударов последнего толстяка вскользь задел его рану. - Ну извините, что Вы сами решили вмешаться! - не утерпел Фабретти, сжимая кулаки. - Я Вас об этом не просил! - Просил! Тебе напомнить о нашей сделке? Кто мне из-за волос вчера истерику устроил?! Что ж, в следующий раз, когда такие забулдыги решат тебя поиметь, вмешиваться не стану. Вот они удивятся, когда дело дойдет до самого интересного!       Весь раскрасневшийся от гнева Фабретти, которого слова ассассина взбесили куда больше приставаний двух толстяков, не нашел более достойного ответа, нежели, торопливо стянув с ноги туфлю, бросить ее в Аудиторе, попав "прицельно" в колено (разумеется он метил куда выше, желательно в лицо, но в последний момент соскользнули пальцы, дрогнула рука, невидимый дух помешал или черт дернул, и куча других отговорок, которые моментально придумал Мариус для оправдания своего безобразного броска). - Эцио, будь снисходительнее. Его сиятельство за тебя очень переживал, - Орсо стоял неподалеку и едва не хохотал, наблюдая за происходящим и потягивая свое пиво. Он вышел следом за другом на случай, если понадобится помощь, а взамен получил бесплатное представление. - Ни черта я за него не переживал! - категорично заявил Фабретти, запоздало понимая, что их перепалка привлекла лишнее внимание. Если и хамить кому-либо, то Мариус предпочитал делать это без свидетелей. И хотя бы обутым.- Извините.       Аудиторе поднял туфлю и указал ею на графа. - Видишь, с кем мне приходится иметь дело? - А ты представь, что он - твой ученик, - предложил Орсо, сложив руки на груди. - Что? Держать такого хиляка в учениках? Ни за что, - наотрез отказался Эцио. Мариус в это время, сдерживаясь из последних сил, тихонько подошел к ассассину, стараясь как можно меньше наступать босой ногой на землю, и схватил свою туфлю, намереваясь вырвать ее из рук Аудиторе. И вырвал бы, если б в последний момент Эцио не сжал ее крепко-накрепко.- Ты посмотри на него. И это - граф. Не удивительно, что его за девчонку принимают, правда?       Мариус бросил попытки выдернуть обувь, осознав, как смешно и глупо выглядит со стороны. "Надоело. К черту все! И его к черту! И туфлю эту несчастную!" - Эцио, ты жесток, - пожурил ассассина Гведоли, допивая пиво и отставляя пустую кружку на выступающий карниз таверны. - Прояви терпение и тебе воздастся. - Не стоит утруждаться, - проговорил Фабретти, поправляя на плече ремешок сумки. - Наша сделка расторгнута. Спасибо за то, что доставили сюда, дальше я как-нибудь сам. И вы - как-нибудь сами. Туфлю можете оставить себе на память, - отвесив Аудиторе официальный кивок, Мариус, прихрамывая на одну ногу, пошел прочь от этого невыносимого ассассина и его приятеля, в черных глазах которого так и плясали развеселые черти.       Орсо приблизился с Эцио, положив руку на его плечо. Он возвышался над Аудиторе почти на голову. Ассассины смотрели вслед удаляющемуся графу. - Бежать за ним? Терпеть? Или пусть сам выпутывается? - Терпеть. К тому же ты и вправду жестоко над ним шутишь. Вероятно, за все годы он не знал другого отношения к себе, нежели преклонение перед его красотой. А ведь согласись, что он красив. - Не знаю, не приглядывался, - буркнул Эцио, складывая руки на груди. Орсо раскусил его маленькую ложь тут же - Аудиторе никогда не оставлял без внимания столь очевидные вещи, - и иронично взглянул на него. - Если я это признаю и начну уделять этому факту чуть больше внимания, чем оно того стоит, то я ничем не буду отличаться от тех, кто этой красотой пользовался, - Эцио вздохнул, осмысливая то, что сказал, и глянул на"трофей", зажатый в пальцах. - В общем, не важно, красивый или уродец, а бестолковый он до изнеможения...