Не игра

Лаш нервничает, когда к ее шахте ровным шагом приближается чужак. Его доспехи сверкают светом, неведомым суровому орихалку, а голову покрывает темно-красный капюшон, скрывающий странную грубую маску, чье темное дерево полыхает ало-золотым огнем, подобным тому, что льется под руками Лаш в черной плавильне. Заметив ее напряженный взгляд, чужак останавливается и аккуратно сдвигает маску на затылок, роняя капюшон за плечи, из-за чего кажется, что его шея вся в крови. Неизвестный оказался серокожей меркой — что темный эльф забыл в дебрях Предела? Но она не выказывает никаких намерений вреда, и Лаш, покосившись на нее, нагибается за новой горой угля; однако спина ее напряжена сильнее, чем обычно. Оставлять позади вооруженного воина — против всей ее сути. Но незнакомка окликает ее: — Тебя ли зовут Лаш гра-Душник? Орчанка оборачивается, с силой вогнав лопату в уголь — тот жалобно хрустит под железом — и складывает руки на груди: — Я. Чего надобно? — В кузнице крепости Душник-Йал Гарол попросила меня передать тебе скованный ею меч. — Эльфийка протягивает на раскрытых ладонях длинный орихалковый клинок, кажущийся бледной грубой поделкой на фоне благородного стекла, искренне почитаемого всеми выходцами с Алинора. Ало-золотой огонь, торжествующий на ее волосах, и изумрудный металл доспехов вдруг видятся Лаш пылающим горном, из которого Гарол движением сильной руки извлекает готовое лезвие, и маленькой девочке кажется, что воздух рассечен на куски длинной, прекраснейшей на свете лентой. Но лицо взрослой Лаш измазано угольной пылью и грязью, и на нем нет когда-то постоянной улыбки. Она сама уже сковала немало мечей, и теперь таинство растеряло для нее всю свою священную красоту. В ладонях странницы лежит его последний отголосок. — Спасибо. — Она забирает оружие торопливо, не скрывая своего волнения, и вздрагивает от того, насколько же холоден его клинок. Печаль матери тяжела и морозна, подобно льду. Скорбью воина щетинится изгиб металла, обращаясь беспощадным шипом. Прощание кузнеца выковано в пламени и становится пожеланием защитить себя. Зелень орихалка становится частью дома, который всегда рядом. — Это значит, что она велит не возвращаться, — говорит Лаш странным голосом, не глядя в бесстрастные багровые глаза чужачки — чужачки, ведь темным эльфам нет места на севере, нет места в орочьих крепостях, нет места в крутых горах Предела. Но огонь на ее волосах твердит об обратном, об обратном твердит взгляд, обращенный к небу, об обратном твердит Гарол, передавая свои чувства ее руками. И орихалк отзывается теплотой по коже. — Благодарю тебя, друг орков, — говорит Лаш, внезапно прозревшая в этот угрюмый туманный день. — А сейчас уходи. Мне нужно побыть одной. Она наконец-то дома.