Пять тридцать четыре после полуночи

And without that in my life I’m depressed,

You became the new drug I couldn’t get

И если бы она была песней, то её мелодия смогла бы заполнить самые трагические картины нашего кинопроката. Под её аккорды самый лучший на свете режиссёр мог бы запечатлеть самое душераздирающее расставание самой крепкой и прекрасной пары на свете. И если бы она была тенью, то я бы отдал всё, чтобы стать Питером Пэном. Парнем, который «намертво» пришил свою тень, которая так часто и так не вовремя от него сбегала. Если бы кто-то сказал мне, что я смогу полюбить Техас да и вообще весь Даллас хотя бы на долю того, как сильно я любил его сейчас, то, скорее всего, прежний Тайлер не смог бы поверить этому человеку. Наверно, он даже рассмеялся бы в лицо и бросил что-то вроде: «Ты даже не знаешь, как ошибаешься». Как, в конце концов, можно любить место, которое делает тебя несчастным все 365 дней в году? Мне кажется, ранее я вообще старался придерживаться мнения, что невозможно испытывать к городу какие-либо чувства. Это же просто город. Пусть этот город красивый, быстрый, отнимающий время и предоставляющий тебе работу. В конце концов, это всё равно обычное место, как и миллионы других на планете Земля. Странно, что мне совершенно не хочется покидать его сейчас, даже из-за работы, даже если мы вдруг проиграли очередной очень ответственный матч, да и вообще, если я вдруг проснулся не в своей квартире, с неправильным человеком. Правда теперь это были члены моей команды, а не случайные девушки-малышки, подлетающие ко мне в коридорах «American Airlines Center», и тыкающие своими дорогущими телефонами прямо в лицо, крича: «можно сфоткаться, Тайлер, пожалуйста?», стоят рядом со мной, улыбаются, уже фотографируя. У таких обычно действия опережают поток мыслей. Теперь я помнил всё, что происходило со мной до того, как я засыпал: на последнем собрании команды мы с Коди играли в приставку, кажется, что это была игра, которую он специально заказывал в Швеции, а, может, в Швейцарии. Этот парень был настоящим ценителем и долбанным фанатом (если честно, то игра и в самом деле могла завлечь в свои сети любого психически нестабильного геймера). Даллас точно не был лучшим местом на планете земля: здесь не было многих вещей, которые могли бы сделать меня счастливым, но тут были люди, которых не было ни в одном другом конце земного шара. А если у тебя есть кто-то, кто может тебя поддержать, то, на каком основании ты вообще имеешь право жаловаться, что твоя жизнь какая-то не такая? Техас же был своего рода лучшим другом. Знаете, таким парнем, который держит вашу голову, когда вы перебрали на вечеринке или прикрывает вас перед преподавателем, когда вы решили улизнуть с последнего ненавистного для вас урока, который ведёт миссис Уоллес. Вроде громкого парня, что живёт по соседству и устраивает вечеринки восемь раз в неделю. И улыбается сержанту полиции, когда тот приезжает на вызов из-за слишком громкой музыки, что была слышна далеко за несколько кварталов от вас. Техас дышал этим, как и каждый житель этого штата. Иногда Техас становился моим отражением, а иногда, к несчастью, — и мной. Учитывая даже и те обстоятельства, что город, в котором я жил, мог удивить собой даже самых заядлых путешественников, прежний Тайлер упорно продолжал искать минусы и зацепки, которые прочно бы засели внутри его и без того слишком загруженной головы. К сожалению, прошлый Тайлер был слишком запутанным человеком. А человеку, как правило, свойственно быть недовольным. В каком бы красивом и изумительном городе вы бы не находились вы всё равно не сможете восхищаться абсолютно всем. Рано или поздно вам надоест просыпаться по утрам в пустой квартире, обставленной по последнему слову какого-то неимоверно крутого норвежского дизайнера; надоест делать пробежки по безупречному парку, который, так, кстати, находится напротив вашего дома и, конечно, надоест видеть одно и то же. Интересно, жители Парижа восхищаются Эйфелевой башней с такой же силой, как и туристы, приезжающие во Францию? К сожалению, человеку свойственно быть недовольным, пока он не способен посмотреть на происходящее под другим, совершенно новым и неизведанным ранее углом. Я улыбаюсь, чтобы девушка смогла сделать снимок таким, каким его задумала именно