Карусель

/под утро останется тишина, а кровь обернется тьмой. ты так сюда рвался — и чья вина, что ты не придешь домой? последнее слово — чужая рать, бегущая по пятам — как вы и не думали умирать, но вышло совсем не так. погаснет звезда, и земля зальет азотом себя на треть; холодный ручей превратится в лед, и лед не растопит впредь горячее пламя у фитиля. ну чем тебе не редут? в войне выигрывает земля, в которую нас кладут. ©/

      Аня взяла в привычку стараться не волноваться за Диму. Во-первых, она была в нем уверена, а во-вторых, пустая трата времени и нервов, так как своим волнением она бы все равно ничем не могла помочь. Но в ту субботу неприятное ощущение, с которым она проснулась утром, не покидало ее весь день. Настя тогда долго с ней не пробыла — они обсудили предстоящую свадьбу, Аня приняла уход подруги из университета, хотя сказала, что лучше бы та взяла один год академического отпуска, а затем Настя уехала. И Ане оставалось только одно — ждать.       И Аня ждала. В шесть вечера, когда Дима не появился дома, она отправилась на кухню готовить ужин — пюре с жареной курицей. В восемь, когда на город уже опустились сумерки, а телефон его был выключен, поужинала одна на кухне в тишине. Раздумывала над тем, чтобы позвонить Насте или Косте и узнать, все ли в порядке, но решила не навязываться — уж очень ей не хотелось беспокоить его во время работы. А потому она ждала молча в одиночестве, сидя на диване в гостиной и заламывая пальцы на руках. И дождалась.       В три часа ночи дверь в коридоре хлопнула. Аня, спросонья не поняв, где проснулась, резко вскочила с дивана, а через секунду, увидев Диму, осела обратно, так как ноги в мгновение отказались держать тело. И ей бы зажмуриться, встряхнуть головой и понять, что это просто дурной сон, но кровь на его белоснежной рубашке не была сном. Точно так же, как и капли крови на отросшей щетине, точно так же, как и смертельная усталость и болезненная тоска в глазах. А взгляд такой, что пальцы похолодели, а под ребрами закололо.       — Это твоя кровь?       — Лучше бы моя.       — Дима?..       — Костя умер.       А дальше все как в тумане. Аня так и осталась сидеть на диване, пытаясь осмыслить услышанное, а Дима, сделав пару шаркающих шагов в ее сторону, опустился перед диваном и положил голову ей на колени, пачкая при этом кровью обивку мебели и светлую кожу.       Аня и сама не знала, сколько они так просидели — он перед ней на коленях, а она, поглаживая его по волосам. И тишина стояла в квартире такая гнетущая, нарушаемая только мужским дыханием — тяжелым и хриплым. Аня не чувствовала ни его слез, ни движения, вообще ничего — Дима застыл каменным изваянием. И если бы она через какое-то время не тряхнула головой, никогда бы не услышала этого звука — воя. Такого, от которого волосы на загривке поднялись дыбом, а кожа покрылась мурашками. Такого, от которого сердце пропустило несколько болезненных ударов в груди, а затем превратилось в ежа и закололо грудину изнутри при каждом вдохе. Но у Димы, в отличие от Ани, слез не было. Был только этот вой, наполненный болью.       А потом он вдруг поднялся с пола, развернулся и вышел из гостиной, оставляя Аню в красных разводах сидеть на диване. И только в этот момент в нос ударил самый отвратительный в мире запах — металлический, оседающий на коже, на волосах, попадающий на зубы, будто песок, скрипучий.       Аня просидела на диване еще около получаса. Слушала, как льется в ванной комнате вода, как тяжелые капли бьются о керамические белоснежные стенки и представляла, как эти капли смывают с него печаль и забирают у него боль. В любой другой момент она бы обязательно осудила себя за то, что ее больше беспокоило состояние Димы, нежели лучшей подруги, но не в ту минуту.       Она поднялась с дивана и двинулась на звук льющейся воды, по пути стаскивая с себя грязную майку и шорты, а затем, не спрашивая разрешения, ступила к нему под душ. Обняла со спины и сцепила руки на его груди так сильно, насколько смогла. И почувствовала, как ходит ходуном его грудная клетка. Вот только слез опять не было. А Аня свои уже выплакала.       