Aspiration

Когда Лёша ночует у них, Миша запросто может вылезти из постели жены, отправиться к нему, разбудить и начать приставать. Катя довольно давно знает обо всём, но молчит и давится слезами. Игнорирует. Она просто однажды проснулась, обнаружила пустоту в постели и пошла за своим мужем, потому что ей не спалось без него. Печерская нашла Мишу, а заодно и его голую задницу, ебущую Псковитина... Вспоминать об этом до сих пор тяжело и до смущающего странно. Как-то этот Лёша вмешался в её жизнь и её супруга, как инородный элемент. Она словно из окна смотрела на то, как эти двое любят друг друга, лицемерно смеясь над “петухами”. Уроды ебаные. Постепенно она поняла, что ей от Михаила нужны только деньги, возможность попиарить себя в инстаграме и воспитывать сына. Ненависть к нему росла не по дням, а по часам. Это было и смешно и мерзко одновременно. Приходилось дежурить по ночам у Прохора, чтобы он, не дай бог, не проснулся и не увидел всю эту срань. У неё не было выбора. Деньги, квартира, дело - все это принадлежит Мише, и чуть что ему не понравится - до свидания. Она могла бы шантажировать его фотками с Лёшей, но она была не из таких, да и, к тому же, от этого пострадает только Прохор. Постепенно она даже прониклась к Лёхе некой симпатией и пониманием. Вообще, когда она увидела, как Миша может любить - её когда-то, сына, Алексея - она вспомнила свою давнюю увлечённость Мишей, свою влюблённость. Он явно хотел переболеть Лёшей, перегореть, вылечиться, поэтому долго учился, уезжал в другой город, взял её в жёны. Она, несомненно, была симпатична ему, но этого было недостаточно. Миша продолжал, точно в горячке, бормотать его имя во сне, ждать, когда он появится онлайн, изображая бурную деятельность в интернете, названивать и звать его к себе. Она начала смотреть на их отношения как на сериал, мыльную оперу для взрослых, тем, что уже за тридцать, что уже обременены детьми, отвратительными во всех смыслах отношениями и лишними полчищами родственников. В их отношениях определённо... присутствовала какая-то чистота. Они не могли быть напоказ, иначе здешние скинхеды попросту прибили бы их. Она даже хотела предупредить Мишу об опасности, но сдержалась, считая, что это будет неуместно, и вообще она не хотела в это вмешиваться. Как-то совершенно на нет сошли её с Мишей супружеские игрища, и ему это было лишь на руку. Завораживает смотреть на то, как Миша ищет его глазами в толпе. И как много этой странной, недосягаемой, неприличной!... любви в обычном их рукопожатии. Это было отвратительно и интересно одновременно. И всё-таки Екатерина позволила себе высказаться. Она чувствовала себя грязной, ну точь-в-точь, как если бы наступила в чужое дерьмо, когда пришла раньше времени домой и услышала характерный скрип кухонного стола. Громкие шлепки кожи о кожу раздавались по всей квартире. Длинный ухающий стон принадлежал, несомненно Мише. Он что-то сказал, вроде просил Лёшу кончить для него, но у Кати уже кровь шумела в ушах: она не могла больше слушать. Тяжело привалившись к стене, она почувствовала, что падает в обморок; она видела будто со стороны, как её конечности бьются, словно в агонии, что она падает и не в силах это остановить. Именно после этого случая она набралась смелости сказать Мише, что больше не потерпит такого в своей квартире, и что она заколебалась оттирать потёки спермы то тут, то там, что это отвратительно, и Прохор может увидеть, каков его отец на самом деле. Она донесла до него, что больше не хочет в этом участвовать и хочет, чтобы они перенесли свои игрища к Лёше домой. Мишино лицо нельзя было передать словами, но он согласился и кивнул. Катя, конечно, чуть сама не поседела от страха, но ей стало гораздо спокойнее, когда Миша прислушался к её словам. Она ощутила себя свободнее в квартире и беспокойство сошло на нет. Стало легче спать по ночам.