The red thread

Рим, 28 марта 1501 года.       Хуан Борджиа, племянник Папы Александра VI, апатично потягивал приевшееся вино, развалившись на мягком ложе среди множества шелков, мехов и подушек в окружении развратниц и развратников. - Он требует все больше денег...Ха! - он отвесил тяжелый шлепок по ближайшей оголенной заднице. - Столько золота будет сожрано Марсом, а что взамен?! - приподнявшись, он оглядел свои покои и, с трудом ворочаясь, выбрался на пол. Ряса кардинала висела на манекене немым укором его неправедности. Нехотя, Хуан, неповоротливо пыхтя, облачился в свое одеяние, поправил свисающий на большой живот золотой резной крест и оглядел опьяненные голые тела, лениво и сонно ласкающиеся на ложе. - Как вы мне обрыдли, - сплюнув, Банкир вынес свою тушу из покоев.       Ему требовалось что-то новое для потехи чувства своего величия, и он примерно представлял, где это достать. Пользуясь тем, что Чезаре срочно покинул Рим несколько недель назад, чтобы контролировать военные действия на границе с Романьей, Хуан отыскал Микелетто в стенах замка Святого Ангела. - Чего Вам? - неприветливо встретил его Корелья, поднявшись из кресла, на котором приводил в порядок лезвие меча. - Следи за своим языком — с Кардиналом говоришь, - с тихой злобой отозвался Хуан. Он презирал Микелетто, как и многих других. В свою очередь Корелья презирал Хуана. Проблемой было лишь то, что он был нужен Чезаре, а потому Микелетто приходилось терпеть этого зазнавшегося жирдяя. - Чего Вам угодно, Ваше Высокопреосвящненство? - убийца не выпустил меча из рук, в качестве молчаливого угрожающего приветствия едва опустив к полу лезвие. - Я хочу, чтобы ты привел того щуплого пленника в купальни. Мне надо с ним потолковать. - Это пленник Чезаре. И только он может распоряжаться, что с ним делать. - Я исполняю волю главнокомандующего. И для этого мне необходим малец. Приведи его ко мне через час, - сощурившись, потребовал кардинал и вышел из кабинета, громко хлопнув тяжелой дверью.       Микелетто ненавидел оказываться в подобных ситуациях. Он не имел права отказать кардиналу в требовании, тем более если это как-то соотносилось с планами Чезаре. Странным было то, что он ничего не знал о решении использовать пленного графа, с которым до настоящего времени им так и не довелось разобраться. В ту же ночь, когда Чезаре поговорил с графом, его вызвали срочным донесением, а у Микелетто было и других дел навалом, чем заботиться о содержании миланца. К сожалению, его призыв сдаться был проигнорирован ассассином, а вооруженная борьба за влияние на улицах Рима участилась. Теперь лились реки крови, причем крови солдат Борджиа. Это не устраивало Чезаре, а потому не устраивало и Корелью. Последний разумно полагал, что быстро усугубившаяся ситуация напрямую связана с похищением Фабретти. Однако ассассины диалог не вели, раз за разом выигрывая бои, захватывая башни и жестоко убивая обученных опытных воинов. Корелья считал, что надо что-то делать помимо укрепления башен и увеличения числа воинов, но терпеливо ждал приказа Чезаре, который пока все свое внимание уделял войне. При этом он понял, что захват Фабретти не был лишним — ярость нападений ассассинов свидетельствовала о том, что они всеми силами пытаются отыскать пропажу.       Без особого на то желания Микелетто в сопровождении двух воинов поднялся в одну из башен замка. Отворив дверь, он с интересом отметил, как заточение быстро меняет людей. На кровати, лицом к окну, сжавшись сидел истощенный граф. Красота его потускнела, и взгляд был пуст. На вошедшего он посмотрел так отрешенно, что Корелья без слов понял: граф не принял предложение Чезаре. Однако, спешить в этом вопросе убийца не стал. - Вас хочет видеть кардинал Хуан Борджиа. Вы знакомы? - с порога спросил он. - Нет. Впервые о нем слышу, - хрипло из-за долгого молчания ответил Фабретти. - Любопытно. Пойдем. Мне велено вас сопроводить.       Мариус обреченно повиновался, углядев в сомнительном приглашении хотя бы возможность пройтись.       Купальни располагались вне замка, и чтобы исключить возможность какого-либо нападения, Корелья вел его неприметными путями. Новое здание бани было пусто. В большом бассейне, выложенном сине-зеленой мозаикой, отмокал в одиночестве кардинал, опираясь обеими руками на бортик. - О! Как здорово, что вы пришли, - Хуан обернулся. - Корелья, можете быть свободны. Оставьте нас наедине, - властно растягивая слова, приказал он, но Микелетто не сдвинулся с места. - Я подчиняюсь приказам монсеньора Чезаре Борджиа, который велел мне следить за пленным. Я глаз с него не спущу, пока не доставлю обратно в замок, - достаточно нагло ответил убийца. - Кроме того по распоряжению моего господина я должен быть в курсе всех дел, связанных с исполнением плана. Но как Вы и просили, монсеньор, я привел его к Вам. Беседуйте.       Корелья предполагал, зачем Банкиру понадобился мальчишка. На его благополучие ему было наплевать, однако Хуан мог быть весьма несдержан, что ставило под сомнение сохранность пленника. А это грозило тем, что он мог запросто потерять один из маленьких рычагов давления на их главного противника.       