Но не в том смысле, что я прямо-таки изнемогаю, - Аудиторе отпихнул от себя молчаливо и одним взглядом смеющегося над ним ассассина. - Отвали, Гведоли. Ты говорил, у тебя еще дела? Вот и иди. Встретимся перед отправлением на пристани. Постараюсь прийти не один.       Далеко уйти граф не успел - свернул за угол дома с таверной, оказываясь на еще одной площади, гораздо большей по размерам, чем та, где их высадил торговец. Как раз наступило время утренних прогулок и дел, по которым спешили жители города. Аудиторе не потерял Фабретти в толпе только благодаря орлиному зрению. За годы обладания даром, ассассин так и не разобрался в его природе, но был рад его наличию - он столько раз выручал!       Эцио видел, как, споткнувшись о малозаметный булыжник, юноша ушиб босую ногу и, прихрамывая еще больше, свернул к скамейкам, установленным в центре площади вокруг памятника с фонтанами. "Вот и что мне ему сказать? Извиниться? Еще чего. Ну не дамочка же он, в конце концов!" - думал ассассин, медленно преследуя фигуру в золотистом свечении. "Ну подразнил, что ж он так сразу: сделка расто-о-оргнута-сделка расто-оргнута..." - мысленно передразнил Аудиторе тонкий голос Фабретти.       Мариус сел на первую попавшуюся скамью, прижавшись лопатками к деревянной спинке и поставив на узкое сиденье ногу. Чулок был безнадежно испачкан, ушибленный палец ныл, а настроение упало до той отметки, когда незазорно расплакаться. "Что теперь делать? У кого просить помощи? Я совсем один, бестолковый аристократишка, который и за себя постоять не может! Ну и что, всяко лучше, чем быть с Эцио и сносить постоянные издевки. Будто он не может и минуты без них обойтись, il vecchio schifoso! (4)" - он ткнулся лбом в колено и услышал, что рядом с ним сели. - Я Вам сказал, что сделка больше не имеет силы, - головы он не повернул, но краем глаза увидел белую одежду ассассина. - Хотел вернуть туфлю. - Могли бы выбросить. - Я подарки не выбрасываю. - Тогда зачем возвращать? - У тебя был такой жалкий вид, что... - Вот опять! Опять я жалкий! - Мариус обернулся к раздражающему профилю капюшона. - Что я Вам сделал, что вы постоянно тыкаете меня в мою несостоятельность? Да, я слабак! Да, я ничего тяжелее кисти в руках не держал! Да, я урод! Думаете, мне приятно, что я так на девчонку похож? Нет, мне не приятно! - Фабретти схватил свои волосы, оттягивая в сторону. - И если их я мог бы отрезать, то с лицом и всем остальным я ничего не сделаю! Найдите себе какого-нибудь другого заказчика, с которым Вам не будет так противно находиться! Устал я от Ваших подначек! Надоели!..       Аудиторе, морщась, выслушивал дворянина и понимал, что в нем ворочается, разрастаясь, раздражение. Но не то, что обычно ведет к драке, а которое само собой обращается к чувствам иного порядка, требует спокойного и рассудительного ответа на излияния со стороны. Если бы Мариус был синьориной, то Эцио легко бы успокоил ее, однако для юноши такое простое решение казалось неподходящим. Потому ассассин протянул ему обувь. - Туфлю надевать будешь? - Идите к черту. Не буду, - уже бессильно отозвался Фабретти, отворачиваясь к своей ступне, чтобы попытаться очистить чулок. "Боже, едва не разревелся опять. Мариус, ты - нытик и сопля. Да любому нормальному человеку ты будешь отвратителен, истеричка," - мысленно переключившись на самокритику, граф вздрогнул, когда его плечи обхватили и коротким движением прислонили к жесткой груди. Аудиторе заговорил тихо и серьезно, опустив голову к его макушке. - Послушай, ты правда меня раздражаешь. Я давно отвык возиться с такими, как ты. Может, я и перегнул палку, но пойми, что еще вчера вечером я был готов убить тебя, но не сделал этого. Я - не твоя нянька, но ты пропадешь, если меня не будет рядом. Давай доведем задуманное до конца, а там и разойдемся. Согласен?       