Карусель

      Последнее, что помнила Аня — как она попросила Машу сходить в аптеку за лекарствами, а сама легла спать. В тот день после прогулки в парке она вернулась домой не в лучшем настроении, а потому даже не заметила плохого самочувствия — легла спать в надежде, что к завтрашнему утру от этой навалившейся хандры не останется и следа, однако совсем не ожидала, что проснется в чужой квартире.       Аня открыла глаза, поморщившись от головной боли, но первое, что она заметила — чужую кровать. Это оказался высокий матрас, который ни в какое сравнение не шел с ее матрасом, где в спину впивались железные пружины. Голова все еще шла кругом, а потому ей просто показалось, то это сон или галлюцинация из-за высокой температуры, и Аня снова прикрыла глаза.       Но и в следующее пробуждение ничего не изменилось — Аня действительно оказалась в чужой квартире, обстановка которой была ей совсем не знакома. Головная боль немного стихла, а потому она попыталась выбраться из постели, хотя от непонимания и страха сердце стучало в груди как ненормальное.       Комната, в которой она проснулась, оказалась довольно просторной — размером с две ее комнаты в коммуналке, кровать — не полуторка, а двуспальная, с приятным на ощупь бельем глубокого синего цвета, на окне красивый белоснежный тюль, по обе стороны бордовые толстые шторы, которые не пропускали солнечный свет. Еще Аня усмотрела две тумбочки по обе стороны кровати, большой шкаф цвета светлого дерева с зеркалом — явно дорогой, будто с обложки журнала про интерьер, и светлый паркет — не такой, как в ее квартире, где он местами отвалился, а на дыры пришлось положить ковер, — а цельный, покрытый лаком, отчего она в своих шерстяных носках начала скользить по полу.       Арочные двери были плотно прикрыты, а через матовое стекло с каким-то непонятным цветным витражом ничего не было видно, зато оттуда доносились голоса — мужские, но не на повышенных тонах. Сердце продолжало отстукивать по ребрам чечетку, когда Аня приоткрыла одну створку и выглянула с коридор, по другую сторону которого, видимо, была или кухня, или еще одна комната — двери там не было, хотя арка все же стояла.       — …импортные возьми какие-нибудь, не бери российские. И в тот список еще фруктов добавь: апельсины, лимоны, бананов возьми, виноград. Ну, на твое усмотрение, — послышался оттуда четкий голос Димы, а Аня нахмурилась — на сон это уже было мало похоже, но тогда вставал вполне логичный вопрос: как она оказалась у него в квартире?       — Понял, — отозвался еще один мужчина. — Еще бы минеральной воды взять — полезно.       — Да-да, несколько бутылок. На, держи, привези вечером.       А затем голоса стихли. Аня осталась стоять в коридоре, не совсем понимая, стоит ли ей вернуться в комнату, чтобы не попасться на глаза, или остаться стоять и быть замеченной. Поняв, что ничего плохого она не сделала, а скрываться и прятаться смысла нет, она двинулась дальше, опираясь на стену, чтобы не упасть. Обои под пальцами были какие-то выпуклые, Аня напрягла взгляд и углядела на серых обоях маленькие белые, еле заметные завитки.       И пока она гладила причудливые узоры, в коридор вышел мужчина, а затем мгновенно застыл. Она отдернула руку и замерла, глядя на него расширенными глазами. На нем были брюки и расстегнутая черная кожаная куртка, под которой виднелся синий свитер, но больше всего ее привлекла не одежда незнакомца, а лицо — практически квадратное, с широким подбородком и пухлыми губами, — он одним только видом внушал страх. И Аня медленно отступила, опуская взгляд.       — Медведь, — голос полностью соответствовал его обладателю — жесткий, словно удар хлыста.       И в следующее мгновение показался Дима, а Аня спокойно выдохнула — почему-то когда он был рядом, ей становилось очень спокойно. Она подавила в себе желание кинуться ему на шею, а потому стойко выдержала его взгляд, только ляпнула:       — Обои красивые. Шершавые, — и, видя, как его губы расплываются в улыбке, потупилась, начиная краснеть и ругать себя за такую глупость.       — Иди в спальню, Анют, я сейчас Серегу провожу и загляну.       Она кивнула и вновь скрылась за дверью, хотя продолжала прислушиваться к разговору из коридора — слов разобрать не смогла, так как говорили они тихо. Следом захлопнулась вторая дверь, а потом в комнату постучали.       