The red thread

Палаццо Фабретти, полдень 14 июня 1500 года.       Клаудия зашла в гостиную со стопкой книг, взятых из библиотеки, и застала там брата, который, вытянув ноги к камину, потягивал вино и смотрел на огонь в очаге. Эмоциональный осадок от вечернего праздника, который устроил Мариус, не давал ему покоя. - Доброе утро. Решил с утра поднять себе настроение? - Доброе. Дегустирую местное производство. Весьма неплохо, советую, - Эцио приподнял кубок. - И как давно ты этим занимаешься? - Всего лишь второй бокал, Клаудия. Что ты прицепилась? Я на отдыхе и могу себе позволить. - А как же дела Братства? Уже десять дней, как ты отдыхаешь. Может, стоит взять себя в руки? Или тебе мешает оживший и блещущий влагой источник, что однажды пересох после смерти Кристины?       Эцио нахмурился. Когда-то давно, переживая смерть возлюбленной, он написал сестре, будто в нем что-то высохло. И он не лгал. Однако надеялся, что ему это не будут припоминать при первой возможности. - Еще одна любительница метафор. Говори прямо, что ты имеешь в виду?       Клаудия любила подначивать Эцио и спорить с ним, отстаивая свои права. Но он остался ее единственным братом, которого она любила и не могла бросить в беде один на один. - Я наблюдала за тобой все эти дни. И хочу поинтересоваться...И прошу быть откровенным хотя бы со мной. Ты влюбился?       Эцио соизволил перевести на нее взгляд, не решаясь ответить хоть что-либо. - Сочту молчание за согласие, - кивнула Клаудия, улыбнувшись. Она хотела продолжить и набрала воздуха побольше, но Эцио перебил ее до начала. - Я не знаю, - он снова отвернулся к огню и повторил. - Не знаю.       В этот момент Клаудия, как женщина проницательная, умная и не лишенная умения разбираться в страстях человеческих хотя бы по причине своей профессиональной деятельности, поняла, что дело плохо. Помолчав, она поставила книги на стол и присоединилась к брату, расправив платье прежде, чем сесть. - Предлагаю поделиться вином, - забрав кубок из его рук, она сделала несколько глотков. - Действительно неплохо. Как бы любопытно мне не было, что между вами с Мариусом происходит, я спрашивать не буду. Пожалуйста, - ответила она на молчаливый кивок брата в знак благодарности. - Но все-таки скажи мне...А он что? - Признался мне. - А ты? - Ты же не хотела спрашивать. - Не увиливай. - Пока ничего не сказал.       Клаудия подумала, что все намного хуже, чем могло быть. - И что ты планируешь делать?       Эцио вздохнул, поняв, что бокал так и останется в руках сестры, поэтому отпил из горла узкой бутылки. - Поплыву по течению. - И тебя устроит, если река вынесет тебя не на тот берег? - Опять метафоры! - Сам начал! - Меня бы устроило, если бы я смог вернуться в прошлое и сделать так, чтобы нашей с ним встречи вовсе не было! - вспылил ассассин. - Я бы вообще многое изменил — от смерти отца и братьев до восхождения Борджиа на папский престол! Но я ничего не могу изменить! - Аудиторе вскочил с дивана, немного пошатнувшись. - И эти мысли о Фабретти… они меня...душат!       Широко распахнутыми глазами Клаудия следила за распаляющимся братом. Не сразу, но она заметила несколько пустых бутылок из-под вина, спрятанных внизу за ножкой дивана. - Мне осточертело думать о нем. Надоели эти терзания! Они пусты, да и вообще глупая ситуация получается… Ты же видела, что он творил вчера? Будь неладен этот треклятый званый ужин... Видела, как он флиртовал и заигрывал с другими?! А еще недавно говорил мне о своем «благочестивом поведении» - последнее он протянул высоким голосом, изображая графа. - Я повелся на его россказни, как старый дурак! - Эцио, - ласково позвала сестра, понимая, что брату достаточно вина, которое он пил, вероятно, всю ночь. - А я ведь, как распоследний олух, смотрел за