Карусель

      Утро началось с телефонного звонка. Дима поморщился от противного звука, вытащил затекшую руку из-под шеи Ани, на которой она проспала всю ночь, а затем потянулся к телефону. На экране высветился номер Кости, и Медведев сразу же бросил быстрый взгляд на настенные часы — они показывали только десять утра.       — И что тебе не спится? — начал без приветствия Дима. — Костя, будь ты человеком, а. Утро субботы же.       — Мы уже в пути, — тут же отозвался довольным голос Чернышев. На заднем плане играла музыка и был слышен голос Насти. — Завтрак готовь, Медведь. Мы будем яичницу!       Дима хохотнул, проходясь ладонью по лицу и сбрасывая остатки сна.       — А жена будущая тебя не покормила?       — Не бузи давай, — рассмеялся на том конце Костя. — Просыпайтесь. Мы будем у вас через пятнадцать минут, — и он тут же отключился.       Дима отбросил телефон на тумбочку и глянул на все еще спящую Аню. Легкое одеяло прикрывало только ноги, а сама она забросила обе руки за голову под подушку, открывая вид на маленькую, но аккуратную белесую грудь с темными ореолами сосков. Дима вымучено застонал, прикрывая глаза руками. Желание прикоснуться к ее оголенному телу сводило с ума, но времени практически не было — у Димы с Костей на сегодня были большие планы.       — Анют, просыпайся, — прошептал тихо Дима, едва касаясь кончиками пальцев ее щеки.       Аня лениво приоткрыла глаза, но как только ее взгляд сфокусировался на лице Димы, ее губы медленно растянулись в довольной улыбке, а следом она потянулась — грациозно и крайне соблазнительно, выгибая спину и громко выдыхая. И Медведев не смог оторвать от нее взгляда — она была настолько прекрасна, но и сама не замечала того, как сводила его с ума, сама не знала, какую власть имеет над мужским сердцем.       — Доброе утро, — промурлыкала она тихо, переворачиваясь на бок и продолжая улыбаться.       Аня первой заняла душ, а Дима пока прибрался на кухне. Во-первых, собрал разбросанные там со вчерашнего вечера вещи — они завели приятную, но не очень удобную привычку раздеваться по пути в спальню, во-вторых, приоткрыл окна, пуская в квартиру свежий июльский воздух, а в-третьих, сразу поставил вариться кофе. По телевизору в новостях на одном канале показывали повтор открытия сотых Олимпийских игр в Америке, на другом канале шла какая-то передача про животных, но Дима остановился на одной из любимых передач «Форд Боярд». Настроение, несмотря на раннее пробуждение, было прекрасным.       Вышла из душа Аня только минут через пятнадцать. Прошла на кухню босыми ногами, оставляя за собой влажные следы маленьких стоп, Дима как раз к тому моменту уже снял турку с ароматным напитком с плиты и налил себе полную кружку. Аня, еще мокрая после душа, прижалась к нему со спины и обвила руками крепкий торс.       — Может, вы сегодня никуда не поедете? — спросила она тихо.       — Надо, Анют. Я всегда должен присутствовать на собраниях, — улыбнулся Дима, разворачиваясь в ее руках и оказываясь лицом к лицу.       Аня всегда так доверчиво на него смотрела, что порой его это поражало. Он провел тыльной стороной ладони по нежной коже щеки и улыбнулся, когда она чуть склонила голову, явно наслаждаясь прикосновением.       — Мы быстро управимся, обещаю. В десять вечера буду уже дома. А вы пока с Настей будете все равно обсуждать предстоящую свадьбу.       — Будем, — кивнула Аня, еще сильнее прижимаясь к нему всем телом. — Ты же помнишь, что мне надо завтра быть дома? Мама будет звонить.       Дима несколько раз кивнул и пообещал лично отвезти ее утром на ту квартиру. Ему, если честно, совсем не нравилось, что Аня каждое воскресенье проводила в другой квартире, но она никак не могла рассказать маме об их отношениях. Дима хоть и не настаивал, но ему было бы намного проще, если бы Аня призналась Тамаре Ивановне — как минимум, он мог бы насовсем забрать ее к себе и не возвращать туда каждое воскресенье. Да, с его стороны это было эгоистично, он это понимал, но со своими желаниями бороться не мог — Дима каждый день хотел видеть ее в своей квартире, просыпаться рядом с ней, сидеть вместе по вечерам на диване