Карусель

      На Петербург окончательно опустилась снежная зима. В середине ноября выпало рекордное количество осадков, превратив северную столицу в один большой ледник. С каждым днем снега на улицах становилось больше, от чего дворники уже не справлялись, и им на помощь направили снегоуборочную технику. Именно за работой этих больших машин и наблюдала из окна Аня, когда Дима застал ее на кухне.       Утро у него началось с поездки к нотариусу. Евгений Петрович Давыдов, с которым Дима уже встречался около месяца назад, встретил его радушно — как и в прошлый раз предложил коньяка, а Дима опять же — как и в прошлый раз — согласился лишь на кофе. Их разговор долго не продлился — Дима составил завещание по аналогии с завещанием Кости, а затем поставил размашистую подпись на двух экземплярах. Взгляд лишь единожды зацепился за имя наследника — Трофимова Анна Валерьевна — но Дима отогнал прочь все сомнения одним махом. Он знал, что делал, так как обдумывал это не один месяц. К тому же, был уверен, что это не потребуется, но так на душе ему становилось спокойнее — когда он знал, что если с ним что-то случится, то Аня не останется без гроша в кармане. И сразу после встречи с нотариусом Дима вернулся в квартиру — это было как раз во второй половине дня к тому моменту, как Андрей привез домой Аню.       В эту пятницу Барыжин вновь созывал всех в клубе вечером. В этот раз празднование планировалось грандиозное — Михаилу исполнялось пятьдесят. Для празднования юбилея клуб закрыли на одну ночь, предоставив сотрудникам «Барсы» все этажи и залы, включая даже зал с куколками, с которыми можно было уединиться в приват-кабинках. Дима, предлагая Ане составить ему компанию на этой встрече, не то чтобы надеялся на ее отказ, но, учитывая положение вещей, он был бы вполне ожидаем. И каково же было изумление, когда она лишь на мгновение задумалась, закусывая губу, а потом сосредоточенно кивнула.       Дима сразу договорился с Андреем, что в этот вечер за рулем он — не хотелось туманить разум алкоголем как минимум потому, что с ним была Аня. Это был ее первый выход в свет после случившегося. Дима настолько заботился о ее безопасности, что в последнее время это стало походить на помешательство. Именно поэтому рядом с ней всегда был Андрей — по просьбе Димы, ибо одну ее он ее никуда и никогда не отпускал. Да она и сама не стремилась. Дима по-прежнему замечал страх в ее глазах порой — не такой сильный, как прежде, но все еще ощутимый.       — Собираешься одеваться?       На часах было уже начало пятого. Риччи дремал у ее ног на кухне, развалившись на прохладном кафеле. Аня спокойно пила чай, глядя в окно. В этот момент она выглядела так расслабленно и беззаботно, будто перед ним опять была та девушка, с которой он познакомился еще год назад.       — Конечно, — кивнула она через несколько секунд.       И лишь по ее напряженным плечам Дима видел, как та нервничает.       — Уверена, что хочешь поехать? — спросил он на всякий случай.       Аня оставила этот вопрос без ответа. Лишь улыбнулась уголками губ и прошла мимо него в спальню, чтобы начать сборы. Дима посмотрел на ее удаляющуюся спину, задумываясь, что он делает. В последнее время все постепенно выходило из-под контроля — это касалось ничего и всего одновременно, будто он окончательно потерял управление своей жизнью. Все еще пытался карабкаться, барахтаться, но чувствовал, как захлебывается. Корабль под названием «Жизнь» постепенно тонул, но Дима еще не до конца ощущал весь масштаб катастрофы. А еще ему казалось, что Барыжин перестал ему доверять. О, этот его последний взгляд, брошенный на Диму неделю назад при их последней встрече — в нем читался немой вопрос «Что ты делаешь?»       Дима не знал на него ответа.       