ним весь вечер! Оно мне надо? Вот скажи, надо изводиться, видя его в чужих руках и вспоминая все, что он там говорил? Вот и я думаю, что…-задумавшись, ассассин замолчал. - Что ты думаешь? - сочувственно подтолкнула она брата, затянувшего паузу. - Что веду себя, действительно, как старый дурак, - отставив бутылку на камин, Аудиторе потер лоб кулаком. - Я сам ему дал совет использовать свое очарование в целях получить выгоду. И слышал, он умудрился заключить за вечер две сделки… Довольно способный из него ученик. Прости, Клаудия. Кажется, я действительно перебрал сегодня...Не стоило мне говорить все это, - Эцио казалось, что он не был пьян. Испитое вино лишь позволило направить поток мыслей в правильное русло и облечь переживания в слова. - Нет. Ты ведешь себя совершенно естественно, - Клаудия поднялась и обняла брата за плечи. На губах ее была улыбка. - Тебе стоило все это высказать. Только не мне.       Мужчина вздохнул, выскользнул из-под рук сестры и отошел к большому окну, отодвинув легкую занавеску. Окна почти всех жилых комнат и гостиных выходили на сад палаццо. Осматривая клумбы, тропинки и плодовые деревья вдалеке, он заметил у высокой каменной изгороди Мариуса в компании своего сына. Ромео легко оказался на каменной кладке, осторожно взял что-то на белом платке из рук графа, вскарабкался по высокому дереву почти на самый верх и спустился вниз, возвращая Мариусу платок. - Что ты там увидел? - к Эцио присоединилась Клаудия, внимательно посмотрев в сторону, куда указал кивком брат. - Ромео вертится рядом с Фабретти, как пчела вкруг цветка. - А это чем тебе не нравится? Они почти ровесники, почему бы им не сдружиться? У них, возможно, есть какие-то общие интересы. - Нет, Клаудия, - мягко возразил Эцио, с тяжелым вздохом наблюдая, как Ромео что-то говорит Мариусу и вручает только что сорванный цветок нарцисса. - Я слишком хорошо знаю своего сына. И в данном случае, интерес его совсем не в дружбе. - А мне кажется, что тебе все-таки вино ударило в голову, - Клаудия задернула занавеску перед его носом. - Вот и мерещится всякое из-за того, что ты запутался в своих собственных чувствах. Разберись в себе. Проспись. И поговори с Мариусом. Кстати, мы тут поболтали с ним недавно, познакомились, можно сказать, наедине более тесно. Конечно, в некоторых вопросах Мариус еще юн и неопытен, но с ним было интересно и приятно пообщаться. Я все это к тому говорю, что если вдруг тебе нужно сестринское благословение — ты его получил. И не переживай, матушке я ни о чем не расскажу.       Тем временем Ромео решил поухаживать за объектом своей разгорающейся день ото дня дурной страсти. В эту ночь благодаря волшебной атмосфере, царившей в палаццо, Ромео бесстыдно пил и трижды предавался любовным утехам, сбрасывая напряжение и расслабляясь, но не мог выбросить из головы навязчивую идею соблазнения хозяина дома. В саду было, конечно, прелестно, но изящные клумбы и выложенные камнем тропинки успели надоесть молодому ассассину. К тому же, ему хотелось увести Фабретти подальше от палаццо, где их в любое время сможет отвлечь отец. - А пойдем к ручью? - предложил Ромео. - Может, там тоже какой птенец из гнезда вылетит? Сделаем еще одно доброе дело. - Почему бы и нет, - согласился граф, окинув палаццо печальным взглядом. - Мариус, что-то произошло? - легонько толкнув графа плечом, поинтересовался Аудиторе-Сфорца. - Ты с самого утра какой-то странный. Что беспокоит? Перебрал вчера или из-за вчерашнего инцидента? - Какого? - с удивлением уточнил Фабрети. Выйдя через калитку, они направились по дороге к лесочку, отделявшем с одной стороны палаццо и небольшую деревеньку. Похмелье с утра дало о себе знать ранним пробуждением, тяжелой головой и дикой жаждой, но к полудню недуг прошел. - Ну...