Оранжевое небо.

Горячий песок пек спину едва ли не сильнее, чем солнце все остальное. Грейвз лежал на земле, укрыв свою голову и голову Ньюта единственной оставшейся у них на двоих футболкой — его футболкой, чтобы, хотя бы теоретически, избежать участи пускать слюни от солнечного удара. Она была недостаточно большая, чтобы расположиться под ней с относительным удобством, и его нос практически касался лица проводника. Запах травы и пыли забивал нос, и наемник не в силах был понять, исходит этот запах от парня или же от окружающей их растительности и иссушенной почвы, но, после проведенных дней в соляной пустоши, лишенной каких бы то ни было запахов вообще, этот запах казался почти родным. Родная пустошь… Персиваль усмехнулся. Он скользнул взглядом по такому близкому лицу с неестественно бледной кожей не знавшей загара, по рассыпчатым рыжим прядкам, непослушно скрывшим покрытый россыпью пятнышек нос, по растрескавшимся от обезвоживания губам… Язык наемника вяло зашевелился во рту, скользнув по губам, но, вместо того, чтобы увлажнить их слюной, лишь оцарапался о грубую лопнувшую кожу — его губы были не в лучшем виде. Он вспомнил эту песню… какой-то пьянчуга в углу бара Хата заводил ее каждый вечер, когда доводил долю дешевого спирта в своем организме до нужного количества, и Персиваль имел несчастье слышать его вопли, заканчивающиеся обычно мордобоем несогласных с его репертуаром, если и сам просиживал штаны в баре в поисках информации. Как там было… Твои губы такие… Твои губы такие мягкие, а мои словно песок, твое тело такое сочное, а мое потеряло сок… Дурацкая песня, но прилипчивые строчки продолжали назойливо крутиться в мозгу. Твои губы такие мягкие… — Что ты делать? Грейвз открыл глаза, сталкиваясь взглядом с расчерченной зеленью напротив своего лица. Кажется, он сам не понял, когда слова из его головы скользнули на язык. — Пою. — Ты не уметь петь. Грейвз не сдержал смешка, и его тут же разобрал сухой кашель. В горло словно бы насыпали песка, и он всосал в себя последнюю влагу, превращая язык в ссохшийся кусок вяленого мяса. — Ну спасибо… — Я не хвалить. — Голос рыжего был хриплым, но уже более твердым, язык не заплетался в полубреде, и туго натянутая струна в груди Персиваля чуть ослабла. Ньют резко сел, стаскивая с головы футболку Персиваля, морщась от боли и прикладывая ладонь к повязке на своем плече. Он, словно с каким-то неверием оглянулся, скользнув взглядом по близким пикам гор, и расползающимся по песку зарослям жесткой медной травы. — Где мы быть? — Все там же, если мне мозги от жары не изменяют. — В ответ на его слова рыжий обернулся назад, туда, где в каких-то паре десятков шагов берег резко обрывался в белоснежную бесконечность. — Мы уже не в море, но… оно рядом. Прости, мне сил хватило только до берега. — Ты принести меня сюда? — Ньют нахмурил брови, смерив его каким-то подозрительным, похолодевшим взглядом. Что-то в этом взгляде заставило тиски напряженности снова сдавить легкие Грейвза. В нем читались какая-то тревога и настороженность, без страха, но столь отчетливо, что по спине его между лопаток до самого крестца пробежал холодок. — Ну да, я здесь не вижу других энтузиастов… — Взгляд не изменился, и Грейвз не удержался от того чтобы закатить глаза. — Серьезно? Ты думал я тебя там брошу? — Нет. — Тон остался холоден, но рыжий отвел взгляд, как-то толи виновато, толи печально прижав уши к голове. — Я — твой путь в дом. Персиваль издал мучительный стон и натянул обратно футболку, поморщившись, когда ткань коснулась обожженной кожи. Кажется, всеми своими действиями он не только заслужил подобного к себе отношения, но и укрепил его. — Не в этом же дело… — Надо идти. — Беспардонно перебил его Ньют, поднимаясь на ноги и осматривая беглым взглядом ближайшие спутанные кочки длинных травинок. — Не