в гостиной, потому что только находясь рядом с Аней, только держа ее за руку, он чувствовал себя живым. Она наполняла светом и жизнью не только его неуютную квартиру, но и его самого. И зияющая дыра в груди, скрытая от глаз обезображенной кожей, затягивалась с каждым днем — медленно, но верно. И Диме впервые за последние восемь лет казалось, что он человек — живой, дышащий, способный искренне радоваться и улыбаться, способный чувствовать хоть что-то кроме постоянной злости, томящейся в груди. И этим чувствам, что Аня разжигала в нем с каждым днем, он не мог подобрать определение. Это было для него что-то новое, до сего момента неизведанное, но слишком приятное, наполняющее грудную клетку теплом — таким, которое могла давать только она.       Костя с Настей приехали, когда Аня уже заканчивала готовить яичницу — запах стоял на всю квартиру. Дверь в прихожей хлопнула — Дима продолжал не закрывать ее на ключ, и Аня смирилась с тем, что заходить может кто угодно, а затем в коридоре послышался голос Чернышева:       — Вот это я понимаю встреча! Настен, раздевайся быстрее, я голодный, как волк! — и следом звонкий смех Настасьи.       — Слышь, волк, — поднялся с места Дима, беззлобно улыбаясь, — командовать у себя в стае будешь, а не в медвежьей берлоге.       Костя пожал Диме руку, заливисто смеясь, и следом приобнял Аню. Та быстро достала тарелки и начала раскладывать завтрак, а Чернышев плюхнулся на свободный стул. Настя зашла буквально через несколько минут, удерживая в руках несколько ручек и листов, а затем, всем лучисто улыбнувшись, уселась Косте на колени.       — Яичница, — оповестила всех Аня, расставляя тарелки. — Осторожно, горячая. Сейчас овощи порежу еще, — и вновь начала суетиться.       Дима наблюдал за ловкими движениями ее рук, пока она разрезала огурцы и помидоры, а в мыслях почему-то то и дело всплывали воспоминания о том, как готовила Соколовская. Дима очень давно не видел Олю — после того разговора они ни разу не общались, но и вспоминал о ней не часто, хотя иногда ловил себя на мысли, что скучает — не как по любовнице, а как по подруге. Диме не хватало ее общения, но он понимал, что не может вновь появиться в ее жизни, вновь сделать ей больно. Конечно, он знал, что если ему понадобится ее помощь, она обязательно поможет, но также и понимал, как той будет больно от общения с ним.       Когда завтрак был уже подан, а Аня, налив себе и Насте чай, уселась рядом с Димой, Костя завел разговор про свадьбу. Дни бежали так быстро, что Медведев даже удивился — свадьба должна была состояться уже через неделю, а у него ни приличного костюма, ни подарка для молодоженов, — настолько сильно он выпал из реальности.       — Мы все к куколкам поедем, — продолжал Костя, уплетая за обе щеки яичницу и запивая ее кофе. — Мы там девочкам сказали, чтобы они прилично оделись. Ну, юбки там, рубашки, свадьба все-таки.       — Да-да, — закивала Настя, счастливо глядя на Аню блестящими глазами, — сядем там все в большом зале. Гостей немного будет — только со стороны Кости.       — А твои родители? — тут же нахмурилась Аня — Дима видел, как ее брови вначале взлетели вверх от удивления, а потом съехались к переносице.       — Не приедут, — Настя на мгновение погрустнела и опустила глаза в тарелку. Дима видел, как в этот момент Костя сжал ее ладонь в ободряющем жесте. — Не оценили, что я из медицинского ушла.       — В смысле ты ушла?       — Давайте сейчас не будем об этом, — тут же вмешался Медведев, видя, как Аня переводит удивленный взгляд с Насти на Костю и обратно. — Девочки, обсудите, когда мы уедем. У нас, — он глянул на часы, — не так много времени осталось. Нам в двенадцать выезжать.       — Да, надо еще Серегу забрать, — тут же подал голос Костя, продолжая сжимать ладонь невесты. — У него машина сломалась, попросил за ним заехать. Он с нами посидит, послушает, а вечером поедет ее из сервиса забирать.       Дима несколько раз кивнул и покосился на Аню — она уперлась пустым взглядом в тарелку, видимо, обдумывая слова подруги. Такая новость, как уход Насти из университета, Аню, естественно, выбила из колеи. Но Дима был уверен, что у Настасьи есть обоснование своего поступка, а потому надеялся, что они разберутся во всем, когда останутся вдвоем.       — Я отойду на минуту, — Настя поднялась со своего места и неловко улыбнулась Ане, а затем опустила взгляд и вышла из кухни, чтобы через минуту скрыться за дверью в туалет.       Аня тоже поднялась, собирая со стола грязные тарелки и начиная сгружать их в раковину.       — Помнишь, я тебе говорил про опера, который еще весной приходил ко мне? — начал Дима, глядя в окно за спиной Кости. — Его убили неделю назад.       Чернышев на мгновение даже перестал жевать. Нахмурился, глядя в тарелку, а потом поднял глаза на Диму и вопросительно кивнул на Аню, которая стояла к ним спиной. Дима подтверждающе кивнул ему в ответ, говоря, что да, при ней можно говорить.       — Откуда узнал?       — Пробил по своим каналам, — отозвался Медведев, тоже опуская глаза в чашку.       Уже как несколько дней прошло с момент известия о смерти Лаврентьева, а Дима все продолжал думать об этом. Конечно, он допускал тот факт, что его убийство, а это было именно заказное убийство, никак не связано с деятельностью Петроградской ОПГ, но в свете последних событий также не мог отрицать, что к его убийству мог приложить руку кто-то из криминального мира. И также не отрицал, что это мог быть кто-то из «Барсы», вот только разговор об этом пока не заходил. Дима планировал начать сегодняшнее собрание именно с этой новости, а дальше действовать по обстоятельствам. О смерти опера Дима пока никому не говорил, разве что сейчас сказал Косте, но Чернышеву Дима мог доверять.       — Как думаешь, кто руку приложил? — отвлек его от мыслей Костя. — Неужели он что-то раскопал?       — Я не видел его с того момента, как он ко мне приходил. А после задержания они прекратили под нас копать. Если только Лаврентьев сам пытался — в одиночку.       И оба вновь замолчали. Тишину нарушал лишь звук льющейся воды из-под крана — Аня молча мыла посуду. Дима знал, что она прислушивалась к их разговору, но и скрывать от нее ничего не собирался. Понимал, что Аня приняла его таким, какой он есть, — с военным прошлым и криминальным настоящим. Про будущее он старался вообще не думать и не загадывать, как сложится его жизнь через год. Сидя на пороховой бочке, понимаешь, что рвануть может в любой момент, а Дима трезво оценивал свое положение, потому ничего не планировал. Изредка ночью, когда не мог уснуть, смотрел на сладко спящую рядом Аню, а в голове заворачивались скудные мысли о том, что пора что-то менять. Но что возможно изменить в его ситуации — не знал.       — Костя, — вдруг подала Аня тихий голос, продолжая стоять к ним спиной, — ты мне только одно скажи: ты ее любишь?       Чернышев вскинул голову и глубоко вздохнул, кивая.       — Люблю, Ань. Больше жизни люблю. Я понимаю, что она твоя подруга, но не волнуйся за нее.       — Я волнуюсь не за нее, а за ее будущее, — Аня наконец-то повернулась к ним лицом, теребя в руках кухонное полотенце. — Она бросила учебу — это нехорошо.       — Я на этом не настаивал, — тут же ответил в свою защиту Костя, — она сама так решила. И я бы в любом случае поддержал любое ее решение, Аня. Поверь мне, я защищу ее, — кивнул он, глядя Ане прямо в глаза. — Она ни в чем не будет нуждаться. Она родит мне дочку, мы уедем куда-нибудь за город в хороший и теплый дом, будем жить на свежем воздухе. Она будет со мной счастлива, правда.       Аня несколько раз кивнула и улыбнулась — немного печально, как показалось Диме, но ободряюще. Правда, было заметно, что подбодрить она пыталась себя, а не счастливого Чернышева, у которого с лица не сходила улыбка.       Дима всегда знал, что Костя об этом мечтал — о большой и дружной семье, о хорошем доме подальше от городской суеты. Чернышеву после войны хотелось спокойствия, которое он видел только в семейной жизни, и Дима не осуждал его за это. Если года четыре назад Диме было бы смешно от желания Кости иметь семью, то теперь, глядя на сидящую рядом Аню, было не до смеха. В Диме что-то менялось — он сам это понимал и замечал, вот только не понимал, к чему эти изменения приведут. С ее появлением Дима вдруг начал осознавать, что все то, к чему он стремился раньше, ему больше не нужно. Все то, за что он боролся еще год назад, уже не имеет для него такой большой ценности.       