The red thread

Глава 11.       Когда крики, причитания и суетливая беготня прекратились, палаццо погрузилось в напряженную тишину. Мариус распорядился, чтобы Роберто выдал Франческе деньги на год вперед и выпроводил со двора. Та засомневалась, принимать ли столь щедрый подарок, но отказываться не стала из благоразумия, и, погрузившись в экипаж с ребенком и двумя служанками, уехала из поместья. Конюх и садовник помогали служанкам с более крепкими нервами прибраться в гостиной - подвезли к балкону телегу и стаскивали на нее трупы. За их работой следил граф, перебирая в пальцах окровавленное сапфировое колье.       Вернувшись в дом, дворецкий наткнулся взглядом на Аудиторе, который рассматривал портрет графской семьи в теплом свете десятка свечей, расставленных на тумбах вдоль стен. - Могу ли я чем-то помочь, синьор? - подойдя к ассассину, вежливо поинтересовался Роберто. Эцио отвлекся от картины и обернулся. - Хороший портрет. Никогда бы не поверил, что мать с сыном действительно могут быть так похожи. Думал, это преувеличение слухов. - Многие удивлялись этому, синьор, даже сам граф. Порой природа создает что-то невероятное. Вы, должно быть, устали. Позвольте предложить вам комнату? - Я хотел бы поговорить с Мариусом. Где он?       Дворецкий глянул в сторону гостиной. Он был удивлен и обеспокоен решением графа наблюдать за вывозом тел, и еще больше - его безразличному отношению. Роберто предполагал, чего может стоить Мариусу подобное зрелище, но он не стал перечить твердому приказу не мешать. Ему не хотелось, чтобы юного господина сейчас беспокоили расчетами, сделками и прочими посторонними делами. - Синьор Фабретти немного занят. Позвольте попросить вас дать ему время. Думаю, как только он сможет, то сам найдет вас. - Он в порядке? - Эцио сложил руки на груди, разглядывая равнодушного Сальви. - Не думаю, синьор. Однако это его решение. Наверное, синьор хочет осознать все случившееся. И я настоятельно прошу Вас не беспокоить его. Он рассчитается за оказанные услуги, как только... - Роберто, - хмуро перебил его ассассин. - Если бы я ждал только расчет, то не спрашивал бы ни о чем другом. - Прошу меня извинить. Не хотел Вас оскорбить.       Дворецкий говорил так, будто у него на все был готов уверенный ответ. Лицо его не менялось, словно было вечной маской с отстраненно вежливым выражением, и Эцио не мог понять, что тот испытывает на самом деле.       Согласившись на предложение дворецкого занять свободную комнату, Эцио шел следом на второй этаж северного крыла, по привычке запоминал расположение дверей, окон и присматривался к стенам в поисках необходимого ему тайника.       Роберто открыл дверь в одну из гостевых комнат, пропустил Эцио внутрь и поставил канделябр с тремя свечами, которым освещал путь, на комод у входа. - Располагайтесь. Есть какие-нибудь пожелания?       Ассассин оглядел просторную спальню в синих тонах и обернулся к дворецкому, показывая на свою окровавленную одежду. - Переодеться бы. - Разумеется. Ванну? - Не откажусь. - Ужинать будете?       Аудиторе усмехнулся, снимая с себя куртку и отбрасывая ее на пол. Сальви все меньше напоминал ему итальянца - они не бывают такими холодными! - Роберто, ты всегда невозмутим? - Нет, синьор. Просто не вижу смысла предаваться панике. К тому же, кто-то должен навести порядок в доме...Если я упаду без чувств, то чего требовать от остальной прислуги? Меня беспокоит, как бы северную гостиную не пришлось закрывать для ремонта. И жаль ковер, - дворецкий тяжело вздохнул, вспоминая разрубленные тела и растекшуюся от них кровь, - Я пришлю Марту. Она поможет вам освоиться здесь, - Роберто собрался уходить, но спохватился, добавив: - И, синьор, добро пожаловать в палаццо Фабретти.       Оставшись в одиночестве, Эцио осмотрелся. Обстановка гостевой комнаты, да и самого палаццо, не шла ни в какое сравнение с домами Леонардо, где приходилось жить Мариусу, и уж тем более с гостиницами, где они останавливались в последние дни. Раздумывая, как граф свыкался с непривычными ему небогатыми апартаментами, Эцио разделся по пояс, снял бинты, осмотрел затягивающуюся рану и, довольный ее состоянием, лег на мягкую широкую кровать. Тело устало заныло, расслабляясь. "Почти закончил,"- думал он, понимая, что задержался с Мариусом намного дольше, чем планировал, а также о том, что зря позволяет себе отдых: было бы правильнее отыскать этот тайник самому, забрать необходимое и как можно быстрее разобраться с оставшимися членами Ордена. И все-таки он бездействовал. "Надеюсь, в Монтериджони все спокойно. Марио придется подождать моего возвращения еще несколько дней. И у Клаудии день рождения скоро, нужно подумать о подарке...Черт подери, да я сам буду ей подарком, когда вернусь! Хотя матушка явно будет мною недовольна в этом случае...Надеюсь, Мариус сможет вытянуть из своего слуги информацию о тайнике. Интересно, что там хранится помимо карты? Сокровища? Вот заодно и подарок присмотрю...Черт, как же ему сейчас, наверное, паршиво. Нужно поговорить с ним, поддержать как-нибудь. А нужно ли? Роберто справится с этим..." - чувствуя недовольство этой мыслью, Эцио сел, потирая лицо. "Не так страшна его увлеченность мной, как то, что она стала взаимной. Нужно поскорее уехать, чтобы все прекратилось. Или написать Леонардо - пусть приезжает и развлекает свою музу. Я сделал все, что от меня зависело," - подумал, и снова поймал себя на ворочающейся под ребрами досаде. Он испытывал ту глупую жадность, на которую обречен ребенок, забавляющийся с чужой, но полюбившейся игрушкой - ведь рано или поздно ее придется возвращать.       Его мысли прервал стук в дверь. Марта - молодая девушка в неброском платье, вошла с его позволения, держа в руках ворох чистой одежды и стыдливо опустив глаза, как только заметила полуобнаженного мужчину. Она была хороша собой, но ассассин невольно сравнил ее с графом, отмечая превосходство последнего, и укорил себя за это. - Я приготовлю ванну, а пока можете посмотреть, что из этого вам подойдет, - неуклюже опустив одежду на край кровати рядом с Эцио, она с любопытством скользнула по нему взглядом и поспешно скрылась за дверью в углу комнаты - в умывальной.       