Оранжевое небо.

Грейвз до последнего не был уверен в том, удастся ли им убраться с фермы без бойни за жизнь мутанта, но, к счастью, все обошлось куда спокойнее, чем он себе представлял. Вся их компания еще переводила недоверчивые взгляды с необычно спокойного Гриндевальда, стоявшего скрестив руки возле мобильного бокса, даже позабыв руководить сборами (благо все и без него знали, что нужно было делать), на их проводника и мутанта, возле которого тот ожидал сигнала отправления, словно сторожевой пес. Сравнение было неприятным, что еще больше разжигало в Персивале ненависть к изувеченному радиацией существу. Где-то глубоко внутри он уже пообещал себе, что если выживет в этом опасном путешествии, то обязательно вернется и снимет с этого жалкого паршивца шкуру — подобное не должно было осквернять землю их нового мира. Мира, в котором такие как Ньют, если такие вообще еще существовали и он не был единственным представителем подобного странного склада ума, еще пытались отыскать красоту. Но он то знал — этот мир было уже не спасти. Можно было только продлить его предсмертную агонию кровью зараженных, предоставив отсрочку в смерти здоровым. Они уехали, захватив с собой то, что осталось от троих баргу и всю доставшуюся им с легкостью воду. Кто-то напоследок поджег тюки с травой, бывшие хилым ограждением загона и сухую крышу, и еще долгое время за их спинами в небо, словно след пребывания в этом месте, поднимался густой белый дым. Но мутанта оставили в живых. Всю дорогу Ньют вел себя тихо, почти не давая о себе знать, не считая того момента, когда он указал Грейвзу направление на прежний маршрут. И, когда уже под конец дня его плеча коснулась ладонь, он едва не подскочил, вновь вспоминая, что он не один. Транспорт замкнул круг, и наемники привычно уже устраивались на ночлег, следя за гаснущим на горизонте солнцем, словно бы отмерявшем оставшееся время жизни их костра. Грейвз снял с решетки сочный кусок мяса, коротко шикнув, когда горячий сок капнул на ладонь и обжег кожу. Ему нужно было найти их проводника и поговорить. Не будет же Ньют в самом деле игнорировать его и злиться до самого конца их пути? У него опять было столько вопросов: и про ямру и про то, откуда рыжий его знает и… как бы не хотелось в этом признаваться, но знал он его судя по всему куда лучше, нежели тот язык, на котором говорил с ним самим. Персиваль не любил заочно делать выводы из малого количества информации, но одна мысль все никак не желала покидать его голову — если в том месте, которое Ньют назвал домом говорили на ямру, значит ли, что все это время он прожил среди мутантов? Если это было так, это бы многое объяснило, но… породило бы куда больше вопросов — почему он не заразился, почему его не убили, что он вообще забыл среди своры биологического мусора? И именно их он и собирался задать проводнику. Ньюта он нашел ровно в том месте о котором тот и отчитался, снова север, все без изменений — над головой должны были присутствовать одни и те же звезды. Уже без предупреждения сгрудив возле проводника два спальника, Грейвз оставил поверх одного из них сверток с мясом, а сам улегся на второй. Легкий ветерок стих, и ни одно назойливое насекомое, животное или полуночная птица не думали всполошить стоячий воздух жужжанием или криком. Мир словно замер. Такого Грейвз не мог припомнить даже в предыдущие ночи. Всегда оставалось что-то: шорох травы, далекие разговоры в лагере, какой-то свой собственный неуловимый гул вселенной над их головами, — звуки куда ничтожнее, чем какофония жизни в Раю, но это хотя бы избавляло от назойливого писка в ушах. Рыжий все еще хранил молчание и не делал попытки первым начать разговор, хоть и не стал отказываться от ужина, сразу же потянувшись за шуршащей лавсановой оберткой, и (Грейвз это заметил) только теперь сдернул с лица бандану, оставаясь