Так они и простояли еще минут двадцать. Потом молча начали мыться — Аня видела, как сильно Дима трет кожу мочалкой, пытаясь смыть кровь, которой уже не было, оставляя за этим всем красную и воспаленную кожу, а затем вместе ушли в спальню. Аня хотела показать ему, что она рядом, как-то поддержать словами, но все слова поддержки, которые приходили ей в голову, казались слишком ничтожными. И потому она, как только они легли, сжала его горячую ладонь в своей руке.       Ночь, естественно, прошла без сна. Аня лежала с закрытыми глазами без движения, а когда на улице начало светать, почувствовала, как Дима медленно поднялся с постели и тихо вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. И тогда она позволила себе свернуться клубочком на большой постели и уткнуться носом во все еще теплую подушку, хранящую его запах. Аня понимала, что ему надо побыть одному, а потому не собиралась покидать спальню до полудня, но как только часы пробили десять утра, входная дверь хлопнула.       Аня не сразу поняла, что случилось. Она встала с постели и выглянула в пустой коридор, потом обнаружила пустую ванную комнату и такую же пустую кухню. Лишь только на столе записка: «Скоро приеду» — первые слова за все это время.       Она оглядела чистейшую кухню, отмечая, что Дима даже не выпил кофе, что уж говорить о завтраке, а потому сразу же поставила турку на огонь. Понимала, что его «скоро» может затянуться на несколько часов, а иногда бывало, что и на весь день, но все же захотела сделать ему завтрак. В голове лишь только раз проскользнула мысль о том, что должна звонить мама, но сейчас Аня не беспокоилась о том, что той скажет Маша. А еще Аня попробовала позвонить Насте в общежитие, но трубку там никто не снял.       В следующий раз дверь хлопнула в третьем часу дня. Аня все еще сидела на пустой кухне — кофе давно остыл, а бутерброды с колбасой, что она сделала на завтрак, так и остались нетронутыми. В коридоре раздались шаги, сопровождаемые скрежетом когтей по паркету, и в следующую секунду в проеме появился Дима в компании Риччи. Пес глянул на Аню, а затем сел около ног Димы и поднял на него влажные глаза.       — Ты хотела собаку, — глухо прошептал Дима, стараясь не смотреть на саму Аню. — Теперь у нас есть собака, — и, не дожидаясь ответа, оставив собаку на входе, ушел в комнату.       Аня перевела взгляд с места, где только секунду назад было лицо Димы, на пса. Риччи глубоко вздохнул, будто все понимая, прикрыл глаза и осторожно опустился на пол, устраивая голову на сложенных лапах. Аня сверлила Риччи взглядом минут пятнадцать, слушая ставшую за одну ночь ненавистной тишину. В комнате, судя по звукам, ничего не происходило, из приоткрытого окна не было слышно машин и птиц, а мир будто застыл на это время. Аня прикрыла глаза. А в следующее мгновение из спальни донесся грохот и треск ломающейся мебели.       Риччи среагировал первым — рванул в сторону спальни, но, учитывая, что дверь была закрыта, остался у входа, тихо скребя лапой по полу. А Аня, осторожно приоткрыв дверь и не давая псу зайти в комнату, прошмыгнула туда сама. И, увидев Диму посреди комнаты, усеянной деревянными обломками от сломанного комода, остановилась.       Дима вновь застыл каменной статуей посреди комнаты. Поднял на нее горящий яростью взгляд, под которым Аня вздрогнула, но не отступила.       — Боишься меня?       — Нет, — качнула она головой. — А я должна тебя бояться?       Он ничего не ответил. Так и продолжали стоять, не шевелясь, в тишине. Лишь только Риччи, оставшийся за дверью, иногда скреб лапой дверь.       — Мне жаль, — начала Аня спустя несколько минут тишины, но Дима спешно ее перебил:       — Не надо. Не сейчас, — и сразу же отвернулся к окну, упираясь ладонями в подоконник и прислоняясь лбом к прохладному стеклу. — Похороны будут во вторник. Миша купит место на кладбище и все необходимое.       — А родным его позвонили?       — У него не было никого. Мать от инфаркта умерла, когда Костя в Афган поехал, отец спился и через год за ней же отправился.       — А Настя? — опасливо спросила Аня, оставаясь стоять на месте. — Настя знает?       — Знает, — кивнул Дима и повернулся на нее, опуская глаза.       