В то же время Мариус, чувствуя себя невероятно уставшим, покинул гостиную, где двое женщин, сопровождая действия тихим ворчанием, отмывали пол. - Синьор? - его окликнул Сальви, подходивший со стороны фойе. - Вы слишком бледны. Может, отдохнете? Я разберусь со всем остальным.       Граф осмыслил его предложение, но соглашаться не спешил. Он жестом пригласил дворецкого следовать за собой в библиотеку, где с блеклой улыбкой отметил сохранившийся отцовский порядок. - Сюда никто не входил? - Синьоры считали, что здесь слишком мрачно, и предпочитали заниматься делами в других комнатах. - Где Эцио? - дождавшись, пока Сальви зажжет свечи в канделябрах на высоких ножках у входа, граф прошел за отцовский стол, осматривая доходную книгу, стопку чистых листов, перья и золоченую чернильницу и парные кубки рядом с пустым графином. - Отдыхает. Я направил к нему Марту, чтобы та дала ему чистую одежду и приготовила ванну. - Ясно. Она вышла замуж? - Мариус сел в кресло, возрождая забытые ощущения от жесткого сидения, твердых подлокотников и спинки. - Нет, синьор. Почему вы спрашиваете? - дворецкий зажег свечи на столе и, спросив позволения, сел в кресло напротив господина. - Не знаю, Роберто. Но это сейчас не так важно. Где Матильда? С ней все в порядке? - Я отослал ее к матери, как только вернулся из Озио. Она должна приехать завтра днем. - Хорошо. Я скучал по вам обоим, - улыбнувшись другу, Мариус оперся локтями о столешницу, подавшись вперед. - Я хочу закончить с неприятными делами сегодня. Поэтому, Роберто, скажи мне, что тебе известно о тайнике. И больше не будем возвращаться к этой теме. Хочу забыть обо всем, что связано с этой историей. - Вы собираетесь пустить туда ассассина, синьор... - Он ищет одну вещь. Скорее всего отец спрятал ее там. И я намерен отдать эту вещь Эцио, так как для нас она не представляет никакой ценности. - Вы не можете быть в этом уверены. - Что ты так защищаешь, Роберто? Что находится в этом тайнике? Объясни мне, - устало, на грани срыва спросил граф, и дворецкий верно рассудил: не ответь он - и господин устроит истерику или скандал. - Там все, что скопили ваш отец и дед. Золото, драгоценности, некоторые вещи, которые в случае непредвиденных обстоятельств, будь то ухудшение торговых отношений или официальное банкротство, позволят вашей семье жить благополучно. - И все? - Мариус готов был рассмеяться. - Последний раз граф спускался туда перед тем, как вы покинули палаццо. Я не знаю, что он оставил там, но приказал мне молчать о существовании этого места даже под страхом смерти. Другую часть приказа я вам уже излагал. Прошу, передумайте. Откупитесь от ассассина. - Я дам ему то, что он хочет, - твердо проговорил Мариус. Он никому не позволил бы поставить данное им слово под сомнение. А обманывать Аудиторе было бы недальновидным решением, если бы таковое пришло графу на ум. - Теперь я - твой господин. И если ты не хочешь говорить мне как другу, отвечай на вопрос как хозяину.       Сальви обдумал сказанное и подчинился, хоть и без желания. - Вход в тайник находится в подвале. В дальней стене есть ниша с дверью. Но, чтобы открыть ее, нужен ключ. И где его искать, я не знаю. Ваш отец не оставил никаких инструкций по этому поводу, - коротко помолчав, он продолжил. - Позвольте спросить, почему Вы так упорствуете? Тайник - гарантия вашего благополучия. Если обо всем, что внутри, станет известно посторонним... - Я обязан Эцио. И я обещал, что дам ему доступ ко всему, чем владею. Он выполнил свою часть договора, и теперь дело за мной. - Понимаю. Однако, он - ассассин. И, думаю, Вам известно, кем был граф. - Известно. Я не планирую продолжать поддерживать отношения с теми, кто предал мою семью. Ассассины - враги моих врагов. Значит, мы должны стать друзьями. Боже, Роберто, да какая разница?! - подскочив, всплеснул руками Мариус, которому надоело объяснять свои намерения. - Так будет правильно! Все, закончим этот разговор. Иди. Тебе тоже стоит отдохнуть.       Сальви поднялся, пытаясь отыскать верную границу между требующими соблюдения правилами поведения и эмоциональным порывом ободрить юного господина. Но так и не найдя ее, потупил взгляд, смахивая с края стола пылинки. - Ваша комната свободна и готова к Вашему возвращению. Если желаете занять другую, только скажите. И, синьор, я очень рад, что Вы снова дома. - Я тоже, Роберто. Я тоже.       Фабретти отошел к окну и, вглядываясь в накрывшую двор тьму, разглядел у дома клумбы с желтыми нарциссами. "Как символично," - усмехнулся граф, услышав щелчок двери, притворившейся за ушедшим дворецким.       Время шло к полуночи. Отмывшись и надев чистую одежду, Эцио ощутил себя заново рожденным человеком. Служанку он отпустил сразу, как та закончила все приготовления, не заметив или сделав вид, как та украдкой разглядывала его самого и сваленную в углу амуницию.       Мариус не пришел и, чтобы удостовериться, что все в порядке, ассассин решил пройтись по дому. Мрачные во тьме коридоры переставали быть устрашающими, когда их озарял свет свечей. Большинство комнат было закрыто. Картины, развешанные на светлых стенах, отражали пейзажи, натюрморты и многолюдные празднества. Аудиторе не попалось ни одного военного сюжета, что порядком его удивило. На столах и тумбах стояли статуэтки и вазочки, а в углах холлов - вазы побольше, наполненные букетами цветов. Ему даже захотелось изучить поместье при свете дня, чтобы увериться в своем положительном отношении к его эстетичному убранству, в котором явно чувствовалась женская заботливая рука почившей хозяйки.       Графа он нашел этажом ниже - в южной гостиной, украшенной чучелами животных и картинами с сюжетами путешествий и охоты. Мариус сидел на диване перед камином, вытянув ноги по алому узорчатому ковру к очагу, и безо всякого интереса наблюдал танец языков пламени. - Я думал, ты уже спишь, - поставив канделябр на низкий столик, проговорил Эцио, рассматривая небольшую комнату и предположив, что это было местом отдыха Николо Фабретти и его друзей. - Не получается, - не глядя на ассассина, обронил Мариус и похлопал рядом с собой. - Побудь со мной.       