Аня была готова через час. Оделась она скромно — в теплое трикотажное платье цвета карамели и накинула на плечи теплый черный кардиган, а волосы собрала в причудливый пучок на макушке, оставляя несколько светлых прядей обрамлять лицо. И Дима в который раз задался вопросом, что такая прекрасная и изысканная девушка делает рядом с ним. Но вопрос этот так и оставался не озвученным. Дима знал, нутром чувствовал, что Аня с ним — во всех смыслах. И дело было не в деньгах, не в подарках, которые он ей дарил, а в чем-то настолько глубоком, что Дима этого не понимал. Просто знал, что она его любит. Просто знал, что она пойдет за ним куда угодно — в этом-то, как он сам думал, и была самая большая проблема.       — Тебе очень идет черный, — улыбнулась Аня, когда Дима был уже готов.       Она подошла ближе и поправила тонкими пальцами ворот его рубашки, разглаживая края. По чуть трясущимся рукам и мечущемуся взгляду Дима понял, что Аня все еще беспокоится, все еще боится окружающего мира. И как бы сильно он не хотел это исправить — власти над ее чувствами и страхами у него не было. Все, что он мог, это обнять ее — крепко прижать к себе это хрупкое и маленькое тело, и прошептать:       — Все будет хорошо.       Хотелось бы ему, чтобы все действительно было хорошо.       Аня ласково ему улыбнулась, приподнялась на носочках и оставила мимолетный, еле заметный поцелуй на уголке его губ.       — Андрей за нами не приедет? — спросила она уже в коридоре, набрасывая на плечи пальто.       — Сегодня я за рулем.       Почистить машину от снега оказалось занятием не быстрым. Аня пританцовывала рядом, переступая с ноги на ногу, пока зимний ветер гонял крупные снежинки по внутренней стороне двора, Дима же, заведя машину, чертыхался себе под нос. Зима в этот год обещала быть снежной и красивой, но крайне холодной.       — Запрыгивай, — улыбнулся он, видя, как у Ани краснеют щеки.       Дима забросил щетку на заднее сидение и приоткрыл для Ани дверь. Она тут же юркнула в салон и пристегнулась, не переставая улыбаться. Дима пару раз хлопнул себя по карманам в поиске сигарет и, отыскав пачку, закурил, глядя на Аню через окно. Она несколько секунд растирала замерзшие пальцы, а затем полезла в бардачок за кассетами. Он последний раз затянулся, наблюдая, как Аня вытаскивает кассету и вставляет в проигрыватель, и сам сел в теплый салон.       — У тебя снежинки в волосах, — улыбнулась Аня, протягивая руку и чуть проходясь по его голове ладонью.       — Я похож на Деда Мороза? — рассмеялся Дима, выкручивая руль.       — А почему бы и нет? — пожала она плечами. — Тебе пойдет белая борода.       — Будешь моей снегурочкой? — Дима чуть скосил на нее взгляд, выезжая из двора.       Аня, пытаясь скрыть улыбку, опустила голову. Щеки у нее вновь покраснели — то ли от смущения, то ли от того, что в салоне было жарко. Она чуть повела плечами, видимо, пытаясь сбросить неловкость, и потянулась к проигрывателю. Салон машины в мгновение заполнился приятной мелодией — одной из тех, что Дима записал для Ани на новую кассету. И спустя несколько секунд Бутусов запел:

Я пытался уйти от любви, Я брал острую бритву и правил себя. Я укрылся в подвале, я резал Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь. Я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой И я буду с тобой.

      — Я согласна.       Дима не сразу понял, о чем она заговорила. В вечерней темноте яркие огни движущихся навстречу машин ослепляли. Снег большими хлопьями ложился на лобовое стекло. Дима сделал музыку тише.       — На что?       — Ты знаешь, на что, — улыбнулась Аня, глядя ему в глаза. И чуть робея добавила: — Я согласна быть твоей.       — Снегурочкой? — лукаво переспросил Дима, а затем чуть серьезнее добавил: — Быть моей женой ты и так согласилась.       — Но я не сказала тебе «да», — прошептала она, стреляя глазами.       — Ты не сказала это словами, — кивнул Дима, возвращая взгляд на дорогу. — Но твое тело в тот вечер само за тебя ответило.       От воспоминаний о ее ласковых прикосновениях и сбитом дыхании у Димы мгновенно пересохло горло. Он никогда в жизни не забудет ее чуть слышный шепот: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». По позвоночнику поползли мурашки.       А Аня начала тихонечко подпевать.

