Плиту посолил,капусте позвонил, маму выключил...

- Хорошо на улице. Подсохло. - Угу. В отличие от многих ни сырость, ни грязь Яна особо не волновали. Даже наоборот, идти, выискивая самый оптимальный путь, становилось как-то интереснее. Однако сейчас не хотелось делать даже лишний шаг. - У нас сегодня... Замереть на узком бордюре, брезгливо вглядываясь в серо-черную жижу, которая покрывала бывшую сочно-зеленой траву. - Опять малышня в футбол гоняла. - Ноги поотрывать. Для этого площадка есть. - Там же грязно. Тем более мамашки против. - Блять, февраль на дворе, какой вообще нахуй футбол!? Третья сигарета подряд. Третья тонкая никотиновая дрянь, которая совершенно не спасает от ненормальной, удушающей тяжести в груди. - Чет ты злой сегодня. - А то. Смешок. Улыбка. Где ты был вчера, когда бессонная ночь с ухмылкой сдавливала виски, ломая череп. Почему не пришел во вторник, ведь до зубного скрежета, до искусанных в кровь губ, до слез в уголках глаз ждали. Понедельник. Вторник. Среда. Но ты выбрал именно четверг. Когда нервы просят пощады, голова покоя, а глаза – отдыха. Когда завтра ожидают с распростертыми объятиями куча хлопот. Когда... - Хочешь, я завтра приду? - Хочу... А внутри тихо. Никаких радостных замираний. Никакого предвкушения. Пусто. Безразлично. Солнце – больной глаз с бельмом. Слепо смотрит на мальчишку, хмурит облака-брови. То ли корит за что, то ли разглядеть пытается. А может, и не на него смотрит вовсе. Тусклый мир вокруг. В нем тусклые люди. Они хорошие. Они молчат. Их будто и нет вовсе. Виктор все говорит, говорит, говорит. О том, что в мире все хуже некуда. О том, что одногруппники вконец одурели. О том, что родители тупеют с каждым днем все больше. А Ян кивает изредка, да выпускает из приоткрытых губ сгустки дыма, который был практически неотличим от полупрозрачного пара. Ян улыбался, глядя поверх очков на редких прохожих. Он слушал бесцветный парк. - Не лапай меня. - Хех... - Вик. - Ой, да лааадно... - Хватит, я сказал! Длинные пальцы лишь замедлили скольжение, противно скребя по коже и собирая растянутую футболку в гармошку чуть пониже ворота. - Дырку протрешь во мне. Снова смешок. Этот ненавистный, мерзкий, истерический смешок. Жарко. Влажные холодные ладони пролезли под майку. Душно. Дрожащие пальцы рывками огладили грудь. Противно. Ян лишь поджал губы, чувствуя как сосок будто клешнями сжали два пальца – большой и средний. Больно. И очень глупо. Это больше похоже на издевку, нежели на ласку. Смешки Вика, раздающиеся где-то над головой, начинали раздражать. - Я вроде попросил. - Если бы тебе это не нравилось, ты б уже давно что-то предпринял. Замереть. Прислушаться. Успокоиться. Будто в замедленном режиме коснуться своими руками чужих ладоней. Даже сквозь ткань майки чувствуется исходящий от них холод. - Ян! - Иду! С каким-то абсурдным облегчением вывернуться из цепких объятий. Споткнуться о собственные тапочки, нелепо взмахнув руками. Фыркнуть на собственную неуклюжесть и как есть – босиком, с вздернутой вверх майкой, – выскочить в длинный коридор. - Мам?... - Солнышко, а как мне убрать группу ненужную? Не так давно родители чуть поднатужились и приобрели второй ноутбук на семью (за свой пускать кого-либо Ян отказывался категорически), вот мать и осваивала дебри всемирной сети. Давалось ей это с величайшим трудом… - Уже уходишь? - Нет, курить хочу. Давай выйдем? Курево. Чай. Болтовня. Это уже не стабильность, а однообразие. Будто любимый трек, который слишком часто слушаешь. Скрашивает дорогу, все так же любим, но где-то глубоко чувствуешь, как звякнул тревожный колокольчик. Значит нужно переходить на новый альбом. Иначе эта мелодия станет ненавистной. До тошноты.