Аня смотрела на опущенную голову и сгорбленные плечи, на которые легла какая-то гремучая смесь из боли утраты, смертельной тоски, непонимания и жгучей ярости, и ей хотелось реветь — упасть на пол, бить кулаками паркет и плакать так громко, чтобы больше ничего не слышать. Как минимум, чтобы не слышать его голоса — такого обреченного, сокрушенного, что щемил сердце до режущей боли.       И что самое ужасное, Аня в тот момент не понимала, что от нее требовалось — подойти и обнять его, оказывая тем самым нужную моральную поддержку, или же просто оставить его одного. Но вдруг Дима обернулся на нее и глубоко вздохнул, поднимая глаза.       — Иди сюда.       И Аня в два широких шага преодолела между ними расстояние, оказываясь в сильных и крепких объятиях. Дима сжал ее с такой силой, что захрустел позвоночник, а стопы оторвались от пола. А она, чтобы не упасть, обхватила его шею, прижимаясь щекой к щеке. И спустя секунду почувствовала, как Дима расслабляется — как спадает напряжение с плеч, как закрываются глаза, едва касаясь ее щеки ресницами, как успокаивается дыхание.       — Я с тобой, слышишь? — прошептала Аня еле слышно ему на ухо. — Я с тобой.       — Знаю, малая, — и Дима опустил ее обратно, а затем поднял голову за подбородок и посмотрел в глаза. — Тебе надо поговорить с Настей, а мне заниматься похоронами.       Аня несколько раз кивнула, соглашаясь, и, прикрыв на мгновение глаза, почувствовала легкий поцелуй в лоб, от которого побежали мурашки по позвоночнику. В этом жесте было столько нежности, что ей опять захотелось плакать. И в следующую секунду теплые объятия разомкнулись, обдавая оголенные участки кожи едва заметным дуновением.       Дима уехал через полчаса — поцеловал на прощание Аню и приказал Риччи охранять ее, после чего пес завалился около входной двери. А Аня взялась за телефон — звонила в общежитие каждые десять минут, но трубку там никто не снимал, трижды набрала квартиру Кости — тоже тишина. Аня даже позвонила Олегу, от которого услышала, что Настасья с ним не связывалась. Молодой человек, конечно, удивился ее звонку, но лишних вопросов задавать не стал. А вот Витя, наоборот, начал с расспросов. Аня ему, конечно же, ничего не сказала, а как только узнала, что Настя с ним не связывалась, сразу же спешно попрощалась и положила трубку. Последним вариантом было попробовать позвонить в деревню ее родителям. Еще на первом курсе, когда они только познакомились, Настя на каникулы уезжала домой, а потому оставила подруге номер родителей, чтобы та с ней связалась, если потребуется. В итоге по этому номеру трубку сняла ее бабушка и ответила, что Настя домой не приезжала. Благо, хотя бы они не задавали лишних вопросов — Аня не смогла бы им ни соврать, ни открыть правду.       Все то время, что она провела за телефоном, Риччи лежал около входной двери. Встал лишь раз — обошел квартиру, понюхал обувь и одежду, и вернулся на свое место. Около семи часов вечера, когда Дима позвонил и сказал, что будет после десяти, Аня поднялась с дивана, потягиваясь всем телом — кости захрустели, а мышцы мгновенно заныли от долгого сидения в одной позе. Но стоило ей только встать, а половицам скрипнуть под ее ногами, как из коридора послышался скрежет когтей по паркету, и в следующую секунду Риччи сунул морду в гостиную, глядя до сих пор влажными глазами на Аню.       — Думаешь, где твой хозяин, да? — улыбнулась она печально, делая пару шагов к собаке. — Не придет больше он, Рич, не придет, — и прошла мимо пса в сторону кухни.       Там налила ему большую миску воды, которую тот осушил меньше чем за минуту, а затем достала из холодильника утренние бутерброды, к которым никто так и не притронулся.       — Бутерброд будешь?       Риччи сел около ее ног, сверля взглядом кусок колбасы, зажатый между пальцами.       — Докторская, — объяснила Аня, ничуть не смущенная тем фактом, что разговаривает с собакой. — Тебя когда Дима забрал из дома, Насти там уже не было, да? — и посмотрела Риччи в глаза.       Собака моргнула, громко выдохнула через нос и осторожно взяла из ее пальцев колбасу. Аня взяла с хлеба еще один кусочек и теперь без вопроса протянула псу. Риччи на мгновение поднял на нее взгляд, и она замерла.       — Я знаю, Рич, — выдавила она из себя через несколько секунд, сглатывая застывший в горле ком. — Всем будет его не хватать.       