Не желая отказывать в этой просьбе, Эцио расположился в углу дивана, положив руки на узкую спинку и подлокотник. Граф не повернулся к нему, не придвинулся и не отстранился, храня молчание, словно Аудиторе здесь и не было. В установившейся тишине потрескивали поленья, да слышно было, как снаружи ветер отирается о стены дома. - Я узнал, где отцовский тайник, - насильно заставив себя говорить, Мариус посмотрел на свои руки, замечая темные и засохшие следы крови Анны. - Мы можем отправиться туда завтра? - Конечно, - кивнув, Аудиторе испытал довольное облегчение, и ему захотелось не дать восстановиться молчанию. - К обеду должны приехать Шут с братом. Если хочешь, можно закончить с этим после встречи. - Лучше с утра. Закончим к их приезду и... - граф замолчал, потирая запястье. - Да, и будем свободны. Знаешь, а я вот проголодался! - Эцио хлопнул ладонью по спинке. Угнетенный настрой Мариуса тяготил его, и хотелось взбить, как слежавшуюся подушку, эту сгущающуюся тишину. - Ты-то наверняка уже успел что-то умять, а гость не кормленный остался! Впрочем, чего еще от неопытного хозяина ждать, - проговорил он, улыбнувшись в ответ на обращенный к нему взгляд, в котором растаяла грусть под сполохом возмущения.       Фабретти поджал губы, усмехаясь, и поднялся, указывая на дверь. - Что ж, моя вина. Пойдемте, синьор Аудиторе. Под покровом ночи проникнем на территорию женщин. Надеюсь, они не схватят нас на месте преступления.       Роберто возился в кладовой. При всем видимом безразличии, ему стоило немалых трудов унять нервную дрожь в руках и заставить голос звучать ровно. Однако с внутренним беспокойством, трепыхающимся где-то под сердцем, справиться не удалось. Работа руками всегда помогала дворецкому отвлечься от душевного волнения.       Он закончил пересчитывать мешки с крупами и внес соответствующую запись в журнал учета. Сальви предпочитал содержать все имущество должным образом, к которому его приучил Николо Фабретти, частенько приговаривая: "Нет порядка - нет успеха. Хозяин должен знать все, чем владеет, в каком оно состоянии, и чего не хватает. Иначе и хозяин - не хозяин."       Сверив записанное с расставленным, Роберто отвлекся на шум в кухне - кто-то прогремел висящими у печей сковородами. Насторожившись, дворецкий огляделся, схватил метлу с длинным древком и, задув свечи, крадучись и мягко ступая, чтобы не издать ни одного звука, двинулся по темному коридору. В кухне находились двое и негромко переговаривались. - Вкусно. Еще теплое. Будешь? - Не буду. - Зря. - Сам ешь. Тебе же растолстеть не грозит. - Да. Горжусь этим.       Звякнула крышка. - Где вино? Или вы всегда водой запиваете ужин? - С чего ты взял? - Да вспомнил, что ты мне принес в Риме. - Ох, скажи спасибо, что вообще что-то принес. Мог бы и палец о палец не ударять. Где-то здесь было...Ах, вот. Держи. - Спасибо. А что, графская гордость мешала? - Разумеется. Такому хаму, как ты, вообще ничего не хочется делать. - Хаму? - Ты бы себя слышал! - Да ты тоже не лучше. - Что?!       Роберто прислонился спиной к стене, прячась в углу дверного проема, чтобы подслушать возню и болтовню Мариуса с ассассином. Это было не в его правилах, но уходить не хотелось по той причине, что так он мог бы разобраться в отношениях между своим господином и опасным человеком, которому дворецкий не доверял. Еще прежний хозяин дома говорил, что ассассины - не только враги Ордена, но и просто опасные люди, у которых есть Кодекс, ведомый только им, и потому их следует остерегаться. - Подай нож. - Зачем? - Тебя зарежу, конечно. Хочу половину яблока, а не целое. Дай нож. Сколько можно переспрашивать? - Яблочная ты душа...Держи.       Сальви осторожно выглянул из своего укрытия: темнота кухни разбавлялась скромным отсветом единственного горящего в углу свечного огарка. Посередине помещения, у широкого кухонного стола с накрытыми корзинками полными фруктов и хлебом, граф и ассассин стояли рядом, молча толкая друг друга локтями, пока заканчивали с ночной трапезой. - Настроение улучшилось? - Аудиторе заправил прядь волос Мариуса ему за ухо, опираясь поясницей на край стола. Граф помотал головой. - Все еще не уверен, что поступил правильно. Я распорядился закопать их в общей могиле, а может, стоило все-таки провести должный обряд? Может, не нужно было Франческу прогонять? - Мариус, - строго произнес ассассин, отставил кубок и взял в ладони его лицо. - Перестань сомневаться. Сегодня ты был настоящим хозяином своего дома. Ты все сделал правильно.       Роберто прищурился, осознавая, что последует за этими словами, сказанными почти в губы графа. До последнего мгновения дворецкий не желал, чтобы его предчувствия оправдались. Он не смог сразу отвести взгляд от того, как двое прижались друг к другу, охваченные страстью поцелуя, и граф схватился за предплечье ассассина, а тот придерживал его затылок, не давая отстраниться.       Дворецкий позволил себе подумать, что необходимо вмешаться, остановить их, встав на защиту своего господина. Но то, с каким желанием Мариус обхватил ногами бедра мужчины, подсадившего его на кухонный стол, и забрался ладонями под его сорочку, заставили Роберто отвернуться и, хмурясь, так же тихо, как и пришел, удалиться в свою пустую комнату. "Значит, я был прав: они действительно любовники. Синьору Мариусу стоит лучше выбирать себе партнеров. Опять же останется с разбитым сердцем," - раздумывал Сальви, которого незаметно подтачивала эта мысль еще с Озио. "Но уверен, что он и слушать не станет, если я заведу разговор об этом. Придется действовать по-другому. И почему его так привлекают мужчины?!"       А утром пошел снег. Неторопливо он накрывал двор белым полотном, не тающим под серым спокойным небом. Мариус проснулся и долго неподвижно лежал на груди спящего ассассина, глядя в не зашторенное окно своей комнаты. В ней все было так, как ночь его отъезда - даже чистые листы бумаги и рисунки так же были сложены на столе. С улыбкой он заметил, как Эцио вздохнул глубоко и неосмысленно поводил рукой по его боку. - Если проснулся, то не надо притворяться, будто еще спишь, - с укором произнес Фабретти, поднимая лицо. - Я не проснулся, - поморщился Эцио, переворачиваясь на бок и подминая графа под себя, с довольством ощущая ласковые поглаживания его рук. - Тогда просыпайся. Нам нужно успеть закончить дело, помнишь? - Так не терпится выставить меня? - Эцио усмехнулся, ведя пальцами по гладкой коже спины Мариуса и опуская ладонь на его бедро. Он и понятия не имел, как это нравилось юноше, прильнувшему к нему всем телом. - Успеем. - Потом не говори, что это я время тяну.       