тем не менее в очках. Персиваля одолевала досада. Окутывающее их море тишины невидимыми волнами билось в образовавшуюся между ними после посещения злополучной фермы стену. Но к тишине Грейзв уже с горем пополам привык, пообжился, научившись заполнять пустоту собственными мыслями, а вот стена была чем-то новым и крайне нежелательным. Он все надеялся, что Ньют первым нарушит молчание, может быть снова выскажется по поводу их не вполне мирных намерений, или назовет его придурком на языке своего дома, — как там? Ши’мау? — бесконечно проговаривал в голове возможные варианты ответов или же те фразы, которые было уместнее озвучить. И с каких пор его вообще так волновало чье-то отношение к нему? Но проводник все молчал, и, наконец, Грейвз так себя накрутил, что просто напросто выпалил: — В конце концов, мы же его не убили! Ньют резко повернулся, забыв, кажется, о том, что привыкшие к скудному свету ночного неба глаза Персиваля могут увидеть его лицо. Уже знакомая линия крупного рта с пухлыми, сомкнутыми губами, упирающиеся в очки острые скулы, щедро усыпанные веснушками, пересекающими нос… Уголок губ проводника приподнялся в сторону и рыжий отвернулся, судя по всему приложив ладонь ко рту, потому как раздавшийся смех вышел слегка приглушенным. — Ты много думать назад, Персиваль Грейвз. Так не остаться сил думать вперед. Грейвз мягко говоря опешил. И даже не понял, что больше выбило его из колеи — то, что Ньют ему прямым текстом посоветовал побольше думать о будущем, а не о прошлом, или то, что он только что впервые услышал, как парень смеется. — То есть ты не злишься? — Неа. — Из-за набитого едой рта отрицание вышло скорее каким-то нечленораздельным мычанием, чем полноценными словами, и рыжий на всякий случай пару раз мотнул головой из стороны в сторону. — Вы давать жизнь и уходить. Он не друг, но он не стать трупом. А новый дом, воду и баргу он найти. Это быть далеко назад. У Персиваля отлегло от сердца, чувство облегчения пришло к нему с каким-то странным невысказанным ощущением, заполнившим, казалось бы образовавшуюся где-то в подреберье пустоту. Выходит, что тот факт был ли спасаемый мутантом или же нет, абсолютно не волновал их проводника. Он просто не любил бессмысленные убийства, что даже не выбивалось за рамки его странного мировосприятия — что же, звучало даже как подобие оправдания для Гриндевальда, когда тот в очередной раз затронет эту тему и начнет капать ему на мозги. При мыслях о Геллерте чувство облегчения быстро сменилось уже знакомой зудящей необходимостью что-нибудь сделать. — Ньют, а как у тебя дома называют баргу? — Румсха. — Название птицы рыжий произнес словно бы нараспев — вначале длинное и звонко рычащее «ррр», затем шипящее «ссс» и короткое, с ударением «ха». Разумеется его не волновало, как называли эти глупые мешки с перьями в разных частях мира, но ответ Ньюта почти что уверил его в своих подозрениях. Мурлычуще-шипящие звуки слишком уж походили на язык мутантов. — Это ведь ямру, да? Скажи мне, у тебя дома говорят на ямру? — Грейвз говорил тихо и медленно, словно своими вопросами боялся спугнуть хрупкое, вновь воцарившееся между ними доверие. — Ты жил все это время среди мутантов? — Вы все неверно его называть. Вся пустошь говорить на ямру. — Ньют вновь затряс головой и из-под капюшона показалось несколько выбившихся рыжих прядок. Он говорил быстро и Грейвз не мог не уловить в его голосе извиняющиеся нотки. Может быть он ошибся насчет тех кого проводник вероятно считал семьей? Быть может он всю жизнь прожил с группой таких же странных, как и он сам людей, виновных лишь в том, что променяли ржавые стены на бесконечную пустыню и имели с жителями Рая языковой барьер. — Но это не принадлежать мутантам. Мутант — человек, быть когда-то... ша-адшу учить его этот язык. — Кто это? Кто учил вас языку? Ньют