Весь оставшийся день она провела на диване с телефоном в руке. Звонила в общежитие уже не так часто, но раз в час точно. А Дима вернулся уже ближе к вечеру. Тихо зашел в квартиру, так же тихо вывел пса на улицу и провел там около двух часов. На Петербург уже опустилась ночь, на улицах зажглись фонари, а Димы с Риччи так и не было.       Аня, разогрев ужин, просидела около часа на пустой кухне, а затем подошла к окну, надеясь в темноте высмотреть знакомую фигуру. И у нее получилось — Дима сидел на лавочке около дома и неспешно курил, Риччи пристроился около его ноги, глядя вдаль. Аня смотрела на них минут десять, пока Дима не поднялся. Он прошелся ладонями по лицу и жестом приказал Риччи следовать домой, и Аня вновь поставила ужин на плиту.       Дима зашел в квартиру, быстро протер лапы Риччи и прошел на кухню — опять же, молча. Ужин прошел в мертвой тишине, которую нарушали только звуки скользящих по тарелкам вилок. Риччи отказался от корма и вновь ушел в коридор, чтобы лечь у входной двери.       Так он и лежал, пока Аня мыла после ужина посуду, а Дима принимал душ. Пес не сдвинулся с места даже тогда, когда они уже ложились в постель, и Дима позвал его с ними в комнату — Риччи только приоткрыл глаза, шумно выдохнул и отвернул голову в другую сторону, уткнувшись носом в дверной косяк.       — Он ждет, что Костя его заберет, — сказал Дима еле слышно, сидя уже на постели и уронив голову на сложенные ладони.       Аня перебралась через кровать и села позади широкой спины, поглаживая Диму по опущенных плечам.       — Мне очень жаль, — и она осторожно поцеловала его в шею — не в надежде на продолжение, а в надежде забрать хотя бы часть его боли.       Но ее было слишком много. Она была такая жгучая и режущая одновременно, что Аня, лежа рядом с Димой в постели, чувствовала его дыхание — иногда прерывистое, а иногда слишком медленное. Ей очень хотелось ему помочь, но единственное, что она могла — просто быть рядом.       Аня уснула практически сразу, как только Дима ее обнял. Сжал ее в объятиях слишком крепко, но она не сопротивлялась. Правда, пробуждение было слишком скорым и слишком пугающим. Сквозь сон Аня слышала вой — такой громкий и такой жалобный, что она мгновенно открыла глаза и села на постели. Димы рядом не было.       Она осторожно и медленно спустила ноги на прохладный пол, продолжая содрогаться от этого щемящего сердце звука, и, выглянув в коридор, замерла. Дима сидел на полу около воющего на дверь Риччи и поглаживал того по спине. Пес, не обращая на него никакого внимания, с каждой секундой плакал все громче и все пронзительнее.       — Риччи, все в порядке, все в порядке, — шептал Дима, глубоко дыша.       А Аня не могла сделать ни одного шага — так и стояла в дверях, сверля их взглядом. И было в Риччи что-то такое, что ужасно напоминало ей самого Медведева. И она вдруг поняла что — гортанный вой, исходящий от самого сердца, скорбящий, жалостливый, горький и одновременно какой-то испуганный. Вот что объединяло этих двоих — они не знали, что делать дальше, что делать без Кости — без лучшего друга.       Аня не нашла ничего лучше, чем просто опуститься рядом с ними. И тоже начала методично поглаживать Риччи по жесткой шерсти. Дима продолжал и продолжал говорить, как Ане казалось, успокаивая больше себя, а сама она просто сидела молча, запрещая себе плакать. И дело было вовсе не в том, что Аня боялась показать слабость, она просто хотела быть сильной. Быть сильной рядом со своим сильным мужчиной.       Риччи успокоился только к четырем часам утра, Аня с Димой смогли вернуться в постель, и она уснула мгновенно, как только голова коснулась подушки. Однако пробуждение было таким же пугающим, как и ночью. Аня открыла глаза уже около полудня, а причиной были громкие голоса, доносившиеся из дальней стороны квартиры.       Аня быстро накинула кофту с длинным рукавом и влезла в спортивные штаны, а затем вышла в коридор. По гулу, что доносился из соседней комнаты, Аня поняла, что там сейчас находятся по меньшей мере человек десять — мужчины каждые три секунды перебивали друг друга на повышенных тонах, но слов разобрать было невозможно, потому что Риччи, сидевший на входе, не переставая рычал и скалился. Обстановка была настолько накаленной, что Ане в мгновение ока стало жарко в прохладном коридоре.       — Положим их всех в черту, да и дело с концом! — Аня узнала голос Вадима.       — И войну развязать хочешь? Жить надоело? — этот голос принадлежал Илье.       — Я тоже считаю, что замочить тварей! Они столько наших людей положили, а мы не ответим?       — А вдруг это даже не они? С чего вы взяли, что это были люди Чупы?       Аня остановилась за спиной рычащего пса, не обратившего на нее даже каплю внимания. В принципе, как она и ожидала, вся гостиная была наполнена людьми. Знакомые ей Илья, Сергей и Вадим сидели на диване, кто-то расхаживал по комнате, один Дима стоял около окна, неспешно выкуривая сигарету. Она тлела так быстро, что серый пепел после каждой затяжки осыпался на белый подоконник. И Дима, не заметивший Аню, тихо произнес:       — Мы их всех положим, и это не обсуждается. Я убью каждую суку, каждую тварь, которая хоть каким-то образом может быть причастна к его смерти.       И, несмотря на стоящий до этой секунды шум, после того, как Дима заговорил, в квартире воцарилась мертвая тишина. Его слова, как и настроение, впитывались в каждого присутствующего, включая Аню. Она даже задержала дыхание, потому что ей на мгновение стало по-настоящему страшно. Аня поняла — в такие моменты его действительно надо бояться. От Димы невидимыми волнами исходила такая агрессия и такая жажда мести, что ее парализовал испуг.       — Будет война, — тихий голос с дивана — Аня даже не поняла, кому он принадлежит.       — Значит, будет война. Хватит спускать все на тормозах, — отрезал Дима. — За смерть своих будем мстить. Или вы считаете, что Костя не стоит того? — и он резко обернулся, а в следующую секунду столкнулся с Аней взглядом.       Она поджала губы и сглотнула, а в следующее мгновение щеки у нее вспыхнули — далеко не от смущения. У Димы была потрясающая и одновременно ужасающая способность — передавать настроение одним лишь взглядом. И Аня почувствовала тяжесть в груди — именно в том месте, где билось сердце. И эта тяжесть — горячая, опасная, как раскаленная магма, растекалась по телу. Аня вскинула подбородок, чувствуя, как начинают трястись руки, и тихо, но твердо произнесла:       — Стоит.       И Дима осторожно кивнул, глядя ей в глаза.       А Аню продолжало потряхивать — она стояла, ухватившись за дверной косяк, готовая вот-вот свалиться. Но что-то — то ли решительный взгляд Димы, то ли передавшееся ей от него желание отомстить за друга, придавало ей даже не сил, а ярости. Такую мешанину чувств она испытывала впервые. И от самой себя, от своих желаний, ей становилось страшно.       — Значит, будет война, — тихо повторил слова Димы Вадим, поднимаясь с дивана.       Что было дальше и о чем они говорили, Аня уже не слушала. Тихо прошла на кухню, поставила чайник и достала несколько кружек, чтобы налить всем чай. Как только чайник вскипел, а она разлила кипяток, поставила все на поднос и так же тихо отнесла в гостиную, пока мужчины продолжали обсуждать дальнейшие планы — уже на порядок тише, не перебивая друг друга, и лишь только Риччи, не сдвинувшийся с места, продолжал неотрывно следить за гостями, готовый в любую секунду броситься то ли защищать, то ли атаковать.       Что именно они обсуждали, Аня так и не поняла. Точнее, она даже старалась мужчин не слушать — во-первых, ей совершенно не хотелось знать, что и как будет происходить, а во-вторых, она полностью полагалась в этом вопросе на Диму, а потому сомнений у нее не осталось — она была уверена, что Дима отомстит за смерть лучшего друга. И лишь на мгновение в голову закралась мысль, которая Ане не понравилась — она менялась. Менялось ее отношение к происходящему, менялись взгляды на жизнь, и Аня сама не могла понять, в какую сторону она двигается. Год назад, как ей казалось, она бежала бы из квартиры сломя голову, услышав этот разговор, а сейчас она мало того, что не убегала, а была согласна с тем, что необходимо отомстить. Но не слишком ли великую цену она платила, чтобы быть рядом с Димой?       Видит Бог, она не знала.       