В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь. В комнате с белым потолком, С правом на надежду. В комнате с видом на огни, С верою в любовь.

      — Но я хочу быть с тобой…

Но я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой И я буду с тобой.

      — Только одна просьба, пожалуйста, — подала Аня голос через несколько минут.       Песня сменилась другой — более энергичной. А Дима вдалеке уже видел неоновую вывеску клуба Михаила.       — Я не хочу большую свадьбу, — попросила она тихо, глядя в окно на ночной Петербург. — Я не хочу платье и фату, не хочу гостей. Хочу, чтобы были только ты и я, — и, запнувшись, замолчала.       Дима скосил на нее взгляд. Аня продолжала смотреть за окно. Догадаться, о чем она думала и чего боялась, было совсем не сложно.       — Я боюсь радоваться, понимаешь? — прошептала она через несколько секунд, подтверждая его догадки. — Настя радовалась и чем это закончилось? Я боюсь, что Бог меня просто за свою радость накажет.       — Конечно, Ань, — кивнул Дима серьезно. — Если ты не хочешь пышной свадьбы, то я не буду настаивать. Но, думаю, мама твоя…       — Я никому не скажу, — перебила Аня его, резко поворачивая голову.       На глубине ее голубых глаз Дима четко различал страх — практически панику, которая волной поднималась из самых глубин, норовя утащить Аню за собой, захлестнуть, лишить кислорода.       — Как пожелаешь, — улыбнулся он ласково. — Аня, мы сделаем так, как ты захочешь.       — Спасибо, — прошептала она, несколько раз отрывисто кивая. — Спасибо…       Вот только стоило ей это произнести, как Диму накрыли не очень приятные воспоминания — о такой же ее благодарности. Только тогда она благодарила за убийство. Это никак не могло уложиться в его голове. За прошедшее время он прокручивал тот момент сотню, тысячу раз, и с каждым разом внутри него что-то надламывалось. Его привычные устои, все, что он знал об этой девушке, в которой видел весь свой мир, все катилось кубарем в какую-то темную пропасть. Он не представлял, даже не загадывал, что ждет его там — на самом дне.       К тому моменту, как они подъехали, вся стоянка внутреннего дворика была уже полностью заставлена автомобилями. Дима помог Ане выбраться из машины, заблокировал двери и, чуть притянув Аню к себе, направился ко входу. Музыка начала оглушать, стоило им только зайти внутрь помещения. Неоновые огни и цветные яркие лампы заставляли щуриться, опустив голову. Дима отметил, как Аня проследила взглядом за одной из девушек — голой по пояс, и от ее реакции немного усмехнулся. Такая жизнь для него прежнего была привычной, а для Ани казалась нереальной — он знал это, видел по глазам. В них не было осуждения, скорее дикое, практическое ярое удивление и смущение.       В более тихом углу в противоположной стороны Дима увидел знакомые лица и, перехватив Аню под локоть, повел за собой. Что-либо говорить было бесполезно — музыка била по ушам так, что под ногами чувствовалась вибрация пола. Дима подвел Аню к длинному столику, за которым уже собралась знакомая компания: Вадим с Катей, Илья с Олесей, Барыжин в компании отдаленно знакомой девушки и Андрей. Последний сидел на самом углу, покручивая в руках бокал с янтарной жидкостью. При виде Димы он чуть кивнул, задержал взгляд на приветливо улыбающейся Ане, и вновь опустил голову.       — Присаживайся, — попытался перекричать музыку Дима, усаживая Аню рядом с Андреем.       Достав из внутреннего кармана пиджака небольшую коробку — подарок для Михаила, Дима подошел к Барыжину. Поприветствовал того крепким рукопожатием и протянул подарок:       — Небольшой презент, — улыбнулся Медведев.       В полумраке ночного клуба глаза у Михаила сверкнули неподдельным, практически детским интересом.       — Кубинские, — подмигнул Дима, видя, как Михаил принюхивается к подарку.       