Настя вернулась минуты через две. Тихо прошла на кухню, села рядом с Костей, сжала его ладонь, а затем повернулась к Ане. Чернышев и Медведев мгновенно обратились в слух.       — Ты можешь меня не поддерживать, — начала Настасья тихо, глядя подруге прямо в глаза, — но это мой выбор. Я счастлива, понимаешь? И думаю, что в жизни образование, карьера и деньги не главное. Главное — найти того, кого ты полюбишь всей душой, и кто полюбит тебя в ответ. Вот в чем счастье. И я свое счастье нашла.       Аня лучисто улыбнулась Насте и кивнула, а Дима с Костей мгновенно облегченно выдохнули. А остаток завтрака прошел более весело — допили кофе, обсуждая опять же предстоящую свадьбу, а затем начали собираться в «Барсу».       Дима ушел переодеваться и вернулся минут через десять, уже одетый в простые джинсы и светлую рубашку. Аня с Настей о чем-то тихо перешептывались на кухне, пока Костя разговаривал с кем-то по телефону.       — Собирайся, заедем через полчаса, — проговорил он в телефон. — Давай, на связи, — и скинул вызов, поворачиваясь к Диме. — Готов? Поехали.       Аня поднялась с места и спустя секунду оказалась в объятиях Медведева. Дима почувствовал, как тонкие руки стиснули его ребра, и глубоко вздохнул.       — Ну чего ты?       — Ничего, — шепнула она ему в ответ. — Предчувствие плохое.       — Мы недолго. Буду дома к десяти вечера максимум, а завтра отвезу тебя на ту квартиру.       Аня еще с минуту обнимала его, уткнувшись носом в солнечное сплетение, но, глубоко вздохнув, все же быстро поцеловала в щеку и отступила. Видимо, ее волнение каким-то образом передалось через объятия, потому что стоило ей отойти на шаг, как сердце в груди Димы забилось быстрее.       Костя быстро попрощался с Настей, и мужчины вышли из квартиры. Улыбающийся Костя шел немного впереди, а Дима — за ним. Шел и не понимал, откуда появилось это непонятное чувство тревоги. Сердце продолжало отбивать чечетку в груди. Медведев всегда доверял своим инстинктам, а потому прежде, чем сесть в машину Кости, заглянул в свою и достал из бардачка пистолет. Последнее время он редко носил с собой оружие, предпочитая просто иметь его в машине и в квартире, а причина была, конечно же, в Ане. Она пусть и ни слова не говорила, но Дима всегда чувствовал, как она вздрагивала, глядя на холодный металл, покоящийся в кобуре, потому теперь редко брал его с собой. Но неприятное ощущение надвигающейся катастрофы нарастало с каждой секундой, а потому Диме было спокойнее, перестраховавшись.       — Я хотел тебя поблагодарить, — начал Костя, когда они уже сели в машину, и автомобиль вырулил из двора на проезжую часть. — Тогда в Москве я, если честно, не знаю…       — Все в порядке, — тут же отозвался Дима. — Инстинкты сработали, ты же знаешь.       — Знаю, Дим. Мы уже не на войне, а ты продолжаешь прикрывать меня и спасать мою задницу.       — Я просто уверен, что окажись ты в подобной ситуации, сделал бы тоже самое, — улыбнулся Медведев расслабленно.       — Конечно сделал бы, — кивнул уверенно Костя. — Жизнь за жизнь.       Дима вновь улыбнулся и отвернулся к окну, закуривая. В голове роилось такое огромное количество мыслей, что он никак не мог сосредоточиться. А ощущение надвигающейся катастрофы зажимало его в тиски все сильнее с каждой секундой.       Благо до Сергея доехали быстро, а как он только сел к ним в машину, сразу же смог отвлечь Медведева от мыслей разговором о поломке машины. Сергей, который славился своей молчаливостью, начал говорить, точнее, ругаться, без умолку.       — Нет, ну вы представляете? Я им так и сказал: «Щенки, вы за базар вообще свой отвечаете? Что вы мне тут втираете?», — рассмеялся Серега с заднего сидения, отмахиваясь. — В общем, запугал конечно. Ну, а они что, сколько им там? Мелкие все, шпана еще. Не просекли, кто к ним приехал. А потом Барин вышел, ну и все на место встало. Он потом пацанам разъяснил, кто есть кто.       