Банкир недовольно поморщился, но оставил наглость убийцы без ответа. В конце концов, ему никто не позволял трогать пленных, и он отлично знал, что своим своеволием ходит по краю пропасти. - Что ж, - он выкарабкался из бассейна и обернул бедра простыней. - Мне думается, граф, вы утомились сидеть взаперти. Желаете ли искупаться? - сладко улыбаясь, предложил кардинал. Мариус был доволен одной только прогулкой между замком и купальнями, а от подобного предложения, казалось, снова ощутил жизнь. Но он не спешил. В замешательстве он взглянул на своего конвоира, и Микелетто, перехватив его взгляд, безразлично махнул рукой, позволяя принять предложение кардинала.       Начав раздеваться, Мариус снова помедлил и, удерживая колет в руках, ощущая на себе кардинальский взгляд раскормленной свиньи, решительно поинтересовался, - Чего мне это будет стоить?       Хуан вздернул брови и разулыбался. - Вовсе ничего, Ваше сиятельство. Несмотря на то, что Вы, к сожалению, пленник, ничто не запрещает содержать себя в чистоте как физической, так и духовной. Поэтому я и пригласил Вас сюда. Не смущайтесь, - взяв еще одну простыню, Банкир подал ее Фабретти, предлагая укрыться ею, если он стесняется наготы.       Этот человек вызывал у Мариуса отвращение. Он вспомнил, что видел его в кабинете Чезаре, и уже тогда его взгляд ему не понравился. Хотя разве что-нибудь может понравиться, когда ты в заточении? Ожидая, когда же кардинал начнет разговор о том, что ему действительно надо, Фабретти снял всю грязную одежду, кучей бросив ее на пол, и, прикрываясь белым полотном, спустился в бассейн по уходящим в воду ступеням. Он расположился неподалеку от спуска, у бортика, с щемящим удовольствием опустившись под теплую воду с головой и вынырнув, растирая лицо ладонями. - Как Вы себя чувствуете? - елейно спросил Хуан, наблюдая за ним и потягивая вино. - Благодарю Вас, значительно лучше. - А как давно Вы исповедовались? - Перед отъездом из Милана, Ваше Высокопреосвященство. Я не пропускаю должных христианских обрядов. - Говорите, как будто исполняете чужую волю, но не свою, очищая душу пред священником, - не обращая внимания на Корелью, Хуан отбросил простыню и присоединился к Фабретти, медленно, как хищник, подбираясь к своей жертве. - Я делаю, что необходимо, - Мариус перестал умываться, настороженно глядя на кардинала. Его неумолимое приближение заставляло графа искать пути бегства, пусть не из купален в целом, но хотя бы подальше от высокопоставленной свиньи. - Это правильно, - расположившись рядом с графом, как бы случайно коснувшись его плеча, кардинал думал совсем не о планах Чезаре или чьей бы то ни было чистоте души. Его эрегированная плоть требовала внимания, а все остальное Банкиру было безразлично. - Чего вы хотите от меня? - выждав небольшую паузу и как бы невзначай отстранившись в сторону от Борджиа, от которого разило недельным пьянством, напрямую спросил Фабретти. Одной минуты в воде ему хватило, чтобы почувствовать себя лучше, но вместе с тем, он понял, как ошибся, приняв предложение кардинала за чистую монету. - Я могу выкупить твою свободу, - понизив голос так, чтобы не услышал Микелетто, Банкир на удивление резво крутанулся, прижимаясь к Фабретти лицом к лицу, обеими руками упираясь в бортики и похотливо вдавливая его в стенку бассейна. - Разумеется, если ты в обмен сдашь ассассина и станешь моей маленькой шлюшкой, - растянув рот в омерзительной улыбке, он больше обращал внимания на то, как его плоть отирается о ногу юноши, чем на замершие в тошнотворном отвращении глаза Фабретти. Не раздумывая о последствиях или же мгновенно принимая их, Мариус опустил руку под воду, и, затаив дыхание, провел про члену кардинала. - Хороший мальчик, умничка, - кивнул, прикрывая глаза Банкир, считая это короткое касание согласием. Но внезапно его разум пронзила боль, заставившая задохнуться и сжаться — Фабретти с силой дернул его яйца, сжав и удерживая в кулаке, пока с ненавистью шипел ему в лицо: - Я — граф Миланский Мариус Фабретти, верноподданный короля Людовика XII. Не смей ко мне прикасаться.       Оттолкнув руку кардинала, Мариус стремительно выбрался из бассейна, подхватил кучу своей одежды и, сделав несколько быстрых шагов к двери, споткнулся о спокойный взгляд Микелетто. Испугавшись, что за содеянное его накажут смертью здесь же, Фабретти приготовился, плотно сжав губы. Но Корелья с тонкой улыбкой открыл ему дверь, позволяя уйти от тихих проклятий кардинала в его адрес. - Это было смело, но глупо, - проговорил Микелетто, когда они покинули купальню после того, как граф торопливо надел грязную одежду на мокрое тело. Двое сопровождавших их воинов держались на небольшом расстоянии. Корелья позволил себе порадоваться тому, как иногда некоторым воздается по заслугам: он был уверен, что Хуан даже не мог помыслить о таком повороте событий. Фабретти же своим поступком заслужил крупицу уважения Микелетто. - Хуан Борджиа весьма мстительный, и, я думаю, Вам следует ожидать действий с его стороны в самое ближайшее время. Вы нажили себе опасного врага, синьор, - расщедрился на предостережение Микелетто. Мариус задумчиво кивал его словам, неумело оглядываясь по сторонам в бессознательных поисках пути побега. Микелетто видел это и ждал, когда граф решится действовать.       