Не игра

Мужчина неловко ворочается в кровати: теплая шкура безжалостно душит жаром, волосы уже мокрые от пота, жгучие капли лезут в глаза. Убежище ледяное, но он сбрасывает одеяло практически с восторгом. Уткнувшись лбом в черную от мрака стену, обычно бесстрастный ассасин выдыхает с неприкрытым облегчением. Камень глотает теплое дыхание быстро, жадно, как сама Пустота; его холодное прикосновение к коже – будто маска. Плечи сводит от тупой боли усталости, но воздух гладит их нежно, будто любовница, и тело против воли поводит ими, разгоряченная спина изгибается под касаниями ночи. Он, упираясь ладонями в стену, глядит перед собой полубезумно, а еще немного счастливо. Глаза еще не привыкли ко тьме, они видят только черноту, но ему хватает и этого. Сон еще не ускользнул из разума. Жгучие серо-синие глаза за серебристо-голубой сталью прямо напротив, взгляд их суровый и гордый… и этот человек на коленях, а он поднимается вверх, вверх! По обнаженному плечу скользит лучшим из шелков морозный сквозняк, который всегда воздушной рекой течет сквозь Убежище – и оно в ответ рваным движением отзывается, будто перебитое всего – уже – месяц назад крыло. Утром вырваться сразу же наверх. Сразу же, он не может промаяться задурманенным в этой клетке даже лишней минуты. Наверное, так чувствуют себя заточенные под землей драконы. Вот и ему приснилась наконец высота Откушенного Языка. Название грубое, глупое… хотя серое рукотворное плато действительно похоже на обрубленный варварски язык пленника. Лучшее место в его жизни. И небо над ним – лучшее. Прозрачное, свободное, осенне-синее, а внизу простираются тягучие золотые моря, чьи волны накатывают медленно-медленно. А он в вышине, в тишине, в густой хрустальной тишине, и лишь листья тихонько – ш-шу-у-рх-х. И тогда он смеется, черпая крыльями зенит. А затем на мир из его рта – непослушные губы вдруг перестают шевелиться – обрушивается сверкающая волна, погребающая под собой все пламенем. Осины громогласно рушатся на горящую землю, небо идет трещинами, будто кусок бирюзы, и вековечные камни расплавленными слезами текут по тропам. А человек все равно стоит на коленях, а маска, скрывающая его лицо, ледяная, как пол Убежища, а взгляд серо-синих глаз за прорезями – цвет утраченного неба – полон ненависти и ярости. Убийца, слепо уставившись в черную стену, все еще видит сон, забыв обо всем ином. Он уверен больше всего на свете, – хотя это полный бред, хотя это противоречит всему, что только может быть, – что это его глаза.