она. Кажется, что фотография была её второй страстью, сразу после рисования, в которое она иногда уходила с головой. — В этот раз лучше, — она закидывает голову, смеётся, а потом подбегает ко мне, чтобы показать то, что получилось, — смотри! У меня были люди, вдохновляющие историей. Знакомые, которые могли поразить меня своей игрой. Друзья, способные зацепиться у меня в душе, благодаря тем советам и помощи, которую они мне оказывали. И была она — девушка, вдохновляющая меня и творчеством, и одиночеством. Сомнительный, но явно самый лучший коктейль. Мальчишка, гуляющий со своим мопсом, робко смотрит в нашу сторону, словно решается, а стоит ли подходить. Наверно, я выгляжу таким же неуверенным, когда один бреду по закрытому парку, выгуливая Кэша и Маршалла. — Тай? — девушка снова смеётся, заставляя улыбку на моём лице сиять ещё чаще. — Тай, смотри! На фотографии мальчишка, который не оставляет попыток спрятать зубы и улыбнуться без них. Совсем мелкий парнишка, которого, наверно, запугивают в школе ребята постарше, а он не рассказывает ничего маме, чтобы вдруг она не расстроилась. На фотографии мальчик, который выиграл свой первый приз и впервые поцеловал девочку из группы поддержки, пусть это был всего лишь глупый спор, пусть они больше никогда и не разговаривали, но он поцеловал, а она, конечно, ответила. На фотографии парень, который приобрёл довольно тёмные и глубокие синяки под глазами, потому что вот уже неделю просыпался в пять тридцать четыре после полуночи. На фотографии молодой человек, который смотрит в объектив камеры, в надежде, что девушка ни на секунду не усомнится в тех словах, которые он говорит ей каждый божий день. На фотографии мужчина, который не может упустить что-то, что он впервые может, смело называть этим громким и довольно хрупким словом «любовь». Наверно, это был первый мой период жизни в Далласе, когда я перестал отнимать личное время Джейми; впервые в моём доме появились «живые» горшочные цветы, а два моих пса впервые «прикипели» к кому-то так же сильно, как ко мне и моей семье. Порой мне казалось, что эти четвероногие парни могли понимать своего хозяина лучше, чем это делал он сам. Похоже, что это были первые несколько месяцев, когда я перестал отмечать каждый новый четверг, считая это чем-то особенным, и скрашивать и без того красивое время 12:12 с помощью виски. Смешно даже подумать, что Кари и Джейсон до сих пор считали это каким-то нереальным праздником. А ведь каждый из них уже давно считался примерным семьянином, успевшим наплодить больше двух детей, конечно же, поклонников хоккея. Конечно же, именно Далласа. Моя семья впервые перестала высылать мне фотографии газет и журналов, которые лишний раз решили бы изобразить меня последним уродом, не ставивший моральные ценности ни во что. Не думаю, что пытался бы хоть как-то оправдаться, если бы СМИ до сих пор пыталась бы вывести меня на новый, ещё более масштабный скандал. Впервые я мог назвать себя живым человеком. Впервые я чувствовал себя таким. Парнем, который живёт ради чего-то. Парень, который действительно может улыбаться. Тайлер, что готов вступить в новый день. Это был первый период моей жизни в Техасе, когда я перестал искать минусы, копаться в себе и кричать, что весь мир обернулся против меня. Раньше я уставал от девушек, лиц которых я не помнил уже на следующее же утро; уставал от постов и блогов, которые якобы облачали моё настоящее лицо, и уставал от стресса, который испытывал каждый близкий для меня человек. — Думаешь, если теперь ты пьёшь пиво у себя дома в одиночестве, играя в гольф на приставке, то ты спасён? — Джейми качает головой и еле сдерживается, чтобы не засмеяться над своим непутёвым другом, которым, к сожалению, был именно я. — Хотел бы я измениться за вечер, — на бутылке из зелёного стекла, которую я держу в руках, написано, что это лучшее пиво, которое я попробую в своей жизни, на деле — редкостное дерьмо со вкусом какой-то переработанной на тридцать пять раз резины. Не удивлюсь, если это пиво разливают где-нибудь в Чикаго. Городе, где с выпивкой и вовсе невероятная беда. На этикетке изображены цветы, всё выглядит так, словно пиво и букеты роз — самое верное сочетание на этом долбанном свете. Моя жизнь перестала быть чем-то поверхностным. Впервые мне хотелось показывать то, что есть у