Не прошло и десяти минут, как подарок был распакован, а сигара прикурена. Барыжин откинулся на спинку мягкого дивана, придвигая блондинку, которая представилась Галей, поближе. Дима вернулся к Ане, присаживаясь рядом и зажимая между собой и Андреем. Она чуть одернула подол платья, который норовил обнажить острые колени, и приблизилась к его уху:       — А можно попросить тебя принести что-нибудь безалкогольное?       Но не успел он подняться с места, как к столику подошла официантка. Одета она была не скромнее той, что они встретили на входе. Дима заказал для Ани клюквенный морс, для себя томатный сок, а Андрей попросил повторить свой заказ — пил он чистый виски. Диму это не смутило, но заставило на несколько мгновений напрячься.       Аня завела непринужденный разговор с Катей, которая подсела поближе, чтобы не перекрикивать музыку, а Дима попытался расслабиться. Удавалось это ему плохо — неприятное предчувствие начало одолевать его, стоило только переступить порог клуба, заставляя быть настороже. Чего следовало опасаться, Дима не понимал, но волнение неприятными волнами распространялось по телу, заставляя волосы на загривке подниматься дыбом. В помещении стояла практически нестерпимая жара, а потому через несколько минут Диме пришлось стянуть с плеч пиджак и расстегнуть верхние пуговицы рубашки, но и это не помогло — горло стягивало будто удавкой. Он уже давно считал себя параноиком, вот только никогда прежде не ощущал такого ярого, хоть и беспочвенного беспокойства.       Время, как назло, тянулось слишком долго. Аня попивала свой морс, смеясь вместе с Катей. Дима не мог расслышать их разговора, но, глядя на расслабившуюся Аню, старался успокоиться. Андрей, сидевший рядом, разговор Ильи, Вадима и Михаила не поддерживал, а как обычно витал где-то в своих мыслях, часто прикладываясь к бокалу.       Спустя некоторое время мужчины решили выйти покурить на улицу, дабы обезопасить девушек от табачного дыма. Дима решил составить им компанию, но перед уходом сказал тихо Ане:       — Как только захочешь уехать — скажи.       — Если честно, — отозвалась она чуть смущенно, — мне не хочется ехать домой. Я бы задержалась.       И подняла на него глаза, полные надежды.       Несмотря на то, что самому Диме с каждой проведенной здесь минутой становилось все более тревожно, разве мог он ей отказать?       И он кивнул. Чуть дрогнули в полуулыбке его губы, но и этого, как показалось, Ане было достаточно.       Дима вышел на воздух вместе со всеми остальными, один лишь Андрей остался — и то двинулся в сторону бара. Уже на улице, закурив, Дима с шумом выдохнул, чуть разминая плечи. На свежем воздухе голова светлела, становилось как-то проще, а мысли уже не перебивали друг друга. Порой он сам от себя уставал — от своей галдящей головы, от этого гвалта мыслей в черепной коробке, ему просто хотелось тишины где-то внутри себя — именно там, где постоянно бушевал ураган.       — Эй, Медведь, — позвал его Вадим, и Дима моментально открыл глаза, вглядываясь в лицо друга. — Ты в порядке?       — В полном, — соврал он уверенно.       — В порядке? — вдруг иронично, но не озлобленно спросил Михаил, подходя ближе. — Я все в толк не могу взять, ты зачем Серегу пристрелил?       И вопрос, заданный таким холодным, практически стальным голосом, резанул по груди до сжимающихся легких, до головокружения, до покалывания в каждом позвонке.       Дима оставил вопрос без ответа.       — Медведев, говорю это при всех, — продолжил Барыжин, — я тебе доверяю. Ты дельный мужик, я бы с тобой и в разведку пошел. Но в последнее время с тобой творится что-то невообразимое. Нам стоит начать беспокоиться? Мне стоит бояться того, что сейчас мои люди начнут дохнуть, как мухи?       