вчера за ужином незваный гость пришел. Я, конечно, не знаю, так и не понял, что он кому наговорил, но, кажется, ты-то знал, о чем речь. И все-таки я бы на твоем месте не стал оказывать честь такому человеку, и не прощал бы. Ну, чтобы другим неповадно было. И еще бы приказал страже выкинуть его из своего дома. - Как видишь, я стражу не содержу, хотя Роберто раньше на этом настаивал. А синьор Бонмарито, о котором ты говоришь, - не самый последний в Милане человек. Раньше нас связывали определенные отношения, и мне казалось, мы разошлись по обоюдному согласию. Оказалось, что он был мною обижен. А ведь чего только не сделает обиженный человек — хотя бы просто по глупости. Не думаю, что было плохим решением даровать прощение человеку, который публично принес мне свои извинения. Он был достаточно унижен, вот только… - Только что? - Видя его беспокойство — уж не знаю наверняка, чем оно было вызвано, - я пошел проводить его до дверей и, при необходимости, хотел оставить его до утра в палаццо, но он вдруг стал умолять меня больше не посылать к нему наемников. Нес какую-то чушь про то, что его семья ему дорога больше, чем старые воспоминания. Понятия не имею, о чем он, но мне кажется, что его извинения были...как бы так выразиться… Что его заставили это сделать. Причем, разбитое лицо, якобы в драке, может свидетельствовать об этом же. Не верю я, что Адриано - весьма брезгливый человек, будет пьянствовать в какой-нибудь подворотне с чернью. - Ну, - Ромео почесал затылок, глянув в небо. - И кто мог бы это сделать? Есть предположения? - Думаю, к этому причастен твой отец, - пожав плечами, отозвался Мариус и нахмурился. - Да ты что? - наигранно удивился ассассин. - Зачем ему это? Ты просил? - Напротив, я не хотел, чтобы он вмешивался. Это недостаточная проблема, чтобы обращаться за помощью к главе Братства Ассассинов. - Мариус, ты меня, конечно, прости, но только слепой не видит, что вас связывает с моим отцом, - усмехнулся Ромео и с неожиданным трепетом заметил, как покраснели лицо и даже уши графа. - То есть...наверное, если он и причастен, то исключительно потому, что хотел защитить тебя по своей инициативе.       Фабретти помолчал, отвернувшись от спутника и перебарывая смущение. - Ромео, мне неловко говорить с тобой об этом. Давай не будем? - Все нормально, - ассассин позволил себе прикоснуться к талии Мариуса, направляя на узкую тропинку, ведущую по лесу к ручью. - Я — не поборник морали и нравственности. К слову, я не видел его сегодня утром. Он никуда не уезжал? - Не знаю. Последний раз я видел его вчера, когда он провожал сестер Кавалли. Вероятно, мое общество Эцио наскучило, - припоминая события ночи, Мариус старался не думать о худшем. Его опасения и тревожность не остались незамеченными Ромео, и он улучил возможность вбить клин в отношения графа и отца. - Такое вполне может быть, - произнес он, заставляя голос звучать не слишком весело. - Мне кажется, в отношениях он может быть весьма легкомысленным, а верен исключительно Кодексу и своему делу. В Монтериджони даже последняя цветочница не осталась без его пристального внимания, - глядя на графа, он понял, что его слова его достигли цели. - Хочешь сказать, Эцио настолько неразборчив в связях?- разочарованно спросил Мариус, чувствуя себя подавленным этой новостью. - Почему же, разборчив. Просто...не считает нужным остепеняться. Я слышал, что давно, еще до встречи с моей матерью, он был влюблен в какую-то девушку, и она погибла. Может, старая рана еще не затянулась? - они остановились у ручья, и молодой ассассин, вполне довольный собой, отметил холодную отрешенность Мариуса, плечом облокотившегося на ствол дерева. В руках он задумчиво крутил подаренный Ромео нарцисс. - Хотя, что я могу знать? Все-таки мы не общаемся на столь личные темы. - Действительно, - неожиданно для него, Мариус высказался довольно резко. - И давай сменим тему, что мы все об Эцио? - Фабретти заставил себя беззаботно улыбнуться и огляделся — чем заняться у ручья он решительно не знал. - Если хочешь, в деревне за лесом есть новая конюшня. В прошлом месяце я закупил несколько жеребцов и кобыл двух типов (1), самому интересно на них взглянуть.       