Все гости ушли, когда на часах было уже начало пятого. Дима отказался от обеда и скрылся в гостиной, плотно прикрыв за собой дверь. Аня слышала, как он разговаривал там с кем-то по телефону — иногда говорил угрожающе, иногда смеялся — фальшиво, но было понятно лишь одно — он налаживает контакты. С кем именно, она не знала, но и спрашивать не стала, так как понимала — сведется это все равно к одному — к мести.       Дозвониться до Насти у нее так и не получилось — в общежитии никто не снимал трубку. После окончания практики большая часть студентов разъехалась по домам, а звонить родителям Настасьи в деревню Ане уже не хотелось — во второй раз они бы точно задали вопросы, на которые она ответов не знала. Аня вообще прекратила понимать, что происходит — последние несколько недель выдались совершенно сумасшедшими и сумбурными, а новости, плохие и хорошие, которые накапливались с каждым днем, превратились в один большой снежный ком, которые снес Аню с ног.       Жизнь ее раньше на месте хоть и не стояла, но сейчас двигалась с такой скоростью, что она сама же не поспевала. Как только Аня начинала думать обо всем, что случилось в последнее время — а это окончание практики, ее отношения с Димой, практически ее переезд в его квартиру, уход Насти из медицинского, ее свадьба — сорванная из-за смерти Кости, у нее кружилась голова. А саму ее бросало из стороны в сторону — полнейший дисбаланс. Все было то слишком хорошо, то слишком плохо, и во всей этой гамме слишком быстро меняющихся ощущений она просто терялась. В какие-то моменты ей хотелось рухнуть на пол и заплакать от того, что она не знала, что делать, от того, что не представляла, что случится завтра — эта опасная неизвестность пугала ее больше всего. И если раньше она понимала, что такое «хорошо» и что такое «плохо», то сейчас эта грань между хорошим и плохим стиралась.       Утро дня похорон выдалось очень хмурым. Аня открыла глаза в начале восьмого и уставилась невидящим взглядом в окно, по которому барабанили крупные капли. Димы рядом не было, как не было в квартире и Риччи. До их прихода Аня успела умыться и поставить турку на огонь — кофе она не любила, но в такой день ей необходим был заряд хоть какой-то энергии, ибо проснулась она вновь совершенно разбитой — Риччи выл большую часть ночи. Пес по-прежнему отказывался от еды, лежал исключительно около входной двери, будто в надежде, что она может в любой момент открыться, и на пороге появится Костя, чтобы забрать его домой. Но Костя больше не появится.       И каждый раз, когда Аня мысленно произносила эту фразу, ее будто били обухом по голове, и из легких уходил весь воздух. Правду она осознала еще в субботу, вот только принять ее никак не могла. Не могла поверить, что дверь больше не откроется, и на пороге больше не появится этот улыбающийся блондин, не будет заливисто смеяться, сидя на кухне, не будет обнимать Настю, не будет передразнивать Диму.       Дима и Риччи вернулись домой через час после пробуждения Ани. Дима протер лапы собаке, сполоснул руки в ванной комнате и прошел на кухню. Завтрак прошел тихо — на заднем плане бормотал радиоприемник, но и Аня и Дима находились полностью в своих мыслях. К девяти часам утра Аня переоделась из домашней одежды в черные брюки и такого же цвета кофту, захватила черный платок на голову, и помогла Диме застегнуть пуговицы на рубашке, на что в ответ получила благодарный взгляд.       Дима сразу предупредил, что в этот день за ними заедет Сергей, так как вести машину в таком напряженном состоянии ему крайне не хотелось. Сергей позвонил, как только подъехал, и Аня с Димой спустились на первый этаж. Она ожидала, что Дима сядет впереди рядом с другом, однако он, пропустив Аню первой, уселся рядом. Аня ободряюще улыбнулась и сжала похолодевшую ладонь на его подрагивающих пальцах.       — Я с тобой, — прошептала она ему едва слышно, но Дима, скорее всего, просто прочитал по губам.       Костю решено было похоронить на Новодевичьем кладбище. Отпевание, как сказал Дима, будет происходить там же. Все расходы по похоронам взял на себя Барыжин, а потому Аня не сомневалась, что все, как сказал Сергей, будет «по высшему разряду». Прежде, чем выйти из автомобиля, Аня задержала на Диме взгляд и медленно кивнула — сама не поняла зачем, и Дима кивнул ей в ответ.       