NeOs

      Акина покинула двух весьма странных подруг в глубоком унынии. С одной стороны она очень хотела, чтобы за ней пошли, чтобы её упрашивали остаться. Она очень любила тешить своё тщеславие, чувствовать себя нужной и значимой, однако Юкико не слишком баловала её своей преданностью. То недолгое время, которое Юкико проводила дома, она посвящала фильмам, книгам, одногруппникам и четверым своим кавалерам. Акине были неинтересны те фильмы и книги, что смотрела и читала Юкико. Она предпочитала пересматривать любимые произведения кинематографа, перечитывать старые книги, пускай уже и помнила их наизусть… Иными словами, Юкико не ошиблась, вежливо обвинив Акину в ограниченности взглядов.       Акина проглотила ком обиды, добравшись до станции метро. За ней так никто и не бросился вдогонку, а она пыталась себя убедить в том, что компания двух лесбиянок ей отвратительна. Впрочем, Изанами казалась весьма интеллигентной и властной женщиной, и внутренне Акина одобряла выбор Юкико… НЕТ! Слишком подрывные мысли лезут в её голову! Гомосексуальная любовь отвратительнее каннибализма!       Глубоко вздохнув, Акина стала вспоминать своё свидание вслепую, обернувшееся катастрофой. В принципе, в её скромной жизни происходило так мало событий, что больше припомнить ей было нечего. Разве что сегодняшнюю вылазку с Юкико, о которой ей не терпелось забыть…       Комацу Хидеаки. Акина глухо вздохнула, вспоминая скромного молодого человека, с которым осталась наедине, заодно воскрешая в памяти облик своего будущего мужа. Ничего не выходило. Все мысли Акины сводились к ней самой и к её напрасной вспыльчивости. Юкико не так часто о чём-то просит, и в итоге предпочла Акине какую-то там Изанами. Акина — хорошая! Акина лучше кого-либо ещё! Она невинна, непорочна, почему же Юкико не тянется к ней?!       Думать о том, что Юкико не делала Акине зла, и что Акина сама виновата в своём одиночестве, девушка не спешила. В чём она может быть виновата? Да ни в чём! Она лучшая, просто никто не хочет этого признавать.       И пока Юкико с интересом слушала рассказы Изанами, Акина мрачной тучей добиралась до дома. Повернуть назад ей не позволяла гордость, да и она сама в какой-то степени была рада вновь оказаться в общежитии, в тех четырёх стенах, в которые давно пустила корни. Ей не хотелось ничего учить, не хотелось ничем заниматься. Хотелось полежать и поспать примерно часов двенадцать, а после проснуться на пять минут, изобразить перед Юкико смертельную усталость и вновь лечь спать. Она думала, что выглядит очаровательной в своей утомлённости, однако у полной энергии Юкико Акина вызывала лишь раздражение.       Или не возвращаться домой? Следовать пути Юкико: читать, гулять и не знать покоя?.. Нет. Бред какой-то. Таким могут заниматься только совершенно безответственные люди.       И всё-таки Акина не могла не показать степени своей обиды. Ей хотелось хоть как-то отомстить. К сожалению, скудное воображение не выдавало ничего лучше, кроме как игнорировать Юкико, задирать нос при ней и самодовольно молчать. Акина толком не знала, за что устраивает Юкико такую смертную кару, но устроить её была обязана. Ей хотелось, чтобы ей завидовали, но завидовала она сама, ей хотелось быть нужной и любимой, но была слишком жадной, чтобы отдавать любовь в ответ, она казалась себе сильной, величавой и очаровательной, но в глазах своей соседки по комнате она выглядела высокомерной принцессой, ждущей в замке принца. Даже сила королевы не могла пробраться в сердце Акины сквозь устойчивый барьер гордыни.       Может быть, позвонить своему будущему мужу? Ни в коем случае! Девушка не должна идти первой навстречу и интересоваться избранником! С другой стороны, Юкико часто кому-то пишет… Но Юкико порочна, омерзительна и не обращает внимания на Акину. Акина не хотела понимать, да и не смогла бы принять это знание, что, пережив мрачную грусть, Юкико научилась радоваться мелочам и ценить всё, что её окружает. Между ними разница в возрасте была куда больше двух лет. Юкико была молодой женщиной, Акина — престарелой старой девой с покрытым пылью сердцем, окружение которой и не заметило бы её смерти.       