Ромео не был против и последовал за графом дальше от палаццо. Через несколько минут они в молчании вышли к маленькой деревушке, где между деревянных домов на огороженных площадках выгуливались лошади. Всего таких загонов было три. В одном мерно похрапывали три взрослых тяжеловеса, в другом резвилась шестерка гнедых, в третьем — сверкали в солнечном свете четыре вороных лошади (2).       В деревне они пробыли не меньше трех часов, наблюдая за гнедыми и вороными лошадьми, беседуя с тремя конюхами, которые и держали перед графом ответ за содержание всех голов. Даже прокатились на объезженных конях, и Ромео с легкой завистью восхитился приобретением Фабретти. - Я так голоден! - вернувшись к загону после быстрой скачки, Мариус легко спрыгнул с коня. Ромео, вернувшийся первым, уже отдал поводья конюху, и беззастенчиво любовался раскрасневшимся повеселевшим графом. - Давай вернемся домой? - Может, поедим здесь? - Нет-нет, зачем? Матильда обещала, что сегодня запечет кур с травами. Это очень вкусно у нее выходит! К тому же, местные не так богаты, чтобы мы позволяли себе их объедать. Пойдем.       Оправив одежду, Мариус попрощался с работягами и устремился по известной им дороге домой через лес. - Надеюсь, тебе понравилась прогулка? - Вполне, - отозвался Ромео. - Смотрю, тебе приглянулся тот вороной конь, на котором ты был? - Разумеется. Его стоит немного поучить правильному бегу, и это будет идеальный соратник! - Тогда, мне кажется, я знаю, что тебе подарить на день рождения! - ...да ты шутишь, - молодой ассассин даже приостановился, недоверчиво глядя вслед Фабретти. - Я же и поверить могу! - Почему бы и нет? Попробуй, вдруг понравится? - обернулся граф с хитрой улыбкой на губах и ускорил шаг.       Ромео был уверен в том, что сейчас Мариус заигрывает с ним. И только усилием воли он заставил себя удержаться от того, чтобы не совратить аристократа под ближайшим кустом. «С другой стороны, почему бы нет? Ты ведь этого и хотел! - догоняя Фабретти, ассассин мысленно спорил сам с собой. - Нет-нет. Это не то. Надо чтобы все красиво было. Зато тут не помешает отец… Ага, не помешает, но и я не смогу сделать ему гадость. А я хотел бы, чтобы он видел, как ему предпочтут более молодого и сильного меня. Так что надо еще немножко подождать. Как там говорится? Вода и камень точит? Ну вот. Не стать бы только мне самому этим камнем...» Вечер того же дня, палаццо Фабретти.       На чердаке южного крыла палаццо была мастерская Мариуса. Просторное помещение под деревянным перекрытием крыши было частично заставлено мольбертами, а из больших окон внутрь проникал сумеречный свет. Днем здесь всегда было светло. У входа расположилась тахта с небрежно брошенным на нее покрывалом, а ближе к середине мастерской стояли несколько больших столов, заставленных банками с жидкостями, кистями, грифелями, рулонами и пачками бумаги. Напротив горел очаг камина, похрустывая поленьями. Рядом со столами за мольбертом с большим холстом и работал Фабретти, щурясь из-за плохого освещения       Закатав рукава сорочки, Мариус устало писал пейзаж, накладывая на холст разные оттенки зеленой краски. Чаще всего именно живопись помогала ему найти душевное равновесие и упорядочить мысли.       