К тому моменту, когда Аня в сопровождении Димы и Сергея подошли к месту захоронения, там собралась уже целая толпа. Мелькали как знакомые лица — Вадим с женой, Илья, так и незнакомые. Дима Аню никому не представлял — время было совсем не подходящее. Ее немного удивило, что панихиду решили устроить прямо перед захоронением на кладбище, а не как это принято — в церкви. Но она быстро пришла к выводу, что в этом мире можно делать все, что угодно — главное знать, кому заплатить.       Аня прижалась к Диме поближе, когда священник — мужчина лет пятидесяти с длинной седой бородой в черной рясе — начал читать молитву. Дима сжал ее ладонь в своей, но в следующее мгновение сердце ее, бившееся как птица в клетке, пропустило пару ударов. По утрамбованной дорожке мимо могил в их сторону двигалась знакомая фигура в длинном черном платье. Аня узнала лучшую подругу сразу же, как только сфокусировала на ней взгляд. Настасья, не глядя в сторону Ани, прошла до могилы и встала совсем близко к открытому гробу, на который сама Аня старалась не смотреть.       Панихида, длившаяся минут двадцать, закончилась последним целованием. Однако к гробу подходили не все. Настя, стоящая ближе всех к могиле, подошла первой. Аня видела, как блестели влажные щеки, и сама не смогла сдержать слез. Настя быстро зашептала Косте что-то на ухо, и Аня, впервые посмотревшая на умершего, не сдержала хриплого выдоха. Мужчина, лежащий в гробу, напоминал Костю только чертами лица — и то, слишком отдаленно. Не было той привычной добродушной улыбки, розовых щек и взлохмаченных волос — волосы ему зачесали назад, открывая широкий лоб, но, несмотря на все это, сомнений не оставалось, а потому пришлось принять тот факт, что Кости больше нет.       Когда Дима отпустил ее руку и подошел к гробу, Аня заметила, как Настя, кинувшая на него яростный взгляд, отвернулась. Задрала подбородок, пытаясь сдержать очередной поток слез, а затем, все же не сдержавшись, заплакала — с надрывом и хрипами, будто не переставала плакать все эти дни. Аня была уверена, что она действительно не переставала. И только она хотела сделать шаг в подруге, чтобы оказать моральную поддержку и подставить плечо, как плач Настасьи прекратился, а на смену ему пришел протяжный рев, полный отчаяния.       — Видишь, как оно получается, — обратилась надломленным голосом Настасья к Диме, яростно стирая выступающие слезы. — Он тут лежит, а ты живой живехонек. Он за тебя жизнь свою отдал, подлый ты мерзавец. Сладко тебе, живым быть и друзей под пули подставлять? Это ты во всем виноват! — закричала она, и крик этот шел от разбитого сердца. Настя обернулась на всех присутствующих: — Ну, а вы, вы видите? Хотели свадьбу, а получились похороны, — и истерично засмеялась, чтобы секунду спустя вновь заплакать.       На кладбище опять воцарилась мертвая тишина. Даже священник, застывший с раскрытой в руках книгой, обеспокоенно посматривал на Настю. Дима же, какое-то время смотревший на бледного Костю в гробу, медленно наклонился, поцеловал того в венчик на лбу, развернулся и пошел прочь по дороге в противоположную от входа сторону. Аня, в первую секунду порывавшаяся подойти к истерично плачущей Насте, осталась стоять как вкопанная. Внутренности скрутило, но слез уже не было. А могучая спина, за которой Ане так хотелось спрятаться, с каждым мгновением удалялась все дальше, а затем и вовсе скрылась за поворотом.       И только тогда, когда Дима исчез из ее поля зрения, она вновь обрела возможность двигаться. Сорвалась с места и под обезумевшим взглядом подруги рванула за мужчиной. Платок от сильного порыва ветра мгновенно слетел, но Аня не остановилась — бежала даже тогда, когда в легких почти не осталось воздуха из-за обвивающих их жгучих колец. И нашла его сидящим на выступе чужой усыпальницы, окутанной мхом и лозой. Дима сидел, опустив голову в раскрытые ладони, и Аня осторожно присела рядом.       — Она не знает, что говорит, — тихо прошептала она, устраивая свою ладонь на его плече. — Она убита горем.       — Нет, Ань, — Дима поднял голову и, не глядя на нее, невесело и болезненно усмехнулся. — Права Настя — отчасти и я в его смерти виноват. Вот только не сладко мне, Аня. Совсем не сладко.