Aspiration

С Мишей в последнее время происходит что-то непонятное: он хмурый, сумрачный, злой. К нему в обычное-то время нелегко найти подход, а теперь он ещё и защищается тогда, когда не нужно. Лёша уже видел его таким, и это были не самые лучшие моменты в жизни. “Какого же чёрта ты держишь всё в себе?” - спрашивал он себя и мучился, глядя в холодные, как зима, глаза Миши. Все вопросы тот отметал железным молчанием. Господи, почему с ним так трудно-то? Он не зовёт его к себе, всегда теперь приходит сам. Лёша уже стерпелся с тем, что он приходит и молчит, и сексом заниматься не хочет. Детский сад какой-то. А сейчас вдруг сразу фистинг предложил. Дамбу прорвало, что ли? Недовольно поёживаясь на холодной клеёнке, Лёша наблюдал за тем, как Миша встряхивает бутылочку со смазкой, избавляясь от комков. Лёха наотрез отказался даже пробовать поппинг; пускай прошло несколько месяцев, прежде чем он научился полностью расслабляться и принимать кулак Миши. Он гордился тем, что сделал это сам, без химии. Поначалу было реально страшно, особенно когда вслед за пальцами пошла ладонь; много раз приходилось прерываться из-за боли, и всякий раз Миша боялся обнаружить на своей руке кровь. Это был гигантский акт доверия, естественно, что он требовал от обоих много сил, терпения и осторожности. Впервые за неделю Мишино лицо такое заинтересованное, дельное. Лёша цепко оглядывает его с головы до ног: Миша не разделся, что ставило их в неравное положение. Закончив с его руками, Печерский, точно обжёгшись о недоумевающий взгляд, завязывает Алексею ещё и глаза. Неловко пошевелив связанными руками, Псковитин закусил губу, переживая сильнейший прилив страха, лишь немного разбавленного возбуждением. Лёша обычно любит секс с завязанными глазами: чувственный, волнующий, непредсказуемый. Но сейчас он стал слишком непредсказуемым. Слишком. - Пожалуйста, Миш, - простонал он, но мужчина приложил ему палец к губам. - Чшш. И ничего больше не сказал. Лёша нервничал и дёргался от его прикосновений, в особенности когда к коже прислонялась колкая щетина. За этим последовал какой-то покровительственный, ненормальный поцелуй, от которого стало тяжело дышать. - Миша, ты… - Прекрасно знаю, что делаю. Но Лёша не это хотел услышать. Миша замкнут и не разменивается на нежности. Лёша вдруг почувствовал себя очень уязвимо. В голову поползли тёмные мысли о том, что Миша захотел на нём отыграться за своё плохое настроение, но нет же, обычно он очень хорошо слушает его тело и реакцию. Алексей понял, что чересчур сильно сжимает ноги только после того, как Печерский попытался развести их. - Миша, мне не нравится, как ты себя ведёшь. Что вообще происходит? - Всё в порядке, расслабься, - Мишин голос каменный какой-то, в нём нет ни капли чувства, что “всё в порядке”. - Миша! Обещай, что расскажешь мне всё, хорошо? Миша с присвистом выдохнул, будто думая над этим. - Я постараюсь, Лёш. Но обещать ничего не буду. Перестань зажиматься, пожалуйста, - в его голосе послышались умоляющие нотки, и Лёха незаметно для себя подчинился. За последние двадцать минут его друг сказал больше слов, чем за прошедшие десять дней. Он понял, что Миша просто нуждается в поддержке. - Миш, ты же знаешь, как я доверяю тебе. Захочешь рассказать - в любое время, - выдавил он из себя, стараясь не переживать. - Хорошо, - в его голосе проскользнула прежняя теплота, - А теперь - расслабься. Мишины ладони легли на него, мягко массируя плечи и грудь. Такой физический контакт начал успокаивать обоих. Лёха вытянулся, глубоко и размеренно дыша. Он закинул потяжелевшие запястья за голову, плывя в умелых руках. Псковитин осторожно раскинул ноги, намекая на то, что готов. Ладони переползли на бёдра, и Лёша приоткрыл рот, стараясь контролировать дыхание. Он почувствовал, как таз раскрывается под медленным давлением рук, и как уходит из него тревога, заменяясь тишиной. Услышав, что Миша быстро растирает смазку между ладонями, Лёша полностью отдался процессу растяжки. Печерский обильно смазывал его анал, засовывая в него всё больше пальцев, пока вся кисть не начала входить без проблем. Миша уже давно отказался от перчаток в угоду чувствительности, и это приносило свои плоды: от его глубоких ласк Лёхе стало жарко. Лёша был максимально расслаблен, а Миша действовал очень аккуратно, поэтому всё вышло как нельзя лучше. Михаил сжал пальцы, раздвигая упругие стенки кишечника. Он проник в Лёшу по кисть и вращал кулаком в области второго сфинктера. Сознание Лёши затопили приятные ощущения, он слышал собственные хриплые стоны как будто издалека. Наличие ограничителей, таких, как повязки на руках и глазах, раскрывало что-то внутри, это было подчинение без воли, без сожаления, без вариантов. Пока костяшки давят на мышцу и трут её, ему не нужно думать, стараться, принимать решения, делать что-то для себя и других. Странная эйфория охватывает Лёшу: ему хочется, чтобы Миха совсем обездвижил его верёвками и как следует выебал кулаком. Он