По возвращении из Льерны графу казалось, что его чувства в отношении известного мужчины, не находит желаемого отклика. Будучи человеком эмоциональным и открытым в той мере, в какой это свойственно исключительно юным особам, Мариус при этом испытывал неловкость и стыд. Поэтому он не смог снова заводить откровенных разговоров с Эцио, опасаясь чрезмерно утомить его своей настойчивостью, но ему требовалось кому-то выговориться. И более того — ему нужен был советчик. Кого бы мысленно ни пробовал Мариус на эту роль — никто не подходил. Кроме единственной женщины, чья компетентность и положение позволили графу после некоторых раздумий обратиться к ней с просьбой о помощи.       Вчера утром он нашел Клаудию и пригласил в кабинет под предлогом показать ей те труды, которые не хранились в большой библиотеке и в виду своей редкости могли заинтересовать ее пытливый ум. Оставшись наедине, он предоставил ей доступ к книжным полкам и, переборов смущение, завел откровенный разговор, выражаясь максимально учтиво и тщательно подбирая слова. Речь его получилась настолько витиеватой, что донна Аудиторе, внимательно вслушиваясь, боялась потерять саму суть обращения к ней и, не выдержав, весьма мягко потребовала говорить с ней прямо. - Я поняла, что Вы испытываете с моему брату определенные чувства. Хоть меня это и смутило поначалу, но, поверьте, это случилось задолго до сегодняшнего дня. Эцио сам сказал мне об этом. Поэтому прошу, говорите со мной откровенно. Излишние учтивости могут меня только запутать. - Хорошо. Я...был честен с ним. И, возможно, сказал нечто, что могло быть преждевременным… Может, и вовсе не надо было говорить. - Что же Вы такого сказали, граф? - Я сказал, что люблю его. - Ммм, - задумчиво протянула Клаудия. Все-таки не часто ей доводилось быть посредником в любовных делах своего брата, а вернее — никогда не доводилось. Тем более со столь высокопоставленным лицом миланской аристократии. - Простите, если я смущаю Вас подобными разговорами, но мне нужен совет, - отбросив все напускное, откровенно и смело заговорил Мариус. - Не думаю, что кто-то знает Эцио лучше Вас. Дело в том, что я не получил никакого вразумительного ответа, и потому места себе не нахожу — может, я все-таки оскорбил его? - Мариус ходил по кабинету, стараясь не смотреть на женщину. - Или только поспешил сказать то, что совсем не надо было озвучивать? Подскажите, донна, как бы вы поступили на моем месте? - Господь милостив, и я — не на вашем месте, синьор Фабретти. - Просто Мариус. Пожалуйста. - Что ж, - оправившись от услышанного, Клаудия воспрянула духом. - Да простят меня родные, а побыть сводницей мне еще не доводилось, потому позволю себе шалость. Присядем? - указав на кресла, она с позволения заняла одно из них.       Некоторое время она выспрашивала подробности их отношений, тактично обходя самые постыдные из них. А затем задала самый важный вопрос: - Так чего ты сам хочешь? - Определенности. Хочу услышать правду, а не домысливать всякое. - А если правда не понравится? - Я к этому готов. Почти. Во всяком случае, уверен, что справлюсь с ней. - Тогда все не так плохо. Мариус, отношения между мужчиной и женщиной мне более понятны, но, считаю, что в данном случае никакой разницы нет. Почему бы тебе не дать ему повод самому выйти на разговор? - Каким образом? Мы общаемся на разные темы, но никак не о чувствах. - Заставь его ревновать. Если он что-то чувствует к тебе помимо простого вожделения, то не оставит твои действия без внимания. Если же ему это будет безразлично — тогда так ты и получишь неутешительный ответ на свой вопрос. Но учти, что на реакцию может потребоваться время. Зная Эцио, я могу предположить, что он захочет действовать стремительно, а если все будет не так просто? - Допустим… Но что мне надо сделать? Признаться честно, я и смотреть-то ни на кого другого не хочу. - Вот этим он и пользуется. Поэтому сделаем так.       