думаю, что ты способен сейчас на пешие подвиги… Да и я… Ты с виду такой мелкий, а весишь, как стадо баргу. Грейвз тоже поднялся на ноги, даже не смотря на свои сомнения, понимая, что сидение на месте приведет лишь к тому, что их подгнивающие трупы будут портить вид высохшей пустоши, но тем не менее, слабо представлял, сколько они смогут еще пройти, пока солнце не добьет их окончательно. Он следил за тем, как проводник, шаркая ступнями, почти не поднимая ноги от песка, удаляется от него с каждым шагом все дальше, выискивая что-то на земле среди густой травы, пока резко не опустился на колени, принявшись рыть рыхлую землю, отбрасывая ее в сторону и поднимая вокруг себя зыбкое облачко пыли. Персиваль приблизился, с любопытством опускаясь на колени рядом, замечая, что в руках парня, один за одним появляются три круглых клубня какого-то растения. Его листья были жесткими, мясистыми и овальными — раньше он даже не замечал, что трава может выглядеть как-то иначе, помимо жестких щеток. Да и кто на эту траву вообще смотрит… — Что это такое? — Это чтобы идти. — Проводник сжал пальцами самый большой из клубней, надавливая на него ногтем, и тонкая, цвета камеди кожура лопнула, выплевывая наружу еще более темный, почти что бордовый клейкий сок. — Давать свою ногу, там где боль. Грейвз, не сводя взгляда с медленно стекающего в ладонь Ньюта липкого сока, вытянул ногу вперед, разматывая уже задубевшую от пыли и запекшейся крови повязку. В некоторых местах она прилипла и теперь ее приходилось отдирать, срывая сухую корку сукровицы. Рана выглядела не лучшим образом — края ее воспалились, выворачиваясь наружу и приобрели нездоровый синевато-бордовый оттенок. — Выглядит хреново, еще пара дней, если доживу, и можно будет просто оторвать и выбросить… твоя штука только от боли спасает или еще что? От болезни например она… — Персиваль осекся. Ньют двинулся к нему, протягивая сложенную лодочкой ладошку, со скопившейся в ней липкой дрянью, и в нос Грейвзу ударил нестерпимо сладкий, до ужаса знакомый приторный запах. Наемник дернулся назад, словно от пощечины, оттолкнувшись от песка согнутой здоровой ногой. — Что за дела?! Это та самая хрень, которой меня опоили? — Да. — Уши проводника стояли торчком — он не боялся, не был смущен и не сомневался. Он был твердо уверен в переливающейся нефтяными разводами жидкости в своей руке. — Я же тебя тогда чуть не убил! Я к этой дряни больше не притронусь! Ньют зашипел, сморщив нос, и поднес руку ближе. — Не пить. Голова в порядке, если не пить. Зыбкие поверхностные воспоминания, все еще всплывая в памяти призрачными красными огоньками с привкусом крови, мучили тревожным предчувствием, но, даже несмотря на испытываемую неуверенность, Персиваль заставил себя поверить парню и задрал штанину повыше. Ньют тут же прижал ладонь к ране, размазывая по его коже темный густой сок неизвестного растения. Липкая субстанция тут же прилипла склизким паразитом к его ноге, неожиданно охладив горячую пульсирующую боль в ноге. Приятная прохлада впиталась в кожу, погладила измученные мышцы и кости и взметнулась выше, тонкими ручейками поползла наверх, передавая всему телу приятную истому. Мгновенный ледяной укол страха, словно его коснулись чьи-то ледяные пальцы, заставил Грейвза внутренне сжаться, но страх быстро сменился спокойствием — фантомная сила и энергия вновь расползлись по венам, но голова осталась свежей, никакого желания безумной пляски или жажды крови не возникло. Рыжий отер руку о собственные штаны и принялся разматывать пропитанную кровью повязку на своем плече. — Наркотик. — Просто сообщил проводник, повторяя действия с мясистым плодом и покрывая природным лекарством разорванные мышцы на плече. — Боль уходить, и болезнь уходить, но если пить… становиться зверем. Персиваль просто кивнул, поднимаясь как только он