И пока Сергей рассказывал о своей поездке в сервис Барина, в миру Евгения Алексеевича, Дима задумался, что пора бы и свою машину в сервис отдать — посмотреть, все ли в порядке. Сервис Евгения Алексеевича стоял совсем неподалеку от клуба куколок, но в последнее время Дима там практически не бывал, а потому мимо сервисного центра не проезжал, и мысли, что машину пора проверить, его не посещали. Однако в связи с событиями этого года безопасность своя и, конечно же, безопасность Ани стояли на первом месте. И пусть ребята Барина не нашли бы ничего подозрительного под капотом, тормоза и работоспособность двигателя надо было проверить.       От мыслей Диму отвлек звонок его мобильного телефона. Он задрожал в кармане брюк, передавая эту дрожь по ноге дальше — неприятное чувство, заставляющее волосы вставать дыбом. На экране высветился номер Михаила.       — Да, — мгновенно отозвался Дима в телефон.       — Ребят, планы меняются. Если уже выехали, то сворачивайте в «Питон», — послышался из трубки голос Барыжина. — К нам сегодня еще кое-кто подъедет, я не хочу, чтобы в офис приезжал.       Дима пару раз угукнул в трубку, отключился и повернулся к Косте:       — Дуй к питонам. У нас сегодня гости.       Костя на мгновение нахмурился, а через секунду уже кивнул. На следующем перекрестке он развернул автомобиль в обратную сторону и вжал педаль газа в пол. В машине минут пятнадцать стояла гнетущая тишина — такая, когда ты слышишь свое собственное дыхание, и лишь только дождь, непонятно когда начавшийся, барабанил по крыше в такт с биением сердца.       В клуб они приехали, когда все остальные, включая самого Барыжина, были уже на месте. В первой половине выходного дня пустовали почти все залы — даже самые запоздалые клиенты, которые были не в состоянии покинуть заведение на своих двоих, уже были посажены в такси и отправлены по домам, лишь только управляющий, Антон, сидел в главном зале за стопкой бумаг, да пара уборщиц мыли полы.       Дима, Костя и Сергей поочередно кивнули Антону и направились в самую последнюю комнату первого этажа, закрытую от основного зала помпезными бордовыми бархатными занавесками, благодаря которым можно было слышать то, что происходило в зале, но при этом скрываться от лишних глаз.       Оказалось, что на собрании в этот раз присутствовало намного меньше народа — только старшие и смотрящие. Дима сразу оглядел знакомые лица, кивнул Громову в знак приветствия и уселся напротив Барыжина. Михаил был явно чем-то недоволен, но всячески пытался это скрыть. Дым от его сигары заполнил небольшое пространство зала, но никто, как показалось Диме, больше не осмеливался закурить. Медведев же, не раздумывая, достал из пачки сигарету и мгновенно чиркнул зажигалкой, выпуская в потолок клуб сизого дыма.       — К нам чуть позже присоединится наш гость из Москвы, — подал голос Барыжин, не поднимая взгляда от чашки кофе. — Прилетел сегодня и с самолета сразу к нам. Мы контракт заключили с Московскими, товар должен быть готов к следующей пятнице. В ночь с воскресенья на понедельник наши гости, которые на неделе прилетят, погрузят ящики в состав, — говорил он тихо и размеренно, но взгляд ни на кого не поднимал. — Мы деньги получим в тот же вечер, как только они состав примут. Гром, — Михаил наконец-то поднял голову и взглянул на Павла, — все готово?       — Все будет в лучшем виде, — кивнул уверенно тот. — Нам пришлось немного потесниться, но мы сформировали ящики, так что все готово к отправке.       — Документы тоже?       — Все в ажуре, — вновь кивнул Гром. — Один только вопрос: кто курировать отправку будет?       Дима медленно выдохнул, не привлекая к себе внимание, и вновь закурил. Заранее знал, кого назначит Барыжин, а потому даже не сомневался. Так и получилось — спустя секунду в мертвой тишине, возникшей после вопроса, раздался голос Михаила:       — Медведь. Или кто-то сам хочет вызваться?       Никто, естественно, не хотел. Всем больше хотелось жить, чем иметь много денег.       