Акина вошла в желанные четыре стены без радости. Бросила безрадостный взгляд на свой стол, на котором валялись обёртки от шоколада и конфет, банки из-под газировки, коробок пиццы… Строгая семья запрещала девушке баловаться вредной пищей, так что сейчас Акина наслаждалась дарами фаст-фуда и начинала стремительно набирать вес. Её постель была смята, её тетради валялись на полу, а на учебниках показался тонкий слой пыли. Стол Юкико был уставлен книгами, на её кровати были книги и даже на подоконнике. Это был книжный алтарь, в котором царил незримый книжный бог и преобладал дух упорядоченности, строгости. Все книги были расставлены по цвету обложек и алфавиту, из учебников торчали закладки, на обложках тетрадей красовались милые рисунки. На одной половине царил дух вечного и нерушимого знания, на другой — усталости, затхлости, невежества.       Акина не замечала этого контраста. Она считала себя идеальной, а попытки Юкико к саморазвитию бесполезными. Акина учится на престижном медицинском факультете, она не жалкий математик-гуманитарий!       Акина свысока посмотрела на прочитанные Юкико книги. Моримура Сэйити, Кузьмин Сергей, Адольф… Гитлер. Акина протянула руку к алой, точно кровь, точно волосы Юкико, точно пламя в день её свидания вслепую, обложке Майн Кампф. Этих книг раньше не было. От скуки Акина порой читала названия на обложках книг Юкико и запомнила их куда лучше, чем строение позвоночника. Майн Кампф. Акину пугала эта книга. Она вызывала в ней новое чувство, а всё новое Акину отталкивало. Эта книга требовала, чтобы её прочитали, кричала об этом, как делала это в недалёкие времена Второй Мировой. Имя фюрера на обложке до сих пор было вероломным, вызывало трепет, давило. Акина испытывала ужас, смешанный с восхищением. Чувствовала отвращение и эротическое возбуждение от насилия. Она хотела бы быть вторым Гитлером, хотела бы стать вторым Нероном, вторым Калигулой, вторым Цепешем… Ей хотелось быть кем-то значимым, кем-то могущественным, и, обиженная, полная злобы, невежества и гнева, Акина желала лишь безграничной власти. И тогда не только Юкико будет смотреть на неё снизу вверх, тогда весь мир будет выкидывать руку вперёд и вверх, выкрикивая почтительное «Хайль».       Акина очень любила себя, очень жалела и очень гордилась собой. Она была горда любовью к себе, горда своими эгоцентричными мыслями. И эта любовь, это желание повелевать были такими сильными после недавней обиды, что наполняли холодом презрения всё тело девушки. Стол с грохотом провалился в пол, ножки кроватей с жалобным скрипом рухнули под тяжестью воздуха, деревянные шкафы с одеждой, затрещав, покосились и рухнули у ног Акины. Она смотрела на творившийся вокруг неё хаос, не понимая, что происходит. Перед глазами была тьма, пустота, и холодок тщеславия где-то в глубине сердца. Сердце билось так медленно, что кровь от ужаса стыла в жилах, Акина словно умерла, чтобы вновь возродиться в прочной оболочке из тяжёлого осмия.       Сила вырывалась из рук со светом, с презрением, со стоном нежной любви к себе. Окна взорвались от ужасного давления, стены загудели, но сейсмоустойчивое здание пока что было способно выдержать силу четвёртой королевы. Она сама не заметила, как прошла инициацию. Будто моргнула, и уже у неё появилась возможность быть выше Юкико, знание, как унизить ту, которой она страшно завидовала. Завидовала её смелости, её беззастенчивости, её женственности, её уму. Юкико не делала ей зла, она просто… она просто существует. Акина боялась сама себе признать, что кто-то на Земле может быть лучше её.       