Аня застыла посреди спальни, словно статуя, а звуки упрямо не хотели складываться в слова — в горле пересохло. Тогда, не услышав ответа, Дима сам приоткрыл дверь.       — Ты как тут?       Аня кивнула, продолжая бегло оглядывать комнату. Рядом с Димой не было страшно, но пугала чужая обстановка, а потому она обняла себя руками за плечи — будто пытаясь стать еще меньше, не занимать так много места.       — Как я тут оказалась? — подала она голос, пытаясь избегать обеспокоенного мужского взгляда. — И сколько я уже тут? Какой сегодня день?       Дима не подходил ближе, но следил за каждым ее движением, будто в любую секунду готовый броситься к ней — он был похож на хищника на охоте, вот только Аня не понимала — хотел ли он напасть на нее или наоборот защитить. Но в этой большой, хорошо обставленной квартире она чувствовала себя неуютно.       — Я привез тебя вчера. Заехал к тебе, Маша сказала, что ты плохо себя чувствуешь. Сегодня первое апреля.       На мгновение Ане показалось, что это розыгрыш в честь Дня Дурака, вот только было совсем не смешно — тело ломило, голова кружилась, а в висках стучало. Аня уже прикрыла глаза, глубоко вздыхая, как поняла, что начинает падать. Ее подхватили сильные руки, вернули в вертикальное положение, а затем, пока Аня все еще держала глаза закрытыми, усадили на кровать.       — Мама должна была вчера звонить, — прошептала она, касаясь трясущимися пальцами горячих висков. — Она будет волноваться.       — Маша сказала, что ты у подруги к занятиям готовишься. Поспи пока, сейчас Сергей лекарства привезет.       Аня несколько раз кивнула и повалилась на мягкую подушку — от нее пахло хвоей и табаком, вот только запах не был отталкивающим. Он был приятным и знакомым, хотелось зарыться в подушку лицом и глубоко дышать. Аня в тот момент не могла понять сама себя — с одной стороны боялась, что проснется в своей постели, а все это окажется только сном, или же наоборот — что вновь откроет глаза в его постели, а для Ани это было впервые. Но, чувствуя, как ее накрывают теплым одеялом, а мужская ладонь гладит по голове, она успокаивалась, и все страхи и сомнения отступали. Чувство безопасности вблизи Димы накрывало ее волной, а потому она позволила себе плотно сомкнуть веки и уже через минуту провалилась в сон.       А пробуждение было медленным — кто-то еле заметно погладил ее по плечу, шепча на ухо ее имя. Аня приоткрыла глаза, тяжело сглотнула, так как горло припухло, и повернулась лицом к человеку, сталкиваясь с карими глазами, которые в тусклом свете ночника казались практически черными.       — Анют, тебе поесть надо и лекарство выпить.       Аня кивнула, а Дима помог ей подняться на постели. Чувствовала она себя уже не такой разбитой, как несколькими часами раньше, но горло продолжало саднить, а спину ломило. Она поморщилась, поднимаясь и опираясь на сильную мужскую ладонь, а затем Дима повел ее по коридору в сторону кухни.       Оказалось, что комната, в которой она проснулась, была не самым большим помещением в квартире. Дима завел Аню в большой и светлый зал, который был соединен с кухней аркой — опять же, без двери. Она не успела осмотреться, поскольку яркий свет резал глаза, но Дима вовремя его погасил, оставил включенными только несколько настенных светильников. Он усадил ее за стол и в полной тишине налил целую тарелку вермишелевого супа, вот только в отличие от того раза, когда она его кормила таким же супом, в этой тарелке плавали кусочки мяса.       — Все возвращается на круги своя, да? — улыбнулся Дима, передавая ей кусок мягкого белого хлеба и ложку. — Думаю, правда, твой суп был значительно вкуснее. Я, видишь ли, готовлю из рук вон плохо.       Аня покосилась на присевшего напротив Диму — он по-доброму улыбнулся и пододвинул тарелку ближе к ней.       — Ну чего такое? Если ты не голодна, то поешь немного. Но поесть надо обязательно.       — Это розыгрыш? — шепнула она, не веря в происходящее. — Первое апреля…       — Анют, ну какие розыгрыши?       Аня осторожно взяла ложку и зачерпнула немного супа с кусочком мяса. Теплая жидкость скользнула по пищеводу, а желудок мгновенно заурчал на всю кухню, давая понять, что хочет еще, чем заставил Аню смутиться. Дима вновь улыбнулся.       — Я тебе предлагаю пожить немного у меня. У тебя там холодно, из окна дует сильно, к тому же, никогда не знаешь, что может случиться. А тут я — всегда помогу, если что. Сережа вот еще лекарства ближе к вечеру привезет. Ты в спальне поспишь, а я на диване в гостиной.       — Ты меня прости, — Аня отложила ложку, даже не съев половины, — но мне очень неудобно. У тебя своя жизнь, я не хочу мешаться под ногами.       — Ань, давай так, если бы я думал, что ты мне будешь мешать, то к себе бы не привез, правильно? К тому же, я все еще должен тебе. И всегда буду должен тебе — никакие деньги не смогут показать, насколько я тебе благодарен.       Аня какое-то время смотрела на улыбающегося Диму, но подвоха не чувствовала — он казался вполне обходительным, галантным и правильным. И несмотря на то, что Аня знала его всего два месяца, у нее было стойкое ощущение того, что они знакомы уже очень, очень долго — а такое чувство всегда рождает уверенность в человеке. И Аня не могла объяснить даже себе, почему была так уверена в том, что Дима ее не обидит — она просто чувствовала это сердцем.       — Хорошо, но мне очень неудобно занимать хозяйскую спальню.       — Анюта, я не могу выгнать тебя на диван, а ложиться в постель с тобой мне совесть не позволяет.       Аня какое-то время в упор смотрела на Диму, пытаясь понять: вежливость ли это или он просто не видит в ней девушку, но затем все же опустила глаза в тарелку, нахмурившись. Конечно, с одной стороны ей хотелось, что бы он обратил на нее внимание — не как на простого человека, который помог, а как на человека противоположного пола, потому что Аня смотрела на него не просто как на мужчину. Для нее он стал чем-то намного большим, чем знакомый или приятель, но определения этому слову она так и не нашла. Но с другой стороны — это была не более, чем вежливость и гостеприимство.       Сергей, о котором говорил Дима, приехал под вечер — нагруженный тремя большими белыми пакетами, он прошел в квартиру, бросил хмурый взгляд на Аню, сидящую на кухне с чашкой чая, и, не поздоровавшись, отчитался Диме, не глядя ему в глаза:       — Все как просил. В этом пакете лекарства, в этих вода и продукты.       Ане на мгновение показалось, что у Сергея довольно озлобленный взгляд — он смотрел куда угодно, но только не в глаза. А сам Дима поднялся с места и кивнул, а Аня во все глаза смотрела на мужчину, задаваясь вопросом, как он смог пройти в квартиру, если Дима все это время сидел с ней на кухне.       — Спасибо, Серег. Перекусишь с нами?       Аня сжалась в комочек, подобрав под себя ноги и стараясь стать еще меньше, — в обществе этого незнакомого мужчины ей становилось тревожно, и не спасало даже наличие Димы в комнате. Она старалась избегать прямых взглядов Сергея, пока тот, видимо, раздумывал, стоит ли оставаться.       — Не, поеду я.       И Аня облегченно, но тихонько выдохнула — уж очень ей не хотелось привлекать к себе внимание. Дима пошел провожать Сергея, а она прислушалась — хлопнула входная дверь, потом щелкнули два дверных замка, следом погас свет в коридоре, и Дима вернулся на кухню.       — Тебя что-то смущает? Ты так посмотрела на Серегу. Он тебя напугал? — он вновь присел напротив нее, пододвигая тарелку с печеньем.       — Нет, — качнула Аня головой. Но, помедлив, все же призналась: — Просто удивило, что он так просто зашел в квартиру.       — А, ты про это, — усмехнулся Дима, расслабляясь. — Тебя пугает, что в квартиру заходят без предупреждения? Я почти никогда не запираю дверь, когда дома.       — И ты не боишься?       — Нет, Анют, не боюсь. Но пока ты здесь, я скажу ребятам, чтобы без звонка никто не заходил, — он, улыбнувшись, отпил чай, а затем добавил: — Тебе не о чем беспокоиться, пока ты здесь. Сюда никто не сунется.       И пока они сидели на кухне и пили чай с песочным печеньем, а потом когда Аня укладывалась в постель, прислушиваясь к звукам в гостиной, ей казалось, что все это розыгрыш. Она каждую секунду ждала, что вот сейчас откроется дверь, зайдет Дима и скажет что-то вроде: «С Первым апреля!», но это не случилось — ни в тот вечер, ни в последующие.