закончил на ноги и подавая руку Ньюту. Логично было предположить, что пустошь все же предполагала средства к выживанию, но он не ожидал того, что настолько действенное средство, способное помимо простой помощи полностью изменить, извратить и подчинить себе сознание, будет валяться прямо под ногами. — Надо найти еду. — Рыжий смерил близкий горизонт долгим взглядом и, не давая сигнал к действию, просто зашагал вперед. Персиваль в последний раз обернулся в сторону Тихого моря, словно прощаясь. Прощаясь и с бесконечной соляной пустошью, и со своей командой, канувшей в лету у порога своей мечты, и с пережитым в трюме сгинувшего во времени корабля… Ему показалось, что он видит вдалеке кого-то, бредущего так же, как и они сквозь белоснежную пустыню к далекому берегу, который им посчастливилось уже достичь, но, вероятно, это была лишь игра его воображения, да поднимающихся вверх от нестерпимой жары кривых потоков расплавленного воздуха. Он отвел взгляд от миража и двинулся следом. Походка пружинила по сухой почве, все тело наполняла удивительная легкость, казалось, что он может делать с ним все, что угодно, — кувыркаться, изгибаться, подобно змее, завязываться в узел, и, ненароком, при очередном шаге взлететь над землей, парить в густом жаре, поднимающемся от земли. Ему было интересно, чувствует ли то же самое проводник, или, быть может, имея за плечами достаточный опыт употребления подобным образом наркотика, уже привык настолько, что ощущал лишь часть от той эйфории, что вновь напитала тело наемника. Внезапно Ньют остановился. Острые уши взметнулись вверх, беспокойно дернувшись в сторону вполне обычного, привычным фоном наполняющего пространство, шуршания травы. Длинный хвост замер, распушив шерсть жесткой щеткой и встал трубой, едва не задев близко стоявшего Грейвза по лицу. — Ты что… Он не успел закончить фразу, отмахнувшись от дернувшегося перед его лицом хвоста. Рыжий тихо зашипел, прерывая его поднятой рукой, и медленно опустился на землю, стаскивая с ног ботинки, не сводя взгляда с какого-то одного места среди густой травы. Он встал на четвереньки, прижимаясь к земле, словно какой-то пустынный зверь, приготовившийся к охоте. Ноги подобрались к рукам, спина выгнулась горбом и… он прыгнул. Когти на ногах, врывшись в мягкий песок, подняли за собой облачко рыжей пыли. Проводник в пару высоких стремительных прыжков достиг своей цели и обрушился на нее со звонким рычанием, впиваясь зубами и когтями, завертевшись в поднятой живым клубком тел пыли. Персиваль заметил мелькнувший в общем беспорядке чье-то темное тело. Раздался громкий короткий и пронзительный писк, тут же утихший, положивший конец яростной, но короткой схватке. Ньют поднял голову, вытерев с губ рыжую кровь и сплюнув ее в сторону, и повернулся лицом к Персивалю. Он не без труда подхватил с земли свою добычу — что-то напоминающее большую, длиной должно быть в метр от кончика морды до хвоста, коротконогую ящерицу, покрытую темно-бурой пятнистой чешуей, — и, почти что победно взмахнул ею в воздухе, придерживая второй рукой толстый мощный хвост. — Я добыть еду! Грейвз улыбнулся. Не мог не улыбнуться, его губы сами собой растянулись в сторону, в ответ на оживший, радостный оскал пыльного, заляпанного кровью парня, бывшего в этой пустыне, как дома. *** — Быть плохо? Грейвз даже не сразу понял о чем именно его спрашивает Ньют. Солнце давно скрылось за зубчатую гряду гор, погрузив все по эту сторону от себя в неверные сумерки, с каждым часом все больше густеющие и прокладывающие среди густой травы глубокие тени. Они решили продолжить путь утром, отдохнув от нескончаемого бега прямо посреди узкой полосы пустоши, с одной стороны на горизонте обрывающейся в белоснежную даль Тихого моря, а с другой, уже ближе, врезающуюся в почти отвесные серые камни гор. Он думал, что их