ответил не сразу. Он закончил есть, смяв слишком громко прошуршавший лавсан и сунув его в один из отделов своего рюкзака и, судя по движению руки, вновь натянул на нос бандану. — Я не говорить с тобой о доме, Персиваль Грейвз. Грейвз едва не фыркнул, закатывая глаза и давая себе время, чтобы смириться с очередной проведенной поверх доступной информации границей. Секунду назад он был готов сорваться с места и прижать к себе этого виновато оправдывающегося парня, чтобы оказать хоть какую-то поддержку, и вот снова тот вел себя так, что единственным желанием оставалось вытряхнуть его из всех его тряпок, чтобы добиться хоть каких-то ответов. Он сделал глубокий вздох. — Ладно, а кто учил тебя моему языку? — Иногда приходить люди… — Проводник запнулся на слове и заговорил совсем тихо. — Они просить воду, еду, помощь… Иногда я помогать и они учить меня твой язык. — Иногда? — Они болеть и умирать. Уходить, когда нет помощи, задыхаться, когда идти пыль и… — Ньют не ответил, что еще. Он наклонился вперед, сгорбив спину и пряча и без того сокрытое лицо еще глубже в провал капюшона. — Слишком много стать трупами. Грейвз осторожно тронул плечо притихшего парня, привлекая его внимание. — Я не должен оправдываться, но… мы убиваем мутантов потому, что они напоминают нам о том, что мир умирает. Потому что они живое напоминание того, во что мы можем превратиться, или во что в конечном счете превратимся. — Он приподнял край своей запылившейся футболки, обнажая перед проводником свои живот и грудь. Начиная от пары последних ребер и вниз, до самого таза, его бок был полностью покрыт давно зарубцевавшимся, бледным на фоне загара шрамом. — Эта болезнь пыталась сожрать мне всю кожу, но у меня было достаточно лекарств, чтобы остановить ее. А если нет… Я мог бы стать одним из них или умереть. Умереть в любом случае, ведь меня бы убили. Персиваль выдохнул, возвращая одежду на место. Ему бы очень хотелось видеть сейчас хотя бы что-то кроме отражающего россыпь звезд стекла, цепляться взглядом за изменчивую под действием эмоций линию бровей, а не за рваный край потрепанной банданы. Ему бы так хотелось знать о том, что за мысли сейчас роились в голове у их проводника. И роились ли вообще. — Я… Ты уж меня прости, но я видел твое лицо и спину… — От Грейвза не укрылось то, как при этих словах Ньют вздрогнул и, как будто бы напрягся, но продолжил говорить спокойно, не заостряя внимания на каких-то личных страхах рыжего. — Я не был уверен, поймешь ли ты меня, ведь ты судя по всему никогда не болел, по крайней мере кожа у тебя чистая. Удивительно, не знал, что так вообще бывает… Но, раз ты видел, как болезнь забирает жизни, я надеюсь, ты сделаешь поблажку нашим зверским законам. Это законы выживания. Ньют отвел взгляд, все же заметно расслабившись после его слов, словно не обнаружил там ничего, что опасался услышать, и плотнее сдвинул под себя скрещенные ноги. — Я никогда не болеть… Все вокруг болеть и умирать, уходить. Я… я не знать почему, я быть таким как рожден. — Проводник приложил руку к своей груди, сжимая пальцами светлую ткань балахона, словно доказывая самому себе собственное существование. Это было удивительно. Удивительно и невозможно одновременно. За всю жизнь Персиваль ни разу не встречал никого, кого бы обошла стороной судьба носить на себе отпечаток прошедшей войны. Все люди походили скорее на памятную карту давно минувших боевых действий — вот здесь ожог, потому что взрывы разрушили защитную оболочку планеты, вот здесь нарыв, потому что выпущенный вирус решил сожрать своего создателя, а вот тут что-то совсем непонятное, потому что от радиации клетки тела словно вывернули наизнанку. Он все еще не знал, что могло произойти с Ньютом такого, что его нога оказалась переломана в нескольких местах — единственное его уродство, что позволяло хотя бы верить