меня внутри. Вывернуть свитер моей жизни наружу и закричать, что я не тот человек, которого каждый из них видел на экранах или слова которого они читали в интервью. И, наверно, моя история тянула бы на новый бестселлер о любви, если хотя бы один человек из семи миллиардов вдохновился мной достаточно, для того, чтобы написать книгу. Не уверен, что кому-то хотелось бы копаться внутри моей головы. Порой, потоки мыслей слишком часто перескакивали друг на друга, а порой и вовсе замывали дорогу без шансов вернуться назад. Если бы у меня не было Бенна, то я бы и сам сошёл с ума — не важно: от бесконечных вечеринок или постоянного самоанализа, который уничтожал с каждым днём всё больше и больше. — Идёшь на поправку, — Кэти улыбается, протягивая мне только что вымытое яблоко, — осталось убрать вредные чипсы из твоего рациона и, наверно, девушка, на самом деле, падёт под твоими чарами, Сегин, — спутница моего лучшего друга шутливо бьёт меня кулаком в плечо и заливается смехом, словно только что прозвучала лучшая в этом грёбанном мире шутка. И если удача будет на моей стороне, то, наверно, я буду таким же счастливым, как и девушка, сидящая рядом со мной. Странным всё ещё оставалось то, что я готов был отдать всё, чтобы снова оказаться в кафе и услышать смех, который заставил меня заметить девушку, что так сосредоточенно выводила линии карандашом на бумаге. — Знаешь, Тайлер, — тихо говорит мне Холдридж, — любовь либо есть, либо её нет. Тебе либо сносит крышу, либо ты так и остаёшься чёрствым сухарём, соглашающимся на полное одиночество. Сердце предательски пропускает два удара, а сознание, конечно, рисует у меня в голове нашу первую прогулку в парке, как это бывает в лучших традициях «Дневника Памяти», прогулку, которую я, наверно, никогда уже не забуду. «Любовь либо есть, либо её нет. Тебе либо сносит крышу, либо ты так и остаёшься чёрствым сухарём». А что прикажете делать с теми, кто так отчаянно горит изнутри, не в силах собраться во что-то одно, единое, цельное? Наверно, у девушки нашлось бы ещё несколько хороших уроков для запутавшегося друга, если бы рядом не нарисовалась фигура Бенна, так явно и очевидно требующая объятий. Было довольно трудно поверить, что мне впервые не хотелось проводить своё свободное время за очередным бокалом или на очередной вечеринке, которые так часто устраивали мои близкие друзья. В газетах даже появились заголовки, что Тайлер Сегин впервые перестал гнаться за праздниками и отвязными каникулами. Пожалуй, как бы сладко это сейчас не звучало, но моя жизнь теперь и сама была в каком-то роде праздником. Моим. Индивидуальным. Не знаю, что именно заставило меня изменить свой режим жизни. Возможно, девушка, которая навсегда засела среди моих мыслей, словно оценивая каждый мой поступок, а, может, желание стать лучше; может, видеть огонь в глазах близких людей; и как бы глупо это не звучало — видеть спокойствие и гордость в глазах своего лучшего друга, Джейми. — Вы влюблены? — журналист какого-то интернет портала тыкает мне в лицо микрофон, стараясь поймать очередную сенсацию, в которую успел вляпаться тот самый неподражаемый Тайлер Сегин. — А это имеет значение? — мой ответный вопрос ставит мужчину в тупик, ведь он пришёл ко мне не для того, чтобы отвечать на мои вопросы. Ему нужна была бомба замедленного действия, способная воспламенить на несколько минут головы фанатов со всего мира, — имею в виду, что моя химия вне льда никак не отображается на игре. Репортёр всё ещё пытается сверлить меня взглядом, словно начиная игру, которую никто из нас, увы, не способен был выиграть. Моё сердце уже несколько месяцев отбивало новый, мелодичный ритм, ускоряющийся от одной только мысли о другом, невозможном для меня, человеке, и если я ещё был не готов дать ответ на его вопрос, то моё сердце было бесспорно готово. Мужчина, стоящий передо мной, явно жаждал другой ответ. Тот, который никто бы не решился озвучить. В моей руке пакетик яблочного сока. Весь мой образ выглядит довольно нелепым, когда я пытаюсь не быть очевидным, кидая взгляды через всю галерею на девушку, которая словно светится изнутри, ведь большая часть картин, представленных здесь, были написаны ею, а ещё какая-то половина — её фотоработы. Она улыбается, ловит мой взгляд и еле сдерживает смех от вида серьёзного «огромного» и