Медведев усмехнулся уголками губ, чувствуя, с какой силой сердце, отбивающее в груди чечетку, билось о ребра. И кивнул — выбора другого не было. А в голове — пустота. Ни одной дельной мысли. Знал, что не отделается, не сможет сказать «нет», потому что ему тоже хотелось жить и сохранить все свои конечности. Барыжин, конечно, при отказе Медведева поставил бы кого-нибудь еще, вот только ничем хорошим это бы для Димы не закончилось. За ним, как минимум, началось бы ненавязчивое наблюдение, которое впоследствии, как известно из опыта, закончилось бы рытьем своей собственной могилы где-нибудь в глуши, километров за двести от Петербурга. А потому он всегда соглашался, какое бы безумство не посетило Мишину светлую голову.       — У меня тоже новости, — проговорил Дима глухо, пытаясь откашляться, и затушил сигарету. — Помните опера Лаврентьева? Положили его. Кто — не знают, но подозревают всех. Я надеюсь, нас можно смело отмести? — он поднял взгляд на собравшихся и пристально посмотрел в глаза каждого.       Никто так и не отозвался. И Дима облегченно выдохнул.       — Думаешь, это Всеволжские? — нахмурился Барыжин.       — Не знаю, — пожал плечами Медведев, откидываясь на спинку стула. — Неизвестно, под кого он еще копал. Но это еще не все. Мне надо, чтобы пара крепких человек посетили один из заводов Чупы.       И в зале вновь возникла тишина — такая мертвая, что Дима слышал, как Антон, находящийся по ту сторону занавесок, перелистывал бумаги.       — Зачем? — наконец подал голос Миша, хмурясь.       — За куколок, — развел Дима руками. — Отвечать надо, Миш. Не ответим — себе же хуже. Почувствуют свою безнаказанность, а там дальше… — махнул он рукой. — Сам знаешь, что будет.       — Война будет, Дим.       — Она уже идет, Миш. Просто, как видишь, пока тихо, но это ненадолго. Нам прижать их надо, а то мы совсем расслабились.       Уж слишком тяжело Медведеву давался этот спокойный тон и расслабленная поза. Он говорил, как ему казалось, очевидные вещи, а потому не понимал, почему Барыжин его не поддерживает. Все прекрасно знали, чем история может закончиться, если они не ответят на удар ударом — подомнут их под себя, развалят. А расслабляться они не имели права, не должны были терять бдительность и спускать все на тормозах.       — Какой завод?       — Электромашиностроительный. Я все контакты дам и определюсь со временем, все подготовлю. Ориентировочно — конец августа или начало сентября.       Хотя, по мнению Димы, убрать Всеволжских можно было еще проще и без лишних телодвижений — просто пристрелить Чупаева, а там его ребята все за них сделают. Начнут метить на его место, глядишь, развяжется война внутри самой ОПГ, и впоследствии от них практически ничего не останется. Именно так всегда и случалось, если не находился в компании человек, готовый занять кресло главного. У Барыжина был Медведев, а вот у Чупаева, как известно из их источников, никого. Федя не спешил подпускать кого-то слишком близко, потому что, в отличие от Петроградских, где почти все участники были бывшими военными, во Всеволжской больше девяноста процентов было бывших заключенных. Не сказать, что Чупа был параноиком, но из своего окружения мало кому доверял.       Когда стрелка часов подобралась к четырем часам дня, за занавеской показалась Оксана — одна из официанток — и робко спросила, не хотят ли мужчины прерваться и, как минимум, пообедать. Барыжин, не дав ей даже договорить, жестом приказал скрыться обратно. Настроение у него ухудшалось с каждой минутой — гость из Москвы, которого он так ждал, задерживался на полтора часа, хотя самолет его приземлился еще в полдень.       А через пару часов, когда Михаил закончил опрос смотрящих, а все присутствующие порядком вымотались, за портьерой показалась голова Антона.       — К вам тут приехали, — кивнул он за свою спину. — Говорит, вы его ждете. Представился Романом.       — Да, — кивнул мгновенно Барыжин и впервые за весь день поднялся с места, нервно постукивая пальцами по лакированному покрытию стола. — Приглашай.       