***

      Диме сначала было очень непривычно видеть кого-то в своей квартире. Так повелось, что он редко кого-то приглашал — иногда ребята из «Барсы» приезжали, чтобы обсудить дела, иногда заглядывала Оля, но в большинстве случаев он сам оставался у нее. Оле не нравилась его квартира — да, она находилась в хорошем районе, была дорого обставлена, но сколько бы Дима в ней не прожил и сколько бы денег не вложил, она была эмоционально пуста. В нее не хотелось приходить после долгого рабочего дня, потому что она совсем не была уютной — была больше похожа на гостиничный номер. До приезда Ани.       Первый раз, когда Дима понял, что ему нравится в квартире — утром третьего апреля. Он проснулся в гостиной на диване, на котором спал уже несколько ночей, и его нос учуял странный запах — корицы. Так пахло в булочных, но никогда в его квартире. И в этот момент диван показался ему не таким маленьким и неудобным, потому что Дима понял — Аня на кухне.       Эти несколько дней, что она жила у него, Аня почти не показывалась из самой комнаты — прошмыгнет утром в ванну, пока Дима еще спит, потом десятиминутный завтрак на кухне в полном молчании, отчего она краснела — смущалась и робела, но продолжала молчать и иногда тихо так, шепотом благодарила, а вечером она занимала ванну, но не как Оля — на тридцать минут, а минут на пять — не больше, и сразу же уходила спать в комнату.       Медведев понимал, как ей неловко, но и сам себе не мог объяснить, почему не хочет ее отпускать. Дело было не только в заботе о ее здравии, но и в том, что Диме хотелось, чтобы она была здесь. Ему было приятно по утрам видеть ее заспанное лицо — Аня жмурилась от солнечных лучей на кухне, окна которой выходили на восток, приглаживала растрепанные волосы, присаживалась на стул и исподтишка наблюдала за ним — Дима чувствовал спиной ее взгляд, а потому не поворачивался, позволяя ей смотреть. И было в этом молчаливом взгляде что-то такое, что он не променял бы ни на какие деньги.       А прошлым вечером она впервые пришла к нему в гостиную уже вечером. Дима смотрел телевизор — бездумно переключал каналы, когда в приоткрытую дверь тихонько постучали. Он бросил быстрый взгляд на дверь и улыбнулся, но спешно опять отвернулся к телевизору, убрал радостную улыбку с лица и отозвался:       — Входи, малая.       Аня несмело приоткрыла дверь и сделала шаг в гостиную. Краем глаза Медведев видел, как той неудобно — она вцепилась тонкими пальцами в край теплой кофты и начала кусать от волнения губы.       — Я тебе не помешаю? — робко спросила Аня, а Дима отметил, как стремительно начинали краснеть ее щеки, а потому, даже не повернувшись, чтобы не смущать ее еще больше своим взглядом, кивнул.       Аня присела на диван с другого края, поджала под себя ноги и уронила голову на сложенные колени. Дима оставил какой-то канал с концертом, а затем, не сдержавшись, покосился на Аню — она уставилась взглядом на экран телевизора.       — Нравится?       — Очень знакомо почему-то. У девочки из нашей группы есть плеер, туда кассеты вставляются, и у нее там записано несколько песен этой группы, — говорила она тихо, пока на экране мелькал Цой с гитарой.       — Это группа «Кино», — объяснил Дима. — Слышала когда-нибудь?       — Да, наверно, — она смущенно улыбнулась. — Я не очень сильна в музыке, если честно. На дискотеках играет другая.       — Ты ходишь на дискотеки?       — Не то чтобы часто, — пожала Аня плечами. — Иногда хожу с подругой из университета. Но мне не очень нравится — шумно слишком и многолюдно. Я не очень люблю, когда много людей.       Дима на несколько секунд задержал на ней взгляд. Было в ее глазах что-то печальное, отстраненное, но слишком глубоко — она не позволяла этому выйти на поверхность.       Так они и просидели еще около часа, пока Аню не начало клонить в сон. Концерт уже закончился, начался выпуск вечерних новостей — на экране показали Ельцина: Президент России и Президент Белоруссии Александр Лукашенко подписали договор о создании Сообщества России и Белоруссии, но и Дима, и Аня в этот момент были слишком далеки от политики. Медведев впервые поймал себя на мысли, что ему спокойно и даже как-то хорошо просто сидеть рядом с человеком — не говорить, не смеяться — просто молчать.       — Спасибо, что разрешил составить тебе компанию, — Аня поднялась с дивана и расправила кофту. — Спокойной ночи.       Дима продолжал лежать в постели, вспоминать вчерашний вечер и вдыхать запах корицы. Перебирал в голове фразы, что хотел сказать ей вчера, но промолчал — у него никогда не было таких девушек, как Аня, просто потому что они его не интересовали. Его интересовало что-то быстрое и доступное, за что не надо сражаться, потому что сражался он каждый день на работе, но ради Ани почему-то захотелось. Дима вспомнил слова Барыжина о женщинах и войне, а потом улыбнулся своим мыслям, понимая, что из-за таких девушек, как та, что на кухне, действительно развязывали самые кровопролитные войны, но они того стоили. Ради таких девушек не страшно было бы даже умереть.       Он поднялся с дивана, пару раз прошелся ладонями по лицу, чтобы сбросить остатки сна и дурные мысли, и, одевшись, вышел в коридор. Аня из кухни чем-то громыхала, а стоило ему подойти ближе, как он услышал ее голос — она напевала песню, что слышала вчера по телевизору.       — А над городом плывут облака, закрывая небесный свет. А над городом желтый дым, городу две тысячи лет…       — Прожитых под светом Звезды по имени Солнце, — напел, улыбаясь, Дима, стоя в дверях кухни.       Аня вздрогнула и выронила из рук металлическую лопатку, которой снимала со сковороды блинчики. Она обернулась на Диму и несмело улыбнулась, но глаза ее загорелись — он это сразу же заметил. А еще заметил худые белесые ноги в многочисленных родинках — на Ане были не очень короткие шорты и серая футболка, открывающая вид на тонкую и такую же бледную шею с родинками, и на тонкие руки с острыми локтями. Дима понял, что еще ни разу не видел ее в таком виде — каждый раз на ней был или свитер, или водолазка, а теперь она стояла перед ним такая открытая и такая светлая, что он не смог оторвать взгляда. Из-за солнечных лучей, попадающих в окно, она будто светилась и переливалась, как драгоценный алмаз.       — Ты первая девушка, которая готовит на этой кухне, — ему совсем не это хотелось сказать, но слова сами сорвались с языка.       И он ждал, что Аня нахмурится, как-то отреагирует на его высказывание, но она только легонько улыбнулась, пожала плечами, а потом выставила на стол стопку блинов. К ней из холодильника достала банку с малиновым вареньем, которую мама прислала осенью, включила чайник и села, ожидая, когда Дима сядет напротив нее.       — Я бы хотела тебя кое о чем попросить, — начала Аня, пытаясь перебороть смущение, когда Дима все же сел напротив и сложил руки на столе.       — И подкупить меня решила? — хохотнул он.       — Нет, ну что ты? — окончательно смутилась она, хихикая, но потом посмотрела ему в глаза — от такого взгляда, проникающего в каждую клеточку тела, дернулся кадык. И уже серьезно добавила: — Это благодарность.       — Вкусная благодарность, — сказал тихо Дима, продолжая смотреть на нее — она уже не смущалась, даже моргала редко, будто пыталась в нем что-то высмотреть, найти, в душу заглянуть.       Диме на мгновение показалось, что он вот-вот скажет, что там уже нет того, что она так старательно ищет, но Аня вдруг улыбнулась, а Медведев понял, что окончательно потерял нить разговора — он вообще перестал слышать и видеть что-либо другое, кроме этих больших голубых глаз.       — Так что у тебя за просьба? — голос его получился немного хриплым, и пришлось прокашляться.       — Я хотела позвонить Маше. Мама должна была звонить в воскресенье, а я… — она пожала плечами, опуская голову. — Надо еще на работу позвонить, я ведь даже не предупредила, что заболела. А старшая медсестра меня не очень любит.       — Правда? — улыбнулся Дима, задумываясь, как ее можно не любить. — Лучше с мобильного.       Он не стал говорить Ане, что домашним телефоном практически не пользуется — с каждым годом, что Дима работал на Барыжина, он становился все большим параноиком, хотя из Афганистана вернулся уже «контуженый», как говорили все остальные. Для Димы безопасность всегда была на первом месте, а потому он тщательно следил за своими средствами связи.       Дима принес Ане телефон из комнаты и положил перед ней на стол. Она какое-то время с опаской смотрела на трубку, а затем поджала губы и медленно протянула к нему руку.       — Я не… — она запнулась, поднимая на Медведева взгляд.       — Просто набирай номер и жми зеленую кнопку.       Аня кивнула, набрала номер и поднесла телефон к уху. Ждала недолго, а когда на том конце кто-то отозвался, улыбнулась.       — Настя, привет, это Аня Трофимова. Я приболела, так что ты скажи в университете, что меня несколько дней еще не будет.       Она какое-то время говорила с подругой, а Дима наблюдал за изменениями на ее лице: Аня то улыбалась, то начинала кусать губу и сосредоточенно кивать. Потом набрала еще один номер — тот, что стоял у Маши в комнате. С соседкой поговорила намного быстрее. Оказалось, что Тамара Ивановна действительно звонила, Маша сказала, что Аня у подруги, Тамара Ивановна передала, что перезвонит еще раз в следующее воскресенье. Третий звонок — последний — был уже в больницу. Аня начала волноваться уже когда набирала номер — она поднялась со своего стула, но далеко не отошла, а начала ходить по кухне туда-обратно.       — Добрый день, Светлана Васильевна, — затараторила Аня, округляя глаза, — это Аня Трофимова. Вы простите, что не предупредила вас заранее, но я заболела. Еще несколько дней не смогу работать. — Дима видел, как Аня несколько раз кивнула, а затем ее брови съехались к переносице — она резко остановилась и нахмурилась. — Ну, как же так? Светлана Васильевна, я правда не хотела, чтобы все так получилось. Но у меня нет телефона — я не могла вас предупредить.       Аня еще несколько минут оправдывалась, а Дима хмурился. У нее был очень расстроенный вид, когда она положила перед ним телефон, и, плюхнувшись на стул, сложила руки на груди, глядя в окно. Впервые он видел ее такой — то ли расстроенной, то ли злой, хотя злость и Аня совсем не сочетались. А когда она посмотрела на него, то Медведев по глазам увидел — это была печаль, причем такая ярая, что его сердце на несколько мгновений остановилось, а затем забилось с новой силой.       — Анют, что случилось?       — Светлана Васильевна сказала, что из-за того, что я отсутствовала и не предупредила о своей болезни, меня уволят. Мне надо будет отработать две недели, — ее плечи поникли, а Аня вновь отвернулась к окну. — Как же я могла предупредить о своей болезни заранее? Глупость какая-то.       Первый порыв Димы — предложить ей денег на первое время, но он не успел его озвучить, и слава Богу. Аня бы, как показалось Диме, не приняла бы его денег и скорее всего оскорбилась бы даже, предложи он ей такое. Вторая мысль показалась ему интереснее, а потому он улыбнулся и придвинулся к ней чуть ближе, склоняясь над столом:       — Анют, а ты не хочешь на нас поработать?       — На вас — это на кого? — покосилась она на Диму.       — На нашу компанию. У нас ситуации разные бывают, можешь побыть нашим штатным доктором. Зарплата у нас хорошая.       — Я бы с удовольствием, вот только я так не хочу оттуда уходить, — ее плечи вновь поникли. — Я очень свою работу люблю. Как же я там деток оставлю?       Дима какое-то время наблюдал за Аней, смотрящей вдаль, и думал, как же ей помочь, а затем ради интереса спросил, в какой больнице она работает. Аня приподняла брови, но на вопрос все же ответила.       — Я подумаю, что можно сделать.       Она благодарно улыбнулась, хотя по глазам было видно, что не поверила.       — Давай завтракать, — спохватился он, облизываясь на ароматную стопку блинов. — Как ты себя чувствуешь?       — Уже получше, — кивнула Аня, перекладывая ему на тарелку несколько блинов. — Температура спала.       — Ну и замечательно, — улыбнулся Дима. — Через пару дней уже совсем оклемаешься.       Только Диме это совсем не нравилось — нет, он конечно был рад, что Аня выздоравливает, но ему упрямо не хотелось отпускать ее обратно. Почему-то улыбающаяся Аня наполняла не только квартиру, но и его самого солнечным светом.       Он сидел на кухне, неспешно пил кофе и наблюдал за тем, как эта маленькая девчушка — не больше ста шестидесяти сантиметров в росте с копной светлых волос, мыла посуду и напевала себе под нос ту самую песню Цоя, а затем понял, что звезда это она — девочка с белоснежной кожей, россыпью родинок по всему телу, прямым носом и обворожительной улыбкой. Ему захотелось встать, прижаться к ней со спины и стоять так долго-долго — наполнять самого себя ее светом и теплом, а потом, как в песне Цоя, упасть, опаленным звездой по имени Солнце.