В беседе было решено, что ужин следует превратить из чопорных посиделок за столом, в более пышное и яркое празднество с танцами и играми. В течение всего вечера Мариус обязан был быть с кем угодно, но не с Эцио, при этом стараться вести себя так раскрепощенно, легко и весело, будто не существует никаких ограничений, не существует самого Эцио и каких бы то ни было проблем.       Для исполнения задуманного Мариус распорядился усадить всех Аудиторе подальше от себя, к центру стола. Он много пил вина, смеялся шуткам своих приятелей и знакомых, изредка заставляя себя жеманничать и флиртовать с теми, кого он на дух не переносил. К середине вечера он понял, что подобное поведение имеет и хорошие плоды — с ним хотели быть. Он видел это по чужим глазам, движениям и словам. И, бесстыдно пользуясь советом ассассина, смог обдурить и заполучить двух хороших покупателей вина. Но была и обратная сторона его успеха: как ни бросал он взгляд на Аудиторе, тот всегда был занят с кем-либо. Танцевал, ухаживал за дамами, беседовал. И ни разу за вечер их взгляды не пересеклись. К ночи, опьяненный вином, Мариус чувствовал близкий провал замысла и поспешил найти Клаудию, которая хорошо проводила время в компании его друзей — сенаторов. - Из Вас вышла бы замечательная куртизанка, граф! Честное слово, если бы было можно, я бы предложила Вам работу в своем салоне, - весело шепнула она Мариусу, когда они отошли в сторону, скрывшись от веселой толпы. - Не работает. Ничего не выходит, - не глядя, он кивнул в сторону гостей, и, заметив, куда направлен цепкий взгляд женщины, посмотрел туда же. Эцио выходил из зала с двумя дамами, сестрами Кавалли, которых Мариус знал как непоследних красавиц Милана.       Не отдавая себе отчета, он неторопливо пошел следом, но догнать их не смог. Из окна коридора он увидел, как к поданной к парадному входу карете подошли две сестры и, при помощи руки Эцио сели внутрь, а несколько секунд спустя и сам Аудиторе присоединился к ним. Отъезжать карета не спешила. Мариус ждал, когда же Эцио вернется в дом, но глядя, как карета стала раскачиваться, сначала не понял, что происходит, а, догадавшись, вернулся к друзьям. В эту ночь он пил столько, сколько не позволял себе ранее, так что наутро, проснувшись в своей постели, он совсем не помнил, как там оказался. Только благодаря Сальви он узнал, что в пьяном угаре становится одержимым Терпсихорой (3) и довольно резким в высказываниях. Поздней ночью, когда почти все гости разошлись, донна Аудиторе попросила Роберто отвести Мариуса в свои покои, чтобы не вышло какой-нибудь неприятности.       И вот к вечеру, сидя в мастерской за пейзажем, он пытался понять, что же сейчас ему делать: ждать, пока к нему придут попрощаться или самому предложить уехать, или снова унижаться и просить о снисхождении? Как бы он ни храбрился перед донной Аудиторе, а признавать свое поражение, присыпанное, как солью — рана, россказнями Ромео, было тяжело.       Устало опустив мастихин, Мариус присмотрелся к части картины, над которой работал, отметив, что в задумчивости использовал совсем не тот цвет травы, который собирался. В этот миг скрипнула дверь, впуская мастера-ассассина, одетого по-домашнему в штаны и сорочку с небрежно расстегнутым до груди воротом. Он недавно проснулся и, не уверенный в том, что поступает правильно, отправился на поиски графа. - Рисуешь? - полуутвердительно произнес он, оглядывая мастерскую. - А неплохо тут у тебя. - Да, спасибо, - Мариус выглянул из-за холста и тут же скрылся за ним. - Что рисуешь? - Пишу. Я пишу пейзаж. - Жжж…. Понятно.       