Граф обдумал его слова, понуро и едва смущенно разглядывая свои манжеты. - И Вы не будете издеваться? - Попробую. Ну так? Мир? - Мир, - кивнул Фабретти, отстраняясь, как только ассассин отпустил его плечи. - Тогда обувайся. Или тебе помочь?       Эцио усмехнулся, протягивая туфлю. На миг замешкавшись, Фабретти повел ногой, вытягивая носок. "Теперь он издевается?" - Аудиторе бросил обувь на колени графа и поднялся, разминая шею и оглядываясь вокруг. - Идем, нам еще сапоги надо тебе купить.       Следующие часы они провели в неторопливом шествии по многочисленным лавкам торговцев. Фабретти не язвил, больше увлеченно рассказывал прелести разных товаров, крутился, разглядывая свое отражение, когда примерял что-либо, и часто советовался с ассассином, у которого было чувство, что он ходит за покупками с Клаудией. Граф приобрел утепленную короткую курточку ("Мы едем на север, а там будет значительно холоднее," - умничая, пояснял Фабретти), шелковую белую рубашку ("Рубашек много не бывает, к тому же она легкая"), удлиненные штаны, по новой моде застегивающиеся под коленом на пуговицу (Фабретти потратил некоторое время на спор с торговцем, категорично отказываясь от расшитых золотом бархатных коротких штанов-пуфиков, и не из-за того, что "пуфики" стоили почти в три раза дороже, а потому что "в них я буду глупо выглядеть рядом с ним," - показывая пальцем на ассассина, аргументировал граф (5)), и, наконец, добротные английские кожаные сапоги на плоском каблуке и с высоким голенищем, заканчивающимся выше колена. От лавки с сувенирами Аудиторе буквально оттащил повеселевшего транжиру, не дав потратить ни одного денаро. Зато завел в оружейную мастерскую, где граф скучающе отирал стенки, пока ассассин увлеченно изучал представленный ассортимент.       Уже некоторое время Эцио не покидало ощущение, что в походе по магазинам кто-то составляет им компанию, вероятно из лишней скромности выдерживая дистанцию. Подумав на Гведоли, он отмел эту мысль - Орсо не стал бы таиться.       Примеряясь к новому мечу, делая выпады и замахи, Аудиторе поглядывал по сторонам, пока не заметил красноватое свечение в неприметном закоулке напротив оружейной. Если бы не это "шестое чувство", преследователь с легкостью смог бы застать ассассина врасплох. - Сеньор готов сделать выбор? - льстиво улыбаясь, пропел продавец, отвлекая Эцио от задумчивого наблюдения. - Да, - спохватившись, он положил на стол меч и проверил кинжалы, которые рассматривал раньше. Выбрав подходящий по весу и длине стилет с трехгранным лезвием, Эцио взял к нему ножны на ремне, взамен отдав продавцу мешочек с монетами. - Вы наконец-то закончили? - Мариус отлип от стены, двинувшись к Аудиторе, но тот остановил юношу и, склонившись, обхватил его пояс ремнем, туго затягивая. - Это что такое? - Это на случай, если меня не окажется рядом вовремя. Не стесняйся пользоваться. Сумеешь? - У меня, конечно, были уроки по фехтованию и обращению с оружием, но...Я надеюсь, что все-таки он не пригодится.       Аудиторе присел на корточки, присматриваясь к ремню: чтобы как следует его закрепить, в нем не хватало дырок для застежки. "Что ж ты такой тощий..." - подумал он о графе, доставая нож и исправляя недоразумение. - Мариус, послушай. Сейчас мы выйдем из мастерской и разделимся. Ты пойдешь в сторону пристани по соседней улице. Я видел там дворик - зайди туда и жди, понял? - Чего ждать? - Меня ждать, Мариус. И не паникуй, когда заметишь, что идешь один, хорошо? - Если замечу - не буду. - Да уж, с тебя станется, - усмехнулся ассассин и вывел его наружу.       