путь ведет именно туда, но проводник и не думал приближаться к мрачно высившимся, опаленным солнцем пикам, уводя их все дальше на север, и, видимо, размышления о том, куда пролегает их дальнейший путь, пытающиеся выудить из памяти изображения на карте Ньюта, и отобразились на его задумчивом лице. Наемник покачал головой, обернувшись к рыжему, и замер, не ожидав обнаружить того прямо за своей спиной. Взгляд потемневших в сумерках глаз внимательно скользил по его лицу. Проявленное беспокойство слегка ошарашило. Персиваль не ожидал… точнее нет, не так, он был твердо уверен в том, что после того, что произошло у заброшенного корабля, после той пламенной речи, которую произнес проводник, едва не оставив его там же, он не то, чтобы будет заботиться о его самочувствии, не считая банального лечения от ран, чтобы он мог продолжить путь, но даже не приблизится, но, кажется, выходило иначе. — Тхеньму не быть яд, он быть еда. Я кормить им другие люди и ел сам. — По видимому, его удивление заставило Ньюта заволноваться еще больше, нежели отразившаяся на лице наемника задумчивость. Парень неуловимым движением скользнул ближе, обхватив его лицо прохладными ладонями, и слегка задрал наверх, подставляя под тусклый свет первых, робко показавшихся на небе звезд. Грейвз, мягко обхватив запястья, отнял ладони от своего лица и опустил голову, встречаясь с Ньютом взглядом. — Эй, все со мной хорошо. Я просто задумался. Ты чего так переполошился? Ньют пожал плечами. — Ты долго-долго молчать. Ты обычно не молчать. — Ах вот в чем дело… — Протянул Персиваль с улыбкой. Кажется, его только что завуалированно назвали болтуном. — Нет, все хорошо. Я может и не привык есть сырое мясо, но вкус у него, кажется, не намного отличается от баргу. — Почему не просить огонь? — А ты можешь устроить? — Опешил Грейвз, тут же вспоминая, как в самую первую ночь ему пришлось выспрашивать у парня подробности их дальнейшего выживания. Он и забыл насколько неразговорчивым бывает проводник, скудно выдавая только необходимую для того чтобы не сдохнуть в ближайшие несколько минут информацию. Вот и сейчас его удостоили лишь кивком с таким видом, словно это само собой разумеется. Наемник издал мучительный стон, откинувшись на подушку из надранной в округе травы. — Охренеть просто… Да, пожалуйста, я хочу на завтрак что-нибудь жареное… *** Было ли это виной всосавшейся в его кровь через рану порции наркотика, сытого ужина, или же предшествовавшей этой ночи её бессонной соратницы, но пробуждение застало Грейвза в тот момент, когда солнце уже ярко полыхало над горизонтом. Очнувшийся от голодовки организм требовал еды, которая, к несчастью, не могла утолить как следует мучившую жажду. Он сел, завертев головой в поисках Ньюта, и обнаружил того совсем рядом за весьма странным занятием — рыжий был занят тем, что держа в руках одного из тех самых черных жуков, ву-ун, что напали на них в первую их ночь в пустоши, и методично отрывал каждую из восьми его лап, за которыми мягким студнем тянулись голубоватые внутренности. У его ног лежали остатки вчерашней пойманной туши и новая порция сочных, темно-бордовых корневищ неизвестного растения. — Что… что ты делаешь? Ньют отбросил в сторону последнюю лапу и опустил черное блестящее тельце на горячий песок, об него же стирая с пальцев голубоватый студень. — Ты хотеть огонь. — Да, но… — Грейвз посмотрел на жука, беспомощно щелкающего мощными челюстями. — Ву-ун приходить когда темно, когда светло они прятаться, зарываться в песок. Солнце сжигать, как огонь. — Хочешь сказать, он… — Жук защелкал активнее, приподнимая жесткие надкрылья и зашелестев ими. Солнце припекало все сильнее. Рыжий не ответил, поднявшись на ноги и принявшись выдирать пучки жесткой травы, росшей вокруг. Надрав целую охапку, он вернулся на свое место, водружая целый сноп