Утренняя нежность была непривычна и желанна им обоим, и, несмотря на взаимные подначивания, они провели в кровати гораздо больше времени, чем рассчитывали. Позже они разошлись: Эцио ушел в гостевую комнату, чтобы привести себя в порядок, а Мариус - после утреннего туалета - вышел на террасу, вдыхая морозный воздух и ловя лицом крупные хлопья, улыбаясь с исполненным счастья сердцем от простой мысли: "Я дома."       После совместного завтрака, где им прислуживали две робеющие служанки, Аудиторе и Фабретти спустились в подвал, который тянулся длинным устрашающе мрачным коридором. Миновали хранилище с бочками вин, склад со старой мебелью и прочим хламом, отслужившим свое; комнату с цепями, молотками, кнутами и другими средствами пыток. Мариус тогда ужаснулся, представив в этом мрачном месте своего друга, но Эцио не дал ему долго предаваться гневу, уведя в конец коридора.       Как и говорил Роберто, в стене была ниша, скрытая картиной с образом Девы Марии. Убрав ее, они увидели пустующие углубления для ключей: в виде кинжала - по центру, и с краю другое - в виде треугольника с вписанным в него кругом и еще одним перевернутым треугольником - формой полой подвески. Ни одним, ни другим ключом они не обладали. Эцио несколько раз попытался взломать дверь вручную и найти скрытый путь, пользуясь своим даром, но тщетно. Мариус же внимательно приглядывался к углублениям, ощущая, что чем-то они ему знакомы, и неожиданно, озарившись воспоминанием, торопливо отвлек Аудиторе, не давая ему, раздраженному чередой безуспешных попыток, разломать нишу принесенным из пыточной молотом. - Погоди. Я, кажется, знаю, где один из ключей. - И ты говоришь мне это только сейчас? - уставший, Эцио оперся о древко молота, грохнувшего металлом о камень пола. - Не мог отказать себе в удовольствии смотреть, как ты пыжишься! - убегая, посмеялся граф. - Подожди меня и ничего не делай!       Взлетев по ступеням, Мариус вбежал в помещения прислуги. - Роберто! - устремляясь по коридорам, заглядывая в комнаты и окна, звал граф. - Роберто!       Дворецкий, услышав зов, торопливо встретил запыхавшегося господина в фойе. - Что случилось, синьор? - обеспокоенно спросил он, намереваясь бежать, сломя голову, для исполнения каких-либо поручений. - Роберто! Где моя сумка? - Сумка? - опешил Сальви. - Я пришел вчера с дорожной сумкой! Где она? - Вероятно, там, где вы ее и оставили. - И где я ее оставил?       Затрудняясь ответить на этот вопрос, дворецкий выждал паузу с надеждой, что граф вспомнит сам. Но тот молчал и ждал подсказки. - Возможно, в северной гостиной? - предположил Роберто, припоминая, что во время обхода палаццо именно там видел что-то подобное.       Поблагодарив, Мариус поспешил в гостиную - сумка и вправду лежала на прежнем месте, в кресле у входа, накрытая его дорожным плащом. Поспешно вытряхнув ее содержимое, Фабретти взял в руки сверток, который отдал ему отец перед отъездом. "Это - символ нашего дома, Мариус. Надеюсь, он тебе никогда не пригодится," - сказал тогда Николо. Сколько бы раз юный Фабретти ни разглядывал этот тяжелый кинжал - с массивной черной рукоятью, крестообразной серебряной гардой и пятой, украшенной драгоценным камнем, в виде перевернутого треугольником, обрамленного металлическим контуром, - никак не мог понять, почему отец хотел, чтобы им не пользовались. Однако теперь все встало на свои места.       Вернувшись к Эцио, изучавшему выпуклости в углублении для пяты клинка, Мариус протянул ему свою находку. - Вот. Попробуй. Подойдет?       Ассассин взял клинок, придирчиво осмотрел его и приставил эфес к углублению. - Должен подойти, только...- памятуя о странных выпуклостях, засомневался ассассин. Но вот, чуть надавив на гарду, идеально подходящую углублениям, Эцио увидел, как эти каменные выступы стали выдавливать из пяты вставную конструкцию - спаянные металлические грани. Как только клинок полностью встал на свое место, Мариус подхватил выпавшую из пяты подвеску и, радуясь, вставил ее в нужное место.       Дверца - не больше метра высотой - зашумела механизмом и чуть-чуть отошла вглубь. Как только она замерла и смолк шум, Мариус показал на исчезнувшую внутри двери подвеску, в то время как кинжал остался на месте. Не раздумывая, Аудиторе поднажал, отодвигая дверь и, согнувшись, вошел внутрь, подсвечивая себе факелом. Мариус последовал за ним, вцепившись в его пояс. - Может, останешься? Я сам посмотрю, - остановившись, поинтересовался ассассин. - Нет, пойду с тобой. Я же не трус какой-нибудь, - Мариус проследил, как Эцио выразительно глянул на его руку, крепко сомкнувшуюся на поясе ассассина, и легонько подтолкнул его. - Иди вперед! Я тебя держу, чтобы не свалился. - Благодарю, ваше сиятельство, - посмеиваясь, ассассин начал спуск по нешироким каменным ступеням. Дверь за ними с шумом закрылась, и Эцио, шагнув вперед, почувствовал, как пояс врезается ему в живот. - Что такое? - обернувшись на застывшего графа, спросил он. - Как думаешь, а тут безопасно? - Не знаю. Сейчас проверим. - А если тут есть ловушки? - Ну, тогда это может стать небольшой проблемой. - Пойдем обратно? - Уже поздно - дверь закрылась. Кстати, забери подвеску. - Откуда? - Мариус обернулся и увидел ее в двери. Подцепив пальцами, он вытащил подвеску и спрятал в карман, прежде чем обреченно последовать за ассассином. - Я, конечно, понимаю, что не знал, чем занимается моя семья...но скрывать, что у нас под домом есть целое подземелье - это уже совсем недопустимо с их стороны! Когда, интересно, дед успел все это устроить? - Дед? Я думал, этим занимался твой отец. - Может, и он. Или они вместе. Роберто сказал, что накопления делали дед с отцом. Кто ж теперь знает, кто рыл тоннели?       