солидного парня в элегантном костюме, потягивающего сок через соломинку розового цвета, выбранную исключительно из-за того, что она сочетается с его галстуком. Изображаю тост, словно она поймёт, что именно этот конкретный глоток я посвящаю ей, но поздно понимаю, что её внимание уже переключилось на поток вопросов, исходящий от людей, что вдруг решили сегодня поглазеть на искусство. Здесь много хоккейных болельщиков, я даже ощущаю себя очередной картиной, ведь со мной сделали фото уже около пятнадцати человек, а у холста с моим портретом и то больше. Надеюсь, моя спутница не чувствует, что я краду её вечер, так явно акцентируя своё внимание на том, что виновница вечера — моя. Наверно, мне вообще не стоило приходить и приводить с собой добрую часть своего клуба — тоже, но любопытство и желание снова увидеть терпкую и тихо-спокойную радость в глазах одной девушки, конечно, как всегда пересилило. Здесь есть даже несколько игроков из других клубов. Понятия не имею, как они смогли достать приглашения. Особенно Панарин, паренёк, который и кофе-то заказать себе мог еле как. Он уже около тридцати минут стоит возле портрета моей сестры Кэссиди, а я только сейчас начинаю по-настоящему волноваться. Я был абсолютно без ума от девушки, которая впервые смогла вытащить из меня три заветных слова. Не думаю, что в итоге она оказалась сильно рада такому раскладу, ведь я стал обивать порог её квартиры каждую свободную секунду своего времени. Наверно, это звучит совсем дико, но я, может, впервые понял, что значит быть зависимым от кого-то. А проводить время с ней стало для меня самым приятным и самым полезным делом, чтобы говорить, слушать и, конечно, любить. Эта девушка словно побывало внутри моей головы, но прежде чем уйти успела ещё и запустить моё сердце в каком-то другом, бешеном ритме. Не думаю, что она вообще понимала, какая власть находилась у неё в руках. Конечно, если Кэти не оказала мне медвежью услугу, выложив каждый секрет, который я сам же успел ей до этого разболтать. Её друзья почти никогда не приходили на наши домашние посиделки, скорее всего, каждый из них понимал, что я хочу превратить каждую нашу встречу в домашнее свидание, а поэтому, конечно, старался не беспокоить. — Эй, Тай, давай снимем тебя на фоне твоего же портрета? — Джорди налетает на меня, и мой сок чуть было не падает на пол. Этот парень иногда совсем не знает границ и забывает, что мы не всегда бываем вместе на тренировках. — Завидуешь? — весело бросаю я, когда вновь восстанавливаю равновесие. — Конечно же, ты завидуешь мне, Джорди. Взгляд вновь цепляет картину. Одну из сотни. Ту, что совсем никак не отличается от других. На ней простой парень, улыбающийся во все свои тридцать два. Улыбка больше походящая на ухмылку, которой можно праздновать победу в каком-нибудь мировом чемпионате. Кажется, что его щеки должны были уже ныть от боли, а глаза слезиться от того, как сильно парень зажмурил их из-за той самой улыбки, что была описана выше. На картине парень, который на самом деле только что сдал свой самый сложный экзамен и получивший не просто одну пять с плюсом, но, может, сразу и целых две. Молодой человек словно бросал вызов всему миру, ощущая невероятный прилив сил, которые подарили ему заветные три слова. На картине был парень, который впервые почувствовал себя мужчиной. На картине был Тайлер. На картине был я. Я выдыхаю каждое слово так осторожно, словно боюсь, что она на самом деле это услышит. В её руке карандаш, другой, что для меня абсолютно такого же цвета, но на два тона темнее для неё, — за правым ухом, словно преграда для её волос, которые так и норовят упасть ей на лицо. Грифель карандаша больше не в силах танцевать свой причудливый танец по бумаге, которая около часа назад была белоснежно-белой, словно снег, выпавший в конце декабря, который многие принимали за подарок на рождество, а она морщилась, вспоминая зимы, которые когда-то решила оставить позади. Её руки предательски задрожали, а сердце билось так быстро и сильно, что, казалось, его слышит не только парень, сидящий напротив, но и каждый прохожий, бездумно гуляющий по кварталу, празднуя победу любимой хоккейной команды и три шайбы от номера «91», что он любезно посвятил ей. Её щеки бледнеют, а потом заливаются румянцем, который нельзя списать на