Оранжевое небо.

Грейз опять не помнил, как он уснул. Долгие ночные разговоры с Ньютом ни о чем начинали входить у него в привычку. Правда говорил в основном он, довольствуясь редкими комментариями с упущенными из-за языкового барьера подробностями, но и это доставляло ему немало удовольствия — рыжий был отличным слушателем. А вот момент, когда сон резко и безапелляционно покинул его, выбрасывая из мира обрывочных сновидений обратно в хмурое утро, отпечатался у него в мозгу. Персиваль проснулся от того, что кто-то зашевелился прямо рядом с ним, пытаясь сбросить его со спальника на землю. Он открыл глаза, моментально сориентировавшись в пространстве, чтобы быть готовым дать отпор неведомо откуда взявшейся причине его пробуждения и… обнаружил рядом с собой Ньюта. Проводник еще спал, что уже само по себе было удивительным — ему еще ни разу не удавалось застать его спящим, — свернувшись на лавсановом мешке почти что клубком и закрыв голову руками. Сейчас он казался еще меньше и беззащитнее, чем был на самом деле, почти что подростком, с обнажившимися из-под сбившейся накидки худыми угловатыми руками, на которых, как и на всем его теле, так же ярко выделялись островки веснушек. Но кому, как не Грейвзу было знать, что рыжий вовсе не так беззащитен, как казался на первый взгляд. Как можно более осторожно он вернулся в прежнее положение, укладываясь обратно на спальник и стараясь не потревожить спящего парня. Вокруг царила просто оглушительная тишина. Лагерь еще спал, ветер не трепал траву у его головы и он отчетливо слышал каждый вдох Ньюта, сопровождаемый тихим скрипом шуршащей даже от этого незначительного движения постели. Рыжий вновь вздрогнул во сне, прижимаясь к нему спиной. Должно быть похожее движение и лишило Персиваля сна, вот только в предыдущий раз он видимо был слишком невнимателен спросонок и не услышал, как проводник издал тихий жалобный звук, похожий на короткое мяуканье. Ньюту что-то снилось. Грейвз в который раз пожалел, что не может видеть лица парня. Воображение услужливо подсказало ему хмурые изломанные брови, поджатые губы, беспокойное дрожание тонких век со светлыми ресницами — все то, что вероятно можно увидеть, когда человеку снится кошмар. Многим людям из Рая снились кошмары, даже ему самому. Жаль только пробуждение не приносило облегчения — вырвавшись из выдуманной насмешки собственного подсознания неизменно попадаешь в другую, длинную и невыносимую, но она уже зовется твоей реальностью. И все же, он знал только один способ, как можно было избавиться от кошмарного сна, кроме как проснуться в собственной кровати в холодном поту. Грейвз протянул руку, обнимая враз показавшееся ему тонкое и хрупкое тело, укладывая руку Ньюту на грудь и прижимая его к себе. — Тише, Ньют. — Его губы шептали почти что в скрытый белой тканью затылок. Кажется, он никогда еще не приближался к проводнику настолько близко. Настолько, что теперь даже въевшийся в балахон сухой и горький привкус пыли не мог скрыть от него запах самого Ньюта. Словно бы запах сладкой травы… — Это всего-лишь сон… Он прикрыл было глаза, наслаждаясь ощущением того, как где-то под его ладонью все ускорялось биение чужого сердца, с силой врезаясь в ребра. И все это — и умиротворенность тишины, и запах, и сердце, тоже казались просто сном… а в следующее мгновение чувствительный удар в ребра свалил его со спальника на землю. Из легких выбило воздух и Грейвз хрипло закашлялся, все же успевая сделать неглубокий вдох, полный поднятой им пыли, прежде чем его горло сдавила цепкая хватка чужих пальцев. Ньют сидел на нем верхом, не отпуская его горло (даже не смотря на то, что Персиваль сжал в ладони тонкое запястье, пытаясь отодрать чужие пальцы от своей шеи), и замер, занеся кулак для удара. — Зачем ты меня трогать?! — Крик Ньюта неприятной громкостью разрезал тишину. Кажется, его не заботило то, что он может переполошить всех наемников в лагере, и те станут свидетелями этой сцены. — Ты… задушишь, идиот! — Зачем ты меня трогать?! — Вновь повторил проводник, тем не менее убрав руку с его горла и переместив ее на грудь. Пальцы судорожно скомкали воротник футболки наемника, и занесенный для удара кулак все так же угрожающе нависал над лицом Персиваля. Через прижатые к его бокам колени Грейвз почувствовал, что Ньюта трясет, и вспыхнувшее было в нем возмущение, раздражение и даже злость на рыжего, перемежающиеся с мыслями о том, что он мог как минимум тремя приемами сбросить с себя орущего парня, скрутить и возможно даже ударить, мгновенно схлынули под осознанием одной простой истины — Ньют был чертовски напуган. Тот, кто не боялся спать в одиночестве на голой земле в самом центре пустоши, и бросался под дуло бластера, защищая чужую жизнь, испугался одного его простого прикосновения. Персиваль наконец-то