Но они прошли еще часть пути, а Фабретти все шел рядом. - Хотите попробовать сбежать? - констатируя, а не предлагая, улыбнулся Корелья, подначивая Мариуса. - Хочу, - признался тот. - Но я не думаю, что у меня есть шанс. Если мне суждено отправиться на виселицу или сгнить в тюрьме — пусть. Но это будет не сейчас, и я проживу еще немногим дольше. - Вы разумны, граф. И как при этом вас угораздило связаться с преступником? Да к тому же так, что Вы не собираетесь предавать ваши пагубные принципы. Я верно понимаю, что Вы не намерены принять предложение Чезаре Борджиа? А ведь он был добр и проявил неслыханную щедрость. Ассассин же не спешит на выручку. Не кажется ли Вам, что он Вас бросил?       Мариус промолчал. Несмотря на проведенное в заключении время и пришедшее горькое принятие своей участи, в его душе еще теплился робкий огонек надежды на освобождение. Каждую ночь он ждал какого-нибудь знака от Эцио, но каждое утро просыпался с опустошающим разочарованием. Поначалу он думал, что стоит трусливо и малодушно принять предложение главнокомандующего и постараться предупредить ассассина, когда ему будет грозить опасность. Но он боялся, что в этом плане что-нибудь пойдет не так, и в глазах Аудиторе, как бы ни развернулись события, он окажется предателем. Поэтому Мариус запретил себе думать об этом, направив все свое рвение на молитвы. Он надеялся, что Бог сможет его услышать и послать какую-нибудь помощь.       Корелья вздохнул. «Принципы верности, неподвластные деньгам и почету — редкое в наше время явление. Что ж, тем хуже для мальца. Отчасти мне его даже жаль. Он стал пешкой в той игре, где ему совсем не место. Сидел бы дома, честное слово...»       Они уже подходили к дверям замка, и Мариус остановился во дворе, полном стражи, подставив лицо солнечным лучам. - Что, намереваетесь сбежать сейчас? - со смешком обернулся Микелетто. - Нет. Я давно не был под солнцем. Это приятно. Удивительно, как многого мы не ценим, пока не лишаемся. - Это правда, - убийца дал ему несколько секунд, ощущая душевный порыв сделать доброе дело, прежде чем поторопил графа.       Заперев дверь его камеры, Корелья распорядился принести графу чистую одежду и достаточно воды, чтобы обмыться. На этом он решил добрые дела прекратить — превращаться в доброго дядюшку смертника ему бы и в голову не пришло. От довольства тем, как идет день, его отвлек гонец, передавший послание: - Господин, Его Преосвященство епископ Трани убедительно просит Вас немедленно прибыть в Форли. Обстоятельства дела мне неизвестны.       Не испытав от вестей радости, Микелетто быстро собрался и покинул Рим. Чезаре назначил его наместником Форли вместе с епископом, который, вероятно, без него не справлялся с управлением крепостью. Оставив распоряжения страже замка святого Ангела, Микелетто понадеялся, что за время его отсутствия все будет благополучно.       Рим, Убежище ассассинов, 29 марта 1501 года.       Эцио тяжелым взглядом смотрел на тренировки молодых ассассинов. Они все еще не были готовы и их было непростительно мало для того, чтобы открыто выступать против Борджиа.       Весь март для него превратился в один сплошной размытый день. Иногда он впадал в забытье, когда совсем выбивался из сил, в иное время, гонимый отчаянием, впадал в ярость. Время шло. Неумолимо, безжалостно день сменял ночь вновь и вновь. А отсутствие нужного результата угнетало ассассина. Порой, глядя на пламя свечи, он чувствовал, как опускаются руки, и ощущение собственного бессилия было подобно смерти. Но подвластное изменениям, пламя свечи вздрагивало, изгибаясь тонким и гибким локоном, напоминая ему о яркой улыбке и тонком стане исчезнувшего возлюбленного. Эцио желал, чтобы Мариус нашел в себе силы дождаться его, и боялся того, что несмотря на все старания он опоздает.       Еще свежи были воспоминания о том дне, когда Ромео догнал его на крыше убежища, впихнув в руки смятый лист бумаги. «Беда». Короткое и сухое слово рухнуло с губ сына, когда Эцио, еще не понимая происходящего, начал читать послание Корельи, но так и не закончил, устремившись к месту их последней встречи с Мариусом. Сын не отставал. Вдвоем они снова исследовали разграбленный дом. Эцио пытался найти следы, куда увели Фабретти, но они обрывались у входа. Уже прошло слишком много времени, чтобы попытаться считать следы на улице — дороги были изъезжены и истоптаны. - Это ты виноват, что его забрали, - со злой досадой бросил Ромео, отворачиваясь от отца и пиная в угол разломанную кем-то деревяшку. - Я знаю, - уронил в ответ Аудиторе, пересиливая застрявший ком в горле. Он не горевал — для этого еще прошло недостаточно много времени. Аудиторе был в ярости.       Вернувшись в Убежище, Мастер провел общее собрание, сообщив всем, что с этого дня им придется работать быстрее и жестче. Захват башен должен происходить безошибочно с первой попытки, информация добываться из любых источников любыми способами, а всякого приспешника Борджиа ассассины вольны убивать понравившимся им способом. При этом он несколько раз отметил, что Братство не имеет права нести потери. - Нас слишком мало, братья. Но в тенях наше спасение. Будьте быстры. Оценивайте врага и не переоценивайте себя. Идите друг другу на помощь. Нет ничего зазорного в том, чтобы победить количеством. Юные ассассины, вы — наши птенцы. Будьте осторожны. Те, кто прошел посвящение — Ромео, Северино, Шут, Мясник, Джованни, Лючия — следите за юнцами. На вас их подготовка и помощь мне. Завтра мы нанесем болезненный удар, готовьтесь.       