травы рядом с раскаляющейся на солнце, конвульсивно пытающейся сдвинуться хоть на миллиметр черной тушки. — Да, я добыть тебе огонь. Щелчки челюстей затрещали, словно дошедший до последней цифры таймер, и жук, раскрыв жесткие крылья на максимальную ширину, оголив незащищенное ребристое брюхо, и задымился изнутри. Густые клубы растеклись рядом сизоватыми волнами, и, внезапно, словно кто-то поднес спичку, вверх взвилась вспышка пламени. Рыжее сено, опалившись фонтаном искр, тут же занялось зеленоватым маслянистым пламенем. Ньют пододвинул траву, накрывая ею обугливающегося жука, и положил освежеванную тушку ящерицы прямо поверх быстро занимающейся травы. — Я видеть когда рассвет другой дым. Завороженный зрелищем жестокой участи жука, уже погребенного под пламенем, Персиваль даже не сразу осознал всю опасность сделанного Ньютом открытия. С шипящего, обугливающегося снаружи мяса, распространявшего вокруг сладковатый аромат и заставляющего заурчать в предвкушении желудок, он перевел взгляд на парня. — Думаешь, кто-то следит за нами? — Грейвз вспомнил вдруг силуэт, который он видел в море, но быстро отбросил мысль о том, что эти два события были связаны. Миражи не умеют жечь костры. Рыжий пожал плечами и сдвинул за хвост тушку подальше от уже прогоревшей, осыпавшейся пеплом травы. — Лучше идти быстрее. *** Пустошь раздвинулась, скрыв за рыжим горизонтом Тихое море, но оставив в обозримом пространстве истончившиеся, словно бы стертые безжалостной силой ветра, несущего песок, временем или же человеком острые пики скал, зловещим частоколом отрезающего их от пути к дому. Набитый мясом желудок и новая порция наркотика давали сил идти вперед, нога Грейвза с утра выглядела уже намного лучше, как и плечо Ньюта — ровные края больше не воспаленной раны склеились, опухоль спала, и вскоре на ее месте должен был остаться только очередной, один из многих на его теле шрам. Наемник шел молча — приятная легкость в теле создавала барьер для мыслей, и в пустой голове крутились только бездумные замечания по поводу наблюдений за окружающей действительностью. Быть может виной тому были дни, проведенные в по настоящему тихом море, но теперь он понимал, что пустошь вовсе не такая уж безмолвная, как он полагал раньше — легкий ветерок с шорохом путался в длинной траве, мелкие песчинки то ускоряли, то замедляли бег, скреблись о жесткую ткань его ботинок. Теперь он все чаще замечал среди прямых стеблей привычных сорняков иные растения, те же круглые листья, скрывающие погребенные под землей бордовые клубни, и еще, совсем незнакомые — пустошь была полна жизни. Поймал же Ньют ту ящерицу… Вероятно, они и сейчас прятались где-то в густой траве, а прямо под его ногами, зарывшись глубоко в песок, пережидали день огромные пожароопасные жуки, и, кто знает, какая еще живность водилась в бесконечно безжизненной пустоши. Грейвз поднял взгляд на шагавшего впереди него проводника. Тонкий хвост раскачивался в такт шагам, вправо-влево, вправо-влево, словно пытаясь загипнотизировать, и он, едва не поддавшись, поднял взгляд выше. На плече парня все еще пестрели пятна рыжей крови, смешанной с застывшим темно-красным студнем сока, которого касались длинные медные прядки. Даже покрытые пылью и свалявшиеся от соли, они все еще поражали своей яркостью. Ему было интересно, как выглядел бы проводник имей их мир совсем иные очертания… хотя бы достаточное количество воды, чтобы принять ванну. Наемник не замечал раньше, что волосы не заканчиваются у Ньюта на шее там, где они заканчивались у обычных людей, а продолжались ниже, тонкой струйкой короткой шерсти едва достигая выступающих позвонков между лопатками. В этот раз он не удержался. Ограждавшая его от мыслей странная легкость, кажется, не пропускала в голову и все мучившие его обычно сомнения. Персиваль ускорил шаг, нагоняя