просит его об этом, хнычет, как недотраханная мокрощёлка, но у Миши хватает терпения не вестись и делать всё неторопливо и размеренно, чтобы не порвать любовника. Псковитина это просто сводит с ума. Миша вытаскивает руку, смазывает вторую и поочерёдно вводит распрямлённые ладони, чтобы создать перепад ощущений. Внутри Лёши скользко и горячо. Парня несёт от того, что Печерский, по сути, вертит им, как хочет, но больно не делает. Хотя мог бы. А Лёша хотел бы? За любовь не страшно было бы отдать одну порванную задницу. Миша не знает, что творится у него в голове - своих проблем хватает. Он пропихивает в него то один кулак, то другой, упираясь в простату, и с любопытством наблюдает за тем, как мышцы внизу живота Лёхи подтягиваются, заставляя член подрагивать. Лёша с трудом заставляет себя не извиваться, всё его напряжение выходит через голос. Он громко матерится, охает, рычит, кусает губы. Миша думает, что неплохо было бы завязать ему ещё и рот, пока соседи полицию не вызвали. Но, конечно, и не думает останавливаться. Он не даст ему передышки, как не даст и кончить, иначе развлечение слишком быстро закончится. Печерский входит глубже в жадно сжимающийся кишечник, неебически, блять, кайфуя от этого. У Лёши тем временем дыхание останавливается. Его рука в нем почти по локоть, он это чувствует. Перед глазами во тьме ползают разноцветные круги, в ушах короткое Мишино: - Нравится? - Да, - слабо отвечает Псковитин. А у самого такое чувство, что его рука сейчас забьётся ему под лёгкие и вырвет сердце. Мелкие движения её мучительны. Когда у Лёхи кровь начинает шуметь в голове от желания кончить, Миша вовремя вытаскивает из него предплечье. Лёша ждёт, что сейчас он смажет его и продолжит, но нет, он развязывает ему сначала руки, а потом и глаза. Лёха щурится, хлопает ресницами, пытаясь привыкнуть к искусственному свету. Их взгляды скрестились - тёмный, возбуждённый и светлый, рассеянный. Лёше тяжело выдерживать его взгляд, он уводит глаза в сторону, а потом и вовсе зажмуривается, не желая ни за что отвечать. Миша хмыкнул. Он вошёл в него, пальцами окружая область простаты. Дождавшись, когда Лёша распахнёт глаза, выдернул руку из ануса и смотрел, как кишка содрогается от удовольствия. Ну хоть что-то в этой вселенной не меняется - Мишины фетиши… - Люблю, когда ты тоже смотришь, - промурлыкал Миша. Лёша взял ноги под колени, слегка приподнимая зад и тужась. Растянутая дырка раскрылась, как пион, демонстрируя нежную розовую плоть. У Миши взгляд стал прямо бешеным. Он сейчас был не более чем животным, и даже оскалился, наклоняясь. Складки растянутой кожи вокруг сфинктера притягивают, напоминают Мише половые губы. Лёша точно парализованный смотрит, как он вбирает их в рот и посасывает, довольно прикрыв глаза. Лёхино очко настолько растрахано, что он практически ничего не чувствует, но крышу от его причмокиваний всё-таки сносит. Его чёртовы руки не остановишь... крепкие, мускулистые, тяжёлые. Они могут жёстко схватить, но нежно гладят, могут больно ударить, но тепло прижимают. В какой-то момент это становится почти абсурдным, ведь Псковитин сейчас так жалок и беспомощен в своём слепом доверии. Ещё больше обескураживает то, что Миша до сих пор в одежде, тяжёлых, прилипших к телу джинсах и футболке, а сам он абсолютно голый. Шея и плечи Лёши покраснели, пальцы намертво вцепились в раздвинутые ноги. Смазки так много, она, ёб твою мать, везде. Михаил как будто безразлично трогает расслабленный внешний сфинктер, потом медленно и вязко подаётся вперёд, проталкивая руку вглубь. Лёшка на пределе, воздух пропитался сильным запахом пота Миши, он вдыхает его в себя коротким, отчаянным движением. Пока его рука в нём, Псковитину трудно соображать, особенно когда пальцы внутри сгибаются. Ему кажется, что тело сейчас сломится под прямым углом, так это невыносимо хорошо. Лёша сдержанно бьётся и некрасиво хрипит, кончая, а Миша молча сверлит взглядом каждую точку его тела, и кажется, будто он вообще не нуждается в разрядке. Зрелище всхлипывающего любовника и так доставило ему море морального удовлетворения. Лёша, морщась, приподнимается и кладёт руки на широкие плечи, прижимается лицом к шее. Миша берёт его мокрыми руками за талию, гладит. Их тела тесно трутся друг о друга. В его заднице слишком свободно, чтобы доставить удовольствие Мише, да и вряд ли он хочет этого. Лицо Печерского сейчас было спокойно, нейтрально и расслабленно. Он вдруг показался Лёше совершенно незнакомым человеком, оболочкой, что только демонстрирует теплоту и веселье, а на деле у него внутри метель и холод. Будто Миша сдерживает какую-то могучую агрессивную силу внутри себя, а Лёша играет с огнём, дразня его, позволяя ему до катастрофической степени раздевать себя, овладевать телом и разумом. Просто в такие моменты Лёше казалось, что он недалёк от истины, что ещё немного, и он разбудит того человека, коим на самом деле является Миша. Он даже сам не знает, как сильно хочет этого.