Не игра

Луций Ловидикус давно прекратил дышать за ненадобностью, но если б он был по-прежнему смертным, то затаивал бы дыхание всякий раз при взгляде на Люктув. Луций Ловидикус, впрочем, двухсотлетний вампир — так что он просто замирает недвижной статуей, неотступно наблюдая за ее легкими, плавными движениями истинной воительницы. Луций Ловидикус не понимает, почему она здесь, почему она простая служанка... почему она остается с ним, несмотря ни на что. Люктув... какое же прекрасное имя, боги; такое у орочьего народа встречается редко, и уж Луций Ловидикус такое певучее, звонкое имя слышит первый раз за два с лишним века. Он молча улыбается, глядя в ночное небо над морем. Бриз с Золотого берега вьется над замком, шуршит по камням крыльями ворона, треплет мягкой лапой звезды — но лорду не до того, что творится на его землях, пусть это будет даже самый страшный шторм вместе с градом горящих камней из Обливиона. Луций отстраненно водит пером по пергаменту, думая, как же описать свои чувства. Огонь свечи неприятно слепит глаза, но до слуха доносятся шаги Люктув... а он не хочет давать повод для подозрений. Не сейчас. — Господин? — спрашивает она негромко; голос Люктув красивый, сильный, грудной. Луций любит слушать, как она говорит, и потому молчит, приглашая ее продолжать. — Вам бы поспать, поздняя ночь уже. Загоните же себя, еще и зрение попортите... — Для нее наверняка почти непроглядная тьма, но ночному охотнику давно света больше не нужно. Его эта забота одновременно смешит и трогает. Он поворачивает голову, смотрит ей в лицо — в светлых глазах отражается пламя, кожа в полумраке кажется темно-оливковой, ласково-гладкой, такой манящей, что он невольно прикусывает клыком язык. Люктув хорошо сложена, а даэдротова экономка наверняка нарочно прячет ее в эти платья с многослойными юбками (осушить и найти новую, более покладистую, лениво размышляет Луций) — настоящий грех перед ликом Дибеллы. Как можно скрывать это сильное, гибкое тело под ворохом всяких тряпок? — Это лишнее, — хитро улыбается лорд Ловидикус, нежно и все-таки властно прикладывая палец к губам служанки, и та замирает, проглотив свою пылкую непокорную гордость — для него одного; даже дворянский титул не заставит Люктув подчиниться, если она не захочет сама, — а он легкими касаниями проводит по контуру рта, на мгновение касаясь кончиков клыков, небольших, аккуратных и так даэдрически привлекающих. Люктув — словно бурный поток: сильная, гибкая, страстная. Луций сам делает шаг — и стоит ли удивляться, что он тонет в этом потоке, пропадает, увлеченный стихией, что оказалась в стократ сильнее?.. Тени скользят по ее телу, прочерчивая контуры мышц, нежно гладя кожу, дразня его зоркие в самой кромешной тьме глаза. Ее кожа пламенно-горяча, а в его жилах солнечным огнем кипит недавно выпитая кровь. — Бо-о-оги! — по-звериному хрипло стонет он, изливаясь в нее, и благословением Девяти звучит стон Люктув в ответ. Несколько месяцев спустя Луций будет уверен, что они слышали его в эту ночь.

***

На израненных пальцах — когти, длинные, обломанные, темные от крови. Вампир отчаянно лижет их сухим языком, будто дикая тварь, загнанная охотниками в ловушку, скулит и ежится от пронзающей тело боли. раны голод страх больно больно больно выход пусти вернись отда-а-а-а-ай Перед глазами во мгле — гладкая оливковая кожа, нежная, обжигающая, кровь-кровь-кровь! много крови пища пища голод вернись пусти УБЬЮ — ...у-у-у-у-ту-у-у-у-ув! — гремит среди давно заброшенных коридоров нечеловеческий вопль.