Выслушав эту сдержанную речь, Ромео разозлился на отца еще больше: почему он ничего не сказал о том, что Борджиа покусились на их союзника? Почему не выступил сейчас же — они могли ударить по больным местам врага в эту же ночь! Где была его злость? Почему вместо нее все слышали обычную скучную уверенность и мудрое наставление?! Все это он хотел высказать отцу, но подлетев к двери в его кабинет, служивший ему и местом для ночлега, Ромео замер, слушая глухие удары, грохот и треск дерева изнутри, смазавшие рык отчаяния Мастера Аудиторе. Надеясь, что кроме отца в кабинете никого нет, молодой ассассин не стал входить, смягчившись и разрешив Эцио пережить потерю в одиночестве.       Сегодня же Ромео, забывший, что такое валять дурака, намеренно соблазнил одну из дам высшего сословия и узнал нечто интересное. - Первого апреля Хуан Борджиа устраивает дионисии (1), и они будут вовсе не целомудренными. Фаллическое шествие и представления масок будут дополнены торгами за шлюх. Представляешь? Говорят, что продавать будут как на ночь, так и навсегда… - Прелюбодеянием на вакханалиях Борджиа никого не удивишь. Что в этих дионисиях будет необычного? - почти не изображая скуку, Ромео лениво ублажал женщину рукой. - А то, что для большего интереса Борджиа нашел на редкость красивых и необычных развратников для утехи желаний каждого. Никого из местных куртизанок не взял. Но я слышала, что вчера вечером прибыл корабль из Испании, с которого вывели с десяток мужчин и женщин, и их повели именно туда, где Хуан собирается проводить праздник. Может, это какие-нибудь пленники? - хихикнула дама, подаваясь к молодому любовнику. - Я бы прикупила себе какого-нибудь страстного мускулистого раба. Для всей знати вход платный… Видимо, с казной стало совсем плохо, раз святые лица не чураются брать деньги за подобное… Ты хотел бы пойти со мной, как мой, скажем, охранник или младший братик? - Упаси Господь, - Ромео перекрестился той рукой, что еще хранила на себе следы женщины. - Иди со своим муженьком. Я найду себе дело подостойнее, чем платить за шлюх.       Как только освободился, Аудиторе-Сфорца поспешил поделиться информацией с Эцио, которого он нашел в своем кабинете за работой над картой Рима. - Есть кое-что. Помнишь Хуана Борджиа? Банкира Чезаре? Есть возможность его убрать. - Каким образом? - заинтересовавшись, мастер поднял на него взгляд. Ромео отметил, как осунулся от недостатка сна его отец. - Он будет устраивать дионисии в Пантеоне. Разреши мне это сделать. - Нет, - отрезал Глава Братства, двигая карту и находя нужный район. - Это слишком опасно. - Ты чрезмерно осторожен. Так мы ничего не добьемся. Надо атаковать сейчас. - Ромео, мы действуем во тьме ночи, но не во тьме знаний. Ты вообще представляешь, что такое пробраться внутрь Пантеона? А тебе известно, сколько стражи там будет? Где конкретно будет проходить маршрут Борджиа? Кто его будет сопровождать? - Я могу это узнать, - настырно поджав губы, сын исподлобья смотрел на отца. - Тогда узнавай, - позволил Эцио, уступая ему из опасений, что в противном случае Ромео натворит дел. - В первую очередь мне нужна информация. Если это будет возможно, я сам убью банкира.       Ромео хмыкнул, подумав, что в случае успеха миссии Эцио хочет сам почивать на лаврах, забрав славу у него. Он согласился, не выказав намерение при первой возможности опередить отца и нанести врагу ощутимый урон своим клинком. Рим, Замок Святого Ангела, 1 апреля 1501 года. - Приказом Его Высокопреосвященства мы должны забрать пленного Фабретти.       Группа стражи вручила свиток с волеизъявлением кардинала охране башни. - Нас не предупреждали, - начальник смены с подозрением взглянул на пришедших воинов и убедился в подлинности печати кардинала. - Разве не монсеньор Корелья отвечает за пленников Чезаре Борджиа? - Если у тебя есть желание пойти против кардинала — валяй. Спроси все у него лично, - недовольно буркнул воин. - А нам надо выполнить поручение.       Начальнику смены не оставалось ничего иного, чем открыть запертую дверь и позволить вытащить из камеры сопротивляющегося юнца. «Когда-нибудь этот кардинал дорого заплатит за свои вольности, - подумал стражник, закрывая дверь, когда процессия удалилась. - С другой стороны, какое мне дело? Конечно, это неправильно так поступать с высокородными, но может, они заслужили это? Действительно, лучше не влезать в дела сильных.»       Фабретти грубо и без разговоров спустили по лестницам вниз и поместили в высокий и закрытый кузов телеги, где помимо него были женщины и мужчины. Они взглянули на него без интереса, продолжив молча сидеть вдоль стен. Только одна смуглая молодая женщина с большими карими глазами и большим ртом с чувственно пухлыми губами немного подвинулась, едва заметным жестом предлагая ему сесть рядом.       