Дима поймал его взгляд, стойко выдерживая затянувшееся молчание. И напряжение опускалось на его плечи еще более тяжелым грузом. Он сам не понимал — не понимал, что делал, что делает, и что ему надо сделать. Все происходящее казалось ему абсурдом, каким-то глупым цирковым представлением, где он — всего лишь очередная цирковая игрушка.       — Это было за дело, — отозвался он через несколько мгновений уверенным тоном. Таким фальшивым, что на задворках сознания все его черти разразились громким истеричным хохотом.       — Ладно, — выдохнул Михаил, вновь принимая расслабленную позу. — В конце концов, у меня юбилей, а я тут о работе.       И все собравшиеся, не считая Димы, заулыбались — напряженно, не по-настоящему, но этого никто, кроме него, не видел.       — Скоро салют еще будет, — предупредил их Михаил, покидая компанию первым.       И, не дождавшись ответа, зашел в здание. Дверь скрипуче закрылась, скрывая фигуру в черном пиджаке. Вадим с Ильей мгновенно повернулись на Диму в ожидании объяснений.       — Без вопросов, — попросил он, устало покачивая головой и прикуривая вторую сигарету от первой. — Он получил деньги после смерти Кости. Купил машину. Все, что творилось в последнее время, шло изнутри, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Смотрел на яркий полумесяц в небе, даже не чувствуя, как холодный ноябрьский ветер забирается под одежду. — Мы знали, что крыса где-то среди нас, но никто не мог подумать, что им окажется Савичев. Он был кому-то другом, кому-то братом, но я должен был это сделать. Он жил как крыса, и сдох как крыса. Он за все ответил.       Дима яростно отбросил сигарету на асфальт, опуская голову. Горло почти что драло от задушенного, сдержанного гортанного рыка. Рыка полнейшего бессилия, неизвестности, непонимания. Ему всегда казалось, что он знал, что делал, знал, что ему необходимо сделать. Но только не сейчас. Только не в последние месяцы. Дима будто продолжал блуждать в темноте в поисках выхода, тыкался носом везде, словно слепое, раненое животное. На последнем издыхании. Вот как он чувствовал себя — на последнем издыхании. Но отказывался признаться в этом даже самому себе. И единственное, что помогало держаться на плаву — это Аня и осознание того, что все кончилось со смертью Савичева. Ему помогала держаться мысль о том, что теперь он обязательно разберется с тем, что делать дальше. Разгребет этот огромный ком проблем, что катится на него с невиданной скоростью, готовый вот-вот сбить с ног и подмять под собой его уже уставшее тело.       Они простояли на улице еще минут тридцать. Не чувствовали ни снега, ни мороза, ни ветра, практически сбивающего с ног. Молчали, курили, думали о своем. А когда зашли в здание, то первое, на что пришлось против воли обратить внимание — столпившиеся люди около бара. Кто-то, оставшийся на своих местах, поглядывал настороженно и опасливо в центр, но из-за играющей музыки и мигающего освещения было сложно понять, что происходит. Дима смело шагнул в нужную сторону, а от одной только мысли, что за столиком он не видит Ани, сердце в груди забилось о ребра. Он ухватил в толпе знакомые светлые волосы, и практически ринулся к людям. Черти в груди вновь зазвенели цепями, чуя опасность — не для него, для нее. Все его нутро, вся его сущность буквально вопили от того, что она может быть в опасности. Дима яростно расталкивал людей, протискиваясь к светлой макушке, находившейся почти что в самом эпицентре. Взгляд то и дело цеплялся за еле видные ориентиры — макушка Кати рядом с Аней, и еще почему-то Андрей, от которого постепенно отступала толпа. Не составило труда понять, что именно из-за него и началась заварушка — молодой человек стоял у бара, под ногами у него хрустели стекла от только что разбитой бутылки виски. Коричневатая жидкость растекалась по паркету, отсвечивая из-за ярких световых огней. Музыка оглушала, мешая сосредоточиться. И в следующее мгновение Аня подняла на него взгляд. Дима почти что кожей ощутил страх, исходивший от нее волнами.       — Ну, кто следующий? — взревел Андрей, резко оборачиваясь.       Толпа отступила еще дальше, позволяя Диме сделать шаг вперед. Андрей продолжал что-то кричать, но больше перекричать музыку ему не удавалось. Около него уже собрались знакомые лица — пара бойцов Барыжина, официантка, которая к ним подходила, Катя, задвигающая за свою спину Аню — у той мелко дрожали руки. И это последнее, что он видел, прежде чем глаза заволокло мутной пеленой. И Дима почти потерял контроль. Почувствовал, как из самого нутра поднимается очередной рык, наполненный яростью, и, не задумываясь, сделал шаг вперед, хватая Андрея за шею и привлекая к себе. Сдерживаясь из последних сил, чтобы не опрокинуть того на спину, он приблизился к его уху. От того разило алкоголем, а глаза в панике бегали по собравшимся вокруг него людям. Диме был знаком этот взгляд — взгляд загнанного в угол, напуганного зверья.       — Слушай меня, — зашептал Медведев, — слушай меня внимательно. Ты в безопасности, ты в городе, здесь не стреляют, понял? Это не Чечня. Слышишь меня? — он сильнее сжал пальцы на задней стороне шеи Андрея. — Это не Чечня, здесь не бомбят. Понял меня? Не Чечня.       Под своей хваткой, от которой почти немели пальцы, Дима чувствовал, как его трясет. Чувствовал, как того бьет крупная дрожь — она передавалась и ему тоже, заставляя содрогаться при каждом слове. И из всей этой вереницы лиц Дима зацепился лишь за одно — как за спасательный круг, не дающий задохнуться от этих накрывающих воспоминаний. За лицо Ани — обеспокоенное, с огромными голубыми глазами, полными страха. Катя говорила ей что-то на ухо, тянула за собой из толпы, но она не уходила. Приросла ногами к полу, продолжая сжимать маленькие ладошки в кулаки.       — Все закончилось. Все, ты здесь, дома, — повторял он на ухо Андрею, продолжая смотреть на Аню. — Ты дома, Андрей, ты дома. Ты не в Чечне. Все. Все закончилось. Все закончилось, — как мантру, как единственную наизусть выученную молитву, как единственное, в чем он был уверен по жизни. Шепотом, где-то на грани слышимости. Так тихо, что почти сам себя не слышал. И хорошо, потому что в голосе его столько боли от нахлынувших, словно волной, воспоминаний. — Все закончилось. Война закончилась. Ты не в Чечне. Все. Все закончилось.       И буквально через несколько мгновений он почувствовал, как Андрей опускает руки. Сдается. Расслабляется. Осознает, что он тут, в Петербурге, стоит посреди клуба с грохочущей музыкой, что вокруг люди — смотрят на него как на сумасшедшего, как на самое опасное в мире хищное животное, вырвавшееся из клетки и готовое в любой момент кинуться на людей. Он тоже чувствовал себя так, поэтому состояние Андрея казалось ему слишком знакомым, практически родным. И паника в глазах, на дне черных огромных зрачков — страх вперемешку с непониманием и непринятием себя, вперемешку с ненавистью к себе, вперемешку с нежеланием жить, существовать, вперемешку с желанием забыться, забыть все, что было. Забыть кровь, боль и страх, забыть звуки разрывающихся бомб, забыть вкус песка во рту, похожего на тлен, забыть металлический запах, оседающий в носу, в горле, в легких. Который намертво впитывается и потом преследует тебя всю оставшуюся жизнь.       — Все закончилось, — глухо повторил Андрей, ведя плечами.       Дима отпустил его шею, чуть потрясывая рукой от напряжения, а потом ловя на себе очередной взгляд голубых глаз — полных благодарности.       — Я напугал ее, — сказал тихо парень, зажмуриваясь и стискивая кулаки.       — Напугал, — кивнул Дима, опуская голову и выдыхая. Чувствуя, как черти, рвущие грудину в клочья, успокаиваются. — Просто следи за тем, чтобы не напиваться.       