в его реальность, но спрашивать сейчас он не собирался. В конце концов он понимал, что у жителя пустоши должно быть достаточно врагов, чтобы рано или поздно они подвергли твою жизнь опасности. Он встал, подтаскивая свой спальник чуть ближе к проигнорировавшему второй, и все еще сидящему задом на земле проводнику и, жестом предложил переместиться на более удобную поверхность. На одном таком забитом перьями мешке сидя могло поместиться человек пять, поэтому, после того, как Ньют откликнулся на его предложение и с ногами забрался едва ли не в самый его центр, Грейвзу оставалось еще достаточно места, чтобы лечь с краю, даже не касаясь его. — Забей, если ты здоров — значит тебе повезло. Уж точно не стоит винить в этом самого себя. — Персиваль перекатился на бок, едва не уткнувшись носом рыжему в колено, и продолжил более веселым тоном, стремясь вывести Ньюта из этой странной меланхолии, вызванной воспоминаниями о доме. — Так чего ты сегодня тихий такой, если не в обиде? — Я думать. Мы пройти больше половина пути. — Проводник потянулся в сторону, затаскивая свой рюкзак на лавсан и принимаясь искать что-то среди звенящих, бьющихся друг об друга железок. Звон расходился далеко, отражаясь где-то в стороне от металлических боков уснувшего лагеря и возвращаясь эхом назад, заполняя пространство вместо перекриков ночных обитателей. — Разве это плохо? Наконец-то Ньют нашел то, что искал. Из рюкзака на спальник перекочевали карта в металлической трубке, тонкий складной нож и какое-то маленькое прямоугольное устройство, предназначение которого пока было неясно. Персиваль не смог сдержать улыбки при виде ножа — все же у Ньюта было оружие, хоть и вряд ли он его хотя бы раз в жизни использовал по назначению, а не таскал на дне рюкзака. Рыжий развернул карту, стараясь расположить ее так, чтобы Грейвзу не пришлось сильно менять положения тела и, раскрыв ножик, занес над картой то самое устройство, которое мигнув, озарило светлый пластик тусклым желтоватым светом, оказавшись слабым фонариком. Персиваль знал, что благодаря своим очкам Ньют мог видеть в кромешной темноте, и это действие было явно проделано только лишь для его удобства… и это было неожиданно. Даже такое малое проявление заботы било по всем принципам, беспокоя атрофированную уже благодарность. — Эта штука не привлечет насекомых? — Нет. Она светить, но не гореть. — Тонкое лезвие уткнулось в центр карты, в то место, где прерывистую линию, то и дело украшенную поперечными насечками — отметками о пройденном пути, которые проводник оставлял каждую ночь, — пересекала широкая черная полоса. — Завтра мы быть здесь. Это Туман. Грейвз перевел взгляд с прожженной насквозь дыры на маленький вытянутый в вертикали овал, на самом краю карты — безопасную зону, и всего лишь точку в ее центре, подразумевающую, что там, за их спинами, остался целый город. У него было такое чувство, что они покинули его уже несколько месяцев назад. Неужели они забрались уже так далеко? Ньют все еще молча освещал для него карту, словно ждал от него какого-то вопроса или комментария, быть может совета. Линия, отметившая их путь врезалась в бок черного провала, в самом широком его месте, и продолжалась уже с другой стороны, словно там была переправа через… через что? — Это безопасный путь? Мы сможем пересечь этот твой Туман? — Рыжий кивнул и выключил фонарик. — Да. Я знать, как пройти. — Он сделал паузу, словно в нерешительности, стоит ли озвучивать еще что-то. — Но ты пройти только если доверять мне, Персиваль Грейвз. Ни на одной карте Рая Персиваль еще ни разу не видел ничего, что называлось бы Туман. И тем более не знал о том, возможно ли было так просто пересечь его. Вероятно стоило обсудить до отправления все детали их путешествия, а не только насколько долгим окажется их путь… Получается, он доверился Ньюту еще тогда.