Оружейная находилась в отдалении от большинства лавок и магазинчиков, а до портовой площади было не меньше трех кварталов, не считая площади с памятником. Ведомый ассассином, Мариус послушно свернул от выхода направо и, дойдя до конца домов - налево. Он шел молча, крепко вцепившись в ремень сумки на плече и поправляя бьющий по бедру стилет. - За нами что, опять следят? Или уже гонятся? - топая вдоль ряда жилых домов, тихо поинтересовался юноша, но, не услышав ответа, останавливаться не стал. - Не паникую. Просто иду. Как бы гуляю. Мне совсем не интересно, что происходит. И, разумеется, я не нервничаю, - бурчал он себе под нос, внимательно глядя по сторонам перед собой.       Вдоль дороги по обе стороны сплошняком стояли жилые дома, и только справа от себя он заметил вход в небольшой дворик. Свернув туда, торопливо перебежав перед лошадью, тянущей за собой телегу, Мариус огляделся: деревья, бельевые веревки, пара скамеек между высокими клумбами, огороженными камнями, да старые кувшины и ящики свалены у стены дома. "Ну, теперь ждать. Надеюсь, он не за марципаном каким-нибудь побежал. А что? Может, он сладкоежка, который не любит делиться..."- думал он, стараясь не нервничать и рассматривая цветы на одной из клумб.       От голоса, раздавшегося позади, холод пробрал вдоль спины, и свело кожу на затылке. - Фабретти. Вот и встретились.       Хакел Кнехт следил за ними все это время, выжидая удобного момента. Всю ночь он мчался из Рима самым коротким путем, успев прибыть в порт до торгового обоза. Потом следил издалека, ничем себя не выдавая. Он был измотан - за двое суток у него не было шанса отдохнуть, - и хотел избежать встречи с ассассином. Когда Фабретти ушел от него у таверны, Кнехт был готов перехватить юношу на торговой площади, но ему помешала толпа, загородившая путь, а как вышел из переулка - рядом с целью уже сидел его охранник. После долгого преследования этой парочки, томительного ожидания у всех лавок, в которых те проводили, по его мнению, слишком много времени, он наконец дождался, когда ассассин оставит подзащитного и свернет на другую улицу. Постояв немного, Кнехт удостоверился, что тот его не заметил и не собирается возвращаться, и только тогда поспешил за графом.       Не задерживаясь в проходе, наемник двинулся на цель. Теперь при свете дня Кнехт был уверен в том, что не ошибся: описание, данное Ноэлем Джакометти, полностью совпадало с тем, кого он видел перед собой.       Мариус, увидев в руках страшного человека клинок, отразивший солнечный свет, изрядно струхнул и, не поворачиваясь к нему спиной, попятился, огибая клумбу. - Мы знакомы? - через силу выдохнул он, замечая, как быстро приближается наемник, и потому ускорился сам. Дворик был маленьким, особо не побегаешь и не скроешься, а Эцио просил дождаться здесь. Да и бежать-то пришлось бы прямо в лапы наемника, отрезавшего путь к спасению.       Аудиторе перепрыгнул с крыши на каменную ограду, пробежав по ней, вскарабкался на следующий дом. Оставив Фабретти, ассассин ушел вперед к дворику, в который должен был прийти граф, стремительно просматривая местность на предмет других путей отхода. Но Мариус так и не появился. Чуя неладное, Эцио поспешил ему навстречу, надеясь, что не опоздает.       Видя мир потерявшим все краски, кроме серого, он искал красные и золотые всполохи, и нашел их, сцепившихся в закоулке между домов через квартал от того, где ждал ассассин.       