Это было последнее, что он ему сказал, потому что в следующую секунду Аня кинулась ему в объятия. Дима только и успел раскрыть руки, чтобы она, трясущаяся от страха, прильнула к его телу, обхватывая шею тонкими руками. Она не плакала, только быстро-быстро дышала, стискивая в пальцах ворот его рубашки.       — Все, малая, все, — он постарался, чтобы голос его звучал спокойно. — Все закончилось. Он просто напился…       Аня кивала ему в ответ, но ничего не говорила. Чуть провела носом по его шее, вызывая у Димы табун мурашек по позвоночнику и небольшую тяжесть внизу живота. Еще бы — она прижималась к нему так тесно, что своей грудью он мог почувствовать ее грудь — маленькую, аккуратную, а воображение уже услужливо рисовало под закрытыми веками небольшие ореолы сосков и…       — Поехали домой, — тихо прошептала она ему на ухо, опускаясь на пол.       Сколько они так простояли? Все гости уже разошлись по своим местам, рядом остались только Вадим с Катей и Илья, обсуждающие что-то в стороне.       Дима попрощался с друзьями, еще раз поздравил Михаила и под его неодобрительный взгляд вывел Аню на улицу. И только стоило двери за ними закрыться, как взгляд наткнулся на одинокую фигуру в легкой рубашке. Андрей курил в нескольких метрах от входа, глубоко и нервно затягиваясь.       — Подожди меня тут, ладно? — он заглянул Ане в глаза.       Аня, не поколебавшись, кивнула, запахивая полы пальто посильнее. И Дима шагнул к Андрею, который сразу же обернулся, услышав чьи-то шаги.       — Ты в норме? — спросил он расслаблено, будто ничего не было.       — Да, вроде, спасибо, — отозвался тот надломленным голосом и следом прокашлялся.       — Давай подброшу до дома.       — Не стоит. Я на такси.       — Ну как знаешь, — пожал плечами Дима. — До встречи.       — Знаешь, чем там было проще? — спросил Андрей, когда Дима уже отошел на несколько шагов. Медведев обернулся. — Там ты всегда знаешь, кто враг. А здесь и не понять сразу, кто друг, а кто — враг.       Он ничего не ответил. Задержал на молодом человеке взгляд, нахмурившись. Что-то в его словах заставило его задуматься, копнуть глубоко, но Дима слишком устал за сегодняшний вечер, слишком вымотался. Он обернулся на Аню и притянул ее в объятия, а потом повел к машине. Уже в автомобиле Аня отвернулась к окну, теребя в руках угол своего пальто.       — Что с ним? Почему он… — она запнулась, не зная, как продолжить. Голову на Диму так и не повернула, продолжая смотреть на мелькающие за окном огни города.       — Не забивай себе голову этим, родная, — ответил Дима тихо, выкручивая на повороте руль. — Это все последствия войны.       Аня кивнула. И больше не проронила ни слова.       Перед сном, пока она была в душе, Дима еще раз вывел Риччи на быструю прогулку, а по приходу застал ее уже в спальне. Аня сидела на постели, заплетая волосы в косу. Дима застыл в дверном проеме, не сводя с нее взгляда. Она была такая домашняя, такая чистая, такая светлая, и такая его — во всех отношениях.       — Я хочу, чтобы Новый год ты встречала уже с моей фамилией.       Аня приоткрыла глаза и посмотрела на него. Казалось, прежде чем она что-то ответила, прошла целая вечность. На деле всего пять секунд.       — Я буду твоей женой. И буду носить твою фамилию. И дети… — улыбнулась она ему в ответ.       — Трое, минимум, — напомнил он, чувствуя, как слабая улыбка становится все шире. Черти в его нутре замирали, прислушиваясь к ее голосу.       — Трое — минимум, — кивнула она, закусывая губу и покрываясь небольшим румянцем.       — Тогда может начнем прямо сейчас?       И Аня рассмеялась, принимая его в свои объятия. Звонко, громко, запрокидывая голову. Она была самым светлым, что было в его жизни. Самым правильным, самым нужным, самым необходимым. Тем, без чего нельзя было дышать, тем, без чего нельзя было существовать.       И она стала его женой 26 декабря 1996 года.