Мариус был напуган. Когда пришли воины, он подумал, что ему уже вынесли смертный приговор, которого, несмотря на всю моральную подготовку, он страшился. - Кто вы? Это все на виселицу? - усевшись рядом с женщиной, очень тихо спросил Фабретти, не справляясь с волнением. Женщина удивленно взглянула на него и улыбнулась. - Надеюсь, нет, - ее голос был приятен своими бархатистыми низкими нотами. - А ты в чем-то обвинен? - Немного, - не желая раскрывать всей информации, Фабретти немного успокоился. - Куда нас везут? - На дионисии. Один кардинал решил потешить свое эго и приближенных жополизов. Мы все из разных уголков: кто бывший раб, кто вольный. Кого смогли поймать его люди, те и здесь. Меня вот отец давно продал, и с тех пор я частенько ублажаю свиту Хуана Борджиа.       Фабретти с ужасом удивления смотрел на нее. - Да не переживай. Если тебя в чем-то обвиняли, а теперь ты здесь — считай, тебе повезло. Может, смертную казнь тебе заменили на рабство? Все лучше, чем болтаться в петле. Иногда и удовольствие получить можно. - Какое удовольствие? - Мариус был ошарашен тем, как легко она говорила. - Всякое. Физическое. Если кому понравишься, то и материальное. Может, кто-то тебе перекупит и подарит свободу. Но сильно на это не рассчитывай, мало кому такое счастье перепадало. - Она осмотрела его более пристально. - Ты хорошенький. Желающие на тебя найдутся. Не сопротивляйся, и все пройдет безболезненно. - Да что пройдет? Я тебя не понимаю, - Фабретти догадывался, о чем она говорила, но верить в это ему не хотелось. Еще больше он не верил в то, что его продадут в рабство не считаясь с его происхождением. Так низко пасть не могли даже Борджиа. - Малыш, - женщина коснулась его ноги, улыбнувшись.- Мне кажется, или ты действительно не понимаешь, кто мы и для чего нас везут на это празднество? - Лейла говорит дельные вещи, малой, - крепкий бритый мужчина, сидящий напротив, хрипло влез в разговор. - Я не первый год катаюсь по всем этим сборищам знати. Если тебя под кого и кинут, то это будет какой-нибудь богатенький старикан, желающий потешить свою угасающую мужскую силу. Для женщин берут таких, как я или вон, Мигеля, - он неопределенно кивнул в сторону, где сидели еще несколько атлетически сложенных мужчин. Все они были одеты в простую одежду, как и сам граф, который несколько дней назад не стал отказываться от той, что ему принесли. - Нет, ну ему может повезти на какую-нибудь извращенку, - хохотнули из другого угла. - Но лучше все-таки старикан. Возможно, будет не так больно с непривычки. - … мне? - все еще не веря в происходящее, Фабретти схватился за голову, сминая волосы на виске. Окружающие откровенно рассмеялись. - Смотрю, этот святоша выцепил девственника, - хохотнул тот самый Мигель. - Сможет получить за него хорошую цену. Мой тебе совет — расслабься. Поверь, это не самое худшее, что может произойти в жизни. - А что же может быть хуже?..-не требуя ответа отозвался Фабретти, снова услышав хохот давно смирившихся со своей профессией людей. «С таким позором я жить не смогу. Надо бежать. Только как? И куда?»       Предстоящее унижение казалось ему хуже смерти, которую он мог хотя бы достойно принять. Страх мешал ему дышать, и только сочувственное похлопывание Лейлы помогло ему не забывать делать вдох и выдох.       Они ехали довольно недолго. Когда же повозка остановилась, и их выпустили, глазам Мариуса предстал в свете завершающегося дня величавый Пантеон, на верхних ступенях которого между колоннами стоял в окружении свиты разодетый в прозрачные накидки Хуан Борджиа.       Отряд стражи провел рабов мимо него, заставляя подобострастно кланяться. - Лейла, радость очей моих, - сладко пропел Хуан, останавливая их и обращаясь к женщине, рядом с которой шел бледный Фабретти. - Ты хорошо знаешь, чего я жду от вас сегодня вечером. Вот этот юнец, - он указал толстым пальцем на Мариуса, - впервые будет находиться в столь почетном обществе. Будь лапочкой, отмой грязнулю и приготовь для гостей. Могу на тебя положиться? - Конечно, мой господин, - склонившись в поклоне, Лейла мельком взглянула на Фабретти, не повернувшего к кардиналу своего лица. - Если он будет противиться — не стесняйся, надень на него намордник. Думаю, так ему будет даже лучше. Уведите! - приказал Хуан страже и отвернулся к друзьям, продолжив улыбаться и смеяться их шуткам.       Как и было велено, Лейла и две другие женщины отмыли Фабретти, безвольно позволявшего делать с собой, что угодно. Подобно всем, его оставили нагим, повязав на бедра едва их прикрывавшую полупрозрачную белую ткань, волосы же оставили распущенными, мокрыми змеями распластавшимися по плечам, груди и спине.       По чьей-то грандиозной задумке все они должны были изображать невольничий рынок. Потому каждому на руки и ноги были надеты кандалы. Только по желанию хозяина праздника Фабретти достался ошейник с цепью, за который его и вывели, подобно редкому животному, в зал, где вовсю развлекалась толпа. Разодетая в легкие ткани знать возлежала среди блюд с яствами и кувшинов с вином на мягких ложах по всему великолепному залу под величественным куполом.       