Наемник удерживал пойманного Фабретти у стены дома, сжимая одной рукой поперек груди, не давая пользоваться руками, клинок же приставил к животу. - Где тайник, в котором твой папаша спрятал карту? Говори, крысеныш, или перед смертью я вырву тебе язык. - Я не знаю! - Фабретти пытался ударить его ногой, но не получалось, тогда он оттолкнулся ею от стены, отчего наемнику пришлось сделать шаг назад.       Кнехт заметил тень и тихий шорох ткани. "Ассассин," - мрачно догадался он, что и спасло ему жизнь. Отбросив заложника, Хакел успел выставить клинок и блокировать атаковавшего сверху Аудиторе.       Завязался ближний бой. Мариус свалился на колени, больно ударившись ими, отполз в сторону и смотрел, как двое сталкиваются короткими клинками и кулаками. Морщась от каждого резкого звука, Фабретти озирался, в попытках найти хоть что-нибудь, чем можно было бы помочь ассассину.       Хакел знал о слабом месте Аудиторе - подглядел его возню с толстяками у таверны, - и раз за разом наносил в его бок мощные удары, которые тот блокировал и контратаковал. Но однажды все-таки пропустил один - нож вспорол ткань куртки и кожу выше старой раны. А следом был крепкий удар головой, от которого ассассин пошатнулся. Резкая подножка наемника завалила его, но Эцио не упал, скрытым клинком отражая и удерживая целящийся ему в глаз нож. Кнехт давил со всей силы, сжав рукоять двумя руками. "И правда, страшный, как кошачье дерьмо,"- подумал Аудиторе, натужно выдыхая.       Фабретти, видя отчаянность ситуации, схватил один из глиняных кувшинов, торопливо обежал клумбы, оказавшись позади наемника, примерился и с силой бросил кувшин ему в голову. Но удар пришелся по шее и плечам. Сосуд, не разбившись, скатился на землю, Кнехт, откинув мощным пинком ассассина, молча и яростно обернулся. И Мариус понял, глядя в холодные сумасшедшие глаза, что ему здесь, в переулке с двумя убийцами, совсем не место.       Так быстро Мариус не бегал никогда. Вперед, как можно дальше, огибая народ и телеги. Кнехт преследовал его, выбрав между боем с ассассином и сбегавшей целью - Фабретти. Отдышавшийся от тяжелого удара по ране, Эцио поспешил за ними, не выпуская из виду черный плащ и шляпу наемника.       Орсо Гведоли вышел из книжного магазинчика, держа в руках новенькую книгу со сказками, рассматривая ее голубую и приятную на ощупь обложку. Заметив шевеление справа по улице, он различил бегущего на него Мариуса, за которым, отталкивая встречных, бежал человек в черном, за которым, почти настигая, следовал Аудиторе. "Салочки?" - сощурился Орсо и, пропустив Фабретти, выбросил руку кулаком ровно в висок наемника. Кнехт так и не понял, что же приключилось с ним, и почему тогда, когда он почти ухватил цель за развевающийся плащ, его обняла тяжелая давящая на голову темнота. - Я бы...и сам...с ним справился, - восстанавливая дыхание, проговорил Эцио, упираясь ладонями в колени и глядя на бессознательного наемника, от удара отлетевшего к стене дома напротив книжного магазина. - Конечно. Прости, что влез, - с серьезной миной кивнул Гведоли. - Я тут задержался немного, боялся, что вы меня не дождетесь. А вы и сами, смотрю, опаздываете. - Куда опаздываем? - Минут через десять отправление каравеллы, забыл? - возвышаясь, он говорил тоном и с видом доброго дядюшки-монаха, которого сейчас Аудиторе очень хотелось послать. - Давай уберем твоего приятеля куда-нибудь с глаз долой, не будем нервировать мирных граждан. - Он сдох? - Думаю, так. Во всяком случае, не окажи ему лишней помощи - точно дурачком останется. Бери его за ноги.       