Спустившись, они оказались в начале длинного широкого, утопающего во мраке коридора. - Постой здесь, - попросил Эцио, чувствуя неладное. - Один? В темноте? - Ты что, еще и темноты боишься? - усмехнулся ассассин, осторожно ступая, оглядывая пол и стены. - Нет. Но находиться здесь...неприятно. А вдруг тут все кишит пауками? - фантазия юного графа разыгралась не на шутку, пока он следил за удаляющейся фигурой в свете факела. - Эцио, не молчи! Меня это нервирует! - Пауков здесь нет. Наверное, - Аудиторе прошел почти треть коридора, как вдруг пол под его ногой расступился, и он едва не упал в глубокую яму с торчащими из ее дна металлическими кольями. Уронив факел вниз, под вскрик графа "мамочки!", Эцио успел отскочить вперед, оказавшись между двумя разверстыми дырами. - Все в порядке! Это всего лишь... - Что там?! - рванувший вперед, Мариус замер, побоявшись наступить куда-нибудь не туда. - Ловушка. Дружеское тамплиерское приветствие, - усмехнувшись, Эцио вновь огляделся. Дар видеть скрытое не помог ему найти хоть что-нибудь, нейтрализующее механизм, поблизости. - Какая ловушка?! Зажги факел! Я тебя совсем не вижу! - Я бы и с радостью, но не могу: факел более нам недоступен, - раздумывая, что делать дальше, Аудиторе осмотрелся: впереди была еще одна яма поуже, которую он мог бы с легкостью перепрыгнуть, однако Мариусу пришлось бы остаться одному. К тому же коридор продолжался, но ям больше не было, из чего ассассин сделал вывод, что остаток пути оснащен другими ловушками. - Что значит недоступен?! - Послушай, - как можно спокойнее заговорил Эцио. - Мне нужна твоя помощь. Только не иди сюда. - Боже, что с тобой случилось? - Я-то в порядке. Только если ты сюда сунешься - рискуешь провалиться и напороться на колья. Твои предки гостей тут не жаловали. - Che cazzo! (1) - выдохнул граф. - Что надо сделать? - Вряд ли твой отец прыгал здесь, уклоняясь от опасности. Значит, где-то неподалеку от лестницы должен быть рычаг, который отключает механизм. Поищи его. - Я же ничего не вижу! - А ты на ощупь попробуй, - сложив руки на груди, наставлял из мрака Аудиторе. Ему и самому было неприятно стоять на месте в ожидании, но ворчание графа, комментирующего каждое свое действие и ощущение, было развлечением для него. - Вот не мог сразу посмотреть, есть здесь что-то подобное...Нет, пошел вперед, как герой... - Я надеялся, что ловушек не будет. Кто же знал? Хорошо, что ты там остался, правда? - Неправда, - буркнул Мариус, вдоволь наползавшись вдоль одной стены, ощупывая холодный влажный камень от пола до места, куда доставали руки, и двинулся в обратную сторону, к другой стене. - Фу, какая гадость...надеюсь, это просто гнилой мох. - Или слизняк. - Cazzo! Ты издеваешься?! - Что ты! Конечно же да! - Лучше бы поддержал... - Извини, но пока я несколько стеснен обстоятельствами. Но как только мы окажемся рядом - обязательно. Если хочешь, даже на ручки возьму. - Scemo. (2) - Puzza! (3) - Ну я тебе это припомню! Погоди...кажется тут что-то...- молчание продлилось несколько секунд, - в течение которых Мариус ощупывал небольшой проем в стене и собирался с духом, чтобы сунуть в него руку, - и завершилось оглушительным визгом графа. - Что там?! - П-п-п-паутина! Фууу! - плаксиво отозвался Фабретти и продолжил истерику воплями "по мне кто-то ползает!" и топаньем ног. Аудиторе выдохнул, успокаивая себя и стараясь удержаться от того, чтобы прикрикнуть на графа. - Мариус, соберись. Сосредоточься. От того, как ты вопишь, все пауки уже разбежались. - Нет! - А ты, смотрю, хочешь, чтобы мы здесь застряли! Что ты там нашел? - Рыча-аг, - шмыгнув, протянул граф. - Тогда потяни его. Давай, ты сможешь, - подбодрил Эцио, тихо добавив: - Иначе сейчас толпы пауков сбегутся мстить за своего напуганного брата. Поторопись. - Ты совсем не помогаешь, - всхлипнув, Мариус некоторое время постоял, крепко зажмурившись и стараясь унять бьющееся в панике сердце. - Прости, но чем я могу тебе помочь, когда сам попросил об этом? - язвительно вопросил ассассин.       Спустя несколько мгновений раздался грохот вернувшихся на место напольных плит, и под потолком, до того места, где стоял Аудиторе, загорелись редкие факелы. Щурясь, Мариус оглядел себя со всех сторон и брезгливо вытер о штанину правую руку. - Теперь можно к тебе? - глянув на ассассина, поинтересовался он и, получив одобрительный ответ, присоединился к нему. - Скажи мне, чего ты еще боишься также, как и пауков? Чтобы я был морально готов к твоему девчачьему визгу, - Эцио видел, что Фабретти не прикидывается - так бледнеют, испытывая только настоящий первородный страх. И ему даже стало его чуточку жаль. Граф не ответил, закусив губу от обиды и ускорив шаг.       Не успел Эцио предостеречь его от поспешности, как сработала вторая ловушка - из стен, навстречу друг другу, вылетели стрелы, оцарапав руки и грудь Мариуса, благо ассассин смог вовремя его одернуть за шиворот. - Не беги вперед меня, - предельно сдерживая злость, отчеканил Эцио, находя взглядом еще одну нишу со спрятанным рычагом.       После отключения второй ловушки одни факелы за их спинами потухли, и путь им осветили те, что зажглись над оставшейся частью коридора, который завершался аркой - входом в округлую комнату со сквозным проходом.       Вдоль стен были расставлены сундуки с золотыми монетами и драгоценностями, а на полках одного низкого шкафа пылились старые бумаги, среди которых Эцио и нашел то, ради чего затеял все это путешествие. Рядом со свитком в кожаной обложке, лежало запечатанное письмо с подписью Николо Фабретти и адресованное сыну. - Это тебе, - Аудиторе протянул графу, рассматривающему сокровища, послание от отца. Мариус принял конверт, углядев в другой руке ассассина свиток. - Это то, что тебе было нужно? - Да. - Теперь пойдем наверх?       