проводника, и прикоснулся к его шее, зарываясь пальцами в концы длинных прядок, задирая их вверх, словно желая только лишь посмотреть, как изгибается линия роста волос, переходя с длинных волосинок на жесткую рыжую шерсть, какая покрывала и хвост парня. Ньют тут же отпрыгнул в сторону. Не дернулся, не отпрянул, уходя от прикосновения, а натурально отпрыгнул, оказываясь на расстоянии нескольких шагов от Грейвза. Отчетливая, горькая и пронзительная мысль все же нашла путь в голову Грейвза, впиваясь в мозг со всей силой своего неотразимого упрека. Он увидел в ярких, зеленых глазах все тот же страх, какой видел сквозь черный туман в ночь у заброшенного корабля. Грейвз опустил руку. — Извини… Извини, я просто хотел… Персиваль сделал еще один шаг в сторону, но, в отличие от той, полной неясных теней обрывочных воспоминаний ночи, рыжий не убежал, напротив, он, словно бы пожалев о содеянном, приблизился вновь, как и предыдущей ночью обнимая уже знакомым жестом лицо наемника ладонями. Страх в его глазах сменился обеспокоенностью. — Как ты быть? — Ам… да все путем… — Грейвз слегка опешил. Что изменилось в последние дни, что не любивший прикосновения в принципе парень стал настолько интересоваться его состоянием? Разве только… И вдруг, одна догадка резким рубящим лезвием полоснула Персиваля по мозгам. — Боишься, что я снова сойду с ума и наброшусь на тебя? — Прохладные ладони исчезли с его лица. Ньют отвел взгляд, но все же коротко кивнул. — Я бояться. Не тебя… я бояться, что ты сделать. — Это одно и то же! — Грейвз сжал ладонь в кулак, прижимая его к губам и напрягшейся нижней челюсти. Злость и досада на самого себя вновь захлестнули его. Это и еще какая-то, словно бы знакомая пустота, почти что обида… Он ведь хотел быть лучше. Лучше и добрее даже самого себя. — Чтоб ты знал, я чувствую себя замечательно! — Персиваль махнул рукой, огибая проводника и собираясь продолжить путь дальше. — Никаких позывов тебя прикончить, даже не смотря на то, что порой ты ужасно бесишь и… Что за хрень? Он успел сделать всего лишь пару шагов, прежде чем его взгляд буквально наткнулся на то, чего он не заметил ранее, засмотревшись на траву под своими ногами и спину рыжего. Впереди, уже ближе, чем просто полоса на горизонте, бугрясь темно-серыми облаками, жмущимися к земле, нестройной грядой выстроились деревья. Деревья! Много деревьев! И не те низкорослые, кривые и погнутые, густо покрытые мелкими медными листьями деревья, что иногда встречались жидкими рощицами в безопасной зоне, а высокие, но какие-то все одинаково серые, словно бы не живые… словно бы мертвые… — Мертвый лес… — Одними губами прошептал Персиваль. Он никогда раньше не видел леса. Он никогда себе даже не мог представить, что такое лес, хоть и читал о нем в той старой книжке без обложки, что хранилась у него дома, рассказывающей о тех далеких временах, когда люди жили по всему миру, а не прятались за горным барьером в крохотном городке. Но этот лес был определенно иным. Грейвз зачарованно скользил взглядом по стройным стволам (с такого расстояния он не мог сказать были ли они гладкими, но мог поклясться, что так оно и было), возносящим ввысь раскидистые кроны с длинными ветками, щедро усыпанными большими, недвижимыми даже на ветру листьями. Серая громада словно бы застыла во времени, в одном единственном мгновении, лишившись даже красок жизни, и наемник, с леденящим холодком, пробежавшим у него между лопаток, вдруг подумал, что если они приблизятся к этому месту, то их постигнет та же участь. Они просто замрут, покрывшись пылью вечности, ноги их врастут в землю, руки превратятся в замершие навек ветви, и они станут еще одними стражами незыблемой вечности… Персиваль сделал медленный шаг вперед, не сводя взгляда с частокола стволов, и почувствовал, как на его плечо опустилась чужая