Не игра

"Мы будем рассказывать эту историю своим детям, — горько думает Атуб, раскладывая свежие охапки цветов лаванды на алтаре своего бога. — Мы будем учить их не повторять наши ошибки... Но послушают ли они нас, ослепленные гордыней своей незапятнанности и презрением к грехам предков?" Олений череп скалится ей, и в пустых глазницах шаманка видит черное недовольство Отца орков. "Принц Изгоев одаряет нас своим покровительством, когда другие боги и не смотрят в нашу сторону — но кто защитит тех, кого отвергает даже он?" Лучшее оружие находит свое место под взглядом черепа, самые крепкие доспехи возлагают орки Ларгашбура к смехотворному пьедесталу своего жалкого святилища, но эти дары не умаляют суровости Малоха: не там и не так должны они воздавать ему хвалу и познавать его волю. Но Желтый Камень давно закрыт для племени, позорно отступившего перед великанами и оставившего в истинном храме молот основателя крепости. Великий Шагрол, наверное, давно отвратил взгляд от своих недостойных потомков. По темноте Атуб выходит во двор крепости, лишенный дневной суеты, и долго слушает тихие речи ветра и неба, мягкие шепоты пылающего сияния, дальние отзвуки слов предков, доносящиеся сквозь барьеры пространств и времен. Она вдыхает запах лаванды и смотрит прямо в полуночно-черные глаза оленьего черепа — много, много ночей подряд, пока наконец не видит в них тень чужака, сотканную из туманов Зольника. Шаманке должно видеть грядущий путь племени вопреки всем испытаниям — даже тем, что обрушены на них самим Отцом. Чужак приходит в один из ярких осенних дней — его стрела поражает великана, что в который раз приходит за данью проклятию. Чужак приходит в этот яркий осенний день — и не дает оркам Ларгашбура уплатить цену крови. Чужак приходит — и Атуб видит в нем посланника Малоха. Его глаза — кровь поверженных врагов, кровь орков, которой он не дал пролиться; его кожа соткана из дыма и пепла владений Малаката; его голос хрипл, как драконий рык, и низок, как звук боевого рога Йамарза. Атуб слушает дыхание неба и шепот предков в ветвях деревьев — и они советуют ей довериться. Посланник их Отца возвращается с добычей: сердце даэдра горит жаром в его руках, не прекращая стука, а жир свирепого тролля вязнет и стынет, когда Атуб переливает его в плошку для ритуала, — и ей нет нужды спрашивать, добыл ли чужак их своей силой. Малох не снисходит до слабых. Молчание бога нарушается впервые за долгое время; оно прерывается ритуалом — и объясняется, когда Принц презрительными, гулкими словами повергает Йамарза во прах. "Мы будем рассказывать эту историю своим детям, — горько думает Атуб, глядя со стен крепости, как вождь и чужак вместе уходят во мрак, — но расскажем ли мы так, чтоб они поняли ее верно?" Несколько ярких осенних дней проходят над Ларгашбуром. Совсем ненадолго уходят в лес охотники; тщательно всматриваются в силуэты и тени караульные; все, кто был занят в Длинном доме, переносят свои дела наружу. Племя ждет возвращения вождя. Племя дожидается чужака. Сердито ворчит Гуларзоб, отворяя для него ворота — не доверяет. Подозрительно смотрит Угор, спускаясь с вышки и держа ладонь на рукояти топора. Сжимает крепко молот Гарак, отрываясь наконец от горна, хмурится, не видя мужа рядом с незваным гостем. И только Атуб безоговорочно уверена. — Йамарз... мертв? — наконец спрашивает она — кому, как не шаманке, задавать неудобные вопросы и в самое тяжелое время искать путь к благу племени. Тот кивает. — Сражался ли он с честью? — уже осторожнее спрашивает Атуб, потому что в этот раз чувствует необходимость в ясном ответе. Тот кивает, и у нее вырывается облегченный вздох. Молчание бога нарушается снова; прерывается ритуалом — и с ним же прерывается ложь. "Мы будем рассказывать эту историю своим детям, — горько думает Атуб, глядя, как чужак возлагает реликвию прародителя на алтарь их Отца, — но сможем ли мы их честью смыть свой позор?" Оружие великого Шагрола волей Малоха обращается в Волендранг. Атуб вздрагивает, а вокруг шепчутся пораженно молодые орки; неуверенно расправляет плечи Гуларзоб, вглядываясь теперь в чужака с долей уважения. Чужак молча склоняет голову и отступает от алтаря. — Это ваш молот, орки Ларгашбура, — говорит он им всем, и голос его громок и ясен. — Несмотря ни на что, я его недостоин, и мне он не нужен. Поднимайте его во славу Малаката и своего племени, заслужите уважение своего бога. Пусть ваша судьба будет яркой и доблестной. — Мы благодарим тебя за твои дела и твои слова, друг племени, — говорит Гуларзоб, и в лице его проявляется что-то от настоящего вождя. "Мы будем рассказывать эту историю своим детям, — думает Атуб, следя, как посланник их Отца уходит по дороге на город северян, — и расскажем ее так, как сделал это воин Малоха, направивший нас по верному пути. А я же прослежу, чтоб мы больше никогда не сбились с него".