Эцио замолчал, оглядывая сундуки, и Мариус внезапно подумал, что ассассину теперь ничто не мешает убить его - последнего потомка тамплиера, позволившего вырезать его семью и самостоятельно приведшего в тайную залу, так рьяно хранимую отцом и Роберто. - Если хочешь, бери, что нравится, - нервно махнув рукой на сокровища, Фабретти попятился к выходу, но усмехнулся и остановился, понимая, что сбежать ему не удастся. - Значит, я могу забрать все? Полагаю, ты будешь против, - Эцио отыскал в одном из сундуков сверкающую заколку в виде цветка, лепестки и сердцевина которого были украшены белыми и зелеными драгоценными камнями. - Этого хватит. Пойдем. - Куда? - готовый к претворению своей дурной мысли в жизнь, переспросил граф и наткнулся на озадаченный взгляд Аудиторе. - Домой? - Именно. Но сначала узнаем, чем кончается ваше подземелье, - махнув в сторону выхода, противоположного арке, через которую они вошли, Эцио не стал дожидаться, пока граф соизволит очнуться от своей задумчивости, и устремился вперед, захватив из крепления на стене факел.       Идти пришлось долго. Коридор плавно поворачивал то в одну, то в другую сторону, ловушек и дополнительных комнат больше не было, только эхо гулко отражало звуки шагов от высоких стен и поднимало к сводчатому потолку. Как и в своем начале, путь оканчивался лестницей, но более длинной, которая упиралась в запертую дверь. Попробовав поднажать, Эцио, убедился, что это не сработает, и оглядел ее иным зрением, показавшим спрятанный паз для подвески. - Хорошо, что мы ее забрали, - прокомментировал он, вставляя ее, куда требовалось. Зашумел механизм, и подвеска исчезла, переместившись на наружную сторону открывшейся двери, впустившей двоих в старый семейный склеп.       Дневной свет падал на серые каменные стены и статую Девы Марии, молитвенно склонившей голову и сложившей руки на груди. Аудиторе дал молчаливому графу время постоять рядом с недавними захоронениями в закрытых нишах, где на деревянных табличках были надписаны имена Изабеллы и Николо Фабретти, а сам стоял у решетчатой калитки, хмуро разглядывая заснеженный путь к палаццо. Они были совсем не одеты для подобной прогулки. - Холодно. Нам стоит вернуться в дом, - Эцио тронул графа за плечо и подивился, как быстро тот вышел наружу.       В палаццо они вернулись молча и почти бегом, а в фойе их уже ждал Роберто. Сетуя на их глупую оплошность, он завернул раскрасневшегося от мороза господина в плед и отпрянул, когда тот раздраженно отмахнулся от его заботы. - К обеду прибудут гости. Позаботься о них, - бросил он и, не приглашая никого следовать за собой, поднялся на второй этаж и скрылся в его коридорах. - Могу я спросить, что случилось? - поинтересовался дворецкий, глядя на Аудиторе, сбивавшего с сапог снег. - Мы побывали в склепе. Думаю, он расстроен. - Вот как, - понятливо кивнул Сальви и, улучив момент, снова обратился к ассассину. - Синьор Аудиторе, я бы хотел с вами поговорить, если вы не возражаете. - Обязательно, Роберто. Но для начала я хотел бы согреться и закончить свои дела. Пришли в мою спальню кого-нибудь с горячим вином. Как только освобожусь, я тебя разыщу.       Навязываться дворецкий не посмел и отправился отдавать необходимые распоряжения.       Явившиеся к назначенному времени Шут и Мясник напугали прислугу своим видом не меньше, чем вчерашние события, однако дворецкий быстро отвел их к Аудиторе, сообщив, что обед стынет в южной гостиной. К тому времени Эцио уже разобрался с картой - место, где должно было храниться "сокровище" находилось в Альпах, и он собирался добраться до него сразу же, как закончит с делами в Милане. А они грозились затянуться, причем исключительно по личным причинам, что не могло не портить настроение.       Ассассины доложили Эцио о том, что за прошлую ночь нашли и убили троих из списка, а оставшихся отыщут сегодня, потому что очень торопятся. - Найдите способ сообщить мне, что миссия завершена, - подвел итог Аудиторе, выслушав за обедом подробный отчет, изобилующий потоком лишних слов, например: какой красивый собор строится на главной площади; что французский язык слышен на каждой улице; что дела в городе не так плохи, как могли быть, и об этом рассказали им торговцы. Прервав, Эцио похвалил их и, узнав, где скрывается маркиз Пулио, не нашел повода для того, чтобы задерживать их в городе дольше необходимого. - Когда поедете к Орсо, посетите Монтериджони и скажите Марио, что я вернусь в ближайшее время. Когда именно, я сообщу ему голубем. - Ладушки! А Мари-Мари сейчас к нам не присоединится? - Шут налегал на еду и вертел головой, рассматривая охотничий стиль убранства со множеством мелких деталей интерьера. На хмурого, и, по его мнению, даже больше обычного, Аудиторе ему смотреть было неинтересно. - Думаю, нет. - Почему? - Откуда мне знать? - безразлично пожав плечами, Эцио продолжил трапезу, чувствуя, как Шут сверлит его взглядом, заинтересовавшись. - Ты его обидел? - Нет. - Кто его обидел? - Никто, - Аудиторе вздохнул, глядя на Шута с прищуром. - Но если тебе так интересно, то найди его и спроси все лично, - отставив тарелку, Эцио поднялся, допивая вино. - Долго здесь не рассиживайтесь и поезжайте в город. - А ты куда? - Найду Пулио. Моя миссия почти завершена.       Проводив ушедшего Аудиторе, Шут быстро расправился с обедом и, оставив брата отдыхать, с трудом отыскал Фабретти на чердаке. Граф сидел спиной ко входу и терзал карандашом мольберт. - Я где-то слышал, что игнорировать гостей невежливо, - заговорил Шут, склонившись к его уху. Шапку с бубенцами он оставил в гостиной, и потому Мариус, не заметив его прихода, вздрогнул от неожиданности. - Напугался? Ну, это хорошо. Ты не обедал с нами. Почему? - Аппетита нет. - Плохо! Заболел? Вон, лицо красное, глаза красные, нос распух. Заболел! - хлопнув ладонью по бедру, констатировал паяц и заметил нарисованное озеро в окружении леса. - Красивенько вышло. - Спасибо, - Мариус отложил карандаш и вытер руки, испачканные грифелем. - Мне пообедать с вами? - Нет, мы уже закончили. Я попрощаться зашел, пока братишка отдыхает, а Эцио уехал. - Как уехал?! - от неожиданности, граф вскочил с места, расстроено глядя в сторону окна, за которым все еще шел снег.       Шут покивал, одобряя увиденную реакцию, положил руки на его плечи, усаживая на стул. - На лошади. Но не волнуйся: убьет маркиза и вернется, - улыбнувшись, он сел на пол, вытянув длинные ноги. - Он сказал, что не обижал тебя. Тогда почему ты расстроен и прячешься здесь?       