жару в квартире, ведь окно открыто, а за этим открытым окном прохладная ночь с небольшим ветром, который пользуется гостеприимством, врывается во владения девушки. Её реакция помогает набраться мне уверенности, чтобы произнести эти слова ещё раз. Они срываются легче, в отличии от тех, что я произнёс несколько минут назад. Так, словно я произносил ей это уже тысячу раз, а она каждый раз отвечала мне — «тоже». Её ресницы предательски дрожат, выдавая слёзы, которые готовы вот-вот пролиться, надеюсь, от радости. А мне хочется броситься к ней и обнять, продолжая выдыхать эту фразу из трёх слов ей в волосы, словно мантру или заклинание, которое невозможно перестать повторять. Она закусывает нижнюю губу, надеясь, что я не успею заметить улыбку, которая начинает трогать её губы. Нежно-розовые, которые так сильно выделяются на фоне блендой кожи, печально-голубых глаз и волос цвета вороного крыла. Мои глаза блуждают по комнате. Руки сцеплены в замок, словно я сижу в больнице, ожидая анализов, что должны поведать мне о дате моей смерти. Я всё ещё пытаюсь совладать с собой. Ведь продолжать сидеть напротив неё — сейчас — самая ужасная пытка в мире. — Знаешь, — её голос тихий, похожий на шорох багрово-красных листьев, которые падают под ноги в начале сентября, создавая внутри города атмосферу фестиваля красок, — счастливые истории никогда не заканчиваются хорошо, — грифель карандаша возобновляет свой танец, помогая девушке совладать с эмоциями, которые я, как последний идиот, выплеснул на неё, совершенно не подготовив. Портрет выглядел как живой, каждая морщинка, каждая тень и даже каждый волосок был прорисован с неимоверной тщательностью. Пожалуй, художник был наделён такой сосредоточенностью, которой позавидовал любой игрок мира. С портрета на меня смотрел парень, которому только что открыли новый мир. Парень с портрета ощущал себя самым счастливым человеком планеты, несмотря на то, что нервничал он, как игрок, чья команда до сих пор не знала исхода матча, напряжено ожидая шайбы, которая размочила бы счёт. На табло с моим именем светилась цифра один. На её табличке пока ещё было пусто. Кэти и Джейми гримасничают, думая, что смогут спародировать известную картину Мунка. Наверно, снапчат этих ребят уже взрывается от милейших моментов. Почти все наши болельщицы обожали Кэти, вероятно, девушка умела расположить к себе и была совсем не против того, чтобы выставлять напоказ многие моменты из той жизни, которую обычно называют личной. На месте Бенна я бы уже подумывал подарить ей кольцо. Не обручальное, но то, которое бы показывало любому другому парню, что девушка уже была занята. Этот засранец и так боготворил её, считая чуть ли не самым святым человеком. Наверно, она и была такой. Живой и открытой. Девушкой, способной прийти на помощь тогда, когда остальные решили, что можно и сдаться. — Тебе нравится? — голос девушки всё ещё способен заставить мой мир вращаться. Интересно, будет ли такой моя реакция через десять лет? Или через тридцать? Успею ли я привыкнуть к тому, что я вообще способен на такие сильные чувства? Надеюсь, что да, потому что, конечно, мы будем вместе всё это время. — Все, кроме этого, — указываю на портрет, с которого на меня смотрит Тайлер двухнедельной давности, — кажется, модель не особо хороша, а? — Тайлер? Девушка оказывается в моих объятьях, а мне действительно плевать, кто смотрит на нас и смотрит ли кто-то вообще. Это была наша выставка, но, конечно, мы не были главным блюдом этого банкета. — Знаешь, — её голос всё ещё очень тихий, не знаю, смогу ли я когда-то привыкнуть к этому и не удивляться её тональности. Голос, похожий на хруст снега, который выпадает совсем неожиданно в октябре, нарушая любые планы, которые были у осени и, создавая внутри города атмосферу рождества, — я слышала, что счастливые истории всегда заканчиваются хорошо. Вдох. Выдох. Девушка встаёт на цыпочки и шепчет мне три главных слова, которые вновь переворачивают мой мир. Во мне больше нет меня, а в ней больше нет её. Мы что-то большее, чем наши тела и наши обложки. Наши губы встречаются, и мне кажется, что я слышу аплодисменты. Мы влюблены, и, похоже, что это надолго. (Зачёркнуто.) Навсегда.

And I need you now tonight and I need you more than ever

And if you only hold me tight we’ll be holding on forever