Эцио осматривал мастерскую. Тугое молчание повисло в мастерской, и он мог бы сравнить его с напряжением перед схваткой с опасным противником один на один. Каждый из них ждал, что говорить начнет другой. - Хороший вчера вечер получился, - Эцио не торопился подходить к Фабретти, потому разглядывал то окна и вид за ними — парадный подъезд к палаццо, то деревянные перекрытия. - Да, я знаю. Спасибо. Рад, что тебе понравилось.       Холодные короткие ответы графа резали слух, вызывая волну раздражения. - Я вот думаю, как ты смотришь на то, если мы завтра уедем? - Если это так срочно и необходимо, то не смею задерживать… - вздохнув, с трудом отозвался Мариус, мокрой тряпкой оттирая испачканные краской пальцы. Он решился быть честным и дальше, перестав изображать обиженного мальчика. - Но мне бы не хотелось. - Почему? Если тебя заинтересовал Ромео, я могу оставить его на несколько дней. Потом его помощь потребуется в Риме. - При чем здесь Ромео? - А какая еще причина может быть? Я вижу, вы сдружились. Проводите вместе все дни. - Что за глупости.       Назревала ссора. Это чувствовали оба: слышали по нарастающему резкому звуку речи и стекающему с губ яду обид. - С кем мне еще проводить время, если ты неизвестно где и с кем. - Оооооо! - Аудиторе развел руками. - Ну конечно. Это я виноват! Сначала кормишь меня всякими сказками, а потом показываешь, что тебе я нужен, как собаке пятая нога! Зачем мне тогда мешать тебе развлекаться? Я уж промолчу, как здорово ты мне демонстрировал свою любовь вчера. - Да ты и сам не лучше! - отбросив тряпку, Мариус вскочил со стула. - За весь вечер ни разу не взглянул в мою сторону! - А ты же постоянно глазел на меня, да? - Ты вообще два дня ко мне не приходил! Молчишь, как будто все в порядке и как и должно быть! - Ерунда, какие два дня? Ты про ночи? Так я спал в своей спальне. - Но не в моей! Откуда я знаю, с кем ты там был? - Так зашел бы и посмотрел! Нет? Почему я должен за тобой гоняться? Мне что, больше делать нечего? К тому же ты сам распорядился выделить мне комнату. И я ею честно пользуюсь! - Да и пользуйся! Можешь вообще забыть ко мне дорогу! И сам проживу! - Да я уже видел, как ты популярен. Точно без внимания не останешься! Вот и живи сам. Только выдумки свои про любовь в следующий раз оставляй при себе. Кто-нибудь другой может оказаться не так добр, как я!       Мариус задохнулся от этих слов, как от хлесткой пощечины. - Еще и язык повернулся такое сказать… А что мне надо было делать? Да, я позволил себе развлечься! А как там сестрички Кавалли? Они, видимо, получили твоего внимания сполна! У них, наверное, и карета лучше моей спальни. - Не понимаю, о чем ты! - Я о тех двух, с кем ты ушел вечером. Не спорю, они хороши собой, но ты мог не делать этого хотя бы перед парадным входом?! - Не делать чего, несносный ты выдумщик?! - Не тр...тр..- Мариус хотел выразиться грубо, но слова застревали в горле. - Не заниматься с ними...непотребствами в карете! Прямо у входа!       Злость волнами накатывала на ассассина, ведущего спор подобно мальчишке. Незаслуженный упрек заставил вспомнить, что действительно за ужином они разговорились с Беллой и Валентиной Кавалли, и он провожал очаровательных синьорин до кареты. Веселую беседу прервать было сложно, к тому же не хотелось — она здорово отвлекала от невеселого для ассассина зрелища. В карете же он рассказывал последнюю историю, показывая, как однажды в юности едва не вылетел из повозки на полном ходу. Немного остыв, Эцио понизил тон, сурово глянув на раскрасневшегося Мариуса и отвернувшегося к столам. - Мы вели беседу. А ты не строй из себя святошу. Тебе же нравились объятия всяких там...хлыщей. Или ты думаешь, я должен был сидеть с кислой миной весь вечер? - его взгляд упал на листы бумаги, изрисованные карандашом. Без спроса он взял их, перебирая лист за листом, на которых были наброски и полноценные рисунки. И в каждом изображении он с щемящей тревогой узнавал себя. - Мариус, это...