успокоил дыхание, расслабленно опуская голову на не успевший остыть за короткую ночь песок и раскидывая руки чуть в стороны. — Угомонись. — Он говорил тихо и спокойно, замечая, как ходит перед ним ходуном, задевая ткань свободного балахона, худая грудь, отмеряя судорожные вдохи и выдохи. — Я тебя не трогал… ну почти. По крайней мере я точно не хотел тебя обидеть. Мне показалось, что тебе приснился кошмар, ты беспокойно спал и… уж не знаю, как в пустыне с этим обстоит дело, но в Раю мы используем обнимашки, и обычно это помогает. — Обни…машки? — Судя по голосу Ньют слегка растерялся, занесенная для удара рука обмякла, опускаясь, да и вторая уже не грозила выдрать кусок ткани из потрепанной футболки Персиваля. Грейвз медленно сел, упираясь руками в землю и стараясь не акцентировать внимания на том, что парень так и не соизволил слезть с него, только лишь переместился чуть ниже на его бедра. — Да, объятия. Это действие, когда… не пугайся, я просто покажу. — Персиваль так же медленно скользнул рукой на плечо проводника, обнаружив пальцами выпирающую лопатку и, не дождавшись какого-либо сопротивления, вновь прижал его к своей груди. Вспышка приятного тепла в подреберье мягко расползлась по всему телу, неожиданно стекая в пах. Скрытый капюшоном лоб уткнулся ему в плечо. Сердце Ньюта колотилось все с той же запредельной скоростью, уханьем крови отдаваясь ему в руку сквозь ребра, словно метроном заставляя ускоряться до чудовищного ритма его собственное, он слышал как шумно пробивается сквозь прорези в респираторе дыхание рыжего, в то время как сам забывал сделать очередной вдох. Затянутая в перчатку рука уткнулась ему в грудь, резко отстранив, и проводник наконец-то поднялся на ноги, окончательно отнимая у Грейвза возможность повторить еще раз один из волшебных моментов этого утра. — Я знать, что такое объятия. — Персиваль с сожалением последовал вслед за проводником, вставая с земли и глядя на то, как тот увеличивает между ними расстояние парой едва заметных шагов назад. — Я спросить зачем ты это сделать. — Я же уже сказал — тебе приснился кошмар, и я подумал… — Какой в этом твой выгода?! Пришла очередь Персиваля недоумевать. Все же удивительный парень, безоговорочно верящий в то, что жалкий умирающий мир полон красоты и добра, и при этом не доверяющий ни одной живой душе. — Если честно, я даже выдумать ее не смогу. Разве только то, что ты перестал бы ерзать и позволил мне еще немного поспать. — Грейвз добродушно усмехнулся. — А вообще, люди иногда заботятся друг о друге просто так, без всякой выгоды. Разве у тебя дома о тебе никто не заботился? Не знаю… подоткнуть одеяло, принести воды, обнять и утешить? Персиваль поздно вспомнил, что Ньют уже говорил ему — у него никогда не было кровати (по крайней мере никогда не было ничего, похожего на лавсановый спальник, набитый перьями баргу), а значит вопрос про одеяло был бессмысленным. Однако, услышав ответ проводника он понял, что не только ВСЕ его вопросы были бессмысленными, он вообще зря их задал вслух. — Я жить один. — Что, с рождения?! Темные стекла очков смотрели прямо на Грейвза не оставляя тому шанса понять, что за эмоция сейчас отразилась на лице рыжего. Ньют выдержал очередную паузу, сделал глубокий вдох и выпалил скороговоркой: — Прости меня пожалуйста я больше так не буду. Фраза вышла почти без акцента, хоть и без правильно расставленной интонации, словно бы проводник знал как это произнести, но абсолютно не понимал смысла сказанных им слов. — А ты неплохо знаешь, как извиняться. — Персиваль не сдержал смеха. Но не от того, что Ньют без акцента звучал непривычно и странно, словно бы лишился одной из своих многочисленных особенностей, а больше потому, что был почти не удивлен. Импульсивный и капризный характер рыжего, даже не смотря на порой всю его серьезность и груз пережитого, так и напрашивался на образ нашкодившего кота, которого вечно ловили на горячем и отчитывали. Если бы только Персиваль знал, как выглядят коты… — Меня заставлять повторять это один человек. Я часто делать все не так. Как сейчас. У меня никогда не быть того, кто давать объятия и утешить, и принести воды. — Грейвз разобрал в речи Ньюта собственные слова, и какое-то тоскливое скользкое чувство жалости сдавило ему сердце, поражая своей силой и неожиданностью, протащив за собой логичную цепочку размышлений — дело было не в языковом барьере, помешавшем придумать собственный вариант ответа, дело было в том, что рыжий даже не знал, как должно проявляться такое действие, как забота. — Если делать, значит есть выгода. Но ты говорить, что это не так и… Прости меня… пожалуйста. — Конечно я прощаю тебя, Ньют. — Персиваль выдохнул, борясь с желанием снова обнять проводника. — Просто постарайся больше не душить меня. Я никогда тебя не обижу.