Мариус помедлил, раздумывая над ответом. - Потому что я - не тот, каким хочу быть. - Это как? - Сложно объяснить. - А ты попробуй. У тебя хорошо получается истории рассказывать, а я слушать люблю, - паяц не спускал с графа цепкого взгляда, пока тот молчал, а когда заговорил, склонил голову к плечу. - Я хочу поступать правильно. А в итоге получается, что все порчу. Хочу быть решительным, но все время сомневаюсь. Хочу нравиться людям, а, в конце концов, вызываю отвращение. И я не имею ни малейшего понятия, что с этим делать.       Шут в удивлении приподнял брови. - И все? - А этого мало? - Для грусти - конечно! Не знаю, что ты там испортил, но вот о сомнениях мне Медвежонок рассказывал. Говорил, что это нормально и хорошо, когда они есть. Плохо, что у меня их обычно не бывает. Ругал он меня тогда, да...И я знаю, каково это - не нравиться людям! Меня вот обычно на дух не переносят! А мне что? Без-раз-лич-но! Я себе нравлюсь - и это важнее всего. - Но тебе ведь не все равно, что о тебе думает Орсо? - усмехнувшись, Мариус закусил губу. - Так все-таки Бука тебя обидел. - Нет. Я сам...Просто...Ты знаешь, он может так посмотреть, что хочется сквозь землю провалиться! Считает меня трусом и девчонкой, а я и против ничего не могу сказать, потому что он прав! И всегда же найдет, как побольнее ударить! - Он тебя ударил? - Словом. Не рукой. Иначе я бы уже помер, - отмахнулся граф, поднявшись, и заходил вдоль окон. - И он даже не представляет, как я терпеть не могу его шуточки, но если он говорит серьезно - я начинаю его бояться, - остановившись, Фабретти ткнулся лбом в холодное стекло, провожая взглядом летящие вниз белые хлопья. - А самое жуткое, что он может говорить совсем иначе: тепло, по-доброму, ласково. У него даже голос меняется. И я...растерян, потому что желаю, чтобы он разговаривал со мной только так. И не хочу, чтобы это считалось детской выходкой или пустым капризом, потому что... - Он тебе нравится, - закончил за него паяц, глядя на носки своих лиловых, в тон всего костюма, туфель. - Может быть, - Мариус прикрыл глаза, не решаясь отпираться, но и не соглашаясь с ним полностью, оставляя в душе место для сомнения. - Но хватит: он уехал, а вы еще здесь. Чем займетесь? - Убивать скоро пойдем, - пожал плечами Шут, улыбнувшись графу. - Я же говорил, что зашел попрощаться. - Не навсегда, надеюсь? - Как знать? Жизнь - такая загадочная штука! - вскочив, ассассин похлопал графа по макушке, как маленького ребенка. - Не грусти по пустякам. И скажи Буке, что он тебе нравится. А там по обстоятельствам. Если что, бей в колено, - паяц показал на себе, куда должен прийтись удар, и, распрощавшись со своим, как он считал, другом, покинул чердак, оставив Мариуса наедине со своими душевными терзаниями.       Эцио вернулся только под утро. Раненый после тяжелого боя с французскими и швейцарскими наемниками из охраны замка Сфорца, где он выискивал наиболее удобный момент для убийства маркиза. Неудачно столкнувшись с патрулем при свете дня, он спугнул жертву, и для завершения дела потребовалось ждать ночи, укрываясь на крышах домов неподалеку от высоких охранных стен замка. Пулио умер в постели с пронзенным сердцем, глубоко за полночь, когда снег перестал, и в ясном, предрассветном, но еще ночном небе показалась из-за облаков полная луна. Уйти незаметно ему удалось с большим трудом, потому как раны кровоточили и болели, мешая двигаться с привычной быстротой и ловкостью.       По приезде в палаццо Фабретти его встретил конюх, который увел кобылу, а в фойе ожидал Сальви, поднявшийся со стула, как только открылась входная дверь. - Ты еще не ложился? - поинтересовался ассассин, проходя мимо него и поднимаясь по ступеням лестницы. - Истинно верно, синьор Аудиторе, - взяв небольшую коробку, дворецкий последовал за ним. - И не только я. - Кто же еще? - остановившись, чтобы передохнуть, Эцио предполагал ответ, но слышать его казалось ему чем-то неправильным и лишним. - Синьор Фабретти. Правда всего несколько минут назад я уложил его в гостиной, где он ждал вашего возвращения всю ночь. - Вот как, - продолжив путь, отозвался ассассин. - Ворчал, наверное. Много выслушал обо мне? - Почти ни слова, синьор. Он только попросил, чтобы я приготовил бинты, лекарства, какие есть, и оказал вам помощь, если потребуется. Но могу сказать, что он сильно беспокоился о вас. - Роберто, - входя в свою спальню, Эцио стал снимать с себя одежду. - Твоя помощь будет очень кстати. Заодно можем поговорить, о чем ты хотел. - Как вам будет угодно, синьор.       Сальви, будто имел большой опыт в этом деле, быстро обработал раны, наложил повязки и помог улечься, хоть Эцио и пытался вяло сопротивляться подобной усиленной заботе. Только покончив с этим, дворецкий сел на стул рядом с кроватью и, подбирая наиболее вежливые слова, заговорил. - Синьор, может показаться, что я лезу не в свое дело, но прошу выслушать меня до конца. Я знаю Мариуса с самого детства - его, разумеется, - и воспринимаю как своего сына. Я знаю, что его привлекают мужчины и, в духе нашего времени, не имею ничего против любовных утех с партнером, который по душе. Однако, насколько я могу судить по тому, что мне известно, Мариус - личность эмоциональная, чувственная и ранимая. Он очень быстро привязывается к людям, и я вам уже говорил об этом. Думаю, что и вы для него не стали исключением. Это можно назвать влюбленностью с его стороны. Мы с вами достаточно взрослые люди, чтобы понимать, каково ему будет, если вы продолжите пользоваться его чувствами еще немного дольше. И мне очень не хотелось бы, чтобы после окончания вашего романа он, учитывая его положение в обществе, оказался неспособным обзавестись полноценной семьей. Я говорю исключительно о его умении любить и доверять людям. Простите еще раз, если оскорбляю вас этим разговором и последующей просьбой...Но я хотел бы попросить вас скорее расстаться с ним и покинуть палаццо. Последнее, разумеется, как только вы поправите свое здоровье.       