Казалось, весь Рим собрался здесь, и между телами яблоку было негде упасть. Они вели разговоры, смотрели на кривляющихся шутов, держащих фаллические фигуры на длинных шестах. В духоте различался тошнотворный запах вина и пота. Некоторые гости, отринув маски благочестия, предавались страсти, другие же наслаждались видом танцовщиц. Вдоль стен сплошным рядом, загораживая все входы и выходы, стояла стража, бесстрастно взирающая на пир. Как внутри, так и снаружи знать охраняло множество воинов, готовых пресечь любое незапланированное вмешательство в праздник.       Сильно толкнув, Фабретти заставили сесть к ногам восседавшего на небольшом подиуме в резном кресле Хуана Борджиа, передав тому в руки цепь от ошейника. Банкир дал сигнал — и началась долгожданная многими часть праздника — торги. За одного мужчину не дали и ста денаро, за Мигеля же заплатили двадцать флоринов, а Лейлу увели к группе праздных юнцов за пятнадцать золотых. - Что, ваше сиятельство, хорошо ли себя чувствуете? - издевательски спросил Борджиа, глядя на него сверху вниз. - Удобно ли? Я подумал, что в замке Святого Ангела Вам недостает развлечений. - Вы мерзкий, ничего не имеющий общего с церковью гнилой человечишка. Вы — падаль! - зло прошипел Фабретти, обернувшись и с ненавистью вглядевшись в раскрасневшееся от выпивки страшное лицо. Хуан улыбнулся, с силой дернув цепь, отчего ошейник больно врезался в шею Мариуса, а сам он ударился головой об угол деревянного подлокотника кресла. От удара в его глазах потемнело. - Дорогие мои гости! - поднявшись из кресла, банкир подтянул на себя цепь, заставляя Фабретти подползти к себе и задрать голову, морщась от боли. - Спешу вас порадовать очень редким экземпляром! Житель северных земель подобен резвому скакуну! Он сможет скакать на любом из вас так долго, как вы того захотите! Торги начинаются с десяти золотых! Ну? Кто больше?! - 20 золотых! - 30! - 45 флоринов!       Радуясь тому, как оживились одурманенные вином, властью и безнаказанностью гости, банкир подтянул графа к себе за ошейник, потрясывая, как псину, с каждым разом все туже затягивая его вокруг шеи. - Смотри! Смотри, подстилка ассассинская! Не захотел быть моей шлюхой — будешь их! И не думай, что я продам тебя лишь единожды. Ты принесешь мне столько прибыли, сколько унижения я получил от твоей дурацкой выходки! - Две сотни! - перекрывая весь гвалт, по залу пронесся твердый голос человека, говорившего с сильным французским акцентом. К Борджиа приближался мужчина, одетый в плотную ткань наподобие тех, что носили сенаторы древнего Рима. В его руке был кошель, который он готов был отдать непосредственно в руки продавца. Его лицо было смутно знакомо банкиру, но он не силился вспомнить, кто же это такой. - Две сотни? Вы уверены? - переспросил Хуан, мельком глянув на пленника у своих ног, который пытался отдышаться. - Вы продаете или насмехаетесь над нами? - спросил мужчина. Его взгляд не понравился банкиру, уж слишком он был уверенным, спокойным и оттого показался ему наглым, но против двух сотен золота за мальчишку он ничего не имел. - Только на одну ночь здесь, синьор, - уточнил банкир, поменяв цепь на кошель, и звучно возвестил толпе: - Продано!       Покупатель увел Мариуса с подиума, как только его освободили от оков по настойчивому требованию. Несмотря на то, что его ложе находилось в самом центре зала, в отличие от остальных оно было обособлено. Среди подушек у матрацев стояли те же, что и у других, блюда и кувшины, но мужчина отдыхал здесь один, будто брезговал обществом и чувствовал себя вынужденным присутствовать на пиршестве.       Как только Мариус немного пришел в себя, он смог разглядеть того, кто отдал за него невероятную сумму. Со смесью страха и удивления он узнал в нем генерала, командующего армией Людовика XII: моложавый темноволосый коротостриженный мужчина с прямым носом был светел и чист лицом, а взгляд его был серьезен и спокоен. Им удалось познакомиться на празднике, который Мариус давал в своем доме в честь победы французской короны над армией Сфорца после битвы при Новаре в прошлом году. - Луи де ла Тремуй? (2) - уточняюще и не веря своим глазам прошептал Фабретти. - Именно так, - кивнул генерал, устраиваясь на матраце и как бы невзначай оглядывая празднующих вокруг них. Он говорил на французском и попросил Мариуса изъясняться на нем же. - Я узнал Вас, синьор Фабретти. Но меня ошеломило Ваше присутствие здесь...в такой роли. Лягте рядом со мной - на нас смотрят, - протянув руку, он утянул графа к себе и помог ему расположиться. - Позвольте сказать, что я не предпочитаю мужчин женщинам, а потому прошу Вас удовлетворить исключительно мое любопытство.       