И в следующее мгновение в зал шагнул высокий и широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, но первое, на что Дима обратил внимание, — даже не уродливый шрам на гладко выбритой голове, а татуировка в виде перстня со змеей, огибающей меч. И значение этой тюремной наколки было ему хорошо знакомо. А потому Дима мгновенно сообразил, что Роман из Москвы не просто посыльный от Волошина, а один из приближенных людей, и, если судить по наколке, неоднократно отбывал наказание в местах лишения свободы за умышленные убийства, совершенные с особой жестокостью.       — Роман, — кивнул Михаил и протянул ему руку, — очень приятно. Андрей предупреждал, что вы прилетите сегодня. Однако я надеялся, что вы прибудете к нам значительно раньше.       Гость пожал Михаилу руку, одновременно осматривая колючим взглядом с прищуром всех присутствующих и останавливаясь взглядом на Диме.       — Задержался в аэропорту, — отозвался он мгновенно и теперь уже сам протянул ладонь Медведеву.       Дима, не поднимаясь с места, пожал ему руку, приветственно кивая. Что-то во взгляде ледяных, практически бесцветных глаз, ему сразу не понравилось. Медведев в силу своей деятельности довольно часто общался с бывшими заключенными и ворами в законе, но впервые за столько лет в первые же секунды почувствовал такую ярую неприязнь к новому знакомому.       — Ребят, мы тогда закончили, — Миша присел обратно, потирая заднюю часть шеи. — Роман, вы присаживайтесь, мы сейчас все обсудим. Дим, дай нам полчаса, а потом присоединись.       Медведев кивнул, поднялся с места, подзывая за собой Костю, и вышел из прокуренного маленького зала. Костя молча пересек за ним большой зал и вышел на улицу. Дождь уже закончился, но солнце так и не выглянуло. На часах было около семи вечера, и на город опускались сумерки.       — А Серега где?       — Так еще около пяти часов ушел, — отозвался Чернышев, закуривая и присаживаясь на уже высохший капот своего автомобиля, припаркованного у входа. — За машиной в сервис погнал. Слушай, я тут подумал, может Барыжин прав? Ну этот завод к чертовой матери. Спокойно же все.       — Да и ты туда же, — усмехнулся невесело Дима, расхаживая на крыльце из стороны в сторону.       Внутреннее чутье подсказывало, что что-то идет не так, но Медведев никак не мог определить, на чем стоит задержать внимание. Казалось бы, все шло по плану, но сердце продолжало отстукивать беспокойный ритм за ребрами, а внутренности постепенно начинало сводить. Дима, всегда доверяющий своим инстинктам, отбросил в сторону только что прикуренную сигарету и прислушался.       Тишина. Мертвая. Сосредоточенная только вокруг них, будто куполом накрывающая. Ни чириканья птиц, ни звука проезжающих машин на дороге за поворотом. Пугающая тишина, заставляющая напрячься и вслушиваться, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук, но ничего.       — Пойдем-ка отсюда, — пробормотал Дима, осматриваясь.       За припаркованными автомобилями чисто, как и на подъездной к клубу дороге. Даже дом, располагающийся напротив входа в заведение, нежилой, будто картонный, совсем сюда не вписывающийся.       — Ты чего? — непонимающе нахмурился Чернышев, но, привыкший доверять инстинктам друга, все же спрыгнул с капота, шумно приземляясь на влажный асфальт.       Но только стоило Диме и Косте поравняться на пороге перед входной дверью, как в до этой секунды мертвой тишине раздался самый ненавистный и пугающий до дрожи хлопок — выстрел. Громкий, рассекающий этот купол, а в ушах гул, будто сыплющееся на пол разбитое стекло.       И тело, заваливающееся сверху. А крови так много, что она опять заливала руки. Дима видел, как темнеет белая рубашка, вот только понимал, что кровь не его. А у Кости глаза становились все больше с каждым мгновением — только страха в них не было, сплошное непонимание.       А Дима даже не слышал, как кричит. Просто падал вслед за другом, прикрывая его тело, из которого уже хлестала кровь. И под закрытыми веками опять кровь и песок. Вот только если раньше, когда Дима открывал глаза, крови не было, то сейчас она была — везде. На руках, на белоснежной рубашке, на полу, на железной двери.       — Что за… — даже не голос, а хрип. Так Диме знакомый, будто сон стал явью. — Дима?..       И крика нет, опять давящая тишина. А следом хрипы на выдохе и последний взгляд в глаза — уже без паники, уже спокойный. И опять на выдохе:       — Все.       Все.