Аудиторе слушал его, прикрыв глаза. Поначалу хотелось выдворить наглеца за дверь и наподдать хорошенько, чтобы не лез не в свое, как он верно заметил сам, дело. Однако он понимал, о чем говорит Роберто. Эцио и сам не раз думал об этом же, причем сегодня - намного чаще. Он не понимал, почему Фабретти расстроился утром и перестал говорить с ним; он чувствовал, что своими манерами и капризами граф раздражает его, и раздражался сам, когда вспоминал, как поддавался влечению, но списывал все на врожденную, хоть и поостывшую с годами, похоть. - Ты прав, Роберто. Нам действительно не стоит продолжать подобные отношения с Мариусом, хотя бы потому, что я не смогу постоянно находиться рядом с ним. Другое же его вряд ли устроит. И я уеду завтра после обеда, можешь отдать приказ конюху, чтобы подготовил мне лошадь. Однако задумайся и над тем, что своей чрезмерной опекой вы, я имею в виду тебя и его родителей, избаловали его и сделали совершенно неприспособленным к жестокой и суровой реальности. Растили, не как наследника, а как наследницу. Наряжали, обучали, давали ту свободу, которой сыновья, особенно единственные, должны быть лишены. - Не я решал, как должен был воспитываться граф. - А сейчас мне больше некому это высказать, вот и слушай. Когда он участвовал в драках? Когда он учился не бояться опасностей? Вы взрастили его, как цветок, в условиях, совершенно неподобающих тем, в которых он оказался сейчас. И тем самым сделали его нежизнеспособным. Мне жаль его. Поэтому, Роберто, я уеду, но ты будешь обязан научить его справляться со всеми сложностями. Понял меня? - Понял, синьор. Отдыхайте. И...спасибо. - За такое не благодарят.       Дверь за дворецким прикрылась, и ассассин устало и вымученно вздохнул - чувствовал он себя прескверно, и буквально в тот же миг провалился в сон без сновидений.       Ему показалось, что он и не спал вовсе, а только моргнул один раз, когда открыл глаза и заметил на пороге женщину с подносом в руках. - Добрый день, синьор. Как себя чувствуете? - проговорила она, опуская поднос на столик. - Меня зовут Матильда. Если что-то нужно... - Ничего, - грубо отрубил Эцио, но женщина не обиделась и не заробела. - Тогда отдыхайте. Я принесла поесть, если вы проголодаетесь, - она покинула спальню, тихо прикрыв дверь за собой.       Несмотря на сильное желание спать, ассассин поднялся. Неторопливо оделся, чтобы не потревожить свежие раны, затем пообедал и спустился в сад, клумбы и газон которого все еще были покрыты снегом. Он думал о том, верно ли поступает, и разумом понимал, что это так, но на душе было неспокойно, и все сопротивлялось принятому решению. "Возможно, это просто усталость. Как только вернусь в Монтериджони, все вернется на круги своя," - пытаясь убедить себя, Эцио дошел до края сада и, развернувшись, побрел обратно, когда заметил бегущего к нему графа. "Вот черт. Он совсем не вовремя." - Мне сказали, что ты уезжаешь! - добежав, возмущенно выкрикнул он, сдвигая брови больше взволнованно, чем строго. Беспокойство неприкрыто отражалось в его глазах и поджатых губах на бледном лице. - Ты не можешь! - Почему это? Мариус, я уже все решил, незачем устраивать...сцену,- Эцио отвернулся, лишь бы не видеть его, и чтобы не уступить. - Кто вообще тебе это сказал? - Матильда проболталась. Не важно! Послушай, ты правда не можешь ехать! Посмотри на себя - еле на ногах стоишь! Где ты был всю ночь? Знаешь, как я волновался? Хоть бы слово мне сказал! - осторожно, будто боясь спугнуть, граф подошел ближе, касаясь ткани его куртки и заглядывая в лицо. - Я ждал тебя все время! А ты снова делаешь вид, будто только ты знаешь, как правильно поступать, и даже не извинишься! - А ты снова не оделся, прежде чем выйти на холод, - невпопад отозвался Аудиторе, сжимая пальцы в кулаки, чтобы не обнять покрытые одной сорочкой плечи. - К черту холод! Останься хотя бы на время, пока не заживут раны. Я пошлю за врачом. Что еще сделать? Тебе здесь не нравится? Почему ты так торопишься?       Эцио не придумал убедительных ответов на эти вопросы, кроме одного, которым он не собирался пользоваться прежде, однако сейчас, ощущая готовность отречься от всех договоренностей, положился на него, как на последнее оружие в бою, которым наносят смертельный удар. - Мариус, меня ждет семья.       Граф на секунду замолчал, разглядывая его подбородок. - Семья? Ты имеешь в виду... - Сын. Его мать вскоре наверняка тоже приедет. Моя мать и дядя. К тому же у нас намечается семейное торжество - день рождения моей сестры, и мне необходимо там быть. Надеюсь, ты понимаешь, что я и так задержался с тобой.       Огорошенный, Мариус отпустил его и отступил на шаг. Обида встала комом в горле, мешающим говорить и даже дышать. - Женат, значит?.. - граф отошел в сторону, пропуская медленно двинувшегося по дорожке ассассина. Мариус чувствовал себя использованным, грязным, как последняя шлюха, из-за того, что позволил себе испытывать такое чувство собственничества к чужому, не свободному мужчине. - Убирайся. К своим детям, сестрам, псам и черт знает еще кому. К самому черту убирайся, - процедил он за его спиной, зло и сквозь зубы, испытывая жгучую, уничтожающую ревность к тем, о ком впервые услышал.       И Аудиторе ушел, не став поправлять его. Он никогда еще не был женат, да и сын его за отца не всегда принимал, но с этой ложью было легче ступать шаг за шагом по каменной дорожке, заставляя себя не оборачиваться, как будто внезапно стал юнцом, переживающим первое в жизни расставание.       Он был на подходе к дому, как услышал торопливые приближающиеся шаги - и его крепко обхватили за пояс, прижавшись к спине. - Неделю. Подари мне хотя бы неделю. Мне кажется, если ты сейчас уйдешь, весь мир рухнет и перестанет существовать. Я истеричный, слабый и бестолковый, но только с тобой я почувствовал спокойствие и уверенность, которых никогда не знал прежде. Я не буду навязываться и досаждать тебе своим обществом...Я постараюсь не раздражать тебя, стану лучше, только не уезжай так внезапно, потому что я не готов...не могу тебя отпустить.       Эцио нахмурился, услышав в словах Фабретти то, что отчасти чувствовал сам, только никак не мог выразить, и проклял всех богов, вложивших эти слова в уста графа. - Мир, говоришь, рухнет, - повернувшись к нему, крепко цеплявшемуся за его одежду, словно готовому удерживать его против воли, Аудиторе обнял холодные плечи, прижав к себе и уткнувшись щекой в макушку. "Прости, Роберто, но наша сделка сорвалась." - Тогда давай не дадим ему этого сделать.

Примечания:

1) Che cazzo?! - Что за х--ня?! 2) Scemo - идиот. 3) Puzza! - вонючка!