Она разрушала. Громила любимую комнату, рвала обои со стен, превращала мебель в труху, а одежду Юкико — в тряпки. Она хотела, чтобы этот человек преклонялся ей, боялся её, завидовал ей. Она хотела причинить ей боль, унизить, расстроить, разгневать. Она воскрешала в памяти хамоватую ухмылку Юкико, бередя тлеющие угли своей пустой обиды. Она была полна такой чёрной зависти, что к её горлу подступала желчь. Она не просто хотела унизить Юкико, она хотела видеть её, стоящую на коленях, целующую её руки, насильно прижатую губами к промежности.       Ей не хватило совести уничтожить книги. Она смотрела на раскрытые страницы с сожалением. Она завидовала, что их прочёл человек, которого она так ненавидит, а у самой Акины на чтение не оставалось времени!       Она чувствовала тяжёлое, незримое давление Дамоклова Меча над своей головой. Чёрное лезвие, чёрное, как мысли Акины об абсолютном превосходстве и доминировании. Она чувствовала себя достойной свалившейся на неё с неба власти, чувствовала, что способна стать великой королевой, могущественной среди всех, главной, лучшей.       Сигнал аварийной тревоги в общежитии нарушил гармонию сердца Акины. Звук был таким душераздирающе громким, что глушил даже мысли девушки, помешал ей испытать садистское удовлетворение от причинённых ею увечий другим людям.

***

      Помня о том, как сказался на картинной галерее совместный призыв Дамокловых Мечей, Юкико заставила Микото отправиться подальше от жилой местности. Уговоры не обошлись без лишних эмоций. Микото был не из тех людей, кто думает о чужом благополучии и решает вопросы миролюбиво, он не видел ничего плохого в том, чтобы превратить центр города в руины, сжечь его, наслаждаться разрушением.       — Если нам дана сила, зачем её скрывать? — недоумевал он, склонившись над Юкико и получив толчок от неё в грудь. — К тому же… ты наконец-то признаёшь, что теперь ты моя королева.       Юкико, сжимая в руках билеты на поезд, искала по картам в телефоне подходящее место, старательно запоминала путь, и не нашла ничего лучше местечка в пригороде. Туда парень и девушка, собственно, и направлялись, никого не предупредив, без денег и совсем налегке. Юкико хотела было дозвониться до Акины, сказать ей, что ночевать она не вернётся, но передумала. От этой надменной принцессы не стоит ждать ничего, кроме самодовольного «фи». Тем более, если сказать этой выскочке, кичащейся своей девственностью, что Юкико будет невесть где с якудзой, она придумает себе невесть что и будет исходить желчью от того факта, что у кого-то ночью, возможно, был секс. На ночь парень с девушкой решили остаться в недорогом отеле.       — Если я буду это отрицать, мои способности не позеленеют, — хмурилась Юкико, стесняясь поднять на Микото взгляд. — Да и прекрати называть меня своей! Я красная…       Суо заулыбался, не сводя взгляда с девушки.       — Я заметил.       Юкико зарылась носом в воротник куртки, пряча пылающее от стыда лицо. До самого прибытия поезда и посадки в вагоны они молчали, и от этого молчания нервничали оба. Юкико чувствовала себя неуютно и прятала дрожащие руки в карманы, Микото без конца курил и протяжно вздыхал. Он не был особенно разговорчивым, но сейчас не мог себя сдержать. Юкико же оставалась немногословной.       — Ты так и не ответила, — начал Микото, сидя в вагоне на мягком сиденье напротив Юкико. Ранние розово-золотые сумерки опускались на город, лучи заходящего солнца отражались в красных волосах Юкико, касались её лица. — Почему ты прячешь силу?       Она с секунду смотрела в янтарные глаза своего короля, прежде чем отвести взгляд. Ему Юкико не хотела лгать.       — Потому что она… разрушает, — она опустила взгляд на свои руки. — Не только всё вокруг, но и изнутри. Убивает всё человеческое, возводит нас в статус королей, демонов… монстров. Как бы мы ни старались для других людей, на нас будут смотреть с завистью, затравленным страхом, ненавистью. Будем уничтожать их — нам будут мстить. Какой бы путь ни существовал у этого могущества, оно всё равно требует слишком большую цену. Мы злодеи-неудачники и супергерои, которые никому не нужны.       