рука. Морок словно бы спал с него и деревья вновь показались ему просто деревьями, темнеющими вдалеке темной полоской. Взгляд Ньюта больше не был обеспокоенным, скорее настороженным. Острые уши были обращены назад, словно тот был готов вот-вот оскалиться и зашипеть, но по какой-то причине этого не делал. — Я сказать, как идти дальше. — Зачем? Там опасно? До леса же еще топать пол дня. Рыжий качнул головой. Он указал рукой чуть в сторону, и наемник проследил за его жестом, замечая нечто, бывшее куда более устрашающее, нежели странное сборище деревьев на горизонте, даже несмотря на их неподвижность. Впереди и немного сбоку, в каких-то пятидесяти шагах от них находилось то, что Персиваль мог представить себе только в каком-нибудь страшном сне под действием наркотика стаи. На высоком, врытом в землю шесте, переплетенные, изогнутые под немыслимыми углами, были связаны кучей несколько человеческих тел. Может быть только частей тел — из-за огромного количества спекшейся крови, обилия веревок и кусков металла, острыми зубьями выпиравшими из мясного шара, вместе с десятком изуверски вывернутых конечностей и клоков свалявшихся волос, было невозможно разобрать, сколько их на самом деле послужило для создания леденящего душу тотема. Одно лицо было обращено вперед, почти что прямо на них, то есть на каждого, кто вздумал бы приблизиться к этим землям с этой стороны. Брови над пустыми глазницами скорбно изогнулись, придавая мертвому куску кожи скорбное выражение. Из открытого рта, с опухшими синюшными губами торчала густо смазанная кровью ладонь со сведенными вместе пальцами, выпирающая, словно, уже не красный, а коричнево-бордовый приказ остановиться. Грейвз почувствовал неприятное горячее прикосновение к внутренней поверхности горла и с трудом проглотил поднявшийся из желудка ком. Он не испытал жалости к мертвым представителям своей расы, но в вены щедро просочился страх перед теми, кто способен был учинить подобное, сопровождающийся неизменным приступом тошноты. — Что… что это за мать твою такое? Рыжий убрал руку с его плеча, все так же настороженно, и, словно с какой-то печальной меланхоличной ностальгией, так же как и он вперился взглядом в чудовищное сооружение из свежей, еще не успевшей начать разлагаться и распространять вокруг себя нестерпимое зловоние плоти, и тихо ответил. — Мы быть мой дом… У Грейвза потемнело в глазах. Его словно огрели чем-то неимоверно тяжелым, но мягким — слова дались ему далеко не сразу. — Напомни мне, за что тебя изгнали? Ньют опустил плечи. Персивалю в принципе и не нужно было повторять это вслух. Он помнил, что рыжий рассказывал, будто бы он лишился дома за то, что спас человека, вот только раньше он не задумывался, от чего именно он его спас. Просто от смерти? Или же от участи быть разорванным на куски, чтобы украшать изуверское предупреждение о том, что живущие вблизи этих гор мутанты могли постоять за себя. И еще как могли. — Видеть, там? — Рыжий поднял руку, указывая куда-то в ту сторону, где темная полоса леса наползала на острые, словно иглы пики гор. Сначала Грейвз ничего не увидел, чудовищное зрелище мертвых тел отвлекало его, но как только глаза привыкли к расстоянию, он рассмотрел торчавшую из зубчатых вершин тонкую, едва видимую с такого расстояния башню. Определенно рукотворную, металлическую — солнце играло на узких поверхностях металла, словно на паутинках, — украшенную сверху более темным участком, должно быть горизонтальной площадкой, и еще чем-то, но чем — это уже осталось для него загадкой. — Мы идти туда. Это быть МОЙ дом. — При этих словах рыжий коснулся своей груди и Персиваль понял, что именно имел в виду парень. Ньют не имел в виду земли своего народа, он имел в виду определенное место, именно дом — крыша над головой, под которой он жил до того, как стал жителем пустоши.