Зажимая книгу подмышкой, Орсо ухватил Кнехта за руки. Вдвоем ассассины оттащили тело в проулок, сбросили в сточную канаву и, отряхнув руки, поспешили обратно. - А где граф? - поинтересовался Гведоли, замечая покрасневший бок куртки Аудиторе. - Сейчас найдем. - Сильно ранен? - Нет, ерунда. Скоро сяду, обработаю. - Мне показалось, или у Кнехта были металлические пластины в перчатках? - У кого? - У наемника, который сейчас в канаве. - Его зовут Кнехт? - Это фамилия такая. А зовут его...Факел...Такел...Как-то так, не помню, - Орсо взмахнул ладонью, прогоняя так и не пришедшую мысль. - Швейцарец из Брешии, тебе Биаджо должен был про него рассказывать. - Твой малец обошелся без имен. Так это тот самый, что зарезал мать Фабретти? - Именно. Так что, мне показались пластины? - Не думаю...Удары у него очень тяжелые. Да и сам он проворный. Сильный противник, - признал Аудиторе, высматривая золотящиеся в серой земле следы графа. - Кстати, Орсо, когда найдем Мариуса, не говори ему, кто был этот Кнехт. - Как скажешь.       Эцио остановился, отрывая взгляд от земли. Им навстречу, сжимая рукоять стилета у бедра, а клинок выставив вперед, белый от страха, с решительно сжатыми губами шел Мариус. Увидев их, он вздохнул с облегчением и привалился плечом к стене неподалеку. - Ты почему вернулся? - склонив голову, недоуменно спросил ассассин, подходя ближе и, взяв из руки графа стилет, убрал его в ножны. - Стыдно стало, что убежал. Вернулся помочь.       Гведоли улыбался, отходя и напоминая, что если они не поторопятся, то опоздают на корабль. - В этом случае ты правильно сделал, что сбежал. Только вместо кувшина там нужно было использовать клинок, - Эцио добродушно потрепал его по плечу. - Пойдем. - А что с тем...человеком? - Он больше не должен нас беспокоить.       Аудиторе вел его следом за Орсо, не убирая руки с плеча - так было проще отвлечься от навязчивой боли в боку.

Примечания:

1) Максимилиан I - (1459 - 1519) — король Германии (римский король) с 16 февраля 1486, император Священной Римской империи с 4 февраля 1508, эрцгерцог Австрийский с 19 августа 1493, реформатор государственных систем Германии и Австрии и один из архитекторов многонациональной державы Габсбургов, распространившейся не только на половину Европы, но и на заморские колонии. (Ох, спасибо Википедии, что бы мы без нее делали...) 2) Stai sul cazzo! (ит.) - задолбал! (гугл-транслейт переводит, как "пошел на..." и три заветные русские буквочки). У кого в итальянском больше опыта, чем у меня - не стесняйтесь поправлять (мне интересно, тексту полезно, и Вам приятно). 3) Una battona (ит.) - потаскуха. 4) Il vecchio schifoso (ит.) - мерзкий старикашка! 5) Вообще мужская мода эпохи Возрождения - сплошная хохма по современным меркам: колготки, шортики, чулочки, завязочки и кружавчики. Это, конечно, иногда эротично, но...глупо и смешно. Так что костюм ассассина действительно выигрывает в гонке за современную нам эстетику. Простите автору его личное мнение. Для формирования собственного - поглядите в интернетике картинки и инфу по теме - получите массу впечатлений! (Мне очень понравилась статья "Всемирная история штанов" (за февраль 2015г.) на максимонлайн.ру - латиницей и www не забудьте, если решите почитать). * Обращение "сер" - именно такое, а не "синьор", в данном случае. Это тянулось еще со средних веков - так обращались к представителям среднего класса. Сродни мессеру и мастеру. Нейтральное "синьор" вытеснило "серов" и прочих довольно позже. Так как мне прилетело в публичной бете, значит, нужно пояснить. Спасибо за внимательность, мне поначалу аж страшно стало, какая глупая ошибка была допущена!