Микото не сводил взгляда с напряжённых рук Юкико, стиснутых в кулаки. Он опустил на них свои тёплые ладони, сжал бледные, похолодевшие пальцы. До этого он не понимал, зачем вообще нужна Юкико, такая иная и отличная от него, такому могущественному королю, каким был он. Юкико в простых словах выразила то, от чего у Микото давно щемило сердце, её тревожили те же мысли, те же страхи, и у неё так же было тягостно на душе от осознания собственного могущества. Не важно, как могущественен был Микото, у него не хватало духу признаться самому себе в своих слабостях, и сейчас часть его душевной боли разделяла с ним и забирала себе Юкико. До чего же было приятно чувствовать тепло её рук, видеть живой блеск надежды в глазах, слушать её голос, такой спасительный и ласковый. Юкико нужна ему не как дополнительный источник силы, его королева — это нечто большее, нечто более значимое и нужное, нежели безграничное могущество.       — Микото, — негромко произнесла Юкико. — Мы ведь не монстры, да? Мы… всё ещё люди?       — Мы чудовища, — он протянул руку к лицу девушки, погладил её по щеке, стянул очки. — Но… люди всегда были чудовищами. В особенности по отношению друг к другу.       — И самим себе, — завершила его невысказанную мысль Юкико, вглядываясь в лицо Микото, щурясь. — Я не хочу никому зла, Микото…       — Я тоже, — он тепло улыбнулся. — Особенно тебе.       Воцарилось молчание. Юкико вновь побледнела, услышав в грубом голосе своего короля нотки нежности и заботы. Микото держал в руках её очки, не зная, зачем вообще стянул их и как теперь вернуть. Он просто хотел что-то получить от Юкико без её спроса, что-то более значимое и интимное, и этим чем-то были вовсе не её очки.       — Юкико… не ходи больше в золотой клан.       — Но они помогают мне.       — Они могут причинить тебе вред, — напирал Суо. — Ты… не так давно стала королевой, а я в этом деле уже много лет.       Глядя на очки Юкико, Микото нервничал настолько, что его разговорчивость и смущение заметили бы даже самые твердолобые индивиды. Он вздрагивал, хотя обычно вёл себя, как большой, рыжий, ленивый кот, он не мог ни на чём сфокусировать взгляд, и даже же за здравые мысли ему с большим трудом удавалось цепляться. Он не помнил, когда в последний раз испытывал подобные чувства, да и испытывал ли их вообще. Прищуренные близорукие глаза Юкико казались ему подтверждением её полной беспомощности, двумя мутными омутами, полными печали, задумчивости, жизненного блеска.       — Может быть, ты и опытный король, — продолжала упрямиться Юкико. — Но несговорчивый. А я не хочу ни с кем воевать.       — Ты не хочешь, но не они.       — А чем они отличаются от меня? — вздохнула девушка. — Такие же люди, которые боятся совершить ошибку, потому что своей неосторожностью могут лишить кого-то жизни. Разве ты не боишься того же, Микото?       Суо понимал, что именно сейчас он боялся не самого себя, а своей королевы. Она вторгалась в его сердце, вскрывала острым лезвием ласковых слов старые раны, оставалась неприступной и спокойной, когда перед её лицом разверзалась буря. Да, определённо, такой проницательной женщины боятся все мужчины, но ещё больше они боятся её потерять.       Он молчал, она смотрела вдаль на мутный, мелькающий за окном пейзаж. Мыслями Юкико была далеко.       — Юкико, — решился спросить он, не способный контролировать свои чувства. — Ты и правда влюблена?       Она дёрнулась на месте, побледнела, раздражённо забрала свои очки.       — К чему такие вопросы?       — Почему ты не признаешься?       Она отвела взгляд в сторону, сжала руки в кулаки.       — Потому что не вижу взаимности, — её голос впервые дрогнул от волнения. — А, если признаюсь… ко мне потеряют интерес, — она задыхалась от волнения, в глазах был лихорадочный блеск. Микото, не будучи чутким эмпатом, вновь почувствовал между собой и своей королевой ту самую злосчастную тень другого человека из прошлого. Человека-тайны, имя и личность которого Юкико похоронила в своём сердце, но его образ не оставит её в покое никогда. Юкико бежит от него, бежит от прошлого, бежит от боли, но это горе давно минувших дней, эта неполноценность всегда покоятся где-то в мрачных недрах её души. — Думаешь, я не знаю, Микото?..       Слова срывались с губ против её воли, и впервые за долгое время Микото увидел в этих льдисто-голубых глазах томившуюся в сердце, перебродившую, сгнившую боль. Мысли путались, Юкико требовалось время, чтобы успокоиться. Никто не знал, сколько в ней живёт зла и ненависти, никто даже не подозревал о том, насколько тёмным может быть этот красный цвет, и давать могущество такому ничтожеству, каким была она, Юкико считала непозволительным.       — Мужчины не умеют любить, — произнесла, выдохнув, Юкико. — Я лучше перетерплю и не буду разочарована…       Ей не понравился тот печальный, вдумчивый взгляд, которым смотрел на неё Микото.       — Умеем.       — Конечно, — в улыбке Юкико было сплошное коварство, саркастичность. — Микото, я уже давно не девочка, чтобы верить в сказки.       — И всё же… прекрати видеть в каждом мужчине того мудака, который разбил тебе сердце.       Она затаила дыхание и подняла взгляд к потолку, не позволяя слезам пролиться.       — О, ты считаешь, что я настолько ограничена, чтобы зацикливаться на одном человеке на всю оставшуюся жизнь? — она прикрывалась щитом из раздражения и злобы. — Я свободна от стереотипов. Но… есть вещи, в которые я не верю, и одна из этих вещей — любовь.       Микото приблизился, хищнически ухмыляясь, глядя ей в глаза с чувством знакомого ей голода, Юкико вжалась в спинку сидения.       — Я покажу тебе её.       Юкико сгорала от стыда, чувствуя тепло тела Микото, жар его дыхания. Её сердце от подобной смелости и решительности пропустило удар. Их губы были совсем близко. Она хотела отстранить его, но парень, крепко сжав её запястья, прижал их к спинке сидения. Ему нравилось видеть её смущённой, беззащитной, искренней… своей, нравилось чувствовать аромат крепких духов, нравилось ощущать мягкость кожи. Он жалел лишь об одном — о том, что она его совершенно не интересует. Совершенно. Губами он ласково коснулся её щеки.       — Ты целовалась раньше?       — Да, — слабо выдохнула Юкико, дрожа от волнения.       — А что насчёт других подробностей? — улыбнулся он и легонько коснулся губами её шеи. Юкико, ощутив жаркое прикосновение губ, вздрогнула.       — Каких? — прошептала Юкико, ёрзая, пытаясь отстраниться. — Иди к чёрту, извращенец.       — Не болтай, — заулыбался Микото, глядя на пылающее от стыда лицо своей королевы снизу вверх, прижимаясь к её мягкому телу своим. — Ну же. Ответь мне.       И, чтобы Юкико решалась быстрее ответить на сокровенный вопрос, Микото несильно прикусил кожу шеи.       — Девственница я, извращенец! — дёрнувшись, собравшись с силами, она от души пнула красного короля ногой. — Кобель! Идиот! Насильник!       Её отчаяние, превращавшееся в истерику, подействовало на Микото. Он выпустил из захвата её руки и ласково обнял Юкико, прижав её к своей груди. Она дрожала. Дрожала от стыда, испуга, желания. Она была уже взрослой женщиной, и неудивительно, что её возбуждали прикосновения, слова, наглый флирт красивого мужчины.       — Не шуми, — улыбался парень. Кулаками Юкико ударила его по плечам. — Но я не это хотел спросить.       Он хищнически ухмылялся, физически чувствуя на себе гнев Юкико. Он спровоцировал её признаться в сокровенной вещи, заставил её вспылить, а теперь попросту издевался. Королева нравилась королю, но больше всего она нравилась ему искренней, настоящей, а не прячущейся за маской надменности и сарказма.       