одержимость, - тихо проговорил он, оборачиваясь к художнику и касаясь его лица взглядом. В глубине души Эцио был польщен и растроган этой одержимостью, однако принять ее с радостью мешало обострившееся с годами чувство осторожности. - Нельзя же так…       Ничего не ответив, Мариус выхватил листы из его рук и бросил в огонь, оказавшись у камина так быстро, что Аудиторе не успел никак среагировать. - Нельзя так нельзя, - глухо уронил граф, с тоской глядя, как языки пламени сворачивают и пожирают все воспоминания, которые он лелеял и старался сохранить с тех пор, как Эцио покинул палаццо. Он чувствовал себя опустошенным, вывернутым, выпотрошенным этой ссорой. Лишь на дне плескались отголоски сожаления о том, что так вышло.       Ассассин не мог долго смотреть на его поникшую фигуру. Все-таки он шел к нему, чтобы поговорить, высказаться о том, что его беспокоит распустившееся в сердце чувство, превращающее его в ревнивца. Он совсем не хотел ругаться.       Мягко взяв его за плечи, Эцио коснулся носом светлой макушки, вдохнув тонкий запах трав. Он допустил мысль, что этот момент — последняя возможность навсегда разорвать порочные отношения, но тихий голос графа не дал ему ничего сказать. - Я не лгал тебе. И правда в том, что я тебя действительно люблю. Я только хотел, чтобы ты тоже сказал мне что-то в ответ. Не придумал ничего лучше, чем этот дурацкий праздник… Поэтому скажи мне сейчас, кто я для тебя — и поставим точку.       Пальцы мужчины крепче сжали тонкие плечи Мариуса, прижимая его спиной к своей груди. Слова давались ему с трудом, как и всякий раз, когда дело касалось сердечных дел. - Я устал, dolce. Устал от битв и поездок. После Льерны я позволил себе отдохнуть в тишине и выспаться. Признаюсь, мне было больно видеть тебя с другими. Но чего ты ждал? Что всякого, кто к тебе прикоснется — по твоему же желанию, не спорь — вызову на дуэль или убью под покровом ночи? Я не выношу публичных сцен. И не имею привычки портить людям праздник, если этого не требует Кодекс. - Аудиторе вздохнул, набираясь смелости сказать сокровенное, но в последний миг слова все равно зазвучали иначе: - Ты мне очень дорог, Мариус. И я буду с тобой до тех пор, пока тебе не станет со мной хуже, чем без меня.       Он развернул Фабретти к себе и, осторожно приподняв его лицо, пристально вгляделся в его глаза. - И если тебя устроит то, что я сейчас сказал, прошу: говори со мной. Не домысливай, не придумывай ненужных предлогов, не устраивай спектаклей — говори. Не заставляй меня проваливаться в тьму гнева и ревности. С каждым разом мне все сложнее с ней справляться. Будь моим светом.       В сумеречном свете близящейся ночи стояли двое, крепко обнимая друг друга. И как в море после шторма, в них плескалось опустошенное спокойствие. Примечания: 1) Как-то в процессе поиска информации о породах лошадей в эпоху Ренессанса, мне попалась одна весьма интересная статья. В ней автор — огромная ему благодарность за подачу материала — говорит о том, что в те далекие для нас времена понятия «порода» не существовало. Лошади различались непосредственно по цели использования: gradarii - верховые лошади-иноходцы, summarii - вьючные лошади и т.д. Поэтому в данном случае Мариус и говорит о двух типах, что по-нашему означает — о двух породах. (Кому интересно, вот ссылка: https://andrewbek-1974.livejournal.com/1413242.html ) 2) Так как пород не существовало, то и назвать их в данном случае не представляется возможным и, честно говоря, нужным. Но для тех, кому все-таки любопытно, в загонах были итальянские тяжеловесы — красавцы для тягловой работы, в том числе и сельскохозяйственной; гнедые — породы Сан Фрателло, и вороные — породы Мургес. 3) Терпсихора — муза танца.