Мариус едва не расплакался от чувства облегчения и коротко поведал генералу о том, как его пленили, инкриминируя преступление, которое он не совершал, и о том, что здесь он находится совсем не по своей воле. - Как низко пали нравы, - брезгливо отозвался француз. - Признаться, до этого момента я жалел, что оказался здесь даже в качестве гостя. Воистину пути Господни неисповедимы… Я бы хотел помочь Вам, но, боюсь, без своей армии я мало что могу. Как только я окажусь в Париже, я незамедлительно сообщу королю о недостойном поведении его союзника. - Вы и так помогли мне, Луи, хотя бы тем, что не дали другим здесь присутствующим надругаться надо мной. Если вы окажетесь в ближайшее время в Милане, обратитесь к Роберто Сальви в моем палаццо. Расскажите ему все, что знаете обо мне и упомяните о сумме, которую уплатили за меня, прибавив столько же. Роберто вернет вам деньги. - Благодарю, это будет не лишним. Но что делать с Вами? Я мог бы попытаться вывести Вас отсюда, но здесь чертовски много стражи. - Я знаю, и не хочу подвергать Вас опасности. Я думал и сам сбежать отсюда, но увидел, что это мне не по силам… Могу ли я просить Вас об одной услуге?       Мимо них прошли люди, смотрящие за гостями — все ли у них в порядке, всем ли довольны. Обо всем они докладывали самому Хуану Борджиа, и особенно о чем-то подозрительном. И пока они не обратили на них внимания, ла Тремуй повернулся на бок, загораживая собой Фабретти, и на всякий случай огладил его бедро, оставив руку там же. На непонимающий взгляд графа, он сделал едва заметный знак, указывая на людей, которых стоило убедить в том, что те хотели увидеть. Как только опасность разоблачения миновала, генерал продолжил: - Говорите. Я сделаю, что в моих силах. - Найдите любую голубятню близ острова на Тибре и оставьте там послание синьору Ромео Сфорца. Нет, он не родственник Лодовико...просто мой хороший знакомый. Укажите, что меня держат в замке Святого Ангела в одной из башен. И если у его отца будут возможность и силы, пусть поторопится с моим освобождением. Боюсь, что мне недолго осталось там быть. И честно говоря, мне всеми силами хотелось бы избежать виселицы. Луи, если же Вы друг мне, как и я — друг Вам и французской короне, молю не говорить ничего кардиналу Борджиа и его соратникам. В противном случае могут пострадать те, чьей гибели я не переживу. - Не беспокойтесь, граф. Борджиа — союзники короля, но не мои приятели. Признаюсь, что мне противно распутство, которое они себе позволяют. Тот праздник, который устраивали Вы в своем поместье, гораздо более соответствует рангам и статусам присутствующих, не оскорбляя их и даруя возможность приятно провести время.       Слушая его, Мариус осматривал стены зала Пантеона, скользя взглядом по их убранству все выше к изумительному по красоте куполу, в центре которого было застекленное круглое отверстие, из которого внутрь проникал вечерний свет и было видно алеющее закатом небо, на фоне которого Фабретти различил фигуру в черном одеянии с мерцающим нагрудным доспехом и заостренным капюшоном. Думая, что это всего лишь морок, граф поднял руку вверх, как будто желал ухватиться за видение, и будто оно было способно забрать его отсюда в тот же миг. Ла Тремуй перехватил его руку, заводя себе за спину — и видение исчезло: никакой фигуры не было, лишь облака мерно текли по кровавому небу. Мариус заплакал. Тихо и отчаянно, одновременно слыша, как генерал шепотом приказывает ему взять себя в руки.       В то же время его морок был вполне реален. С трудом взобравшись на купол Пантеона, Аудиторе осмотрелся и нашел застекленный просвет в центре. На крышах соседних зданий его сопровождали Ромео и еще трое юных ассассинов, которым было велено ждать и отслеживать пути отступления, а в случае необходимости — по сигналу - прийти мастеру на подмогу.       Оглядывая скопление людей внутри здания, Эцио не ожидал увидеть среди них Фабретти. С усиливающейся душевной дрожью он наблюдал за его продажей, совершая которую Хуан Борджиа расписался в своем смертном приговоре. Ассассин с бессильной тоской следил, как некто укладывает его Мариуса на подушки, заслоняя собой любимое белое тело от его жадного взгляда. Он так хотел схватить его протянутую руку, что не выдержал вида того, когда ее насильно опустили. Эцио чувствовал зов Фабретти, и ослепленный болью и гневом от недостижимости близкой цели, метался по куполу Пантеона в поисках пути спасения графа.       Как и заметил генерал, стражи было невероятно много. Даже с большой удачей, поддержкой ассассинов и при всем своем мастерстве Эцио не выстоял бы против маленькой армии. Ситуация выводила его из себя. От безуспешных попыток найти способ проникнуть внутрь, его отвлекли стук копыт и лошадиное ржание у лестницы при входе в здание.       Затаившись на крыше, Аудиторе видел, как черной тенью по ступеням взлетел Чезаре Борджиа в сопровождении своего верного спутника Корельи и нескольких солдат. Как только они скрылись из поля зрения, ассассин вернулся к просвету в куполе, с замиранием сердца наблюдая развернувшееся представление.       Обнажив свой меч, Чезаре приближался к банкиру. - Ты смел без спросу брать мое!       Хуан вскочил со своего места на подиуме, страшась гнева командующего. - Я...я только использовал его на благо! - заикаясь воскликнул он, пятясь от острейшего клинка, упирающегося своим концом в его грудь. - Разве я позволял тебе трогать МОЕГО пленника?! - орал Чезаре, слушая невнятные оправдания кардинальского своеволия. - Или мое имя для тебя уже ничего не значит?!       Эцио отвлекся от них, ища взглядом Мариуса, которого уже нашел Корелья и, накинув на него какое-то покрывало, выводил из зала.       