Юкико с несвойственной ей силой толкнула Микото, вырвалась из его объятий. Спасаясь от стыда, она зажмурилась, зажала руками уши и рванула в соседний вагон, громко стуча по полу низкими каблуками. Красные волосы растрепались и с каждым шагом развевались, словно невестина фата, на руках гремели металлические браслеты, в кармане вибрировал телефон. Какой она была красивой в этот момент собственного фиаско. Микото провожал её взглядом, всё ещё чувствуя жар её тела и слабую боль от ударов. Солнце за окном село, прохладный вечер сменился ночью, а поезд с красными королём и королевой на бешеной скорости стремился вдаль.       Юкико требовалось время, чтобы успокоиться и унять дрожь во всём теле. Чувство стыда не позволяло ей как следует испугаться, да и к тому же она так привыкла к Микото, как к диковатому, но доброму парню, что даже испытывала к нему хлипкое доверие. Она не думала, что он ей навредит, скорее, будет наоборот, стоит ей призвать в небо Дамоклов Меч. Раньше она воспринимала Микото, как навязанную ей работу, сейчас же он вдруг стал для неё мужчиной, причём, слишком смелым мужчиной. Она коснулась пальцами шеи, места, где парой минут раньше были губы Микото, и от стыда ей казалось, будто на коже остался ожог.       Юкико пряталась от Микото среди людей, ошибочно полагая, что на виду у всех король не будет с ней заигрывать. Она знала, что предложение отправиться с ночёвкой за город Микото расценит как приглашение в постель, но надеялась, что он всё же будет более благоразумен.       Закрыв лицо руками, Юкико разместилась в дальнем конце вагона. Её телефон звонил не переставая, и, чувствуя, что одиночество только больше её запугает, девушка решила проверить, кому она так необходима. Номер был незнакомым.       — Твоя отвратная подружка всё-таки нацепила корону, Дамоклов Меч и стала делать вид, что ей идёт синий цвет, — послышался из динамиков спокойный голос Мияты Изанами. — Разнесла в пух и прах вашу комнатку, отправила на тот свет пару студентов. Ты в порядке? Тебя не задела эта истеричка?       Юкико молчала всего мгновение, обдумывая сказанное.       — Я за городом… подожди, Мията-сан. Что случилось? Как это произошло?       — Тебе ли не знать, котик, как становятся королевами? — Изанами вздохнула, давя в себе насмешливый тон. — Мой король велел своим людям присматривать за твоими подданными. Подозреваю, эта стерва будет рада сорвать на них злость.       — Почему? — удивлённо просипела Юкико.       — Маленькая злая жертва Акина Симидзу была уверена, что в её надменной персонке нуждается хоть одна живая душа, — саркастично говорила Изанами. — Думаю, королевой она стала от злости.       Красная королева поражалась этой проницательности.       — Мията-сан, ты защищаешь моих людей, — тяжело вздохнула Юкико. — Но… почему?       — Мы хотим одного и того же, Юкико-тян, — отвечала зелёная королева. — Если не мира, то хотя бы отсутствия войны. Наши короли слишком тщеславны, чтобы начать действовать в правильном направлении.       — Спасибо тебе.       — И ещё, — Изанами закурила. — Подумай-ка о новом месте жительства. Я, конечно, не против приютить тебя у себя, но как к этому отнесётся твой клан?       — Моя комната…       — Уничтожена. Уцелевшие вещи у меня, но здесь только книги. Ни одежды, ни мебели. Как приедешь, я скажу, куда тебе обратиться за компенсацией материального ущерба.       — Спасибо.       — Выбирай себе союзников правильно, котёнок, и не ведись на обещания, грустные глазки и деланное дружелюбие.       