Aspiration

Расслабление от боли, как обещание того, что её больше не будет. Но если ты сам сделаешь себе больно - это не значит, что кто-то снаружи не придёт и не сделает тебе больно ещё раз. Это не закончится. Снова, и снова, и снова он трогает меня там, слушая крики моей боли. Я же радуюсь от того, как хорошо, когда всё это проходит. Этого чувства хочется ещё. Хочется давно. Так хочется вырваться, чтобы тебя избили и пережить уже всё это - Успокоиться... Успокоиться. И жить нормальной жизнью, правда? Но жизни нормальной нет... Есть лишь короткий вдох, и ты попадаешь прямо в капкан. А это значит, что это повторяется много раз, из раза в раз. Всё хорошо, что хорошо заканчивается. Слезы пройдут, они всегда высыхают. Эйфория тоже пройдёт и останется лишь пустота и злоба… нет новой жизни. Я боюсь свернуть не туда. Обратно. Вернуться, открыть дверь и сказать “привет”. Лёша чувствует, как мысли топят его, тянут на дно. Это ужасное чувство, словно ты раз за разом просматриваешь свою жизнь на старой плёнке и видишь в ней лишь краткие периоды между насилием, неважно, вербальным или физическим. Неосторожно сказанные слова могли ранить гораздо сильнее, чем оплеуха. Вся его пижама мокрая от пота, страх накрывает и укачивает. “Неужели моё место только там, где меня насиловали и продолжают насиловать? А что, если они не захотят, как Миша? Почему? Почему они такие странные? За что же он тогда любил меня? Не хочу спускаться в обоюдные, тёмные, страшные страсти. Не хочу возвращаться,” - спутанно и лихорадочно думает он, обмахиваясь простыней. “Попроси Мишу, он сделает, как ты хочешь”, - шепчет что-то внутри. Соблазн… Простой, как три копейки. Вляпаться во всё это старьё снова - подмену понятий, чувства, грязь, страсть. Уродство! *** У Лёши фонтанирует фантазия в три часа ночи. Всё как обычно. Ему очень уютно в большом кресле, в руках Миши. Миша, правда, храпит уже второй час; ему всегда проще было заснуть - лёг и спит себе. “А где мысли, где творческие потоки, где треволнения?” - думает Псковитин. Он вообще не понимал этого, но его не винил и не трогал. Когда настаёт черёд монтировать, Миша со своим перфекционизмом может и до утра просидеть. Лёше под храп Миши легче писалось и думалось. Расслабленные руки лежали на его животе, грудь мерно вздымалась и опускалась. Лёша пишет, но не сценарий, потому что ни одной шутки больше выдавить из себя не может. Он пишет стихи: Потные руки трогают плечи, Мокрые пальцы скользят по коже; Я не обязан тебя любить. Ты меня не обязан тоже. Жадные губы хватают друг друга, Ты мне не друг, не напарник, не брат. Так почему я так сильно желаю Душу твою в свое сердце вобрать? Будь рядом со мной, как мне быть без тебя?! Мне почему-то так скорбно, так грустно! Смятение, вера, спокойствие в чувствах, А в голове непривычно пусто. Люблю тебя бесконечно. А ты что же меня не любишь? Ты мне не враг, не начальник, не раб, - зачеркивает. Мне жаль, что это все не взаправду Тебе, наверное, тоже жаль, - зачеркнуто. Вздыхает и начинает заново: Скрытая осень в наших сердцах - Вянет и тает, как жёлтые листья. В жизни всегда где-то кроется страх Вера и дружба все это расчистит. Бьём мы друг друга, чтоб было полегче, Нет мне прощенья и жизни без страха - Жизнь нас не учит, не порет, не лечит Цикл грядёт искупленья и краха. И боли и страсти. И чтобы ты знал - Сам я себя до такого догнал. Холодно, тянет и жарко до боли Нервно и медленно пьём наши роли. По его лицу начинают течь слёзы. Чёртова эмоциональность и впечатлительность! Он ненавидел себя больше всего в такие моменты. Миша вздрагивает от того, что слёзы капают на его руки. - Чёрт, - шипит Лёша, в экстренном порядке комкая свою писанину и вытирая лицо. - Лёха, все в порядке? - сонно спрашивает Миша, обнимая его крепче. - Да, - глухо отвечает Алексей, стараясь, чтобы голос не дрожал, - Спи. Большая ладонь ложится на его щеку и вытирает слёзы. - Думаешь, я не замечу? Лёша сначала прикусил губу, лишь бы не проронить ни слова. Потом вдруг начал говорить: - Я пытаюсь стихи писать. Только не смейся, - к концу предложения горло его совсем сжалось. Он нашёл не смятый лист и дрожащей рукой подал Мише. Тот медленно и вслух начал читать: Красная луна, Красные глаза. Небо ершистое, Солнце пушистое… Нёбо сухое, Сердце простое - Бьётся вдребезги, Улетает в небеса. Мне больно, мне холодно. Я одинок в своих песнях и мыслях твоих; Они чисты как небо. Как травы степи... Мысли твои - низкие и высокие, Как мои ноты в голосе. Пух в голове. Тяжесть нужна, Чтоб прижать меня к земле И быть самим собой. Море в твоих глазах. Море в твоей голове. Оно выливается, Ко мне прикасается, Ждёт меня, зовёт: Губит, топит и манит. - Интересно получилось, - говорит он и отчаянно зевает, - Много у тебя таких? - Тонны. Миша удивлён. Он разворачивает его лицо к себе и целует мокрую скулу. Лёша растерялся, пряча глаза. - Ты почему у меня такой грустный, Лёшка? Какая муха тебя укусила? До сих пор переживаешь из-за отца? У Лёши практически не осталось сил говорить. - Не только из-за него, - уклончиво отвечает он, не желая продолжать эту тему. - Думаешь, я брошу тебя? - Я не говорил такого. - Но подумал? Лёша бессильно зарычал. - Да, блять. - И с каких это пор?... - С таких. С тех, что люди задолбали ожидать от меня того, что я девушку себе найду. Не будет этого никогда! Ты и сам поди ждёшь этого, чтобы спокойно разбежаться? Миша сначала сидит в ступоре, потом попросту начинает дико смеяться. Лёша не понимает, что в его словах такого весёлого, но смеётся вместе с ним, чувствуя странное, иррациональное облегчение. - Ну ты и сентиментальный, мнительный дурак, Лёха! С каких это хренов я тебя брошу? Поэтому ты такой угрюмый и задумчивый ходишь, боишься и молчишь! Сразу надо было мне сказать! Лёша сразу как-то смутился. - Не знаю сам, наверное, я любитель дешёвой драмы! - То-то и оно, башка бедовая, у тебя там что-то творится в ней, а я не знаю и волнуюсь, только вижу, как ты меняешься день ото дня. Хватит держать всё в себе! - Я постоянно боюсь, что в мой мир залезут и нарушат его распорядок. Ты же не будешь таким, Миша? - с надеждой добавил он. - Нет, конечно, - Михаил ни в чём не был уверен. Но сказать это нужно было.