Времени раздумывать не было. Атаковать вблизи воинов было смертельно опасно, поэтому Эцио решил преследовать свою цель, чтобы напасть в более выгодном месте или же вовсе избежать боя, но благополучно вывести Мариуса оттуда, где его держали, пусть и немного позже. Лишь бы узнать где, а остальное для Аудиторе не стало бы проблемой.       Микелетто посадил Мариуса на своего коня и в окружении отряда хорошо вооруженной личной стражи, они галопом рванули по пустым улицам Рима. Перебираясь с крыши на крышу, не замечая своего дыхания и всего вокруг, Аудиторе мчался вслед за ними. Но как бы быстр он ни был, а за лошадью не угонишься. Используя свой дар, он ориентировался на бледнеющее с каждой минутой багряно-золотистое свечение и, предполагая, куда они могут направляться, решил срезать путь, обогнув квартал с другой стороны. Но не прошло и нескольких секунд, как его настиг сигнал ассассинов — просьба помощи. Кроме него и Ромео с учениками в этом районе не должно было быть никого другого. Бой происходил совсем рядом, и Эцио на несколько секунд замешкался, но все же выбрал свой долг. Ему стало очевидно, что сын ослушался его приказа и решил проявить инициативу в угоду собственному честолюбию, не подумав о возможных трагичных последствиях.       С остервенением он влился в бой, отражая удары четверых противников и контратакуя так, чтобы защитить своих птенцов. - Прочь! - успел он приказать трем ассассинам в ученическом облачении. Используя дымовую завесу, они скрылись, оставив Эцио и Ромео сражаться с профессиональными воинами, мастерство которых было на должном уровне. Иных Борджиа не брали в личную охрану.       Улицу заполнили лязг металла, крики, хрипы, и снова лязг. Расправившись с тремя и получив при этом два ранения, Аудиторе увидел, как двое тяжеловесов, с ног до головы укутанные в доспехи, теснят Ромео, и на помощь им из переулка мчится подмога.       Пробив голову последнего противника скрытыми клинками, Эцио успел добежать и, в прыжке, попасть клинком в узкую щель сочленения доспеха, протыкая шею одного из тяжеловесов, целившегося острием алебарды в бок Ромео. Со вторым сын справился бы сам, но сзади к нему уже добежали воины подмоги. Аудиторе ничего не оставалось, кроме как извернуться, вставая за спиной сына, подставляя под удар свое плечо, а обезоружив напавшего, продолжить бой, чувствуя, как плечо ноет резкой болью, и ткань под пробитым наплечником быстро пропитывается кровью. Прошло еще несколько тяжелых минут боя. Когда последний враг пал, Ромео, утирая разбитый нос, обернулся к отцу, с тяжелым сердцем произнеся: - Спасибо.       Но Эцио не хотел слышать благодарности. Схватив сына за грудки, он приподнял его над землей и впечатал спиной в стену дома. - Почему вы вступили в бой?! Я приказал ждать! - Я видел Мариуса и хотел освободить его, пока была возможность! - удерживаясь за руки отца, Ромео упирался и скользил пятками по гладкой поверхности стены. - Из-за тебя я упустил его! - сорвав голос, рявкнул Эцио, ударив сыном о стену и отшвырнув его на землю. Тело болело, но еще хуже было ему от того, что он больше не видел следов золотистого свечения, указывающих на то, где искать Фабретти. Ромео осторожно поднялся, не желая чувствовать на себе гнев отца. Он понимал, как виноват, и оттого был зол. - Прости. Я исправлю… - Не лезь! Я сам найду его. И сам же верну. - Отец, я понимаю, что подвел. Мастер, позволь исправить свою ошибку, - встав перед главой Братства на колено, Ромео опустил голову. Аудиторе помолчал, унимая ярость, пеленой застилающей взор. Обнажив меч, он приблизился к молодому ассассину и в шаге от него замер. - Ты понимаешь, что не только позволил потерять цель, но поставил под удар новичков, своих братьев. Ты подвел меня, посмев ослушаться приказа. На кого мне полагаться, если я не могу верить даже собственному сыну?! - он коснулся острием меча щеки сына, но не раня его. - Встань, Ромео Аудиторе-Сфорца. Ты сделал себя сам, и в этом есть моя вина. Но ты — мой сын. Единственный, в ком течет моя кровь. Потому я смею надеяться, что ты изменишься: перестанешь поддаваться эмоциям и действовать безрассудно, перестанешь ставить под сомнение мое слово и подрывать мою репутацию в глазах наших братьев. Только в этом случае, Ромео, я смогу считать тебя равным себе, - убрав меч, он встал к нему почти вплотную и сжал пальцами плечо, говоря уже спокойно и тихо. - Я не вечен. Кто останется вместо меня, если не мой сын? - Я все понял. - Ромео не мог смотреть в глаза отцу, но наблюдал, как мокрые пятна крови расползаются по его черному одеянию. - Ты ранен, - Ромео хотел поддержать Эцио, но тот отстранился. - Я справлюсь. Ступай в убежище. Меня еще ждут дела. Не спорь, - вымученно улыбнувшись одними уголками губ, Эцио коснулся ладонью щеки Ромео и, развернувшись, ушел в сгустившуюся темноту подворотен. Примечания: 1) Дионисии — это офигительные праздники в честь окончания сбора винограда, сопровождавшиеся всякими вакханалиями. В эпоху Возрождения все было достаточно скромно по сравнению с античной эпохой, но во все времена на празднике царили разврат и жестокость. 2) Луи II де ла Тремуй — красавчик. Реальный исторический персонаж. Гляньте страничку в Википедии — там все есть. И портрет даже есть. Честное слово — красавчик.