Юкико убрала телефон в карман куртки. Внезапно на неё навалились такие отчаяние и тоска, которые долго не могли добраться до цели сквозь толщу ветрености и сарказма. Юкико закрыла лицо руками. Её сокровища: её небрежные рисунки карандашом, её книги, подарки мамы, открытки и письма того человека, что однажды разбил ей сердце. Изанами поможет возместить ущерб, но кто вернёт то, что было по-настоящему ценно? Кто вернёт тот маленький мир детства и наивности, который Юкико берегла из жалости? Горькие слёзы проступили сквозь пальцы. Повторное поступление в университет, новые знакомства, становление королевой и страх превратиться в чудовище — всё это навалилось на Юкико в один миг и решило окончательно раздавить её. Красный цвет не выбирает мягкотелых или робких людей. Юкико чувствовала непреодолимую тягу к разрушению, сгорала от желания дать своей ярости физическое воплощение, и всякий раз сдерживала себя. Что толку от её ненависти к самой себе? Что толку от чужих страданий, если они не исцелят зудящих шрамов на сердце?       — Юкико, — услышала она голос своего короля. — Это я тебя так… обидел?..       Юкико поспешила утереть слёзы пальцами. Глубоко вдохнула, чтобы голос не дрожал.       — Акина стала синей королей, — всхлипнула она. — Ты хотел, чтобы я обходила стороной синий клан? Твоё желание исполнилось.       — Если тебе так хочется там быть, — вздохнул Микото, садясь рядом. — То будь. Только не плачь.       Юкико задрожала, зажала рот рукой и часто заморгала, не позволяя слезам пролиться. Микото второй раз видел её слёзы, и уже второй раз чувствовал желание вмешаться в эту трагедию.       — Она разгромила нашу комнату, — дрогнувшим голосом произнесла Юкико. — Мои книги. Мои записи…       Микото перевёл на неё взгляд.       — Восстановим.       — Подарки мамы.       — Главное, ты не пострадала.       — Письма от… — она сжала губы в линию, закрыв глаза. Слёзы предательски скатились по щекам.       Крепко сжав плечи Юкико, Микото прижался губами к её сомкнутым губам, прильнул к её дрожащему от спазмов рыданий телу. Её хрупкость, её беззащитность и проявившаяся слабость вызывали в нём незнакомый прилив нежности, теплоты, желания защитить от любого проявления зла. И сейчас, касаясь этих тёплых губ, Микото сам себе клялся не становиться причиной слёз Юкико, не становиться её болью и её мучением, быть тем, кого она в тайне ждала и в ком нуждалась. Он хотел её, хотел её без остатка, и проявленная слабость послужила ему сигналом к действию. Он не мог выразить своих чувств словами, был слишком немногословен для этого, но зато всегда был готов к действию. Юкико тяжело дышала, её сердце билось так сильно, что казалось, будто Микото должен был слышать его стук, лицо горело от смущения. Её губы раскрылись под его напором, и когда их языки соприкоснулись, Юкико показалось, что от волнения она потеряет сознание. Пальцами Микото зарылся в её волосы, опустил ладонь на затылок, отрезая Юкико пути к отступлению. Он целовал долго, требовательно, всё сильнее прижимаясь к желанным губам девушки, лаская её язык своим. Как же давно он не целовался вот так, по-настоящему, вкладывая всё своё чувство в поцелуй, желая стать одним целым со своей возлюбленной.       — М-м-м, — протестующее промычала Юкико, сжав футболку на груди Микото. Он прервал поцелуй, ехидно улыбаясь, и девушка отвела взгляд, боясь смотреть в глаза парня, боясь, что он увидит, как ей на самом деле нравится происходящее. Их дыхание было тяжёлым, жарким.       — Письма от того, кто мешает тебе любить? — проведя ладонью по лицу Юкико, Микото заставил её посмотреть себе в глаза. — Кто он? Я сожгу его.       — Его… больше нет, — Юкико стыдливо потупилась. — По крайней мере, для меня. Но я… я хотела бы всегда помнить о том, как красиво умеют лгать мужчины.       Микото улыбался, умиляясь таким бесхитростным умозаключениям. Аромат духов Юкико кружил голову, тепло её тела манило и хотелось целоваться, целоваться, целоваться… Ладонью он провёл по её колену, по бедру вверх, вновь заключая хрупкую королеву в свои сильные объятия.       — М-Микото! — непривычно робко воскликнула она. — П-подожди!       — Зачем?       — Тут люди!       — Им придётся выйти.       — Это слишком… грубо.       — Ну и что? — губами он коснулся пылающей от стыда щеки. — Сейчас я хочу лишь одного. И я сожгу любого, кто нам помешает.